Текст книги "Русский апокалипсис"

Скучный номер гостиницы. В двух шагах от дома, где жил Ленин. Я не знаю, чем себя занять. На улице мелкий весенний дождь, под зонтами подчеркнуто эксцентричные горожане Цюриха. До выступления в неизвестном мне театре перед непонятной публикой с чтением отрывков из новой книги куча неубитого времени. Я взял со стола городской журнальчик типа «Афиши», стал рассеянно его разглядывать. Из реклам выяснилось, что в Швейцарии продается много разных часов, о чем я напрочь забыл, но часы покупать не хотелось. Не хотелось идти ни есть, ни пить. Не хотелось посещать дом Ленина. Не хотелось никуда звонить. В душе – серая нирвана. Я заглянул в конец журнала, где ночная жизнь, полная наклеенных на соски серебристых звезд. Какой-то клуб щедро разместил на полполосы объявление: у них водятся прекрасные русские, украинские, таиландские и бразильские гёрлз.

Замечательный ряд. Россия оказывается в авангарде эротической экзотики. Это навело меня на мысли о судьбах родины. Ни для кого не секрет, что русские гёрлз, Наташи и Тани международных борделей, сделали то, что не смог сделать русский солдат: они завоевали весь мир. Очаровательные славянские лица с диким и жалким оскалом проститутки мелькают от Токио до Амстердама. Лихие наемницы. Их продают в рабство какие-то темные силы. Они пищат, но продаются. Пограничники всех стран вылавливают их на своих аэропортных границах: завидев мало-мальски привлекательную одинокую девушку с российским паспортом, они немедленно приступают к дознанию. Зря стараются: Наташи и Тани, как и Гарри Поттер, умеют быть невидимками.

Россия потеряла свое лицо. Русские гёрлз существенно изменили ее имидж. Что бы ты ни говорил с подмостков цюрихского театра, твои соотечественницы ползают на коленках по соседней сцене. Не их, а нас всех приравняли к Таиланду и Бразилии. И если среди русских и украинских девушек редко промелькнет белорусская beauty, то это вопрос к полицейскому государству, регламентирующему сор из избы.

В самой же русской избе речь идет скорее не о проститутках, о которых много писалось, а о вырождении русских женщин. Если верить тем самым марксистам, что собирались напротив моей гостиницы до своей отправки в революционную Россию, то все определяется материальными соображениями. В конце концов, пятнадцать-десять лет назад в тех же самых цюрихских ночных клубах работали польские девушки, а в Италии польские иммигранты надоели всем своим желанием вытереть лобовое стекло на перекрестке. Теперь они все исчезли, и несчастье откатилось на восток. Но существует принципиальная разница, неподвластная марксизму. Польское национальное сознание воспринимало польскую проституцию как моральную катастрофу. У нас же нет национального сознания, настоянного на моральной традиции, поэтому катастрофу воспринимать нечем.

Русская женщина была меньше раздавлена советской властью, чем современным состоянием дел. Она справилась с муками социалистического эксперимента, потому что эксперимент противоречил как женскому естеству, так и человеческой природе. Она подсознательно сопротивлялась саморазрушению, инстинктивно пряталась в себя. Советская власть была преимущественно мужским занятием. Женщина могла пропитаться ее ложной романтикой, но не ее схоластической сущностью.

Рынок оказался ловушкой для русской души. Он предложил соблазны не в будущем, а в настоящем. Он предложил реально сравнить, кто как живет и кто что имеет. Русский народ и до революции не справился с рынком. Именно это предопределило победу Ленина, экспроприацию экспроприаторов. Дело не в зависти, а в неспособности к национальной реализации через рынок. Религиозные идеи самоограничения и моральные основы чести в России никогда не срабатывали.

Модель поведения современной русской девушки складывается из взаимоисключающих понятий. Девушка романтична и прагматична, архаична и кибернетична, наивна и расчетлива, целомудренна и похотлива. Мужчина не знает, кого в ней любить. Мужчина любит в женщине тайну, а не моральный переполох. Растущая сексуальная агрессивность потомства тургеневских девушек делает их более доступными, но менее желанными. Конкуренция на женском сексуальном рынке приводит к тому, что девушка страстно играет одну и ту же роль сексуального объекта. Своей одеждой она подчеркивает и выделяет эрогенные зоны. Она провоцирует мужчин. Чем старше она становится, тем с большим отчаянием бьется за реализацию своих желаний. Уже к двадцати трем годам ее начинают посещать первые мысли об упущенной жизни, ее поведение неспокойно, она снимает стрессы выпивкой, подсчитывает и обсуждает с подругами каждый жест внимания к себе, каждый поворот мужской головы в свою сторону. Постепенно она становится циничной, предсказуемой.

Молодая русская женщина сегодня не имеет философской базы жизни. Рынок сбивает ее с толку своими соблазнами, которые в основном рассчитаны для женщины, для создания ей комфортной жизни, от стиральной машины до яхты. Какую форму идеологии она способна выбрать?

Она живет не по средствам. Она живет лучше, чем зарабатывает. Она тянется вверх, к жизни среднего класса, стоит на цыпочках. Если она одна, ей надо платить за квартиру, оплачивать мобильный телефон, по возможности иметь машину (значит плати за бензин), следить за своей внешностью. Она не будет мазать «рожу» дешевыми кремами, но на еду уже не хватает. Волей-неволей, если выйти замуж не получается, она начинает думать, кто и как будет ее содержать. Идеология содержанства проникает ей в душу. Она все более активно требует от мужчин денег, хочет, чтобы ее содержали уже на ранних стадиях знакомства, и приходит в негодование, если получает вежливый или решительный отказ. Она начинает считать всех мужчин скупердяями. Ее денежные претензии имеют эквивалент стоимости шикарной проститутки.

Однако случайные сексуальные связи не обеспечивают ей достаточного сексуального воспитания. Растущее количество мужчин не повышает ее эротические качества, ее оргазмы проблематичны, она доходит до «вот-вот», но что-то каждый раз мешает, она обычно теряется, когда ее втягивают в сложную сексуальную игру, но при всем том она упорно считает себя неотразимой. Как правило, она преувеличивает свою красоту и оказывается очень требовательной. Одной ногой она стоит на поле русской классической культуры, точнее, ее руин, другой – на дискотеке.

Страсть к удовольствиям, торжество молодежной субкультуры преображают природу диско-девушки. Ее несет. Ее сексуальная жизнь лежит почти на поверхности. Она не будет, пожалуй, обсуждать ее с посторонними людьми, но при первой же встрече готова рассказать то, что в предыдущих поколениях скрывалось десятилетиями. В постельных разговорах она откровенна до слез. Из нее буквально лезут признания, которые лишний раз говорят о криминализации страны. Она, почти наверняка, прошла через опыт изнасилования (далее: хамство милиции, несправедливый суд) или, по крайней мере, грубого домогательства. Она рассказывает, что начальники постоянно предлагают ей с ними спать; это ставит ее в трудное положение не потому, что она отказывается, а потому, что, переспав с начальником, она рискует потерять работу как использованный кадр. Ее рассказы производят двойственное впечатление. С одной стороны, понимаешь, как трудно быть девушкой в современной России. Не дай бог ею родиться. С другой стороны, у нее нет ориентиров, которые бы помогли ей адекватно понять ее положение. Философия гедонизма в нашей стране годится лишь в полностью защищенных социальных условиях, и то не всегда. Кроме того, философия гедонизма ублюдочна.

Портрет современной русской женщины в молодости неотделим от вопроса: а ты это пробовала? После того, как голубая проблематика вошла в берега, настало время другой дегустации. В конце концов, живем один раз. Будет, о чем вспомнить. Любопытство, сексуальная раскованность, порнографические уроки, преподанные на видео, сравнительная новизна идеи однополой женской любви, разогретое поп-культурой желание играть активную роль в сексе, наконец, кое-какие неосознанные эстетические соображения, тоска о нежности толкают диско-девушку к лесбийским фантазмам, которые, как правило, приводят к имитации траха в подвыпившем состоянии. Такие эксперименты заканчиваются незначительными утренними угрызениями совести.

Россия становится сексуальным раем. В этом большом заповеднике неудовлетворенных красавиц русской девушке нравятся взрослые мужчины, «папики». Чем богаче страна, тем меньше «неравных браков». Если в западных странах состоятельный и состоявшийся мужчина с трудом вступает в контакт с молодой девушкой, у нас сверстник – почти что синоним незрелости. Русские мужчины отвечают на это лолитизацией своих желаний. В конце концов, законное право. Но это и есть признак женской девальвации. Девушка на пороге совершеннолетия выгодно отличается от тридцатилетних гедонисток с обмякшим бюстом. В юной деве, которой в киоске не продают сигареты, есть то достоинство, что она только начинает, у нее нет еще опыта прожженности. На девичью свободу совести мужчины отвечают умозаключениями о лживости и неверности женщин вообще. Это их освобождает от сюрпризов. У них всегда готов довод, чтобы девушку выставить за дверь. В любом случае ее стремления обнаружены, она разоблачена.

Какое поведение характерно для порядочной девушки? С точки зрения общей морали, на фоне других, в глазах подруг она выглядит дурой. Ей не дано защитить свою позицию, она напрасно упорствует, недотрогой быть немодно, скучно, да и зачем? Когда в радужных мобильниках подруг раздается долгожданное мужское хрюканье «ну чё?», на ее трубку звонит бабушка с вопросом: куда ты пропала? Позиции неравные. Порядочную девушку легче всего заподозрить во фригидности.

Нынешнее поколение молодых русских женщин поставлено перед болезненными проблемами. Не хватает мужчин, способных обеспечить женщине нормальную жизнь. Трудно подсчитать реальное соотношение мужчин и женщин в России, но не исключено, что на десять женщин приходится не «девять ребят», а один– единственный мужчина. Остальные либо бедные, либо алкоголики и наркоманы, либо сексуально неполноценные люди, либо психи – либо все это вместе.

На общественной сцене возникает новый тип женщины, которую легко купить за приличные деньги, но которая дешевеет в человеческом измерении. Не обладая моральными ценностями, корректирующими ее отношение к жизни, женщина путается в понятиях, сбивается с толку. Она по-прежнему мечтает о вечной любви, но в ее ожидании она доступна и взаимозаменяема. Она лишается таких качеств, как самопожертвование. Как вы сказали? Что это значит? Она все измеряет своим интересом. Наконец, она влюбляется, она, кажется, даже любит. Вдруг выясняется, что свою благоприобретенную природу не изменить. От интереса никуда не деться. Она любит, пока ей интересно. Однако с ней уже неинтересно.

Хозяйка до недавнего времени была неприятным словом. Оно ассоциировалось с квартирной хозяйкой, вредной сукой с вечной претензией, которой заплати деньги, а их нет. Однако пушкинская строка «мой идеал теперь – хозяйка» вновь зазвучала актуально. В больших квартирах, в загородных домах на просторной кухне оказалось пустое место. Сюда не запустишь вертлявую блядь. Или же эта блядь должна переродиться. Пустое место надо кем– то заполнить.

Все женщины мечтают о большой любви. Она им представляется как бесконечное переживание счастья. Как будто раздвигаются занавески, и солнце через распахнутое окно бросает новый сильный свет на привычные предметы. Это счастье нераздельно и неподкупно. Его нельзя развести на духовные и материальные сферы жизни. Оно пронизывает заботу и отдых. Каждая женщина знает: будучи счастливой, она иначе красит ногти, иначе расчесывает волосы перед зеркалом, иначе читает книги и, наконец, иначе режет ножом лук на кухне. Она его режет, смеясь и плача одновременно.

Пример с луком лишний раз говорит о том, что, если развернуться к жизни своей счастливой стороной, традиционные женские роли, которые женщине кажутся порой обременительными, можно исполнять легко, в радость. Больше того – с любовью. Получается то же, что с деньгами: деньги – к деньгам, радостное отношение к жизни – к счастью. Позитив притягивает. Ах, если бы вы видели, как моя знакомая француженка Бернадетта готовит суп из артишоков с цукиниями! Конечно, она живет в райском уголке, на юге Франции, на берегу моря, но разве дело только в этом? Просто она – волшебница, если не сказать – колдунья. Веселая, худенькая и молодая, она в свои пятьдесят лет не только определит женщинам по руке, будет ли у них следующий ребенок мальчиком или девочкой, но и приготовит к приходу друзей такой ужин, который их приворожит к ее дому. Она терпеливо снимает чайной ложкой мякоть из каждого лепестка артишока, затем разрезает цукинии. Терпение – свойство не только характера, но и таланта хозяйки. В женщине, которая не умеет готовить, есть особая фригидность души.

– Знаешь, – говорит она, – для меня разделка овощей – лучшая медитация. Они такие разные и так гипнотизируют меня своими внутренностями! Мясо – другое дело. Оно кровоточит. В разделке мяса есть что-то от жертвоприношения.

Я выбираю из ее речи слово «медитация», связанное с овощами, и начинаю понимать, чего не хватает нашим хозяйкам – организаторам кухонной штурмовщины, предгостевой паники. Бернадетта, готовя ужин, углубляется в свою любовь к гостям. Она сначала варит мякоть из артишоков, затем кусочки цукиний с разными приправами. Протерев цукинии, она снова варит – уже все вместе. И сколько времени на это уходит?

– На это, прежде всего, требуется grand amour! – улыбается она.

Ее кухня – пространство большой любви. Кухня в обоих смыслах: помещение и еда. Все связано. В ее доме кухня не изолирована от столовой – они лишь разделены дополнительным кухонным столом, превращающим кухню в каре. В этом каре все под рукой: от новейших сковородок и миксеров до чугунной бабушкиной утвари. Многочисленные сорта оливкового масла и уксуса с разными добавками – это все, что нужно для салатов. Пряности и приправы засыпаны в зеленые провансальские горшки, разрисованные веточкой с черными маслинами. Такая кухня не боится ни закусок, ни десерта. Муж Бернадетты на кухне – на ролях второго плана, но зато он – главный по винам.

Нам в России, открывающим мир кухни после десятилетий кухонной разрухи, далеко еще до гармонии Бернадетты. Женщина на русской кухне пока что не определилась, назваться «домохозяйкой» она боится как огня. С кухонной медитацией у нее нелады. Не удивительно: русские семейные ценности – не менее туманная вещь, чем национальная идея. Неприхотливость и монотонность каждодневной еды – не самый лучший сговор жены и мужа. Накормить семью и угостить гостей – у нас пока что разные вещи. Ресторан для большинства русских – не обычная семейная сходка, а праздник. Однако именно каждодневная еда и любовь к своему постоянному месту на кухне формируют тело, определяют дух, уверенность в себе.

Многие наши женщины входят на кухню, как в комнату второго сорта. Между тем, роль кухни в квартире похожа на роль нижнего белья – с него должно все начинаться. «Кухонная культура» советских лет отличалась разговорами, а не едой. В наследство от тех лет нам достался разнобой, свойственный недоразвитым странам: на одних кухнях мы еще тщетно боремся с мышами и тараканами, а в роскошных кухонных ансамблях новой поры еще не изжита показуха нуворишей. Правда, мы готовы учиться, смотреть по сторонам, путешествовать и перенимать опыт. Мы не потеряли вкус к еде. Напротив, Россия восстанавливает статус страны, которая умеет и любит есть. Но без женского счастья любое блюдо будет холодным.

Идеальный муж объелся груш. Примерно так утверждал Оскар Уайльд в своей старомодной, но остроумной пьесе. «И слава Богу!» – добавила бы от себя великая русская литература. Кто ее положительный герой? – Человек идеи. Его частная жизнь – на десятом плане. Мы – дети антисемейной интеллектуальной традиции. Короче, огнепоклонники.

Охотники на женщин, вроде Онегина и Печорина, – этих много. Неужели у нас в литературе не было идеального мужа? Ну, старосветский помещик Гоголя. Так можно и Манилова записать в идеальные мужья. Пьер Безухов? Левин из «Анны Карениной»? При всем толстовском реализме они как мужья не слишком правдоподобны. Достоевский предпочел отделаться «вечным мужем». Можно ли представить себе в качестве идеальных мужей братьев Карамазовых?

Тем не менее, готовый кандидат: помните доктора Дымова из «Попрыгуньи»? Умный, порядочный работяга. При этом, как дореволюционный доктор – далеко не бедный человек. И что? Отставка! Попрыгунья предпочитает художника. Но это – слишком простой ход.

Идеальный муж – сфабрикованная фигура. Идеальная жена – есть. Верная, красивая, хозяйственная. К тому же, хорошая мать. Объективный образ. Он варьируется, но в нем есть ядро. А идеальный муж собран исключительно в воображении женщины. Он совершенно не обязательно должен быть красивым или даже верным. Женщина самовольно лепит образ своего избранника. Как взгляд ляжет. Из обезьяны сделает Пушкина, из Пушкина – обезьяну. Она врет себе и подружкам: я его люблю таким, как он есть. У того же Чехова идеальных мужей штампует Душечка. Это только на первый взгляд она – дурочка, готовая ужиться со всяким. Вот кто по-женски талантлив. Таково счастливое свойство не только ее характера, но и ее любви.

Идеальный муж и любимый мужчина – как совпадут прицел и мушка? Не зря идеальным мужем бывает чужой муж. Женщина нередко вибрирует между образами интеллектуально «качественного» и биологически привлекательного для нее мужчины. Образ идеального мужа сохраняется до тех пор, пока он вдруг не лопнет в женской голове. Пенелопа ткет свое полотно – Одиссей может плавать спокойно.

Мужчине обычно далек идеал «идеального мужа». Понятие «муж» со временем натирает шею. Мужчина по своей природе меньше муж, чем женщина – жена. Попрыгунья – модель разрушения семейной жизни. Душечка – модель ее сохранения. Да гори оно синим пламенем! Нет, уж лучше быть огнепоклонником.

Сегодня ты пришла сюда одна, без подруг. Они не смогли, не захотели, разбежались на свидания, испугались гриппа. А ты пришла. У тебя перед собой, перед своим телом есть обязательства, и, если не прийти сегодня, зачем вообще ходить? Ведь у тебя сильный характер. Но оказаться в раздевалке без подруг, крутя в руке черную сумку со своими спортивными вещичками, это – совсем иначе. С подругами другие кажутся тенями без значения, их замечаешь по касательной. Но если ты пришла одна проплыть, пробежать, прозаниматься свое положенное время, то в шуме чужих голосов, хлопающих дверей и дверок, скрипящих и шаркающих скамеек тебя невольно охватит чувство одиночества: ты либо заторопишься, либо, наоборот, присядешь и оглянешься.

Странный, блин, запах! Это, конечно, не тот въедливый ад немытых подмышек, знакомый тебе с детства по школьной физкультуре. Сюда ходят девчонки с достатком, неважно откуда взявшемся, пользующиеся раскрученными парфюмами и дезодорантами, но твое одиночество строит стену между твоим миром и раздевалкой. Спортивный пот сладок – ты и сама не раз отмечала это после занятий. Он – как подарок твоим усилиям, благодарность тела за верность. Но женские запахи перед фитнесом скорее говорят о спутанности рабочих и бытовых энергий, мутности проблем, с которыми все сюда пришли. Может быть, потому и пришли, чтобы расквитаться с этим грузом.

Стук, скрежет высоких каблуков о слегка влажный кафель. Ты поднимаешь глаза. Тебе приходит в голову простой вопрос: где начинаются и заканчиваются твои современницы, где они – реальные, а где – фикция? Там, за дверью, или здесь? Они входят сюда расписными налетчицами, принцессами макияжа: их тонкие узкие брюки, блузки, подчеркивающие изящность плоти, куртки, дающие им необходимое околотелесное пространство, как приусадебный участок вокруг дома, модные юбки из бутика, волосы, падающие на плечи светлой волной, придуманное ими лицо – весь этот прикид держит их в состоянии вампирной готовности. Они – армия, только у каждой – свой род войск, свое боевое спецназначение. Однако военное положение в раздевалке распадается на куски обнажающегося тела. Как будто не тряпки снимают, а бронежилет! Чем больше они раздеваются, тем слабее их принадлежность к всемирной атаке, тем выразительнее – к предметному миру. Еще в белье они способны к обороне, но вот трусы сняли, и – вечная женственность стала предметом холодной соревновательности, а модная стрижка лобков – паталогоанатомическим индикатором времени.

Ты замечаешь эти юркие взгляды, брошенные из-под накрашенных ресниц, на себе, на других, на всех. Взгляды, как тени из фильмов-ужастиков, бегут по попе, грудям, ногам, животу. Они, уж точно, не подбадривают тебя – девальвируют, дезавуируют. Есть и просто ножевые удары. Ты сама погружаешься в эту быструю игру: здесь у тебя, дорогая, не то, там – не так. Садись, двойка! Главное, сохранить иронию и самоиронию, не превратиться в оценщицу из ломбарда. Однако человек, замечаешь ты про себя, слаб. Ну, а эти дурнушки чего визжат и смеются? Подумаешь, очень весело! Ах, они рассматривают модные мыльца, натирают друг друга модными кремчиками. Эротики вроде бы мало, но соски у них напряглись: телесный контакт. А у этой сколько противных родинок, мама родная! Нет, та еще ничего, только ноги в пупырышках. Куриные лапы! Крашеная толстушка к тебе повернулась своей целюлитной задницей, нагнулась, наехала – здравствуй, жопа, Новый год! – так вот ты какое, мужское счастье!

Ты вскакиваешь, невольно гримасничая. Ты знаешь: у тебя есть такая милая гримаса обезьянки. Идешь в душ, стараясь ни до кого не дотронуться. У тебя нет брезгливости – ты просто сама по себе. Тебе идут твои гордые глаза. Есть все основания думать о себе хорошо. Вот только живот… а что ты, собственно, имеешь против своего живота? А что, собственно, значит твое любимое тобой тело? Может, я не так живу? Приехали! Долой, долой философские глупости! Не та эпоха. Прозрачные кабинки без передней двери. Опять – скопище моющихся уродок. И эта, большелобая, с голубыми венами на ногах, моется – часами она моется – подглядывает – здесь и в сауне – несчастная вуйаристка… Херотика! Показать ей шутки ради? Ты чего! Ну, девки. У них всех одна извилина, одна мысль, одна страсть – устроиться. Присосаться. Сучки. Я не люблю, когда их так много – этих голых бабьих тел. Молчи! Что я несу? Разве мужики лучше?

Ты включаешь воду. Шум теплой воды создает тебе иллюзию защиты. Ты постепенно приходишь в себя. Вода – одна хлорка! Нет, ты просто сегодня не в духе. Ля-ля-ля! Это – пройдет. Душ снимет все вопросы, а дальше – после своего фитнеса – ты почувствуешь легкость птицы. Влетишь в раздевалку с весенним криком:

– Девчонки, вы все прекрасны! Я вас люблю!