Текст книги "Ветхий Замес"
Автор книги: Виктор Бахтин
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
Дерьмоны
Сатанеев уменьшил концентрацию шариков и выяснил, что полное Привыкание свершается за земную неделю.
«Абстинентный синдром» у зашаренных выглядел так: дерьмоны с тошнотворным выражением вяло летали от стенки к стенке, крылья у них дрожали, а глаза были красноватыми и полными грустного ожидания; единственное, чего они алкали и жаждали, – быть вызванным Избавителем и, получив в ухо, готовы были в доску разбиться, чтобы выполнить задание и получить в награду второй шар, что давало стереонаркотический эффект.
Для того чтобы награжденные могли полноценно и безопасно для окружающих справлять своё лихо приподнятое настроение, Сатанеев придал Азазелле наружность ресторанного вышибалы в сочетании с мозгами прапорщика, и динозавр стал владельцем первого в Межпространстве Нектобара со стриптизом. Азик, как ласково величали его дерьмоны, по просьбе Саддама, уговорил Сатанеева выделить в штат Нектобара две дюжины женщин в качестве экзотических танцовщиц. Чтобы вы не удивлялись, хочу напомнить, что принятие на себя облика чиповеческого было галлографическим трюком и вовсе не означало принятия всех функций чиповеческого организма. Поэтому ни аплодиторы, ни дерьмоны не испытывали в то время влечений, свойственных наземным живым существам. А просьба летунов насчет женщин просто объяснялась их диссидентской мечтой – танцами с раздетыми квази-аплодушками. Это было символичным вызовом странно-традиционной Наднебесной гетерофобии. Но в Наднебесье, как впрочем, и нигде, аплодушек не водилось, поэтому их надо было сделать из материала заказчика. Заказчик был к этому готов.
Супостат был несколько удивлён, что среди «птенцов Гнезда его» нашлось столько добровольцев сменить пол, но обронил лишь:
– Чем бы дитя не… – и разрешил использование Косметики.
Под этот шумок один «птенец» по имени Пал-Секам выбрал себе двуполость.
Обращение «Господи» нужно было Сатанееву лишь для проверки на «вшивость». По странности своего прихотливого вкуса, и во избежание путаницы, он предпочитал, чтобы его звали Папа, или Мой Избавитель. А к Саддаму обращались Ваше Преисподительство. При встрече друг с дружкой «орлы», независимо от принятого облика, должны были отдавать опознавательный жест. А именно: поднять левую руку ладонью вперед, приставить большой палец к виску и помахать остальными пальцами.
Кот открыл свой малый Бизнес, издавая журнал Play Wings, что на латинском сленге означало – «Игривые Крылышки» с голыми аплодушками и безбожными анекдотами. Дополнительным приработком было покалывание татуировок, из которых наиболее популярной была нагрудная с портретом Папы в профиль и в окружении пятиконечной звезды из красных шаров.
Путь в Наднебесье был дерьмонам «заказан» из-за отказов шарикозащиты в разряжённом эфире. Шарики из красных становились жёлтыми и размягчались в серу. Вид же похмельного дерьмона сразу бы вызвал подозрения, а справиться с красноглазым трясуном мог бы даже рядовой необученный аплодитор.
Наземные операции дерьмоны обязаны были делать под видом аплодиторов и даже выполнять распоряжения Их встречных Превосходств, предварительно (тайно) поставив в известность Саддама.
Саддам же, сделавшись Антипархом эскадрильи в 975 дерьмонов, был в ранге сорока двухпроцентного полкойника и отрастил пышные усы, поэтому имел привилегию влетать к Папе без свиста и, разумеется, уши у него не пустовали.
Динарея
С заданий дерьмоны возвращались через азазелловский нектобар «Частилище». Там «орлы» причащались. Первая штопка – бесплатно, вторая… Да… вы же ещё не знаете! По идее динозавра в Промежности были введены динзнаки, называемые Динариями.
Сатанееву идея товарного эквивалента понравилась. Единственное, что его смущало, было то, что ртутные шлифованные кружочки зеркально отражали окружающий мир и то, что монеты не были универсальны, поскольку ртуть была твердой только в Межпространстве.
Поэтому он распорядился изготовить динарии из самого нейтрального металла, годившегося для всех Миров – золота, и с его ликом на одной стороне и с крылатым символом на другой. Так задняя сторона называлась «орёл», передняя – «ряшка». Все изображения были слегка трехмерными, чтобы сбить реальное отражение. Рассматривая первый образец, Сатанеев его понюхал. Убедившись, что деньги не пахнут, он удовлетворённо хмыкнул и попробовал монету на зуб. Пощупав образовавшуюся вмятину на своём лобастом профиле, он болезненно поморщился, но всё равно он чувствовал, что у этой идеи Богатое будущее.
– А тебе мозги к лицу! – сказал он Азазелле, машинально обрывая его фальшивые рыжие бакенбарды. – Надо будет попробовать это на чиповеках.
Они станут рабами этого пустого эквивалента. Он никогда не будет отражать Истины и, помяни моё слово, люди будут страстно гибнуть за этот металл.
Глава четвёртая
Последним достижением великого Психохимика был детектор Правды. Дерьмонам предстояло работать в условиях враждебного окружения. Так, Папа учредил специальные балы – приёмы, где запрещалось говорить слово Правды. Персональные детекторы были выполнены в виде браслетов. Ежели его обладатель произносил Правдивое слово, несчастный тут же получал удар биотока в 120 болт. При этом одна из пуговиц на одежде отстреливалась. Расстрелявший все двенадцать пуговиц оказывался голым, получал на «посошок» 240 болт и его утаскивали за ноги под аляляканье более врунливых коллег.
Как видишь, мой неутомимый читатель, даже перейдя в следующую главу, я никак не могу отвязаться от Межпространства. Никогда не связывайтесь с этой…
А между тем и в Наднебесье произошло тоже Нечто из ряда вон на Землю выходящее…
Нестыковка
И случилось.
Архипарх влюбился.
Пролетая как-то над вечерним побережьем Внутреннего моря, он не спешил. Его завораживало непрестанное кружение пенистых вод, где они бились от ветра о каменную твердь, и это было его любимое сочетание трех Стихий.
Созерцательно настроенный, он чуть было не снёс крылом шпиль боковой башни Попандопулосского дворца.
И случилось.
Слух его уловил Голос. И голос был ангельский. И песня была грустной. В её печальном смысле серебро колокольчиков юной невинности удивительно сочеталось с бархатной глубиной могучего зова.
Сделавшись невидимым, он скользнул под виноградный навес роскошного балкона.
И замер…
И дыхание его затаилось.
Единственное, что он мог теперь, это смотреть и внимать, как в девичьем теле трепетала и томилась одинокая Душа, открытая Прекрасному Неизвестному.
Когда последний ломкий аккорд арфы умер во тьме, Архипарху показалось, что он тоже умер, и он вздохнул.
– Кто здесь? – спросила она, озираясь широко отверзтыми очами.
Очарованный Архипарх опомнился, что он может напугать это невинное создание, как это нередко случалось. Он был невидим, но осязаем, иначе крылья не держали бы его. И, тихо отдалясь, он взлетел в подлунную мглу и, оглянувшись, увидел воздушный полог платья, исчезающий за занавесью. Ещё раз незнакомо защемило сердце. И понял он, что едва увидев, ужасно боится утерять Её.
Архипарх изменил состояние и мгновенно очутился у себя в Архипархии. Там он полистал доклады аплодиторов – бросил. Напился конфискованной нектаровки – не помогло. Накурился фемиама – затошнило. Он упал в гамак и укутался крыльями с головой – сон не шёл. Он пытался вспомнить слова песни – они ускользали как неверные облака…
Тут до него дошло, что эта сладкая заноза в его сердце ничем не лечится.
Весь следующий день «пострадавший» самоизнурял себя трудом, выдумывая разные занятия. Как на зло ничего неотложного не было. Впрочем, неотложным было его желание, чтобы Светила поскорее сменили друг друга, и он бы вновь пролетел вдоль знакомого побережья. А общее состояние Архипарха можно было характеризовать как лихорадочно – приподнятое.
Балкон, полукругом выдававшийся над утёсом, был залит лунным светом, вырывавшим из чёрных теней изящную фигурку царевны Саффари в полупрозрачном одеянии, сидевшую в етипетском кресле – качалке с палевым Котом на коленях, а глаза у Кота были голубыми. Между кадушек с пальмами белела статуя кучерявого юноши с веслом. Арфа безмолвно стояла, облокотившись на весло, а девица приговаривала Коту под его заглаженное мурлыканье:
– Гнусное ты создание, мерзкая противная тварь. Если б ты знал как я тебе завидую! Ты – Кот, ходишь Сам по себе и никто тебе не указчик. А я – самая несчастная царевна на свете. Никуда меня не пускают… И изнемогаю я в своём одиночестве, и душа и тело моё созданы для Любви. А вокруг меня только батюшка Попандопулос, да отвратные евнухи с мечами, да вот этот холодный статуй. Он прекрасен, этот зачарованный юноша… Ах, был бы ты не пошлым котом, а волшебником… снял бы чары с холодного мрамора, и заструилась бы горячая кровь в жилах его и…
Как ни искусен был незримый Архипарх в крыльях своих, а влететь незамеченным на балкон ему не удалось: Кот вскочил и, выгнувши спину дугою, зашипел куда-то в пространство.
– Ну что ты, дурачок… это бриз навеял. Вчера мне тоже показалось, что кто-то здесь был…
Кот не внял разумности объяснения и продолжал пятиться, а упершись задом в перила, сделал хвост трубой и сиганул с балкона. Внизу плюхнуло…
– Ах, дурашка… ты там живой?… Вот и Кот покинул меня… А как было бы чудесно, если бы кого-нибудь и в самом деле сюда ветром занесло…
Она поднялась, подошла к краю балкона, театрально вознесла руки и несерьёзно взмолилась:
– О Боже! Пошли мне юношу прекрасного лицом и телом, и чтобы был красноречив и сладкозвучен в песнопениях…
Она так и стояла, закрыв глаза и с поднятыми руками, и глубоко дыша трепетной грудью. Очарованный Архипарх забыл про всякую осторожность и, не выдержав этой страстной паузы, выдохнул:
– Здесь я…
Реакция девицы превзошла все его худшие ожидания. Она, даже не пискнув, раскрыла глазищи, и как была – прямая, сверзилась вслед за Котом.
Быстроты Архипарху было не занимать, поэтому до воды Красавица не долетела, а прочно упокоилась в его руках и была возвращена наверх без потерь. Чтобы убедиться в её жизнеспособности, Архипарх приложил ухо к её нежной груди и радостно приподнялся, получив в этот момент звонкую затрещину. Как рука её смогла точно припечатать оплеуху па невидимое лицо – осталось загадкой для обоих, очевидно, это особый подинстинкт… Глазищи вновь округлились и девица задом, задом отползла за статую, опрокинув по дороге арфу.
– Эй… кто здесь?.. – шёпотом повторила она оттуда вчерашний вопрос.
«Будь что будет», – решил Архипарх и сказал:
– Я – это…
– А… а… а… а… ааааа! – завизжала Красавица и визжала так довольно долго, пока не поняла, что это ничего не меняет. Впрочем, на визг прибежали два тяжеловооруженных заспанных евнуха, которые, получив уверение, что это была проверка бдительности, бряцая обмундированием, удалились.
В восстановившейся тишине царевна спросила в пустоту испытующим шепотом:
– А ты кто??
– Архипарх.
– А… а… а… – отдалённое бряцанье на минутку прекратилось, затем продолжилось, стихая.
– Это что, у тебя имя такое?
– Нет, – замялся невидимый, – ну, это должность такая.
– А кому ты должен?
– Кому и все, Создателю.
– А Создатель, кто?
– Бог наш, или Отче, или Савваоф. Он всё это закрутил.
– Ясно, а ты здесь зачем? И почему я тебя не вижу? И как тебе моя пощёчина? А умеешь ли ты петь?
– Помилуй, не могу я ответить на всё сразу. Давай по порядку…
– Какой может быть порядок, когда я вижу… то есть слышу живьём первое Чудо в моей жизни? И не думай, что я отпущу тебя просто так… Где ты? Могу я тебя потрогать?
Тут Архипарх смутился.
Чтобы понять его смущение, позвольте вам напомнить, что собственное имя его было Дедал. Но как-то так сложилось, что его чаще называли по должности, Архипархом. Он был ревностный служака и во всем старался походить на Создателя. После того, как он однажды нахально взял на себя внешность Савваофа, он получил «втык», и впоследствии стал довольствоваться наружностью шамана племени Зум – Зум, чья голова была брита, но с длинным хохлом на макушке и с усами взакрутку. Архипарх обострёнными чувствами понимал, что до описанного царевной Идеала он ни внешностью, ни способностями не дотягивает. Поэтому с видимостью и осязаемостью он решил повременить.
– Увы, милое созданье. Я – дух Небесный и не могу сейчас явить тебе себя, и срок мой истек. А жди меня завтра к полуночи. Прощай и помни обо мне…
– Клянись Создателем, что воротишься!
– Клянусь, несравненная…
Прежде, чем сменить состояние, Дедал сделал круг вокруг статуи, сосканировав все её параметры.
Прозрачные одежды Саффари ещё колыхались от поднятого духом Небесным вихря, когда мокрый Кот, нахлебавшийся соленой водички, закончил самооблизывание на камешках под утёсом и подался куда-то, Сам по себе, думая, что в таком виде сегодня Мурке лучше не показываться.
В то самое время Дедал уже рылся в Библиотеке, отыскивая программу Красноречия и самоучитель Песнопения. Захватив всё это, он стащил из Октаэдра Совещаний гусли – самогуды и заперся в Трансформаторной.
На другую ночь Саффари оделась ещё прозрачней и в томлениях, едва дождавшись полуночного гонга, важной походкой царевны вышла на балкон.
Никого там не было.
Она перегнулась через перила и покискала Кота. Никто ей не ответил. Горечь разочарования медленно поднималась в её груди, грозя захлестнуть до слёз.
«Обманул, небесный… – тоскливо подумала она. – Какая же я несчастная, хоть топись…» Чтобы не будить соблазнов отчаяния, она отвернулась от тёмного моря и… вскрикнула!..
Статуя юноши с веслом была телесного цвета, а голубые глаза его светились глупостью глубоковлюблённого! От вскрика Дедал выронил весло и неловко сошёл с пьедестала.
Царевна молча в восхищении созерцала его.
Дедал не знал как себя вести, поэтому он достал самогуды из-за пьедестала, и собирался было запеть «Я встретил вас». Но девица, всё так же молча, приблизилась к нему, забрала гусли и изящными пальчиками закрыла ему рот. После чего дёрнула за шнурок, и одежды её мягко спали к их ногам. Царевна, усиленно задышав, обвила его своими руками и покрыла лицо Дедала поцелуями…
Дедал не знал, чем унять её слёзы. Она утирала носик своими одеждами и причитала:
– Боже мой… за что Ты послал мне это искушение?.. Зачем щедростью Своей создал его столь прекрасным, но поскупился сделать девоспособным?.. О, как несчастна я в Любви своей… Помоги мне, Боже… У… у… у…
Архипарх не мог больше переносить ни слёз горючих, ни своей неполноценности. Он неуклюже поцеловал её в лоб, прошептал: «Я люблю тебя», – и исчез.
* * *
К вечеру Создатель по обыкновению просматривал дошедшие молитвы. Одна из них была необычна. Это была короткая девичья Песня:
Отче мой, Всемилостивый Боже.
Пособи душе Любвеобилья.
Ах, зачем в своём холодном ложе,
От его страдаю я безсилья?
Отче пожал плечами: кто такой Он? Что за безсилье? Он понимал, почему эта странная молитва пробилась в Наднебесье. Всё было правильно: адрес верный, исход из глубины сердца и страстность пятизвёздная. Только вот смысл был неясен.
И Он переложил запись в раздел «Невнятностей».
Трахолюбы
Всепроницательный приметил, что с Архипархом творится что-то неладное. Всегда такой исполнительный и собранный, он нынче был потерян, и чуб его печально повис, и бравые усы раскрутились. Летал неуверенно, проваливаясь, амброзии не ел, нектара не пил и чах на глазах.
Отче вызвал его к себе и глянул ему в душу, и увидел её почерневшей от горя. Он тактично не стал лезть в неё, а сказал:
– Горько Мне смотреть на душу твою, но кто как не Я поможет ей? Открой Мне её.
За свои многие тыщи лет Архипарх бывал в разных переделках и всегда был в первых рядах Наднебесного воинства. И никто никогда не видел его плачущим. Тут же, силы оставили его, крылья задрожали, он пал лицом и разрыдался:
– Увы, мне, Отче! Люблю я…
– Что ж в том? Любовь – чувство положительное. Я тоже люблю тебя, сын Мой.
– Не то, Отче… Я…женщину люблю…
Создатель присвистнул:
– А что же ты плачешь, сыне?
– Оттого, Отче, что неполноценен я как мужчина и сгинуть мне в тоске без её взаимности…
Создатель действительно любил верного Архипарха, и жалел его сейчас.
– Уймись… уймись. – похлопал Летуна по плечу Всемилостивый. – Беда твоя поправимая. Есть у Меня одно Зелье. Как его там?.. Гормональная приставка, что ли? Может, помнишь, когда сиськососущих создавали, пользовали его. Образец остался. Отче достал из облака какой-то пузырёк и сунул его в Дупликатор.
– Пользуйся, но никому не говори.
– Благодарствуешь, Отче, Слава Тебе, Господи…
И, через мгновение, Архипарх уже показывал свой зад удивлённому Волобуеву:
– Отче приказал, – скупо объяснил он свою странную просьбу. – В наказание…
Окрылённый Архипарх был на Седьмом Небе и, с орлиным криком, сделав широкую мёртвую петлю, он низринулся во дворец, где скоро пал в объятия своей возлюбленной.
Натрудившись на ниве Наднебесной службы, он прилетал по ночам и гостил до денницы. Связь эта хранилась, как было обещано Создателю в глубокой тайне ото всех. И никто не понимал окрылённости Дедала. И недоумевали, с чего это, вдруг, он начал требовать, чтобы его называли по имени?
Но, когда Саффари призналась ему, что у неё пропали больные дни, обычные для женщин, Дедал настолько переполнился гордостью своего грядущего отцовства, что не удержал секрета от Волобуева, который Богом поклялся, что никому не раскроется. «Дохтур» в Кущах взял страшную клятву с Фьюнеровича и… таким образом, через пару дней «секретом» владели ВСЕ.
Создатель оказался завален лавиной письменных заявлений с просьбой: «не отказать»… Отче испепелил апелляции и, махнув дланью, отдал распоряжение Волобуеву понавтыкать всем из Начальства желающим.
– Но, – сказал Он, – чтобы никакими детьми в Наднебесье не пахло…
Дупликатор гудел беспрерывно.
Очень живая очередь, составленная по рангам, проходила мимо дохтурской приёмной, где неутомимый в этом деле Волобуев, со словами: «Вот тебе!» – всаживал каждому по уколу влюблённости. Единственный, кого не видели в той начальственной толпе, был Искупилов.
Волобуев мазохистом не был. Скорее, даже – наоборот. Поэтому, в конце этого трудоёмкого дня он впервые не получил удовольствия, втыкая иглу. Ибо на сей раз это было его собственное тело.
Сатанеев забрал шприц с собой. Вначале ему надо было заставить поработать свой персональный дупликатор, чтобы сделать эротический Сюрприз всему его чёртову воинству.
Примерно через полгода после этих странных событий, царь Попандопулос удивил Мир тем, что устроил поголовное обрезание всем своим евнухам. Обрезание было серьёзным. Оно производилось топором и по самую шею.
Солнцедар
Хапполоне во многом отличался от прочих небожителей. К примеру, он имел специальную привилегию держать домашнее животное. Точнее, птицу. Это был Ворон. И птица сия была ему в награду за Озоновый слой.
Вкус у Хапполона был очень развит. Он умел ценить прекрасное и при этом, говорят, сам был божественно красив (по сравнению с Архипархом там или Мудревичем. Вы можете в этом сами легко убедиться. (Поезжайте в Ватикан, спросите Бельведерского, вам всякий покажет.) И он Сиял. На одежды его никто не мог смотреть. Ибо, от постоянного общения с Солнечной радиацией, они ярко светились даже в темноте.
Хорошо отработанная Солнечная система не занимала много времени на заботу о себе, поэтому Хапполоне имел роскошь отправлять некоторые хобби. Например, любил стрелять золотыми стрелами. Лук был им изобретён в самом начале Созидания, когда потребовалось сбивать непрошеные протуберанцы со Светила без риска угореть. В попаданиях ему не было равных в Наднебесье. Его искусность стала легендой, и это образовало нечто вроде традиционного состязания, где сам он, в силу Бесподобия, не участвовал, а всякий желающий имел шанс получить Золотой значок «Хапполоновский Стрелок», чем очень гордились.
Однажды он, отдыхая от трудов, задумчиво подёргивал тугую тетиву своего Лука. И обнаружил. Звук получался мелодичный и приятный для уха и, если древко сгибать по-разному, получалась Мелодия. Утомившись гнуть, он просто установил на Лук ещё разных струн, и образовалась Гамма. Первая песня, которую он сочинил, была «Чижик – Пыжик». Затем был «Чёрный Ворон». И, наконец, про стаю Лебединых журавлей, ставшую очень популярной в Орнитологических кругах. Проявив свою блистательную инженерность, он довёл изобретение до товарной кондиции и назвал продукт Лирой. Если вам какой-нибудь занюханный интеллигент скажет, что Лиру изобрёл Гермеркантий – не верьте! Он это авторское Право украл, по обыкновению, а был прощён Хапполоном вовсе за другое… Но, это слишком длинная история. Просто, семантически прикиньте, мог ли какой – то Швиллипок быть изобретателем Божественного инструмента? То-то и оно!
Итак, наш Герой был выдающимся Гелеопроктологом. Это он рассчитал необходимый диаметр, плотность и температуру Светила и установил надобный режим термоядерного синтеза. Невзирая на незначительные недоработки, вроде пятен на Солнце, система, в целом, работала стабильно. Лишь изредка надо было делать контрольные термопрофилактики во время солнечных Затмений. Остальное время Сиятельный посвящал музицированию; его Золотая Лира (подарок Савваофа за сочинение гимна «Славься») – редко отдыхала. Больше всего Хапполоне любил уединяться на восходе или на закате, где-нибудь на берегу Внутреннего моря и петь песни собственного сложения. И в этом он был Бесподобен. Он также любил слушать чиповеческие песнопения. Единственное, что раздражало его, – бубны и горловое пение. Как-то в просветительском порыве, он наделал в дупликаторе разных инструментов и разбросал их там и сям, где люди жили. Иногда он проходил по этим местам в образе бродячего Музыканта и учил людей. Порою, сделавшись невидимым, облетал музыкантов и настраивал их инструменты, ибо не любил фальши. Он любил Солнце, Музыку, и всех творческих людей. Эти присущности и привели его впоследствии к искуственно-социальному Взлёту и Падению. Но, об этом – чуть позже. Вначале мы должны вернуться к Зловредному ловцу душ. Судьба небожителей порою сплеталась в такой тесный Клубок, с которым в Лабиринт лучше было не ходить.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
