Текст книги "Раскрыть ладони"

Расправляю записку уже на улице, порядочно удалившись от Регистровой службы и любопытных глаз.

«Я могу вам помочь, но в обмен на одну услугу. Если пожелаете, приходите ближе к вечеру, на пятом ударе колокола после полудня».

И заковыристый адрес. Прийти? Приду. Удача это или нет, неважно. Если уж отсекать все возможности, то сразу и резко. Чтобы болело недолго.

* * *

– Эй, мастер! – обращаюсь к малышу, возводящему крепость из камешков рядом с крыльцом уютно расположившегося в саду дома. – Не подскажешь, где живет госпожа Силема?

Мальчик не поддался на лесть и с минуту или дольше разглядывал пришельца, словно решая, считать меня врагом или другом.

– Да прямо здесь. Обойдете с другой стороны и найдете. Можете прямо по саду пройти, только цветы не потопчите! И ветки не поломайте.

– Буду осторожен, обещаю.

– И тетю Силли вы, того… не обижайте. И не смотрите, что я маленький. Я вырасту, и тогда…

– Понял. Обижать не посмею. А госпоже Силеме передам, что на ее защите стоит доблестный рыцарь.

Одуряюще пахнущие кусты межевника по обеим сторонам садовой дорожки. Утверждают, что это растение способно цвести и плодоносить только там, где живет настоящая любовь. И мне тоже когда-то хотелось, распахнув окно своего дома, вдохнуть аромат бледно-розовых пышных кистей… Когда-то. Да года не прошло со времени тех мечтаний! А кажется, целая жизнь закончилась и канула в небытие. Значит, сейчас я начинаю все заново? Ну да. И, пожалуй, мне нравится.

Стучу костяшками пальцев по двери. Несильно, почти робко, потому что уже перед самым порогом меня снова одолевают давно знакомые чувства. Нет, не сомнения. Кое-что похуже.

Ненавижу ощущать зависимость, а особенно от неизвестности. Вайли был понятен и предсказуем, Карин немного удивила, но не оказалась загадкой, Трэммин добавил мерзких штрихов к своему портрету, впрочем, не изменяя, а лишь дополняя суть. Но что могло от меня понадобиться этой женщине? Ведь, по мнению окружающих (дядюшку вычеркиваем, потому что он всегда стоял и будет стоять особняком между мной и миром), я больше не способен действовать как маг. А в прочих качествах толку от меня и раньше было так мало, что похвастаться нечем. И все же Силема рассчитывает… На что?!

– Вы всегда так точны?

Хм… увлекся размышлениями и не заметил, как оказался нос к носу с хозяйкой дома.

– Я всегда стараюсь выполнять поставленные условия. Если принимаю их, конечно.

Она поняла намек и оценила попытку спрятать нерешительность за бравадой, потому что улыбнулась. Коротко, вежливо, без каких-то видимых чувств, но честно показывая, что и сама находится в не менее затруднительном положении.

– Пройдете в дом?

– Как пожелаете. Хотя и ваш сад – чудесное место для разговора.

– Почему вы считаете, что сад – мой?

– Потому что только добрая, любящая и любимая женщина могла вырастить вокруг дома такую красоту.

– Любимая? – Ее щеки слегка побледнели, хотя по всем правилам принятия похвалы должны были порозоветь. – Кем?

– Хотя бы мальчуганом, играющим с другой стороны дома. Он готов с доблестью истинного рыцаря защищать вас от любых врагов.

Силема выдохнула, не скрывая, что мои слова развеяли неожиданно возникший страх. Пусть развеяли не полностью, но уже не мешая продолжать разговор.

– И все же лучше пройти внутрь.

– Как пожелаете.

Следую за женщиной в прохладу каменных покоев. Странно получается: родился и вырос в Саэнне, никогда не видел ничего другого, а привыкнуть все же не смог. И каждый раз с нескрываемым удовольствием меняю иссушенный воздух городских улиц на… Да хоть на сырую жару кузни!

– Присаживайтесь.

– Благодарю, это лишнее, потому что не уверен в заметной продолжительности нашей беседы.

Она понимающе кивает и тоже не спешит садиться, заставляя меня сгорать от стыда. Как можно было забыть?! Хозяин по законам гостеприимства не волен ублажать свое тело удобствами, если гость в полной мере не наделен таковыми. Что же, еще один повод не ставить меня высоко как человека. Правда, Силему моя опрометчивая грубость почему-то не смущает и не злит. Что же нужно от меня помощнице Таиры?

– Не хочу торопить вас, госпожа, но отнимать ваше время без особой надобности не хочу еще больше, поэтому скажите сразу, какая услуга поможет мне встретиться с главой Надзорного совета?

Женщина опустила взгляд, тщательно расправила складки домашнего платья, словно небрежность внешнего вида могла как-то отразиться на дальнейшем разговоре, потом посмотрела мне прямо в глаза и спокойно, почти бесстрастно, произнесла:

– Эвин – мой сын.

Впору проваливаться под пол. От настоящего стыда. Хотя оправдываться или просить прощения за синяки, наставленные юному волшебнику, не буду. Не могу. Не чувствую себя виноватым. Откуда же взялся стыд?

Силема просто стоит и смотрит, не упрекая ни единым словом или жестом. Ждет? Но чего? Чтобы я упал на колени и начал вымаливать прощение? Нет, она не настолько глупа. И все равно первый шаг в продолжении разговора должен принадлежать мне. Но если шагну не туда…

А, все равно ничего не теряю! Потому что ничем не владею.

– Мне очень жаль.

Молчание длится ровно до того мгновения, как начинает надоедать:

– Больше не скажете ничего?

– Нет, госпожа.

Смотрит испытующе и выглядит в эти мгновения грознее самой грозной наставницы:

– Вы считаете себя правым?

– Нет.

– Но почему тогда вы… – запинается, не в состоянии подобрать слова для описания моего поступка, – сделали то, что сделали?

– Потому что не справился с чувствами. Вернее, и не хотел справляться. Вы знаете, что натворил ваш сын?

Кивает.

– Во всех подробностях?

Еще один кивок, но не слишком уверенный.

– Из-за его неосмотрительности погиб ребенок. Погиб страшной и мучительной смертью, но я не собираюсь требовать ни отмщения, ни чего-то другого. Я просто хочу, чтобы Эвин понял, насколько губительной может оказаться беспечная небрежность.

– Это не небрежность!

Вздрагиваю, услышав в голосе Силемы обиженное отчаяние.

– Я имел в виду…

– Это не небрежность, – повторяет она уже спокойнее, но чувства перебираются во взгляд, наполняя карюю глубину тревожно мечущимися тенями.

– О чем вы говорите?

– Мой сын… – Женщина сжимает пальцы правой руки вокруг левого запястья, и кожа на костяшках натягивается так сильно, что кажется, еще миг, и полопается. – Он и признался мне только после всего случившегося… Его дар не слишком силен.

– Наставники Обители думают иначе. Я слышал, что Эвин очень талантлив.

– Да, он легко учится и сразу схватывает то, на что у других уходят годы, но…

Силема все время останавливает течение своего рассказа, как будто ей предстоит поведать о чем-то невыразимо ужасном. Даже я начинаю зябко поеживаться в ожидании откровения:

– Скажите прямо. Прошу вас.

В карих глазах появляется подозрительно влажный блеск:

– Мой сын, он… Плохо видит.

Хм… разве это беда? Думаю, найдется немало магов, способных поправить парню зрение.

– И только-то?

Силема горько сглатывает:

– Вы не поняли… Эвин плохо видит Нити заклинаний.

Щурюсь, пытаясь осознать услышанное.

Плохо видит? Стало быть, действует наугад? Потому что вряд ли может чувствовать чары, как я. Или все-таки может?

Нет. Если бы заклинания были для него хоть немного осязаемы, беды не случилось бы. Выбившиеся из заданного узора кончики Нитей непременно ужалили бы его своими остриями. Печальная новость. И не остается ничего другого, как повторить:

– Мне очень жаль.

– Помогите ему! – Холодная статуя снова становится живой женщиной, глядящей на меня с надеждой и мольбой. – И я сделаю то, чего вы хотите.

– Устроите мою встречу с главой Надзорной службы?

– Да.

– Вы можете это сделать?

Подпускаю в голос сомнения, но вовсе не нарочно. Мне действительно трудно поверить, что простая работница Регистровой службы имеет доступ к телу и духу второго человека в Анклаве.

– Вы поможете моему сыну?

Нужно отвечать. Или да, или нет, третьего, как водится, не дано. И выбор предельно прост. Я ведь могу помочь. По крайней мере, указать на ошибки, найти слабые места в сплетенных чарах, посоветовать, как и что исправить. Мне будет вовсе не трудно так поступить. Но есть одно препятствие, так, бугорок на дороге, не более. Правда, на нем тут же подвернулась моя нога.

Ответить «да» означает принять на себя заботу о другом человеке, полную и долгую, потому что нет никакой надежды, что с совершеннолетием зрение Эвина наладится. Наоборот, все может стать только хуже. И тогда я буду обречен на вечное подтирание задницы этого парня? Да, мне его жаль. Но именно из жалости, а не по какой-то другой причине я скажу…

– Нет.

Она не спрашивает почему, но карие глаза непонимающе расширяются, и приходится объяснять:

– Вы хотите сделать своего сына калекой?

– Он и сейчас уже…

Хорошо, что Силема вовремя осекается, иначе, клянусь, залепил бы ей пощечину!

– Да, зрение вашего сына может быть недостаточно хорошим. Всякое случается. Но если вы сейчас приставите меня нянькой к Эвину, то совершите самую большую ошибку в своей жизни. Это все равно, что человеку, сломавшему ногу, внушить, что всю оставшуюся жизнь он сможет ходить только на костылях! Хорошо, не буду спорить, кости иногда срастаются неправильно, остается хромота и прочее, но… Человек должен ходить по земле своими ногами. Так, как умеет и как может сам. Сам. Понимаете? Я не хочу становиться костылями для вашего сына и прошу вас, не заставляйте никого другого так поступать. Эвин или справится со своим недугом, или сдастся, но это будет целиком его выбор. Вы желаете парню добра, я знаю. Только в следующий раз подумайте, хотите ли вы до конца жизни видеть своего сына на костылях? Я бы для своего ребенка не желал такой участи.

Говорю, а внутри все пылает горячее, чем угли в горне. Ну как объяснить матери, что, настаивая, она делает рабами всех нас? Я потеряю свободу, взвалив на себя обузу в лице подслеповатого мага. Эвин, привыкнув к помощи, начнет панически бояться действовать самостоятельно. А сама Силема будет мучиться совестью, глядя на нас обоих. Вот оно, треклятое добро! Мне ничего не стоит согласиться и уступить, но при этом придется пожертвовать столькими счастьями… Чего же тогда требует зло от своих сторонников? Принесения подобных жертв?

Нет, оно требует отказа от самого желания помогать. А я до сих пор хочу. Но не соглашусь. Так какой я, добрый или злой?

– Знаете, я тоже… Не желаю.

Чуть грустный, чуть хриплый голос вечно простуженного беготней из жары в холод человека. И вместе с тем в нем чувствуется привычка принимать решения, потому что слова прозвучали не отстраненно или задумчиво, а как приговор. Решение окончательное и обжалованию не подлежит.

Он вышел из боковой двери прихожей комнаты. Не особенно высокий, не из тех мужчин, кого называют «статными». Неброской внешности, самый обыкновенный на вид, такого в толпе потеряешь в два счета. И, наверное, именно эта неприметность помогла мне обратить внимание в нужную сторону и быстро заметить то, что в демоне я нашел только перед самым расставанием.

Вышедший к нам человек был облечен несомненным могуществом. Оно пряталось везде: в морщинках между бровей, в приподнятых уголках рта, то ли улыбающихся, то ли готовых улыбнуться, в осанке, не слишком прямой, но уверенной, в любопытствующем взгляде светлых, как небо, глаз, в небрежно зачесанных назад волнах начинающих седеть, но не прячущихся под краской волос. Могущество не наносное, а истинное. Сила, которую принимаешь, потому что ничего другого ты с ней сделать не можешь. Потому что отказаться тебе не позволят. Кто? Да ты же сам и не позволишь, ведь никто другой не подхватит, а если подхватит, то не удержит. Не справится.

– Так зачем вы желали меня видеть, молодой человек?

Хочет сказать, что он – глава Надзорного совета?! Не спорю, если кто бы и подошел на эту должность, то именно стоящий передо мной человек, но… Взять и поверить? После того как меня столько раз обманывали?

– Не верите? Ваше право. Ну тогда хоть расскажите вкратце, а я передам.

Рассказать нетрудно. Но если я правильно расположил звенья событий в логической цепочке…

Силема пригласила меня в свой дом, потому что знала: глава Совета будет здесь в это время. Что может связывать простую служку и человека, занимающего один из самых высоких постов в Анклаве? Настоящее? Нет, скорее, прошлое. А что было там, в давно прошедших годах? Молодость. И, несомненно, любовь. Когда мужчина и женщина находят друг друга, если нет никаких непреодолимых препятствий, следующим шагом становится появление на свет наследников соединившейся пары. И вполне может статься…

Я надавал по морде сыну главы Надзорных?!

Ой-ой, если не выразиться хуже.

При таком раскладе даже хорошо, что моего имени больше нет в Регистре…

– Язык проглотили?

– Н-нет. Ищу слова.

Он улыбнулся, прищуриваясь, и чем-то напомнил мне моего отца, когда тот выслушивал недовольство супруги. Терпеливо, не упуская ни единой подробности и с неизменным признанием во взгляде: «Делай что хочешь, но мое мнение о тебе останется прежним». С одной стороны, такое положение вовсе не плохо. Но с другой… А какое у него сейчас мнение на мой счет?

Ладно, времени потеряно вдоволь, и если эта попытка обречена на провал, лучше завершить ее поскорее:

– Я хотел всего лишь попросить.

– О чем?

– Позволить состояться судебному разбирательству.

– Между кем и кем?

Еще не получил бумагу из Судейской службы? Тинори обещал проделать все как можно скорее, но проволочки случаются везде и всегда.

– Между мной и моим дядей.

– Кто заявитель?

– Я.

– И чем же вам не угодил милейший Трэммин?

– Тем, что пытался меня убить.

Силема тихонько охнула, глава же Совета ничуть не удивился, только прищурился еще больше.

– А позвольте узнать, почему вы пришли просить?

– Потому что…

– Или вы считаете, что такое тяжкое преступление, как убийство, будет замолчано? Невысоко же вы цените справедливость Анклава!

Пытаться понять, шутит он или злится, невозможно. И не буду тратить силы зря:

– У меня есть основания так думать, но сейчас не хочу о них рассказывать. Время ушло. Мне неважно, чем закончится разбирательство, только бы оно состоялось.

– Для чего?

– Для того чтобы мой дядя впредь поумерил свой пыл.

– Вы считаете, Трэммин побоится попробовать снова?

– Да. Месяц. Может быть, год. И во всяком случае ему придется искать других исполнителей, нежели Тени, потому что после огласки Гильдия не пожелает иметь с ним дела.

– Хм… – Глава Совета пожевал губами. – Разумно. Пожалуй, определенная безопасность будет обеспечена. И не только вам.

Интересное дополнение. У Надзора свои счеты с Попечением? Впрочем, судя по возрасту, этот человек и мой дядя – ровесники, и их молодость вполне могла проходить рядом. Совсем близко.

– Вы получите то, что хотите. – Он подошел к Силеме и ласково провел тыльной стороной ладони по щеке женщины. – Хотя признаюсь, за Эвина следовало бы вас отлупить. Больно-больно.

Да и лупить не нужно. Ведь то, что он сейчас делает для меня, этот пожилой мужчина, много хуже пощечины. Он просто исполняет свой долг, не делая скидок никому.

Заглянув в светлые глаза, еще до всяких вопросов и ответов я уже знал: суд состоится. И моя просьба была настоящим оскорблением для того, кто служит закону честно и праведно. Так что лучше бы были побои. Рубцы от них проходят быстрее.

* * *

– Милостью божией и волей человеческой суд блистательной Саэнны готов внимать всему, что будет произнесено и о чем будет недоговорено, дабы отделить дела праведные от неправедных, а невиновных отличить от повинных…

Все тот же лабиринт сливового сада на заднем дворе Судейской службы, все те же персоны на заседательских местах – необъятный Фаири и сонный Тинори, но при всей схожести картинок настоящего и прошлого лично для меня отличия слишком красноречивы, чтобы оставаться незамеченными. Причем отличия не только внешние, но и внутренние.

Во-первых, под сенью раскидистых деревьев прячется от солнца гораздо меньше людей, нежели в памятный мне день. Нет ни писаря, в чью обязанность входит непременный перенос прозвучавших речей на листы бумаги, ни стражников, призванных хранить безопасность суда и следить за порядком во время заседания.

Почему судья решил обойтись без лишних глаз и ушей, понятно: если дело окажется прибыльным, каждому из немногочисленных участвующих достанется больше монет. К тому же чем меньше людей приобщено к тайне, тем дольше тайна останется таковой. Видимо, отсутствие кирасиров Городской стражи объяснялось той же причиной, хотя, если вдуматься, от кого они смогли бы защитить? От наемных убийц? Не думаю, что для Теней среди стражников отыщется хоть один достойный противник. От магов? Еще меньше шансов. Говорят, лучше перебдеть, чем недобдеть, и я обычно предпочитаю первое второму, но сейчас вынужден согласиться с решением судьи. Не было никакого смысла тащить сюда толпы охраны. Тем более и ход заседания, и его итог не подлежат публичному оглашению, потому что отношения выясняют слишком высокопоставленные лица. По крайней мере, со стороны ответчика.

Во-вторых, мне совершенно все равно, чем закончится суд. В прошлый раз я предполагал возможный исход, был к нему готов и все-таки сожалел, а сегодня… Сегодня чаша моих ожиданий блаженно пуста, как и моя голова.

Дядюшка не понесет наказания? И на здоровье! Зато не рискнет в дальнейшем воспользоваться «законными» способами убийства. А во всех прочих случаях удача ведь может и ко мне повернуться своим светлым ликом, не так ли? Кроме того, преступившие закон лишаются его покровительства, и если Трэммин захочет довести месть до завершения собственными руками, я буду только рад. Нет, даже больше! Буду неимоверно счастлив. Потому что смогу лично разорвать господина старшего распорядителя на клочки.

Что мне было нужно? Чтобы заседание хотя бы началось, а большего и желать не стоило. Моя цель достигнута? Полностью. Воплотилась в реальность, принеся с собой пустоту поля, раскинувшегося за перекрестком. В густой траве не видно ни единой тропки, а значит, я могу шагнуть, куда захочу. Могу пуститься бегом по высокой росе. Могу упасть на зеленый ковер, раскинуть руки и посмотреть в небо. Первый раз за всю жизнь.

Я свободен.

Потому что у меня нет больше целей?

Ага. Все оказалось очень просто, но осталось немного обиды. Обиды и недоумения.

Я ведь был счастлив. В детстве и юности, когда учился, стараясь оправдать отцовские надежды. И даже потом, в трясине бесконечной работы у меня нашлось немного счастья. Келли. Мне было спокойно рядом с ней. И кто знает, не появись на нашем пути дьен Райт, все могло длиться, длиться и длиться… А почему бы и нет? Я состарился бы и умер, ничего не добившись, но до Порога дошел бы вполне счастливым человеком.

А что теперь? Ни цели, ни смысла. О да, их можно найти, но во мне вдруг проснулась непонятная и необоримая лень. Я не хочу искать. Если целям нужно, пусть стараются сами. И суд пусть проходит сам по себе, потому что кроме обязанностей заявителя ничего более исполнять не собираюсь.

– Маллет из рода Нивьери, огласите суду ваше заявление! – Тинори прогнусил церемониальные слова в лучших традициях судейских служек, но в конце фразы азартно подмигнул мне, словно напутствуя и желая удачи.

Я вышел на стриженую траву лужайки перед заседательским столом и занял предписанное заявителю место – напротив судьи, но по правую руку, как изначально претендующий на справедливость. Когда к ответу вызовут Трэммина, он остановится на той же линии, что и я, только окажется слева от Фаири, а тот уже начнет взвешивать наши проступки и заслуги, чтобы решить, которая из сторон сегодня оказалась «правее».

– Я требую наказания за преступление.

Судья, разумеется, прекрасно осведомленный обо всех подробностях дела, тем не менее, согласно протоколу, требующему «чистоты памяти и помыслов», прикинулся, будто впервые услышал о моих притязаниях:

– Каково сие преступление?

– Убийство, заказанное и оплаченное.

Дознаватель, высунув кончик языка, с показным старанием начал выводить на бумаге первые строчки описания дела. Фаири неодобрительно поджал губы и процедил вполголоса, обращаясь к единственному на сегодня помощнику:

– Будьте чуть серьезнее, Тинори. Вы позорите не только и не столько себя, сколько всю Судейскую службу.

Еле заметный кивок показал, что внушение принято к сведению, и далее перо заскрипело уже с уверенной небрежностью, а судья продолжил:

– Вы забыли добавить: исполненное.

– Нет, господин судья, к счастью, исполнение хоть и совершилось, но не состоялось.

– Как вас понимать?

– Наемный убийца нанес удар, долженствующий привести к смерти жертвы, но не достиг своей цели.

– Что же ему помешало?

– Собственная смерть.

– От рук жертвы?

– Да, господин.

Фаири понимающе кивнул, а дознаватель услужливо пояснил для всех присутствующих:

– «Уложение о правых и виноватых», глава одиннадцатая. Человек, на которого совершается покушение, вправе оказать любое возможное сопротивление и не нести ответственности за любой из последовавших итогов.

– Итак, убийца умер при исполнении заказа? – продолжилась череда судейских вопросов.

– Совершенно верно.

Игра в правых и виноватых наконец начинается по-настоящему:

– Насколько я понимаю, несостоявшаяся жертва – вы?

– Да, господин судья.

– Против кого выдвигаете заявление?

– Против старшего распорядителя Попечительского совета Анклава, Трэммина Найли.

– На каком основании?

– Он желал моей смерти и нанял для исполнения своего желания Тень.

– Но на чем основывается ваше заявление? По тому же Уложению, а именно по согласительной главе «О разделении прав и слиянии обязанностей», со смертью наемного убийцы договоренность, которая может подлежать публичному рассмотрению и осуждению, разрывается, не оставляя указания на личность заказчика, и тогда любое обвинение становится всего лишь домыслом.

– А что говорит Уложение о возможности свидетельства?

Фаири заинтересованно сцепил пальцы в замок:

– С чьей стороны?

– Со стороны исполнителя.

– Но позвольте, вы ведь только что утверждали, что убийца умер?

– И спустя малое время воскрес.

– Чьими стараниями?

Хорошо, что Тинори предупредил меня о главном правиле участия в судебных заседаниях: никогда не говорить больше, чем требует твой собственный здравый смысл, потому что невинное признание в какой-либо мелочи может стоить будущего благополучия.

– Об этом позвольте умолчать. Для суда ведь важно то, что означенный человек изъявил желание свидетельствовать, а не то, каким чудом вернулся из-за Порога?

Судья строго сдвинул брови:

– Здесь не принимаются к рассмотрению слова поднятых мертвецов.

– Вы сами сможете убедиться, что он вовсе не мертвец.

– Что ж… – Фаири пожевал губами и разрешил: – Настало время призвать и выслушать свидетелей. У полномочного представителя Анклава есть возражения или предложения по ходу заседания?

Глава Надзорного совета, занимающий почтительно принесенное и установленное чуть в стороне от заседательского стола кресло, отрицательно качнул головой:

– Продолжайте, прошу вас.

– Прежде чем сюда прибудут те, чьи свидетельства могут послужить оправданием или усугублением вины, пусть обвиняемый скажет свое слово.

Трэммин, с самого начала заседания насмешливо царапающий меня косыми взглядами, вышел из-под сени деревьев и молча поклонился судье. Дядя, в обычное время тщательно следящий за совершенством и изяществом одежды, и сейчас не изменил себе, облачившись в строгую мантию серебристо-серого цвета, в складках которой болтался, свисая на шнурке с пояса, керамический флакончик, похожий на те, что носят с собой городские щеголи. В такие посудинки наливают благовония, освежающие чувства и мысли, а на саэннской жаре даже искусственная свежесть никогда не оказывается лишней.

– Вы признаете обвинение?

– Я имею право не отвечать сейчас?

– Разумеется.

Господин старший распорядитель довольно улыбнулся. Фаири, справедливо счевший подобное поведение не требующим дальнейшего пояснения, взмахнул рукой, подавая знак кому-то по ту сторону сливовой рощи, и спустя пару минут наше общество пополнилось еще двумя людьми, которых я так и так рассчитывал увидеть.

– Кто из вас готов засвидетельствовать личность заказчика убийства? – обратился судья к вновь прибывшим.

– Я, господин, – выступил вперед неудавшийся убийца.

– Кто подтвердит ваши права?

Великан, по случаю посещения присутственного места облаченный поверх обыденной одежды в нарядную ярко-желтую лавейлу, поднял вверх правую ладонь:

– Память Гильдии вверена моим заботам, господин.

– Присутствующий здесь Тень в самом деле является восстановленным участником Гильдии?

– Да, господин.

– Как давно произошла смерть?

– Второго дня. И засвидетельствована по всем полагающимся правилам.

Великан положил на заседательский стол бумагу с ярко-алым восковым оттиском. Фаири пробежал взглядом по проросшим причудливыми завитками буквам и удовлетворенно кивнул:

– Все исполнено как следует. Согласно закону, присутствующий здесь Тень имеет право раскрыть подробности интересующего нас дела. А что скажете вы, Тинори? Может ли этот свидетель считаться живым?

Дознаватель раздвинул веки, торопливо смеженные несколько минут назад:

– Да, вполне. Он настолько же живой, насколько мы с вами признаем себя таковыми.

– Отлично, в полном соответствии с требованиями закона одно сомнение развеяно двумя подтверждениями. Двинемся дальше… Вы готовы указать на человека, который поручил вам убийство присутствующего здесь Маллета Нивьери?

Вместо ответа Тень вытянул руку в направлении моего любимого дядюшки.

– Вы можете назвать имя этого человека?

– Нет, господин. Мы не спрашиваем имен при заключении договоренности.

– Таким образом, вы готовы засвидетельствовать лишь, что заказчиком выступал человек с похожей внешностью? – вкрадчиво уточнил судья, и Трэммин торжествующе осклабился.

Уже успел подкупить? Ну, силен, дядюшка! Браво! Только зря он сейчас торжествующе пыжится, в упор глядя на меня, я ведь знал, что не добьюсь ничего, кроме проведения заседания. Хочется весело рассмеяться, и сдерживает только желание дождаться момента, когда мой смех окажется для господина старшего распорядителя наиболее болезненным.

Тень не стал возмущаться каверзным искажением своего свидетельства, обдумал слова Фаири и согласился:

– Да, заказчик выглядел именно, как этот человек.

– Но вы можете утверждать, что не подпали под действие иллюзии?

А еще нам что-то рассказывают о честном правосудии! Вот так легко и просто любое свидетельство может быть отклонено лишь на том основании, что можно стать жертвой обмана зрения. Конечно, подобное происходит нередко, благо в Саэнне, городе магов, не счесть лавок, оказывающих услуги по наложению любых угодных душе мороков, но и факт применения иллюзий тоже можно расследовать. Если есть деньги и время. А у меня все равно не имеется ни первого, ни второго, так что…

Нет, ну как же хочется рассмеяться!

– Не могу, господин.

А зачем Тени быть в чем-то уверенным? Они же заключают договоренность с человеком, а не с маской, и на воске остается оттиск личности, а не иллюзии. Все правильно.

– Следовательно, вполне возможно, что кто-то, желая опорочить честное имя господина Найли, принял его облик и поручил одному из гильдийцев убийство, – подытожил судья. – У кого-нибудь имеются возражения?

Взгляд Трэммина лучится злорадством, но я по-прежнему невозмутимо молчу.

– Я настаиваю только на упоминании того, что свидетель искренне уверен в увиденном и рассказал обо всем без стороннего принуждения, – спокойно заметил Тинори.

– Принимается! Кто-нибудь еще желает сказать?

– Позвольте мне, господин судья, – внушительно кашлянул Кладовщик. – Ваши слова, несомненно, справедливы, подобные злоумышления порочат честных горожан. И чтобы такого больше не случалось… Вы, как представитель городских властей, примете мое обращение?

– Разумеется. Тинори, будьте любезны записать все, как полагается!

Великан подождал, пока дознаватель выберет из стопки листов и придвинет к себе бумагу, отмеченную в левом верхнем углу посеребренным значком, и начал, отчетливо и торжественно проговаривая каждое слово:

– Гильдия убийц, также именуемых Тенями, просит принять к рассмотрению прошение о предоставлении каждой Тени средства, способного определить, скрывает ли заказчик свое лицо под мороком. Поручить изготовление такого средства Гильдия считает необходимым лучшим мастерам Анклава. А до завершения рассмотрения и вынесения по нему высочайшего решения Гильдия не заключит ни одной договоренности, исполняя только уже имеющиеся.

Вот теперь можно было бы залиться смехом, но сил не собрать даже на улыбку, потому что я… Потрясен. До глубины души.

На это невозможно было рассчитывать. Наверное, Кладовщик действовал исключительно в собственных интересах и интересах Теней, раз уж стала очевидной возможность разбирательств, которые раньше считались невероятными, но ведь ему вовсе не обязательно было заявлять о своих намерениях именно сейчас! С тем же успехом он мог отправиться с прошением завтра поутру или через неделю. Что это – забота о моем благополучии? Разумеется, после подобного выступления дяде остается лишь кусать губы или искать для исполнения мести «вольный клинок», но… А, понял! Великан тревожится за жизни своих подопечных. Ведь если меня станут донимать покушениями, я вовсе не обязательно буду воскрешать каждого убийцу. Да, именно так. И все равно приятно! Получить двойную прибыль – кто же откажется от такого?!

А пока я удивлялся и восхищался, глава Надзорных добавил свое слово:

– Как полномочный представитель Анклава, беру на себя труд довести суть вашего прошения до сведения Совета и могу обещать, что оно будет рассмотрено скорейшим образом.

Кладовщик благодарно поклонился и снова обратился к судье:

– Наше участие в заседании еще требуется?

– Нет, вы можете идти. Ваше прошение принято.

Великан поклонился еще раз и вместе с Тенью затерялся в лабиринте сливовых деревьев.

Фаири поставил свою подпись под прошением, спрятал бумагу между дощечками судейского альбома и прижал обе ладони к сукну стола, обозначая наступление времени принятия решений.

– Заявление Маллета из рода Нивьери было принято и рассмотрено с участием тех, кто пожелал быть свидетелями. В ходе заседания неопровержимо установлено лишь одно обстоятельство: заказчик убийства имеет поразительное внешнее сходство с обвиняемым Трэммином из рода Найли. Утверждать, что именно упомянутый господин и является злоумышленником, невозможно, поскольку нет способа доказать причастность. С другой стороны, наличие неопровергнутого подозрения тоже требует принятия мер, особенно учитывая, что обвиненный в злом умысле не пожелал прилюдно заявить о своей невиновности. Обычным образом подобные дела разрешаются с участием поручителя. Если таковой находится, рассмотрение закрывается и заявителю возмещают нанесенный ущерб. В разумных пределах, – не мог не добавить судья, чтобы заблаговременно лишить меня надежды на чрезмерное обогащение. – Есть человек, готовый отдать свой голос в пользу обвиняемого?