Текст книги "Ветхий Замес"
Автор книги: Виктор Бахтин
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
Спортанизм
У Сатанеева была печально-неприятная особенность: все, кто связывался с ним, рано или поздно сожалели об этом… Может это оттого, что мозги его были настроены необычно, и он мыслил обо всём в Больших категориях.
Так, он всегда думал о людях «в массах». Он искал всякие способы влияния на эти массы и выискивал «рычаги» управления ими. Его интересовало всё, что объединяло людей в массы. С его подачи несколько дюжих дерьмонов получили земную миссию – стать тренерами-наставниками молодёжи, которая, в перерывах между вооружёнными конфликтами не знала, куда девать свою молодецкую энергию. Так, используя Каино – Авелевскую страсть Быть Лучше Всех, тренеры подталкивали людей на Спортивные соревнования. Подкинутые ими Спортивные Игры собирали грандиозные толпы свидетелей, а сопернический накал бывал так силён, что частенько состязания заканчивались эффектными массовыми побоищами, что и требовалось Злодею, чтобы изучать природу чиповеческой психики для далекоидущих планов его Зломогущества.
Спорт приносил земную Славу и особое положение в обществе, он множил Гордыню. Лавры победителей были Святыней для противников, а те, кто сам не был здоров, мог зато изо всех сил «болеть» за своих кумиров. И, конечно, все участники этих массовых действ не думали о Боге. Что и надо было доказать…
Кроме того, тренеры-организаторы умело пользовались динариями, собирая их у болельщиков и изготовляя из них Золотых кумиров для победителей. Любимым видом спорта для Супостата был кулачный бой до Смерди.
Но особенно нравилось Сатанееву раз в году сделаться краснокожим и, растворясь в орущей толпе, лицезреть состязания народов Майки. Игра выглядела безобидной: две команды отнимали друг у дружки каменный мячик и старались забросить его в дырку на стене. Однако страсти вокруг игры бушевали нешуточные: цена выигрыша была Слава, цена проигрыша – Смердь. Под радостные крики зрителей команду неудачников сбрасывали с обрыва и не хоронили, а отдавали грифам на растерзание.
Помимо Спорта, Сатанеев обратил своё внимание на иные массовые явления, объединяющие людей в стремлении быть Славными и Богоподобными, но не так, как это хотелось бы Создателю. Свершалось сие на ниве Искусства. Здесь тоже были Лавры и разгул Тщеславия. И были свои кумиры. И массовый зритель. И такое движение надо было возглавить и направить. И хоры, и хороводы, и рифмования, и сочинения, и малевания, и ваяния: всё, что как-то могло влиять на нестойкие умы неодарённых. Но делать это надо было не в лоб, а исподволь.
Искусственность
Как-то в Кущах Сатанеев подрулил к Хапполону, задумчиво облокотившемуся на свою Лиру.
– Будь славен, Хапполоне.
– Будь славен и ты, Ваш Превосходство.
– Как твоё подоПечное?
– Да, светит, Слава Богу, греет, хвала Создателю. Эх, скорей бы затмение, пятна почистить, да протуберанцы пообрезать. Маюсь я, не работая… Только одна Лира и утешает, да вот, Ворона обучаю латинскому…
– А отчего бы тебе, Сладкоголосому, не создать Подотдел Искуственных Творчеств? Ведь стихийствуют они без руководства на Земле. Испроси Отче. Скажи, что через Искусства люди будут прославлять его Свершения и отражать Триумф Созидания. Мой тебе совет: много сотрудников не проси, я тебе помогу из своих простатиторов, будут подначальниками Искусств по роду их. Я видел Создателя сей день. И Дух Его хорошо расположен, сегодня не откажет…
Хапполоне радостно благодарил за изумительный совет, запросил срочной аудиенции и исчез. И даже Лиру забыл.
И был Савваоф вправду милостив и сказал: «Аминь», – что означало: «Да будет так».
Сатанеев сдержал слово, выделил сотрудников. Точнее, сотрудниц. Он поручил это своим «дерьмушкам» – полоизменницам из танцзала Наслаждений, вернув им на время пребывания в Наднебесье ангельский облик воображаемых аплодушек. Единственное, что в то время отличало тех от других, была косметика. Должен сказать, что аплодушек в Наднебесье вообще не было, ибо Отче в принципе не нравилась двуполость, которую Он считал вынужденной мерой в Гармонии Противоположностей и полагал сексуальные взаимоотношения некрасивыми.
Несложно догадаться, что все дерьмушки были тайными агентами Сатанеева, через которых он знал всё, что говорят дерьмоны в зале Наслаждений. Саддамовские летуны, выполнявшие коварные задания на Земле, усваивали кое-какие основы злокозненности, и Сатанеев опасался возможных заговоров.
Он собрал кандидаток в помещении для инструктажа.
– Итак, девочки. Долой косметику! Время поработать на Революцию. В Наднебесье придётся обходиться без шариков. Сами знаете, они там не работают. Впрочем, там вам часто бывать не придется. Работать будете на Земле. Отдыхать – дома.
– Служим Сатанееву! Да здравствует Революция!
Для того, чтобы следить за деятельностью дерьмушек, Сатанеев приставил к ним своего верного стукача Вельзевелли.
* * *
Как и рассчитывал Супостат, Хапполону будущие сотрудницы понравились. Он сиял как медный пятак.
– Божественный подарок… – восхищённо рассматривал он порхающий хоровод хорошеньких женщин. – Пусть зовутся Музами и вдохновляют творцов от Земли. Только вот… что я скажу Создателю? Он ведь не велит принимать женского облику?
– А ты пояснишь, что Изящные Искусства требуют Изящных Покровителей, а не громил – аплодиторов. Кроме того, работа их на Земле. Ну, сам там что-нибудь придумай, время у тебя есть. К тому же, их ГруппОргом будет этот чернобровый аплодитор Вельзевелли. Ты, по склонности его к горячей обработке металла, назначь его куратором Трёхмерного подотдела. Пущай кует себе, ваяет и лепит. Его Амброзией не корми, дай поваять…
Хапполоне вдохновенно раздавал должности и имена:
– Ты, длинноногая, будешь заведовать Танцами и зваться Терпсисахой.
– Ты, задумчивая, будешь завотделом Прозы и зваться Ахинеей.
– Ты, озабоченная, будешь двигать Историю, и имя тебе Врио.
– Ты, драматическая, будешь вдохновлять Лицедеев. Назову тебя Мельпомалой.
– Ты, глазастая, станешь будоражить Живописцев и Композиторов, и имя тебе Нестерпа. – Ты, Эраста, самая романтическая, будешь рифмоплётствовать с Пиитами.
– Ты, пластичная, станешь Полигамией и будешь любить Зодчих и Ваятелей.
– Ты, загадочная, будешь Уриния – покровительствуй Звездочётам.
– Ты, смешливая, будешь Музой Сатириков. И имя тебе весёлое – Тулия.
Назвав свой подотдел «Богемия», сиятельный Начальник, завершая раздачу, подытожил:
– На ваших узких плечах Высокое Искусство вольётся в земную Культуру и народы восславят Создателя… Слава Богу!
– Слава Всеискусному! – прожурчали Музы.
От избытку чувств Хапполону хотелось петь. Он досадовал, что забыл где-то Лиру. Поэтому он увлёк новоназначенных в Кущи, где оделил всех Нектаром и, обнаружив там свой инструмент, спел свою последнюю песню «Святый и Правый». Затем, окончательно развеселившись, он объявил: «Танцуют все!», и крутанул Полонез с длинноногой Терпсисахой.
После того подхватил на руки задумчивую Ахинею и так провальсировал с нею два круга.
Вельзевелли компенсировал отсутствие шариков большими ковшиками и говорил Сатанееву:
– Моим первым Творением будет скульптурная группа: Хапполон, несущий Ахинею.
Смотрины
Савваоф столько насоздавал, что порою веками забывал о некоторых Подотделах.
Но иногда на Создателя находила инспекторская блажь, и Он устраивал «Смотры», где Его все пытались уБлажить. Так, в один ненастный день был назначен Смотр Подотдела Искуственных Творчеств.
Хапполоне, забыв про свою Лиру и пятна на Солнце, суетился с организацией Отчётной Выставки Изящных Искусств, посвящённой Всенародному Творчеству. Был спешно создан Творческий Комитет по организации, который за недостатком времени назывался кратко: «ТворчКом». Музы, в поте их хорошеньких лиц, возились с галлограммами Танцев, фрагментами Росписей, свитками Книг и поэтическими Табличками. А Вельзевелли переставлял с места на место галлографические Скульптуры.
Во время Оное, Савваоф появился в окружении свиты Своих Надначальников.
Хапполоне сам продережировал Гимном, отчего на него напала нервная потливость, и он всё время промокался хитоном. Началось со смотра народных Танцев. Основной причиной нервности Гелеопроктолога было то, что по некоторым признакам Дух Создателя не был Благорасположен. Отче был молчалив. Начальники, которые поначалу было присоединялись к дружным аплодисментам специально нагнанных сюда аплодиторов, заметив, что Всекритичный ни разу не хлопнул, поддержали Его молчание. И лица их тоже стали критичны.
Молчание Создателя означало, что Он не любил Искусств. Он любил Естество и не одобрял Усложнений. Искусства имели тенденцию быть неуправляемыми, как и их творцы.
– Ну какое изображательное Искусство может сравниться с тем, что Я создал? – спрашивал он Хапполона, переходя от одного отдела Выставки в другой. Плотина Его молчания вдруг прорвалась лавиной разгромной критики:
– Ну что может быть прекрасней павлина, или берёзок, трепещущих на ветру? А радиолярия? А танцы журавлей? Нет, не люблю Я кривых зеркал!
Он шествовал далее, распинывая поэтические таблички:
– Что это за литература? Ложь, выдумки, мозголомки! Стихи должны Быть складными и в форме божественного «Венка Сонетов». Какие там ямбы, мямбы, вамбы? Какие амфитрахии и хорявы?.. А что такое ваша Проза? Это просто недоделанная, обесслащеная, вонючая Поэзия. Что может быть совершенней Полного Собрания Соответствий?!! Всё благонаписано белым стихом и никаких антитез! Там вся голая Правда и никакой порнографии. А что там наземные щелкоперы? Недоумки! Посему, погрязли в выдумках, Сказки сочиняют. И ещё называют их Эпосом. Какой Пафос!.. Где Истина?.. А Музыка? – обращался он к Нестерпе. – Это что за бесовские диссонансы и синкопы? А этот счёт на 62/84? Музыка должна ублажать и быть плавной на 4/4 и в мажоре. Вот как в гимне «Славься».
Тут Он уронил взгляд на Терпсисаху, трепетно порхавшую в пачке и на алебастровых пуантах:
– А танцульки ваши? Это ж обезьяньи заигрывания! Публичные эротические амбиции. Пусть змеи танцуют!
С этими словами Отче вступил в скульптурный отдел. Вельзевелли, весь покрытый прахом и патлатый, поклонился, роняя с натруженных плеч куски глины и металла.
Галерея состояла из исторических скульптур на темы Сотворенья, Искушения и Изгнания.
– О Боже… срам-то какой! И чего они у вас все голые-то?! Не зверей же ваяете! К чему эти межножные подробности? И вторичные тоже… О Душе думать надо! А это что за задница с ушами?
Вельзевелли закашлялся, при этом запахло перегаром. Это была его гордость – последняя Синтетическая скульптура. Он собрал все галлографические образы пресмыкающихся, насекомых, птиц и зверей, включая чиповеков. Компутер выдал ему суммарный трёхмерный результат. И этот результат он назвал «Массаракш».
Я не стану описывать, как это выглядело, потому, как не знаю, насколько крепок ваш желудок.
Прокашлявшийся Вельзевелли пояснил:
– Это, Отче, так сказать, синтетический портрет Созидания, запечатлевающий квинтэссенцию Безупречного Вкуса Создателя…
– Вот ЭТО вот… и есть квинтэссенция того, что Я Сотворил»?! Не-ет! К чертям ваши Искусства!.. Массаракш!
Тут из-под жеста Всекрушащего метнулась молния, и «Массаракш» – высшее достижение компутерной скалптики, разлетелся на галло-граммы, то есть на зелёные искорки, не находящие себе места.
Исчезновение Создателя обычно означало конец Совещания, или Консилиума, или Трибунала. На сей раз это означало конец экскурсии по Искуственному Подотделу. Потный Хапполоне разогнал Муз, забросил Лиру в облака и улетел в Кущи.
Сатанеев приблизился к убитому непризнанием Вельзевелли и сочувственно покачал головой:
– Какой вандализм! Крепись, старик. Настоящее Искусство не умирает. Мой тебе совет: название следующей скульптуры должно быть «Создатель, разрушающий Массаракша». Только так ты сделаешь Массаракша бессмердным.
Как организованное начало, Музы просуществовали недолго, но успели оставить нестираемый след в эротических мемуарах литераторов, музыкантов и художников. Впоследствии они изредка посещали отдельных «творцов» с целью организации лжепророческих «Тезисов» и мозголомок во вред роду людскому.
Хапполоне же с тех пор двести лет не улыбался и пел только грустные песни.
Вербач
Ежели Искупилов собирался посетить какой-либо Подотдел, он всегда интеллигентно предупреждал об этом. Сатанеев же каждый раз являлся как снег на голову, поэтому Волобуев вздрогнул и разлил кислоту в щелочь. Сатанеев остался доволен реакцией.
– Привет работникам генетического фронта!
– Благожелаю, Ваш Превосходство, – ответствовал хемосорбист, пряча что-то в рукав.
Сатанеев в инспекторской манере сделал круг по лаборатории, где всякие установки алхимически булькали и дымились, а в стеклянной банке волосатый змей пытался проглотить трехголовую лягушку.
– Что ж не угощаешь гостя?
– Чего изволите, Ваш Превосходство?
Сатанеев открыл холодильник, вытащил Дюара и две одноразовые пробирки. Тщательно оглядел их на просвет и протянул одну хемосорбисту. Пить в рабочее время не полагалось, как, впрочем, и держать Нектар в холодильнике. Но, раз начальство предлагает, значит Сам Бог велел. Они глухо чокнулись. Волобуев и не почувствовал вкуса, напряженно гадая о причине начальственного визита. Ведь не выпить же он пришел?!
Словно прочитав его мысли, Сатанеев вкрадчиво сказал:
– Я пришел, чтобы рассказать тебе сказку. Так слушай… Жил-был доктор. Он был добрый. И был у него бзик: все, что он ни изобретал, он сначала пробовал на себе. Это делало его жизнь полной опасностей. Когда ведомство Чисток поручило ему разработать вирус «Чёрный Понос», он чуть было не окочурился и пребывал в духовной коме. Слава Богу, его Ученик был искусен в методе иглоукалывания. Для оживления доктора он попросил их добровольного помощника принести иголки. И тот принёс. Но по дороге, видимо, по рассеянности, он ящичек-то подменил на свой, а иголочки там были непростые…
На последних словах побледневший Волобуев затрясся губами и брякнулся на колени.
– Не губи, благодетель! – и неуклюже, не по-мужски завыл, орошая соплями свой прожжённый рабочий хитон.
– Ладно, ладно! – Сатанеев глумливо похлопал по стенке холодильника. – Не на пагубу тебе я явился. Как видишь, я всё знаю. Но ты сам скажи: где они?
– В подвале… в седьмом… х-холодильнике, – всё ещё всхлипывая, но уже с надеждой прохныкал хемосорбист.
– Все верно… – Сатанеев чувствовал, что момент для его любимого испытания – подходящий.
– Ваш Превосх…
– Нет, не нужно мне твоих оправданий, ты вот лучше скажи мне сейчас «Господи».
– Господи, да ради Бога, Господи! – Волобуев даже подполз поближе.
Сатанеева смутила легкость, с которой тот это произнес, и он потребовал:
– Нет, ты скажи: Господи мой, Сатанеев.
Требование немедленно было исполнено.
– Встань с колен своих и утрись. Не зла я тебе желаю. Ты мне нужен. Скажи, вот ты только что отрекся от Создателя. Так же ли легко и от меня отречешься?
– Вечностью Души своей клянусь. Только не выдавай меня Савваофу…
Сатанеев протянул руку, где на ладони лежал черный шарик – знак Небытия.
– Накрой своей ладонью, и тайна умрет между нами и будет вечный Уговор.
Таинство свершилось.
– Итак, о деле. Я возьму тебя к себе в Межпространство, и ты будешь иметь все, что захочешь. Я научу тебя, как сделать псевдогаллограмму, которая останется здесь вместо тебя. В любой момент ты можешь вернуться в двойника, и никто не заметит. Видел моих простатиторов?.. Правильно. Все они – липовые. Настоящее воинство в Чертоге.
Волобуев с восхищением смотрел на Сатанеева, и в мокрых глазах его была неподдельно дьявольская преданность.
– Спасиб те, Господи!..
Сатанеев поморщился:
– А вот это теперь забудь. Обращайся как прежде и смотри – не оговорись. Не поймут тебя… А прежде, чем показать тебе Чертог, покажи-ка мне, что ты сделал с контрабандными акулой и женщиной?
Хемосорбист опять изменился в лице, поражаясь осведомленности нового Хозяина.
Но быстро взял себя в руки, ибо что-то в его преступной душе говорило ему, что Сатанеева не надо бояться, и они поладят и очень даже успешно поладят, так, что всем тошно станет.
Через несколько минут он, уже спокойно, и даже с нескрываемой гордостью показывал свои тайные достижения. Создатель считал генную инженерию контрэволюционным произволом. После того, как гибрид сетчатого питона с комодским вараном сбежал от Волобуева у озера Лох-Несс, экспериментатор получил Выговор с занесением в Душу, потому как на все старания извести монстра, животное отреагировало каскадом неожиданных мутаций, отчего стало неуязвимым.
Новосообщники подошли к бассейну, из которого неожиданно вынырнула чиповеческая самка с глупыми круглыми глазами. Она смачно вытряхнула воду из левого уха, сексуально зевнула и вновь ушла в глубину, по-дельфиньи хлюпнув по воде хвостом и обдав зрителей каскадом серебряных брызг.
– Вообще-то она очень ласковая, – изиняющеся пояснил Волобуев, отряхиваясь. – Откликается на Мавку и с рыбами играет. С питанием проблема: ест только ракообразных. Приходится держать рачевник.
– А как она размножаться-то будет? – ехидно поинтересовался гость.
– Да запросто! – не смутился хозяин. – Она у меня лихо икру мечет. Вон, в аквариуме мальки.
Действительно, было там три водоема, где роилась мелюзга.
– Тут вот самцы, там самочки. А тут – выродки, брак на изничтожение…
В том третьем водоеме, лениво шевеля ногами, плавали существа более странные, чем Мавка. У той был верх женский, а зад – рыбий. А тут – наоборот.
– М-да!.. И что же из таких вырастет?
– Да, вот-с, извольте взглянуть на Акулину… – Волобуев открыл холодильник. Там, в зеленом куске льда навечно застыли в изящном изгибе симпатичные женские ножки, а начиная с талии тело было покрыто кожистой чешуей, завершавшейся жуткой акульей мордой с семью рядами зубов.
– Да-с! – вздохнул хемосорбист. – Пришлось заморозить. Опасная была женщина, хотя и сексуальная. А жрала она как Белая дыра. Уйму энергии поглощала. Не в моих ресурсах… Вот я и… того-с… если этих рыболюдов ещё в икре не отделить от людорыбов, вылупятся – всех съедят. Потом друг дружку слопают и в конце один останется – как Акулина. Я тогда всю первую кладку потерял. А не желаете ль на самца взглянуть? На моего Акуляра?
Сатанеев, не думая, отказался. Волобуев, секунду поколебавшись, сказал:
– А вот у меня ещё сюрпризик водится-с… – поманил к другому холодильнику. Там в углу, тряся от холода сосульками на бороде, сидел Козловек.
– Дурной, как козел, но выглядит интересно, не правда ли?
– Ну ты даешь! Разморозь. Берем его с собой. Нам такие кадры нужны…
Цветокожесть
Разгульная фантазия развлекающихся дерьмонов побуждала их менять наскучивший униформный вид на кто во что был горазд вообразить. Подруги летунов не довольствовались предоставленной им свободой косметики, но имели ещё и разные цвета кожи.
Голубоглазая Европиня с головы до пят была белой как облако, а высоко поднятые брови придавали ей глуповато-удивленное выражение, сводившее с ума некоторых дерьмонов.
Афродуня имела кожу темно-фиолетовую, шевелюрой – круто кучерява, а пухлые губы её, в вечно нетрезвой улыбке, обнажали два ряда жемчужных зубов в четыре карата каждый. И вся она была таинственной, как тлеющий костер.
Чайномырда была желтой как лимон, и суженные раскосые глаза её дополняли эту ассоциацию. И она была многообещающе ласкова, как восход Солнца.
Кавказель отличала бронзовая смугловатость, и огромные очи её были бездонными колодцами, сулящими прохладу в полуденный зной.
Попадались там и зелёные, и синие женщины. Однако эти цвета не заслужили популярности, возможно оттого, что так выглядели недвижные аплодиторы в отсеках перепрофилактики, случавшейся каждые 2000 лет. Так или иначе, «дерьмушки» выглядели разнообразно и соблазнительно и пользовались бешеным успехом.
Как вы, наверное, знаете, от такого рода успехов бывают дети. Дети у дерьмонов появлялись так: зачавшая должна была через 9 дней лечь недвижно и задумчиво гадать – кто это? Девочка или мальчик? Или что ещё? Затем она вставала, а на ложе оставался синеватый полупрозрачный ребенок, которого помещали в профилакторий, где он за 40 дней на амброзии взрослел до общего для всех возраста (если сравнить с людьми, на вид лет 25), и с тех пор развитие прекращалось, а старение не начиналось. Основные системы самовоспроизводились вполне, и дерьмон становился бессмердным. Это вовсе не означало, что его нельзя было поранить или убить, просто все его параметры протомолекулярной структуры были в Памяти, и всякие повреждения легко восстанавливались в Синтезаторе Межпространства. Позднее Искупилову удалось отыскать методы полного изничтожения особо вредных дерьмонов, но из-за технической сложности эти трюки никогда не представляли угрозы для всей популяции поганцев.
Я все это рассказываю, чтобы вы поняли, что ничего сверхъестественного ни в одной из систем никогда не происходило. Все было строго по законам того или иного Мира, и чудом выглядело лишь для невежд. Для людского сознания в чуде заложен элемент самоликвидности: если чудо невозможно – его нет, а если возможно, то оно уже не чудо.
Детей своих дерьмоны переселяли в наземную резиденцию. Она была невидимой. Единственное, что было странным в этом лесу – отсутствие певчих птиц. Земные дерьмоны также легко меняли свои образы по произволу, как и небесные, и на досуге, прикидываясь бескрылыми, заигрывали с наивными пастушками, удивляя их всякими фокусами.
Фокусы были интересные и разные. Результатом одного из них стала смердь от разрыва сердца бабки Повитушки, которая принимала ребенка от незамужней девицы Енохского колена, удивившей всех неблагословенной связью. Дитя было черно как смоль. И в семи водах не удавалось его отмыть. В конце концов мать устроила истерику и отобрала свое чадо. Она находила его божественно прекрасным: этот милый широкий носик, такие очаровательные пухлые губки, а эти волосики так восхитительно кучерявы…
Случай этот долго был в пересудах, пока не появился на свет новый повод для языков, на сей раз – желтого свойства. Какие очаровательные глазки-щелочки! волосики – ёжиком!!! И всё повторилось, но уже без инфарктов. А дети росли, и им даже порою доставалось сладостей больше, чем остальным, ибо были особенные.
Несколько спустя Создатель был встревожен сообщениями аплодиторов о появлении на Земле разноцветных детей. Несколько таких «феноменов» были доставлены в распоряжение Волобуева. Тот обследовал их по всей Памяти и доложил Учёному Совету, что, по всей видимости, это неизвестная, но безобидная форма мутации, возможно, одно из проявлений Вируса. Прямой вопрос Сатанеева: «Следует ли малюток убить?» – на фоне всеобщей борьбы за поддержание чиповеческой популяции прозвучал довольно дико.
Детишек (на всякий случай) стерилизовали и отправили обратно. Эта превентивная мера не помогла. Чиповечество все более расцвечивалось, и под градом родительских молитв Отче сменил позицию. И увидел Он, что это, ну, если не хорошо, то и не очень плохо. Стерилизации прекратились.
Людям свойственны предрассудки. Когда разноцветных людей стало много, желтые стали не дозволять своим дочерям брать в мужья белых или черных. То же было и с другими. Так постепенно образовались чёрные деревни, жёлтые посёлки и белые города. Все говорили на одном наречии, но обычаи и традиции несколько разнились. Чёрные люди рассказывали обидные анекдоты про жёлтых, жёлтые рассказывали те же анекдоты про чёрных, чёрные – про белых, и всё возвращалось на Круги Своя. А на деле все были одним мирром мазаны, и Господь любил всех и прощал детей своих неразумных.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
