Текст книги "Моя жизнь, майор Козлов. Доигрался до лейтенанта"

После сессии нас опять отправили на месяц в Ногинск для совершенствования материально-технической базы учебного центра. Нужно заниматься строительством учебных объектов, как на тактическом поле, так и на огневом городке и танкодроме. Я попал на танкодром. В это лето ждали приезда крутой французской делегации, поэтому денег не жалели и строительные работы развернули на столько, на сколько позволяли наши физические возможности. На каждом мало-мальски значимом объекте поставили «старшего». Это были офицеры кафедры, в чьем подчинении находились объекты. Нами руководили офицеры кафедры эксплуатации и ремонта машин.

Лето у меня не задалось, проблемы начались через неделю. Из-за своего разгильдяйства я чуть было не сгорел. А было это так. На танкодроме варили эстакады для проезда по ним БМП. Варил солдатик, а мы с Гогой были у него подсобниками. Варили газосварочной установкой, для этого использовался карбид. Заканчивался рабочий день, мы заканчивали варить, карбида в бочке осталось немного и он весь в порошке для сварки он уже не годился. В детстве мы делали карбидные «бомбочки»: для этого нужно было немного карбида засыпать в бутылку, быстро налить в нее воды, закупорить бутылку и, самое главное, быстро от нее убежать. Начиналась реакция воды с карбидом, выделялся газ и тепло, и бутылка взрывалась. Конечно, бомбу мы делать не собирались, а просто остатки карбида высыпали в лужу, отчего пошли большие пузыри с характерным запахом. Отойдя от лужи метров на пятнадцать, я решил прикурить сигарету и практически отвернулся от лужи. В момент, когда я зажег спичку, раздался сильнейший взрыв, столб пламени от взрыва газа поднялся в небо метров на десять. Меня, стоявшего вполоборота к взрыву, подняло взрывной волной и отбросило метров на пять в сторону. Приземлился я на четыре конечности и не сразу смог понять, что случилось? Мои сапоги почему-то разорвались по шву на подъеме. Кроме трусов и сапог, на мне ничего не было – на дворе стояло лето. Через несколько минут на левой ноге, руке и с левой стороны лица, кожа стала стремительно краснеть, началась невыносимая боль. Чтобы облегчить страдания, я пытался с помощью майки, намоченной в ближайшей луже, охладить пылающую кожу. Основная боль была на лице, компрессы не помогали. Кто-то посоветовал намазать лицо жиром. Мигом, домчавшись до лагеря, я нашел какой-то жир и намазал лицо, ногу и руку. Не помогает. Пришлось обращаться к руководству и просить, чтобы меня отвезли в медпункт в учебном центре. Пока нашли машину и старшего на эту машину, какого-то прапорщика, пока мы доехали, прошло два часа. За это время боль практически прекратилась. В медпункте заправляла молоденькая медсестра. Протерев ожоги перекисью, и смазав их мазью Вишневского, она сказала, что больше она мне ничем помочь не может. Кроме бинтов, мази Вишневского, йода и зеленки, в медпункте ничего нет. Если кто-то и что-то сильно просил, то давали таблетку анальгина, причем делили её напополам: полтаблетки – от головы, полтаблетки – от жопы.

Проснувшись утром, я обнаружил, что левая половина лица у меня стала темно-коричневого цвета, а кожа стала настолько твердой, что она не проминалась. Половина носа тоже покрылась коркой, как и ухо, и часть шеи. Волосы обгорели. Руку и ногу в одежде не видно, а лицо как у арлекина, половина – черная, половина – белая, а через десять дней в отпуск!

Через два дня кожа на лице начала трескаться, а еще через два дня – шелушиться и отпадать, открывая белоснежную новую кожу. Работая в поле, от солнца уберечься очень трудно, и новая белая кожа начала тут же обгорать и опять слезать. Лицо, было непонятно какого цвета с лоскутами отваливающейся кожи! И тут бросили клич: кто хочет поработать, может остаться еще на десять дней. К приезду французов не успевали все закончить. С таким лицом я был одним из первых добровольцев. Были еще двое «красивых» – Сид и еще кто-то. Они во время работы решили поспать, устроившись в кустах. Заснули, а когда проснулись, лица у них были обезображены укусами то ли шмелей, то ли каких-то мух. Носы здоровенные, губы толстые, как у негров, глаз не видно.

Желающих поработать набралось человек тридцать, таких же «залетных», как и я. Кроме того, мы надеялись, что за отличную работу нам к отпуску могут добавить суток пять, а может и больше. Это хороший стимул.

Пока мы ударно работали на танкодроме, произошел еще один случай, который мог стать трагическим, но слаба Богу, этого не произошло. Проводились занятия по вождению танков Т-64 с взводом из десятой роты нашего батальона.

Мы работаем, что-то рубим в лесу, вдруг мимо нас пробегает наш замком взвода Коля Пружанец, по прозвищу Пружина, на бегу застегивая штаны. За ним по пятам двигается танк, ломая все на своем пути. Он проехал мимо домика, где жили преподаватели кафедры, проехал мимо деревянного туалета, в котором в это время сидел и думал о жизни один из преподавателей. Сначала мы подумали, что кто-то решил проложить новую просеку в лесу столь оригинальным способом. Танк проехал еще метров семьдесят, наехал на автокран и заглох. Минуты через две, мы увидели с трудом передвигающегося, всего в слезах и соплях, молодого солдатика, который, бежал и всхлипывая на ходу, пытался кричать: “Стой, Стой!” Как потом выяснилось, он и был на этом танке – инструктором по вождению.

Произошло следующее. Инструктор, этот молодой солдатик, сидел на башне танка и по переговорному устройству общался с обучаемым. А с курсантом, который вел танк, случилось следующие: он поставил рычаги управления в первое положение, танк в этом положении повернуть нельзя, он и поехал прямо в лес. Инструктора выкинуло из башни первой же веткой с поваленной танком сосны. Очухавшись, он пытался догнать танк бегом, но ему это не удалось. Курсанта заклинило – он забыл все, чему его учили. Прекратив управлять танком, он закрыл лицо руками и никуда уже больше не смотрел, поскольку падающим деревом у него над головой открыло люк механика-водителя и туда полетели ветки, но при этом он не переставал давить на педаль подачи топлива. Никем не управляемый танк продолжал двигаться, пока не наехал на стоящий автокран, и не заглох. Когда залезли на затихший танк, то там нашли курсанта в обморочном состоянии. Все хорошо, что хорошо кончается, никого не задавили, только автокран пошёл под списание! Танк задним ходом выгнали на трассу и продолжили вождение. А руководство кафедры надолго запомнило фамилию того курсанта!

Мы ударно работали целую неделю по десять-двенадцать часов в сутки на благо Отечества и нашего училища. Пришла суббота, и командование кафедры приняло решение всех офицеров на воскресенье отпустить домой в Москву: помыться, побриться, семью проведать. С нами оставили двух ответственных офицеров и нам тоже объявили выходной. Это первое воскресенье за месяц, когда можно было отдохнуть. Лицо заживало удивительно быстро, после ожога, кожа с лица сошла еще раза два. Трудно заживало ухо, но это было уже не так важно, на арлекина я уже не походил. В воскресенье утром, после завтрака, приведя себя в порядок, народ группами начал рассасываться, кто куда. Я скооперировался еще с тремя друзьями, и мы решили поехать в Черноголовку и там провести свой выходной. Конечно, это самоволка, но нам на это было наплевать. В первый раз, что ли?

Погуляв по Черноголовке, посмотрев на гражданских людей и на гражданскую жизнь, убедившись, что гражданка есть, и жизнь на гражданке тоже есть, мы зашли в магазин. Взяли портвейна и закуски, и пошли на природу. После портвейна настроение у всех поднялось и захотелось чего-то другого. Группа наших курсантов поехала к знакомым девушкам в село Ямкино, и мы решили присоединиться к ним. В Ямкино, минут через двадцать мы нашли своих друзей, они тоже отдыхали и выпивали в доме у своих знакомых.

Кто, как и где создал конфликтную ситуацию с деревенскими, я не знаю. Но развивалась она не в нашу пользу. Когда нас – восемь и их тоже было восемь, это еще ничего. Но местные хлопцы начали подходить со всех сторон деревни, и с каждой минутой их количество увеличивалось. Когда их стало человек сорок, пришло время принимать решение: погибнуть здесь или делать ноги? Мы стояли друг напротив друга, как кто-то из наших не выдержал этого противостояния и бросился вперед. Мы – за ним с ремнями на руках, размахивая бляхами. Началась свара, кого-то из наших повалили на землю и начали бить ногами. Я бросился в толпу, нанося удары ремнем во все стороны, получили все, кого только мог достать. Длилось мое геройство недолго: сзади кто-то нанес мне тяжелый удар колом по спине и еще раз, но уже по голове. Больше ничего не помню. Очнулся я в кузове грузовой машины, которая везла нас в сторону лагеря. Спина дико болела после удара колом, а на лбу была здоровая шишка. Чем и когда меня ударили, я не помнил, но было больно. В кузове со мной был Худой, (Валерка Худяков), ему тоже здорово досталось. Самостоятельно идти он уже не мог. Как мы попали в машину, оба не помнили.

Позже, из рассказов сотоварищей, прояснилась картина случившегося. Мимо нас на машине проезжали военные строители, увидев драку военных с гражданскими, они остановились и забрали меня с Худым. Остальные добрались до лагеря самостоятельно, в основном бегом – ними гнались.

Что тут началось! Я со своей спиной, которая не гнется, Худой с отбитыми почками. Разбирательства, объяснительные, кто зачинщик, кто виноват и так далее. В этот же день нас с Худым отправили в училище и положили в медсанчасть. Через два дня нас нашёл посыльный, и мы получили команду: на ковер к командиру батальона, на разбор наших полетов.

Мы нечасто общались с командованием такого уровня, а значит, на нас надвигалась гроза. Павел Яковлевич Вишняков посмотрел на нас, оценил мою шишку на голове и сказал: «Вас сынки – могли убить – такими молодыми!» Ему явно не хотелось с нами возиться. Кроме того, была команда свыше, чтобы никого лишнего во время приезда французской делегации на территории училища не было. Павел Яковлевич был старый и умный комбат и великий воспитатель – он понял, что свой урок мы получили и остались живыми, а небольшие повреждения – не в счет. Он нас и отпустил с Богом. Через два часа мы были уже в отпуске и двигались в сторону дома.

Кафедра по эксплуатации и ремонту машин, внесла фамилии всех отличившихся в черный список. В последующем, делая любую курсовую работу на этой кафедре, моя оценка могла быть только удовлетворительно, так оно и было. А я делал несколько курсовых и помогал товарищам чертить, писать и рассчитывать пояснительные записки. Они получали хорошо и отлично, а я только удовлетворительно. Нарушение дисциплины – это вам не просто ТАК!

Проанализировав события последних двух недель, я пришел к неутешительным выводам: за пятнадцать дней я мог два раза погибнуть либо остаться инвалидом до конца жизни и работать на таблетки, и только с Божьей помощью я остался жить.

13. Второй летний отпуск

Прибыв домой, я получил за свои художества ещё и от бабушки по полной программе, разве что она меня не побила. Помывшись, побрившись и придя немного в себя, я взялся за телефон и стал звонить друзьям – Славка и Колька уже были дома. Договорились о встрече. Я все пытался ободрать свое шелушащееся ухо, чтобы иметь более «товарный» вид. Спина болела, двигался я очень плохо, каждый шаг отдавался болью в позвоночнике. Встреча друзей на то и встреча, чтобы выпить и закусить. Опять магазин, опять портвейн, хороший душевный разговор с друзьями. Рассказы о нелегком армейском пути, они только что сами пришли из армии. Выпив, мы решили поехать в Голицыно на танцы.

Танцплощадка находилась совсем возле железнодорожной станции. Она мало чем отличалась от остальных: железный забор, обтянутый железной сеткой, в будке местный ди-джей заводит музыку, в динамиках что-то орет и громко пищит. Внутри танцплощадки была какая-то молодежь и что-то пыталась танцевать, но большая часть народу находилась снаружи и внимательно наблюдала за теми, кто внутри.

В этот вечер я первый раз видел, как дерутся девчонки. Их разборки бывают покруче, чем у мужиков. Две девицы начали драку, но никто не спешил их разнимать, все стояли и смотрели. С одной стороны, это зрелище было ещё и развлекаловкой. Они минут пять молотили друг друга руками и ногами, таскали друг друга за волосы и валялись по танцплощадке. Стоящие вокруг мужики криками подбадривали дерущихся, и давали советы, как сильней и больней ударить противника. Хорошо, что подъехал милицейский УАЗик, и девиц растащили менты.

Мы купили билеты и прошли на площадку. Знакомиться в этот вечер практически было не с кем, симпатичных девчонок не оказалось. Собрались, как на подбор, одни крокодилы (не сильно красивые девушки), или в нас было мало портвейна… Стоять прохладно, был август с осенним настроением. Я начал потихоньку в такт музыке двигать руками и ногами, старался следить за музыкой, и, как ни странно, движения удавались. Сначала заработали руки, потом начали включаться и ноги. Так, шаг за шагом, движение за движением, боль из спины начала уходить. Через час я уже мог свободно двигаться по танцплощадке. Ни с кем, не познакомившись, а самое главное, ни с кем не подравшись, мы вернулись в Кунцево.

На следующий день я съездил на вокзал и взял билет на поезд до Кишинева. Завтра к отцу и матери – в Болград!

Окончив второй курс, я понял, что мы стали другими, как и солдаты, прошедшие службу в армии и пришедшие домой через два года. За плечами у нас уже два года военного училища, армейской службы с ее трудностями и лишениями, которые мы выдержали. Мы становились мужчинами! Как позже говаривал мой знакомый профессор психологии, «Из нас просто пёрло!» Энергия из нас фонтанировала, и выходила через наши дела и поступки.

От Москвы до Кишинева на поезде добираться почти сутки, которые я благополучно проспал на второй полке в плацкарте, меня никто не беспокоил. На протяжении всей жизни со мной происходит одна и та же история. Думаешь: вот приеду в отпуск и там высплюсь. А потом едешь из отпуска и думаешь: вот приеду на службу и там точно высплюсь. Спать в этой жизни некогда! На вокзале меня встретил отец на своем служебном УАЗике с надписью ВАИ (военная автоинспекция). В обязанности зам командира дивизии по тех части, входили и обязанности – начальника ВАИ гарнизона.

На следующий день после моего приезда и праздничного обеда в мою честь, нужно было начинать отдыхать и получать от жизни положительные эмоции. Вечером я пошел на танцы. В городском парке находилась круглая танцплощадка с решетчатым забором высотой больше двух метров. По вечерам, как только в парке начинала играть музыка, всё движущееся население городка тянулось к танцевальной площадке. Количество людей, наблюдающих за танцами, в несколько раз превосходило количество танцующих. Сразу было видно, кто, с кем и зачем? Это спектакль: актеры – на танцполе, зрители – вокруг! На следующий день вечернее представление обсуждалось во всех подробностях. Мухосранск, скука, а говорить и сплетничать о чем-то нужно. Вот я и попал на это представление, причем в роли действующего лица в этой жизненной комедии. И сразу почувствовал внимание сотни глаз и их немой вопрос: «А что это за новый персонаж появился в нашем Пиздопропащенске? А, это сын зам комдива, курсант, в отпуск приехал, ну-ну, посмотрим, что он здесь отчебучит?»

В этот вечер я познакомился с девушкой, звали ее Муся. Работала она официанткой в кафе при Доме офицеров Болградского военного гарнизона. Темноволосая, смуглая, стройная, с черными миндалевидными глазами, что мне еще нужно? Я и начал ее «танцевать». Для начала после танцев пошел ее провожать. Я приступил к осаде крепости по всем законам тактики и стратегии. Крепость держалась недолго, дня три.

И вот, наконец, я стал мужчиной. Я лишился девственности и невинности. Случилось это на пляже, на берегу озера Ялпуг. Сказать, что в первый раз я что-то почувствовал, – не могу. Как только я начинал делать те самые нужные движения, моментально наступал – оргазм. И сколько раз я не приступал к действию, все кончалось – очень быстро. Не знаю, что про меня подумала Муся, – она уже не была девочкой – целочкой и, наверное, знала, как должен выглядеть настоящий трах. А тут такой-то мальчик всю ее обкончал.

Тем не менее, наши встречи продолжились. Каждый день одна и та же программа: танцы, проводы, секс. Через несколько дней она предложила съездить к ее родителям в деревню. Поскольку делать мне нечего – все мои друзья отслужили, и навещать некого – я, не думая, согласился. Хотелось посмотреть, как живут люди на Украине, в деревне, где выращивают виноград и делают вино. На следующий день рано утром, можно сказать, на первом автобусе мы поехали в ее родную деревню. Ее национальная принадлежность мне была не совсем понятна? Что-то связанное с гагаузами. Это когда перемешалась болгарская и турецкая кровь, и получилась – гремучая смесь. В её деревне жили выходцы из Болгарии и местные гагаузы.

Я знаю, как зовут моего ангела-хранителя, который наблюдает за мной, и говорю ему, “искреннее спасибо”, что он оберегал меня тогда и оберегает сейчас. Как и в прошлый раз, через несколько дней после приезда к родителям у меня началось сильнейшее расстройство желудка. Как только я перешагнул порог её дома, оно и началось. Через каждые пятнадцать минут – в туалет. В деревне благоустроенных туалетов сроду не было. Дощатый домик с дыркой в полу, ходить туда одно мучение, и везде мухи – в сортире, на кухне, в доме и на улице. Полчища мух, которые тебя постоянно преследуют.

Родители Муси знали, что я приеду, и думали, что это будут смотрины. Ждали жениха. Мысль – неплохая! Но дальнейшее мое поведение не произвело на них положительного впечатления. Родители накрыли хороший стол, насколько это можно сделать в деревне и стали меня кормить и поить. И опять кормить и поить. Но что бы я ни пил и ни ел, через пятнадцать минут все оставлял в туалете. Если раньше из меня шла только вода, то теперь я еще постоянно блевал – организм не хотел принимать – ни вино, ни пищу. Меня пытались лечить волшебной настойкой – это перепонки из грецких орехов, настоянные на спирту или водке. Но настойку из меня выносило еще быстрее, чем вино. К вечеру они поняли, что поить меня бесполезно, я все равно не пьянею, кормить меня тоже бесполезно, все равно все отношу в сортир.

Её отец – хороший человек, предложил мне прогуляться с ним вечером, подышать южным воздухом, а заодно посмотреть деревню. И меня – гостя из Москвы – показать деревне. В их глушь москвичи не часто приезжают, а тем более – в качестве женихов. Погуляв с полчаса по деревне и посмотрев на глушь, мы подошли к обитаемому месту в деревне – к магазину. Тут он мне предложил выпить с ним шампанского. Возможно, он подумал, что этот москаль избалован дорогими винами, и местное вино, его организм не принимает, так пусть выпьет шампанского. Откуда-то с верхней полки, продавщица достала бутылку «Советского шампанского», пыльную, засиженную мухами и горячую. Отказываться было бесполезно. Шампанское с большим трудом открыли и с большим потерями налили в два стакана. Пить горячее шампанское в деревенском магазине под расплавленную шоколадку… право, сильнее удивить москаля невозможно! Через пару минут тут же, у входа в магазин, шампанское вырвалось из меня наружу. Опять я остался трезв, как стеклышко.

Мне постелили в гостевой комнате. Высокая кровать, перины, перины, пуховые одеяла, гора подушек разного размера, одна другой меньше. Всю ночь я мучился – через каждые пятнадцать минут бегал в туалет.

Утром завтракать я не стал, это было бесполезно. Днем мы с Мусей отправились обратно в Болград. Как только я попал домой, весь мой срачник, как по мановению волшебной палочки, прекратился, будто его и не было. Чудеса, да и только.

Я продолжал встречаться с Мусей. В гарнизоне уже было полно слухов и сплетен, про неё и про меня. Ненавижу маленькие городки, где все видно и все слышно, – в одном углу пёрднешь, в другом – пахнет.

Отец как-то вечером сделал мне выговор: сказав, что я встречаюсь с первой блядью Болграда, а мог бы найти кого-нибудь поприличней и не позорить его. Мама учудила еще больше: она сделала вывод, – что я должен на ней жениться. Тайком от меня она встретилась с Мусей и обнадежила ее. Мне же она заявила, что раз я трахаюсь с девушкой, то обязан на ней жениться. Пришлось ответить ей, что, если этого она так хочет, то пускай сам на ней и женится.

Конец моего отпуска проходил в напряженной обстановке. Мать хотела, чтобы я женился на «бляди», – а я этого категорически не хотел. Я никому ничего не обещал. Руку и сердце не предлагал. Дурдом!

Точку в наших отношениях с Мусей поставил один случай. Мы договорились о встрече у нее на работе в семь часов вечера. Но, видно, вмешался ангел-хранитель, и я опоздал к назначенному времени. После домашнего обеда я прилег и уснул, а проснулся только около девяти часов вечера и сразу пошел на танцы. Она была там, и сразу стало видно, что она чем-то огорчена и одновременно раздражена. Вечером она мне, по простоте душевной, рассказала, что, должно было случиться со мной, если бы я пришел к ней вовремя. Ее старшие подруги посоветовали ей сделать на меня сильнейший приворот. Суть приворота заключалась в том, что в бутылку красного вина нужно было добавить несколько капель менструальной крови и дать мне выпить. И стал бы я ее навеки! Дурдом! Одни женят, вторые поят, третьи травят!

Вот и закончился мой отпуск. Лишившись девственности, я как-то сразу приобрел опыт общения с женщинами, это оказалось проще, чем я думал. Родители остались недовольны моим поведением. Мама жалела, что я не женился, отец – что я связался с блядью. Как их понять? Могли бы и меня спросить, чего я хочу? Так закончился мой первый летний курортный роман, и начались первые «непонятки» в нашей семье.