Текст книги "Моя жизнь, майор Козлов. Доигрался до лейтенанта"

12. Курс второй

Для нас летний отдых закончился, а для вех остальных он только начинался. В августе училище практически в полном составе уходит в отпуск – с курсантами и всем командно-преподавательским составом. Один только наш батальон, отгуляв свой законный отпуск, должен был обеспечить поддержание рабочего состояния училища и всех его служб. На нас возлагались обязанности по несению караульно-постовой службы в училище и в Ногинске, а также несение внутренней службы на территории училища. Это называлось через день – на ремень, через два – на кухню. Ну и, конечно, уборка всех территорий училища. Получалось так: если ты не в карауле или наряде, то убираешь территорию или выполняешь другие хозяйственные работы. Месяц пролетел быстро. Лето 1973 года в Москве выдалось не такое жаркое, как предыдущее, пожаров не было, смога над городом не было. Можно спокойно жить и дышать.

Начался новый учебный год, для нас пошел третий семестр. Как всегда, торжественное построение училища, поздравления командования с началом нового учебного года, и опять стремительно полетело время.

Нас отправили на картошку; кажется, это Чеховский район Московской области. Нас, как всегда, поселили в палатках, а у меня опять начались проблемы с зубами. Это опять был тот зуб, с которым я намучался весной в Ногинске и который продолжал лечить в училище. Из-за некачественной работы стоматолога под пломбой образовался пульпит, и это причиняло сильнейшую боль. Отпускать меня с картошки не стали. На работу с такой зубной болью я ходить не мог, поэтому находился во «внутреннем наряде» – охранял палатку, пока все на работе. Не самое веселое занятие – быть охранником с дикой зубной болью. Таблетки мне уже не помогали. Только через неделю меня отправили в училище. Стоматолог к тому времени опять поменялся, пришла очередная женщина-врач. На третий раз мне смогли правильно запломбировать зуб. Этого зуба я всё-таки лишился, когда уже служил на Кубе, но это всё потом.

А пока мы заготавливали картошку, морковку, капусту. Продовольственная служба училища готовилась к новому учебному году. Продукты питания убирались в хранилища. По ночам приходили машины с урожаем картошки, морковки и т. д. и нас поднимали на их разгрузку, как правило, до утра.

Я участвовал в процессе засолки капусты. Процесс квашения капусты по-армейски несколько отличается от домашнего. Капусту измельчают специальной механической шинковкой и сбрасывают в бетонные емкости кубов по десять, сделанные в земле. Туда же бросают нашинкованную морковку. Далее в емкость спускаются несколько курсантов в чулках химзащиты, и они ногами «перетирают» капусту с морковкой, двигаясь по кругу. Сверху бегает прапорщик – начальник склада, бросает вниз соль и командует процессом. Когда идет процесс квашения капусты, лишний раз наверх из емкости никого не поднимают, поэтому отходы жизнедеятельности человеческого организма так и остаются в капусте. Но ничего страшного, соль обеззараживает всякие ненужные микробы, а перед готовкой в столовой капусту, как правило, промывают в ваннах. Непромытую капусту – жрать не будешь!

Закончился сентябрь, закончились заготовки. Началась нормальная учеба и боевая подготовка. Как-то раз в начале октября из нашей роты набрали группу курсантов, как потом выяснилось, для съемок в одной из телевизионных передач для юношества. Я попал в эту группу. Передача называлась «Служу Советскому Союзу».

Цикл передач снимался на Шаболовке. Со всевозможными конкурсами и соревнованиями, участниками которых стали московские школьники. И мы, курсанты Московского ВОКУ, были у них и помощниками, и членами жюри оценивающими их выступления в конкурсах и соревнованиях, и красивыми «манекенами» в военной форме. Всё снималось по сценарию, была расписана каждая минута. Попасть первый раз в жизни на телевидение было круто. Ездили мы на съемки по несколько раз в неделю – снималась передача несколько месяцев.

Транспортом телевидение нас не обеспечивало, приходилось ездить автобусом, метро и трамваем. По росту я попал в знаменную группу – нас четверых с ростом по 185 см определили к знамени. Знамя было уж очень памятное, какого-то войскового соединения, времён Великой Отечественной войны. Мы ездили и получали его в музее Вооруженных Сил СССР. По Уставу в знамённой группе должен быть знаменосец (это тот, кто несет знамя) и два ассистента, которые стоят слева и справа от него. Вооружаются знаменосцы шашками, вот я и стал ассистентом с шашкой. И вот этой группой, человек в двадцать, в парадной форме, со знаменем и шашками, мы катались в общественном транспорте. Люди смотрели на нас с легким испугом.

Съемки проходили в одном из павильонов телецентра, специально подготовленным для нашей передачи. Во время съемок на площадке под софитами было очень жарко, но стоило выйти из лучей света, сразу становилось холодно – вокруг ледяные сквозняки. На улице уже конец ноября, выпал снег.

В училище большое внимание уделялось нашей физической подготовке. На втором курсе, на базе 11-й роты был сформирован спортвзвод. Со всего батальона туда набрали курсантов с хорошими результатами по бегу и гимнастике. Весь второй курс они денно и нощно тренировались по специальному расписанию. Каждый год в Вооруженных Силах проводились соревнования по первенству спортивных взводов. Военные округа, каждая группа войск за границей и военные училища направляли на эти соревнования свои взвода. Наш спортивный взвод из года в год занимал первое место. Военизированный кросс со стрельбой и метанием гранат, полоса препятствий и плавание – везде наши ребята побеждали. Название училища было на слуху в Вооруженных Силах.

Проводились в училище и свои соревнования, местного масштаба, по гиревым видам спорта, по тяжелой атлетике, борьбе и по боксу. Запомнились стихи заместителя начальника училища полковника Звездова:

 
Курсант Московского ВОКУ!
Не занимать нам силы!
Бегом, ползком и на боку
Перекрывай все нормативы!
 

Не очень складно, зато правильно.

На очередные соревнования по боксу нужно было выставить спортсменов от роты. Помахать кулаками любили многие, а вот тех, кто занимался до поступления в училище боксом, практически не было. Ротный объявил: «Добровольцы, готовые выступить на соревнованиях, получат увольнение на трое суток». Добровольцы тут же нашлись. Но когда вечером после соревнований их принесли в роту, смотреть на них было страшно. Распухшие лица, заплывшие и ничего не видящие глаза, сплошная чернота под глазами, они были похожи на маленьких избитых филинов. В увольнение добровольцы сходили только недели через три, когда сошли синяки и шишки с лица и головы.

Каверный продолжал донимать нас кроссами. Сам бегал и нас гонял – личный пример – прежде всего! Он в спортивном костюме и впереди роты задавал темп, а сзади старшина роты Федя Гладской гнал вперед отстающих «сачков». Осенью, весной и летом – кроссовая подготовка, зимой – лыжная.

У каждого свои лыжи, за которыми ты сам должен следить. Хранились они в нижней каптерке, оборудованной в подвальном помещении казармы. Ответственным за эту каптерку был Вовка Чернов по прозвищу – Деревянный. Он был рукастым и молоткастым, поступил в училище из армии. У него было шикарное хобби – он занимался фотографией. Снимки, которые остались у меня на память об училище, были отсняты и напечатаны именно им.

В соответствии с учебным планом, нас несколько раз за период обучения должны внезапно поднимать по тревоге, с дальнейшим выдвижением в район сбора. Выдвигались мы с вооружением, укомплектованными вещевыми мешками и средствами защиты от ОМП. Если подъем по тревоге был в ночное время, нужно было встать, одеться, забрать из ружейной комнаты закрепленное за тобой вооружение и противогаз, схватить вещмешок и выскочить со всем этим на плац перед казармой. А дальше, после проверки личного состава и подгонки снаряжения, начиналось то самое выдвижение, которое очень уважал ротный: «Бегом марш!» Он сам выбирал маршруты движения – меньше десяти километров маршрутов у него не было. Ох, уж эти бега, когда ты бежишь, и твой автомат все время пытается с тебя соскочить, вещевой мешок бьет по спине, а противогаз с подсумком для магазинов просто хочется выбросить. Дальше следовала команда: «Газы!». Все так же плохо, но бежать уже нужно в противогазе. Воздуха не хватало, в боку кололо, хотелось просто лечь и умереть. Через пару километров открывалось второе дыхание, и ты продолжал бежать дальше. Молодые и сильные, мы могли выдержать такие нагрузки. Было очень противно, когда после бега, мы из противогаза выливали жидкость непонятного состава: то ли сопли, то ли слюни, то ли слезы… жуткий коктейль из всего вместе взятого.

Иногда мне казалось, что мы жили в противогазах. Была какая-то директива, что у личного состава нужно вырабатывать навыки длительного пребывания в противогазах. На нас это и отрабатывали: все передвижения в учебный центр и обратно мы наблюдали через запотевающие стекла противогазов. Из противогаза мы вынимали клапана, чтобы легче дышалось, и в нём можно было спать. Кто-то умудрялся в противогазе даже курить – в отверстие для клапана засовывал прикуренную сигарету и курил. Таким любителем у нас был Лысый (Валерка Головатюк).

Незаметно подошел новый, 1974 год. Мне повезло – второй Новый год я был в увольнении и встречал его дома; поскольку я заступал в наряд по роте вечером 1 января, то меня отпустили в увольнение накануне.

В новогоднюю ночь произошел еще один комичный случай. Те, кто оставались в роте, тоже старались встретить Новый год с максимальным комфортом, поэтому старались припасти водочки – не сидеть же на сухую, когда вся страна пьет, ест и гуляет. Где можно было спрятать водку, чтобы ее случайно не нашли? Конечно, на улице, в сугробе. Когда до наступления Нового года осталось совсем немного времени, Лысый (Валерка Головатюк) вышел на улицу и из знакомого сугроба достал пару припасенных бутылок уже охлажденной водочки. И только он подошел к входу в казарму, как его окликает наш командир роты, который решил прийти и поздравить оставшихся в казарме курсантов с Новым годом. Лысый как держал водку в руках, так с ней и подошел к ротному. Ротный спрашивает: «Что это у вас в руках, товарищ курсант? Дайте я посмотрю». И берет из рук ошарашенного курсанта водку. И вдруг выпускает из рук одну бутылку, она падает на бетонные ступеньки и разбивается. Ротный: «Ой, упала и разбилась!» Точно так же он поступает и со второй бутылкой: «Ой, еще одна упала!» Вот такие приколы были в нашем городке.

С наступлением весны начиналась операция «Подснежник». Пожилой рабочий с насосной станции, которая находилась напротив нашей казармы, имел постоянный доход от сдачи пустых бутылок, собранных под окнами нашей казармы, которые начинали вылезать из-под снега с первыми лучами весеннего солнца, как первые подснежники.

Время шло своим чередом, на носу зимняя сессия. Методика сдачи экзаменов каждый раз совершенствовалась. Мы пришли к выводу, что учить все билеты это – не интересно. Можно немного знать о сути предмета, и достаточно. Посещать лекции приходилось, выбора у нас не было – это армия. Но если имелась возможность, то двухчасовую лекцию, мы просто могли проспать без зазрения совести. А сдача экзамена сводилась к тому, что каждый курсант писал шпаргалку только на один билет. Как правило, экзаменационных билетов было не более сорока, поскольку численность курсантов во взводах, была тоже не более сорока человек. Узнав заранее вопросы, поставленные в билетах, в чем нам и помогали отцы-командиры, мы писали шпаргалки и спокойно шли на экзамен.

На экзамене – курсант представлялся преподавателю, брал билет и громко, чтобы его слышал дежуривший за дверью курсант, называл номер билета. Следующий входящий приносил с собой свернутый в трубочку листок с заранее написанным ответом. Билеты писались на стандартных листах, специально приготовленных для сдачи экзаменов. Процедура сдачи так и продолжалась: берешь чистый листок со стола для подготовки, начинаешь на нем что-то писать, потом меняешь листы и внимательно изучаешь ответы, на поставленные вопросы, прописанные в шпаргалке. Только последнему сдающему приходилось брать с собой все оставшиеся билеты, а потом незаметно из них выбирал свой.

Это работало при условии, что ты хоть немного ориентируешься в предмете. Но без малейшего понятия о том, что ты сейчас будешь отвечать, это тяжело. Тем не менее, невнятное мычание куранта с написанным ответом на поставленные в билете вопросы, приводило к оценке – удовлетворительно.

Все это делалось только при хорошей организации и хорошей исполнительской дисциплине всего коллектива в целом, а нас этому как раз и учили. Сдавать экзамены с положительной оценкой нужно только всем взводом. Пересдавать экзамен без поддержки коллектива тяжело – нужно уже крутиться самому. Наши командиры были кровно заинтересованы в наших хороших оценках: шло соревнование между отделениями, взводами, ротами, батальонами – кто лучше. Каждый командир набирал свои баллы, это было нужно – кому для повышения, а кому и для поступления в академию.

Командовал двумя нашими взводами, первым и вторым – лейтенант Геннадий Рогачев. Он был очень серьезным, никогда не улыбался. Командир он строгий и принципиальный, вольностей в отношениях с курсантами не допускал. Разговаривать с ним сложно, уж больно немногословным был он. Я говорил про несчастных людей, которым приходилось бриться по два раза в день, это Юрка Вайчулис и Вовка Ефименко. Рогачев был третьим несчастным. Щетина у него росла столь обильно, что только небольшой участок лица, у носа и немного у лба, не были покрыты волосами. Как правило, в конце каждого полевого выхода, то есть через неделю, волосы с груди и спины у него вылезали через воротничок гимнастерки и лежали сверху воротничка как ворот свитера. Зрелище не для слабонервных! Мужику приходилось каждое утро начинать бриться с груди, чтобы иметь нормальный внешний вид.

Командиры нам помогали сдавать экзамены, это их святая обязанность. Бывали и непредвиденные случаи: так случилось с преподавателем по электротехнике, больше чем половине взвода он наставил “двояков” и не допускал их к сдаче “зачета с оценкой”! На кой ляд ему это было нужно? Взвод погибает, отпуск горит, что делать? Учить – уже поздно.

Нужно срочно исправлять ситуацию – и чем быстрей, тем лучше. Журналы с нашими двойками хранились на кафедре электротехники. Получив соответствующие инструкции от командира взвода (что в случае нашего провала, он нас даже помнить не будет), группа добровольцев из четырех человек ночью отправилась на эту несчастную кафедру. Кто-то остался на стреме, а я с другом вскрывал двери на кафедру. Журнал был найден, и за дело взялся Гога. Обладатель красивейшего почерка, имеющий острый глаз и крепкую руку, виртуозно владеющий бритвой, он мог за десять минут на серой обложке от ученической тетради нарисовать пару входных билетов в кино в нашем клубе. От настоящих билетов не отличишь! Еще и штамп с числом умудрялся ластиком поставить. Сам он рассказывал, что раньше, за час мог трояк нарисовать. Через пятнадцать минут оценки взвода были исправлены. Каждому обладателю “неуда” была «выставлена» другая правильная оценка: кому тройка, кому четверка, а кому и пятерка. Этот чудной преподаватель еще долго чесал репу: как могло случиться, что двоек нет? Электротехнику сдали и забыли.

Был такой предмет – термодинамика. Это про жидкости: откуда и куда они должны течь. Преподаватель весь семестр скромно стоял у доски и что-то бормотал себе под нос. В то время как личный состав роты самым наглым образом спал на его лекциях, он даже замечаний не делал. Пришло время сдавать зачет с оценкой. Тут он проснулся и решил отыграться сразу на всем батальоне. Первый сдающий взвод получает больше половины двоек! Уговоры и посулы командиров ни к чему не приводят! Вот тут и оказалось, что нужно учить. Списать со шпаргалки, конечно, можно, но пара вопросов – и ты в тупике, незнание предмета – двойка.

Во время очередных съемок на телевидении меня основательно просквозило. Я начал заболевать. Термодинамика – последний предмет, который сдавал наш взвод. С температурой в 39 градусов пришлось сначала учить, а потом и сдавать экзамен. Голова болела и плохо соображала. Получил я свою первую тройку с выставлением в зачетную книжку. Зачетку испортил.

С температурой под 40, на такси, я приехал домой – уж очень не хотелось ложиться в санчасть. Так начался мой зимний отпуск. Диагноз врача, вызванного на следующий день из поликлиники – воспаление легких! Последующие 10 дней мне пришлось быть на постельном режиме, принимать лекарства, пить горькие микстуры – короче, лечиться по полной программе. Дома была мама и сестра, за мной было кому ухаживать. От нечего делать я прочитал роман Виктора Гюго «Отверженные» и почувствовал, что жить больше не хочется. Но вовремя опомнился, выкинул сию книгу, и вновь захотелось жить!

Осталось два последних дня отпуска, я начал выходить из дома. Мне хотелось съездить в ГУМ и купить что-нибудь из одежды и обуви. Вся моя гражданская форма одежды пришла в негодность, а ходить все время в военном, как того требовал Устав – совсем не хотелось. Втроем: я, мама и сестра отправились в ГУМ. Проходя через Красную площадь, обратили внимание, что очередь в Мавзолей заканчивается у Могилы Неизвестного Солдата. Прикинув по времени, поняли, что сейчас можно попасть в Мавзолей, только нужно отстоять в очереди минут пятнадцать. Встали в очередь и, как и думали, через пятнадцать минут вошли в Мавзолей В. И. Ленина. Попал я туда первый раз, до этого как-то не случалось. Стоять в этих длиннющих очередях по несколько часов не хотелось. В те годы такое мероприятие, как посещение Мавзолея, вызывало наплыв патриотических чувств. Но мумия она и есть мумия, что толку ходить и смотреть на мертвых. Я считаю, что покойники должны лежать в земле, и не надо на них пялиться, не по-людски это. И не по-христиански, язычество это – смотреть на идола.

В ГУМ, мы зашли удачно, «попали» на мужские ботинки. Как всегда, в каком-нибудь отделе, что-нибудь да «выбрасывали» для плана, например, импортную обувь. Мгновенно выстраивалась очередь. Отстояв полчаса, мы приобрели мне новые зимние ботинки. Следующий день, был последним днём моего зимнего отпуска. Печально! Почему все хорошее так быстро заканчивается?

Если я уехал в отпуск больным, то Вовка Ефименко учудил по-настоящему. У него всегда были проблемы с ногтями (когтями), а тут в день, когда нужно было уезжать в отпуск, он решил в медсанчасти удалить вросшие ногти на больших пальцах, обеих ног. Те, кто хоть раз в жизни удалял вросшие ногти, знают, насколько это болезненная процедура. Оголенные нервы чувствуют каждое неловкое движение, каждый неосторожный шаг отдает острой болью. Придя в роту после операции, Вовка нашел в каптерке пару ботинок 48 размера (он носил обувь 43 размера), с великим трудом засунул туда перебинтованные ноги и поехал к себе в деревню, к матери. Его вид, в этих здоровенных ботинках, был комичным, как ковёрный в цирке и в то же время несчастным. Как подумаю, с какими болевыми ощущениями он поехал, мурашки по спине начинают бегать.

Опять Мос ВОКУ. Опять лекции, семинары, полевые выезды, караулы, наряды и, конечно, по воскресениям лыжи. Без спортивных мероприятий по выходным дням, училище обойтись никак не могло. В полном составе, с оркестром мы выходили на эти пробежки. Но бегать к этому времени мы уже научились, и это было очень востребовано, когда нужно было сделать ноги. Поймать курсанта Московского ВОКУ было сложно – бегали мы быстро.

Как-то воскресным вечером, возвращаясь из увольнения, я наблюдал интересную картину. Добирались мы до станции метро «Текстильщики» и далее до училища на автобусе или вскладчину на такси. В такси садилось столько, сколько влезет. В дни наших возвращений из увольнения у метро, как правило, стоял комендантский патруль. В этот раз там стоял высоченный и здоровенный майор в барашковой шапке с двумя патрульными солдатиками из комендантской роты. Пройти мимо него было невозможно – он останавливал всех подряд, проверял документы, искал нарушения в форме одежды, вылавливал пьяненьких. И вот на глаза ему попадается Лысый, калининский кадет. Прозвище это он получил за то, что частенько стригся наголо, под Котовского. Шапка у него на голове стояла домиком – это был его шик.

Начальник патруля, увидев этот «домик», усмотрел в этом издевательство над военной формой, жестом подозвал Лысого к себе и забрал у него военный билет. Пока он его смотрел, Валерка представился, как того требует Устав. Майор, не переставая смотреть по сторонам, углядел кого-то еще и послал патрульных догнать нарушителей и привести к нему. И тут Лысый на глазах у изумленной толпы курсантов: забирает из рук майора свой военный билет, спокойно отдает ему воинскую честь, разворачивается и делает ноги. Да, это была наглость, и еще какая. Обескураженный майор начал что-то кричать вдогонку, но попробуй остановить курсанта криком. Озверевший от такой наглости, местный комендант начал останавливать всех подряд и допрашивать, как фамилия этого курсанта? Но кто же ему скажет? Он даже не успел прочитать фамилию курсанта в военном билете, а уж как Валерка представился, он, видно, забыл в связи с таким поворотом событий. На этом история не закончилась. Вечером на проверку в училище приперся этот майор и стал ходить по ротам в поисках нарушителя, пытаясь в лицо опознать своего обидчика. Но, как говорится, съесть-то он съест, но кто же ему даст – Лысого на время этой проверки отправили убираться в столовую.

Другой случай произошел на очередном полевом выезде. После обеда в нашей курсантской столовой нас потянуло в офицерскую столовую – там иногда можно было поживиться вкусненьким, к примеру, отварными молочными сосисками или куском поджаренного натурального мяса с гарниром. Первым бежал Тёпа, которому всегда не хватало жратвы. Заходим в столовую, а туда только что привезли свежайшее жигулевское пиво в бутылках. Этой возможности мы не упустили – взяли по парочке бутылок и отправились на природу. День был солнечный, все говорило о приближении весны, даже птички расчирикались. С большим удовольствием выпив по литру пива, чуть расслабленные и с легким чувством опьянения, мы пришли в казарму – теперь мы уже жили не в палатке, а в щитовой казарме.

И вдруг команда: «Через пятнадцать минут построение с оружием на военизированный кросс на три километра». Деваться некуда, получаем оружие, противогазы и – на старт. Бежим военизированный кросс в составе взвода, время засчитывалось по последнему, пришедшему к финишу. Что это был за забег с лишним килограммом только что выпитого, пенящегося напитка! Гога и Тёпа на одном из поворотов трассы выпустили через рот лишнюю жидкость из желудка, их рвало. Как я добежал до финиша, одному Богу известно, но мне было очень плохо.

Вывод: не пейте пиво перед бегами!

И еще один случай, возможно, он случился на этом полевом выезде. По тактической подготовке на одном из занятий проводилась обкатка нас танками. Это когда танк должен проехать над тобой, а ты в это время находишься либо на ровной площадке, либо в траншее. После прохождения танка курсант должен достать противотанковую гранату (учебную) РКГ-3 и бросить её в танк, на его трансмиссию, тем самым вывести его из строя. Теоритически все просто и понятно. Когда ты видишь со стороны, как другие ложатся под танк, вроде бы ничего страшного. Но когда очередь доходит до тебя, и ты видишь надвигающуюся на тебя на скорости, махину в 40 тонн, которая может на тебя наехать своими гусеницами, и от тебя останется только мокрое место, становится, право, не по себе. Занятия проходят в плановом режиме, каждый по очереди ложится либо на ровную площадку, либо в траншею. После прохождения танка испытуемый встаёт и идет к месту нашего расположения либо в кусты чистить штаны или опорожнять мочевой пузырь, если он не успел это сделать несколькими минутами ранее. Все это очень волнительно и страшно и по нервам ударяет хорошо. Земля еще не оттаяла и была замороженная. Танк делает последний заезд, на площадке находится последний испытуемый курсант, место в траншее свободно. Сид увидел это и – к преподавателю с просьбой еще раз пройти обкатку танком. Он ему отказывает. Танк наезжает на траншею, где в это время мог бы находиться Сид, мерзлая земля трескается, и траншея обрушивается вовнутрь, заваливая её двумя огромными глыбами мерзлой земли. Немую сцену, что могло быть с Сидом, каждый представил сам. Вывод: дурная инициатива, всегда наказуема!

На втором курсе, как выяснилось позже, мы жили и учились более спокойно, чем в следующие годы. После первого курса мы начали не на шутку борзеть и уже чувствовали себя в военном быту, как рыбы в воде. По выходным дням, а иногда и среди недели, могли часа на два-три-четыре съездить в самоволку. Частенько ездили в Капотню. Там, на территории небольшого жилого района, было четыре пивные точки. Самая лучшая точка была в столовой. Туда завозили разливное пиво и, если успеешь к сливу (пиво завозилось автоцистерной), можно было попить неразбавленного пивка с копченой рыбкой из соседнего магазина. Военные патрули туда посылались крайне редко, поэтому курсантов, желающих попить пивка, там было немало. А еще, если повезет, можно было познакомиться с девушкой из местной общаги. Что поделаешь, наш возраст назывался «играй, гормон».

В один из воскресных дней, уже весной, наш батальон в полном составе вывезли в Музей авиационной техники в Монино для ознакомления с авиационной техникой, поскольку мы изучали больше бронетанковую технику, а нужно иметь представление и о той технике, что летает.

Накануне вечером меня назначили уборщиком в казарме (была такая должность), нужно было убираться в спальном отсеке. Я приготовил для уборки подметальную щетку и положил ее к себе под кровать. Утром, умывшись и почистив зубы, я приступил к уборке спального помещения. Вдруг ко мне подлетает курсант из другого взвода, хватается за щетку и пытается отнять ее, при этом начинает толкать меня кулаками. Не зря мое прозвище было КЗ! (Короткое замыкание). Среагировал я мгновенно: даже не успев подумать, ударил его кулаком в лицо. И, как назло, попал в глаз. Он понял, что со мной лучше пока не связываться, и пообещал разобраться потом.

Прибыв на экскурсию в Монино, мы приступили к осмотру самолетов и вертолетов, состоящих на вооружении ВВС. Находясь в салоне большого военно-транспортного самолета, я вдруг почувствовал спиной, что на меня кто-то летит. Я увернулся, и он проскочил мимо, но развернулся и опять кинулся на меня с кулаками. После утренней встречи у него под глазом светился фонарь. В салоне самолета болтались вытяжные стропы для парашютов, я качнул связку этих строп в его сторону, они полетели ему в лицо, и одна из них попала ему в другой глаз. Поединок закончился со счетом два – ноль. С фонарями под обоими глазами он приехал в казарму, больше похожий на филина, чем на человека. Клюв, т. е. нос, у него и так был большим, чем он ещё больше походил на филина. Отношения с ним, мы больше не выясняли. Этого ему хватило.

В училище была еще одна хорошая традиция. В старые добрые времена театры брали шефство над армией, и через политотдел училища нам выдавали билеты на спектакли и концерты. Если ты не пошел в увольнение (не заслужил его), то вечером в субботу или воскресенье можно организовать коллективную поездку в театр. Собиралось человек десять курсантов, выписывалась одна на всех увольнительная и – вперед, в театральную Москву. За четыре года я был, наверное, во всех театрах Москвы, включая старый и новый цирк.

Места нам выделялись где-нибудь на галерке, но если в зале были свободные места, тётеньки билетерши никогда не возражали, если мы переходили в партер. Но они всегда возмущались, если мы надолго задерживались в буфете после третьего звонка. Тогда хорошее пиво можно было купить почему-то только в театрах, такое пиво, как «Дипломат» или «Рижское», больше нигде не продавалось. Вот там мы и отводили душу. После антракта и посещения буфета настроение всегда улучшалось, спектакль шел просто на ура.

9 мая, как всегда, рано утром возложение венков к Могиле Неизвестного Солдата. А мне исполнилось 19 лет. Анекдот, но это правда. В училище был один офицер, фамилию уже не помню. В моменты эмоционального подъема он кричал следующую фразу: «…мне еще только тридцать два года, а я уже старший лейтенант». Это грустно. А кричать мне пока не хотелось.

Мы, как всегда, открывали летний спортивный сезон на спортивной арене в Лужниках. Пару раз, съездив на репетиции и потренировавшись в построениях и прохождениях торжественным маршем, выезжаем на само мероприятие. Мы, как всегда, в форме спортивного клуба ЦСКА: красный верх, синий низ и белые кеды. Торжественное построение всех спортивных клубов Москвы на футбольном поле Большой спортивной арены в Лужниках. И в этот момент начинается сильнейшая гроза: гром и молнии, дождь льет как из ведра. Во главе нашей колонны стоит командир роты и командует: «Ни с места! Стоять!» На футбольном поле остается только одна наша коробка, все остальные клубы во главе со знаменщиками бросились под трибуны и пережидали грозу там. По вине стихии торжественное мероприятие на некоторое время прекратилось.

В этот же день в новостях по телевизору в программе «Время» показали этот момент: сильнейшая гроза, а на поле стоит одна… промокшая до нитки, колонна ЦСКА во главе с Каверным. Почавкав торжественным маршем в промокших насквозь кедах по дорожкам Лужников, мы вышли за пределы арены. Чтобы хоть как-нибудь согреться, ротный дает команду: «Бегом!» И вот колонной по шесть с передвижением четко в ногу, как один человек, мы несёмся по асфальтированным дорожкам, уже не разбирая, лужа или не лужа, сметая все на своем пути. Гуляющие люди разбегались в стороны, чтобы не быть на пути у этой несущейся лавины. Слаженность наших движений впечатляла и восхищала не только прохожих, но и нас самих.

На очередной экзаменационной сессии сдавали предметы, оценки за которые шли в диплом. В основном это были общегражданские предметы: высшая математика, физика, сопромат и т. д. В эту сессию мне пришлось выручать своих друзей. Сопромат я ходил сдавать три или четыре раза – один раз за себя и еще три раза за друзей. Переклеивали фотографии в военных билетах и – вперед. Попробуй, запомни весь батальон – четыреста пятьдесят человек. Сам я сопромат сдал на четверку. Как говорили «в старину», сдал сопромат – можно и жениться. Жениться в то время мне не хотелось, а вот поджениться – это с большой охотой. Настало время – меня начало сильно тянуть к противоположному полу!