Текст книги "Моя жизнь, майор Козлов. Доигрался до лейтенанта"

С тяжелой и разваливающейся от боли головой я добрался до сельского магазина. Друзья просили купить свеженького хлеба, кильку в томатном соусе, ну и, конечно, чего-нибудь выпить. А из выпивки там только «Стрелецкая» – горькая настойка крепостью 28 градусов. Уложив покупки в вещевой мешок, я вышел из магазина, голова по-прежнему раскалывалась, терпеть боль больше не было сил. Тут же на ступеньках сельмага пришлось раскупорить бутылку «Стрелецкой» и принять микстуры. Минут через пятнадцать кровеносные сосуды расширились и головная боль ушла. На этом закончился первый этап моей проблемы с зубом. В училище удалили нерв и поставили пломбу.

По выходным дням нас частенько направляли на стройки Москвы. Собирали рабочие команды из числа курсантов, не попавших в увольнение. И вперед – на стройку – убирать мусор и наводить порядок на прилегающей территории. Работа, как правило, была довольно грязная и пыльная. Конечно, использовать дармовую рабочую силу для работодателей – совсем не плохо. Сейчас для этого можно использовать труд неквалифицированных таджиков или узбеков, а тогда точно так же использовался труд кремлевских курсантов. Но в этом тоже были уроки для нас. В процессе уборки на стройке проверялись все имеющиеся кладовые и загашники. И если в них находилось что-то, что могло представлять ценность и могло быть использовано для хозяйственных нужд роты, все забиралось и на машинах вывозилось в роту. А на стройке в то время можно было найти: краску и олифу, линолеум и доски, кисточки и лопаты. Урок был хороший: тащи со строек все, что можно – там все спишут. В советские времена все списывалось в неограниченных количествах.

С нашей двенадцатой ротой, 1972 года выпуска, был курьезный случай. Как-то на стройке курсанты нашли двухсотлитровую бочку клея БФ, загрузили её в машину и привезли в роту. Затащили на четвертый этаж и поставили в туалете. Со временем начали замечать: как вечер, то какая-то часть курсантов ходит поддатыми. Никак не могли понять, откуда в роту постоянно попадает спиртное. Потом до командиров дошло, что можно пить клей БФ. При определенной изобретательности, налив клей в емкость и добавив в него воды и соли, постоянно вращая в нем палочкой, изготавливается спиртосодержащая смесь. Если ты обладаешь луженым желудком, то эту спиртосодержащую смесь можно выпить и кайфануть. Дешево и сердито! Народ среди курсантов попадался довольно простой, ничем не брезговал. Когда поняли, где скрывается причина пьянства, бочка уже опустела.

9 мая 1973 года мы, как нештатная рота Почетного караула первый раз участвовали в возложении венков на Могилу Неизвестного Солдата в Александровском саду. Как правило, венки возлагались кем-то из членов правительства, членов ЦК КПСС и приглашенных участников Великой Отечественной войны. Один раз я видел и легендарного летчика Маресьева. С нами в этих мероприятиях участвовала и рота Почетного караула Московского гарнизона. Они одевались в форму трёх родов войск: общевойсковую, летную и морскую. Стоя в строю перед Могилой Неизвестного Солдата, мы преклоняли колено, а затем под звуки военного оркестра МВО проходили торжественным маршем перед могилой. После этого мероприятия можно попасть в увольнение, что вдвойне приятно в день моего рождения. В нашей роте еще у Виктора Аксенова из третьего взвода день рождения 9 мая.

В конце мая началась весенняя сессия – сдача экзаменов за второй семестр. Сдавать экзамены всегда волнительно, но вторая сессия очень отличалась от первой. Не стало того ажиотажа и тех панических настроений, как зимой. Да, учили, да, не спали по ночам, но все гораздо спокойней. По давно заведенному графику курсанты, закончившие первый курс, в июне сдавали военные предметы в учебном центре в Ногинске и после этого там и оставались до конца июня. Нужно было заниматься строительством и благоустройством огневых городков, танкодромов и оборудованием тактических полей. Нужно совершенствовать материальную базу училища. После сдачи огневой, тактической подготовок и других военных наук нас вывезли на тактическое поле между деревней Ямкино и городом Черноголовкой. Построили полевой лагерь, установили большие палатки УСБ, в них из досок и брусьев сколотили нары в два яруса, и началась наша полевая жизнь на свежем воздухе… с полчищами комаров. Своя полевая кухня, еда из котелков – романтика. Через много лет, когда друзья предлагали поехать на природу, и недельку пожить в палатке, я отказывался – надоело гадить по кустам и кормить комаров.

По утрам командир роты устраивал нам пробежки, а потом до ужина нужно было что-то строить, копать, носить, таскать – заниматься тупым физическим трудом. На свежем воздухе всегда хотелось, есть, наш курсантский чапок на выездную торговлю в лагеря не выезжал, приходилось самим о себе заботиться. В нашей компании нас было уже четверо, с нами подружился Толя Демин по прозвищу Тёпа, у него были маленькие музыкальные ушки, причем страшно лопоухие. (На четвертом курсе он сделал пластическую операцию. Уши пришили к башке, чтобы личный состав не смеялся над молодым командиром.) На гражданке он занимался музыкой, играл на пианино, аккордеоне и гитаре – у парня отличные музыкальные способности. Кроме того, он большой любитель пожрать. Если его нужно найти, можно смело идти в чайную – он там всегда. Три марципана, пачка тахинной халвы, граммов двести-триста докторской колбасы, банка сгущенки, пачка печенья, пара бутылок «Тархуна»… в него влезало легко.

Каждый день кто-нибудь из нас отправлялся в близлежащую деревню за пропитанием. В деревне договорились с теткой о покупке молока, у нее корова. Молоко наливали во фляги, на брата приходилось по 0,8 литра. В сельпо покупали по батону свежего белого хлеба по 13 копеек и по банке кильки в томате, стоила банка копеек 20. Перекусишь молочком, хлебушком и килькой часов в двенадцать дня и на обед к двум часам можно собираться, все в желудке повеселее.

Котелки у нас были у всех старые, облезшие от времени. Один новый котелок в нашем взводе у Сашки Сидорова. Его отец работал в КЭЧи училища и смог достать сыну новый котелок, с блестящей краской, и он сразу выделялся среди всех старых котелков. Другой новый котелок был у Коли Михайлюкова, сына начальника учебного отдела училища, полковника Михайлюкова. У отца была сестра, которая жила где-то в деревне в Курской области, и племянник Володя Ефименков по прозвищу Ефим. Вовка окончил сельскую школу, и родной дядька, чтобы выполнить свои родственные обязанности и помочь сестре, устроил его в училище. Жизнь в глухомани и, видимо, гены по линии отца наложили на Вовку свой отпечаток. По его лицу было видно, что большим интеллектом он не обладает. Володя попал в наш второй взвод и во второе отделение. Коля Михайлюков, его двоюродный брат, по этой причине не признавал в Вовке родственника и родственных связей по отношению к нему не афишировал.

Вовка отличался от всех нас тем, что у него очень обильно росла щетина. Несчастный человек – ему приходилось бриться по два раза в день, утром и вечером. За не проходящую Вовкину небритость- его постоянно гнобили. Был у нас еще один курсант с повышенной волосатостью на лице – это Юрка Вайчулис, но о нем позже.

Однажды строимся мы на обед, народ проверяет свои котелки. И, о ужас! У Сида на стенках его новейшего котелка мыльная пена и прилипшая к стенкам щетина по полсантиметра – явно кто-то побрился в его котелке. Сид завопил, как раненый зверь: «Убью засранца!» Ефим стоит рядом в строю, весь такой довольный, он только что побрился, и спокойно ковыряется пальцем в своем здоровенном шнобиле. Кто побрился в котелке, найти было не сложно, размер щетины выдавал Ефима с потрохами. Сид увидел бритого и довольного Ефима и понял, кто его враг. Недолго думая, он подбежал к нему и сходу ударил в шнобиль. Ефимка, тоже недолго думая, засунул руку за голенище и выхватил нож. Он любитель был таскать с собой нож, в жизни всегда может пригодиться, и тут пригодился! Дальнейшие события разворачивались стремительно. Сид, увидев нож, рванулся к палатке и забежал внутрь. Ефим с ножом – за ним. Палатка начинает ходить ходуном, складывается впечатление, что они бегают, друг за другом уже по потолку. Всем вместе войти в палатку не получалось – очень маленький вход, несколько человек успевают влететь в палатку и схватить Ефима, отобрать у него нож, настучать ему еще по клюву и отпустить. Инцидент вроде бы и исчерпан, но после обеда пропадает Ефим. Командир роты уже в курсе случившегося. Организуются поиски, мы выстраиваемся цепью и начинаем прочесывать лес. Метров через пятьсот, в воронке из-под разорвавшейся авиационной бомбы, находим Ефима. Молодой человек восемнадцати лет с обидой на то, что его побили, лежал и рыдал в воронке. Подняли, слезы вытерли, как могли, успокоили, на этом инцидент был исчерпан.

Объяснительные записки, написанные им за четыре года учебы в училище, можно цитировать юмористам. В очередной раз, будучи пойманным спящим на шинелях под кроватями, он написал в объяснительной: «После подъема я спать не хотел, но мое тело требовало отдыха». На утреннем осмотре он получил замечание от старшины роты за щетину на лице и неостриженные ногти на руках. Устранив оплошность, он докладывает старшине перед строем: «Курсант Ефименко КОГТИ СБРИЛ». И правда, в том, что у него были не ногти, а когти.

За четыре года учебы в училище, Ефим виртуозно научился нескольким вещам: ушивать и подгонять форму, чтобы она сидела по фигуре; ушивать козырьки на фуражках, чтобы они не торчали, как штыки у лопаты, а были маленькими и аккуратными; и классически гладить сапоги с помощью парафина, гуталина, сахара и яичного белка на специальных колодках обыкновенным электрическим утюгом. Эти занятия приносили ему определенный доход (мама деньгами его не баловала). За все нужно платить, а если есть парень, который за умеренную плату погладит тебе сапоги, то почему не воспользоваться? При всех своих недостатках Володя всегда был добрым и отзывчивым, готовым прийти на помощь. Он не был испорчен цивилизацией, внутри него сидела эта не убиваемая крестьянская хитринка.

Глаженые сапоги очень хорошо смотрелись. Высокое гладкое голенище хромового сапога всегда и везде выделяло выпускников Московского ВОКУ из общей массы. Так сапоги ни в одном военном училище не гладили.

В танковом училище, в котором учился мой отец, была другая мода. На хромовых сапогах делали гармошку: с помощью плоскогубцев заминали голенища сапог, чтобы они походили на меха гармошки.

Работы в учебном центре подходили к концу, осталось только сдать командиру роты физическую подготовку. Мои тренировки в выполнении упражнения на перекладине (подъем переворотом) шли очень трудно, получалось два раза, а на тройку на первом курсе нужно было выполнить три раза. Высокий рост, длинные ноги – все это не способствовало выполнению данного упражнения. Маленький, худенький наш отличник, кадет Гена Полупан, мог делать подъем переворотом по 150 раз, не слезая с перекладины. И вот настал «судный день». Мой подход к перекладине. Я делаю раз, делаю два, настает предел моим физическим возможностям. Я тяну ноги к перекладине третий раз и понимаю, что если я сейчас не сделаю третий раз, то мой отпуск может накрыться медным тазом. Собрав волю в кулак, продолжаю тянуть ноги к перекладине, из последних сил подтягиваю к перекладине задницу, и она как бы нехотя начинает переворачиваться через неё.

Вот я и в отпуске, других противопоказаний нет!

11. Первый летний курсантский отпуск

За этот год в нашей семье произошли изменения. Отца направили для дальнейшего прохождения воинской службы на новое место. Отправили с повышением, на должность заместителя командира воздушно-десантной дивизии по технической части. Дивизия дислоцировалась в городе Болграде Одесской области. Добираться до Болграда можно было двумя путями: через Кишинев, там же находился один из воздушно-десантных полков, или через Одессу. До Болграда, что там, что здесь, было километров сто с лишним. Из Кишинева садишься на рейсовый автобус и – вперед, через два-три часа ты на месте; либо из Одессы самолетом АН-10, (отличный самолет – все воздушные ямы твои), зато лететь полчаса.

Кажется, этот анекдот именно про АН-10: «Самолет начинает болтать и кидать из стороны в сторону. Одному из пассажиров становится плохо, его рвет, пакет, выданный стюардессой, наполняется, и вот-вот содержимое пакета польется через край. Другие пассажиры, видя такую ситуацию, смеются. Стюардесса идет за новым пакетом. Вернувшись в салон, видит другую картину: все пассажиры блеют, а тот, для кого она несла пакет, смеется. Она спрашивает его: «В чем дело?» Он отвечает: «Пакет был полный и, чтобы не пролилось, я взял и отхлебнул».

Первый раз в жизни мне выписали воинские перевозочные документы до Кишинева. Мне понравилось: приходишь с воинским требованием в воинскую кассу, и тебе бесплатно выдают билет до нужного пункта назначения. Будучи курсантом, можно претендовать на перевозку в плацкартном вагоне. За купе и за самолет нужно было доплачивать.

Уездный город Болград. (Как говорит мой друг Гога, это из разряда пиздопрапащенсков). Лето, юг, жара. К этому времени трава выгорела на солнце и приобрела желтый окрас, деревья стояли непонятно какого цвета. Только кусты акации еще зеленели. Одна отрада – озеро Ялпуг. На юге организму нужно время, чтобы адаптироваться к местным условиям: климату и воде. Местная вода совсем не похожа на московскую воду, в ней очень много извести. На третий день у меня началась адаптация – такое расстройство желудка, что из дома больше чем на полчаса не выйти.

В дивизии отмечали какой-то свой праздник. Вся техническая часть дивизии во главе с отцом выезжала на пикник – в колхозный сад. На расчищенной площадке на траву стелили простыни, на которых накрыли роскошную поляну. Обилие выпивки и закусок вдохновляло. Этими вопросами занимались прапорщики из местных. Они знали все ходы и выходы и везде имели своих родственников – везде у них были кумовья. Колхозные сады в июле – это что-то! Уже поспел виноград, на деревьях наливались персики и сливы, громадные яблоки и груши. Чуть подальше – арбузы. Ешь и пей, пока не лопнешь! Отец представил меня своим сослуживцам: «Сын – курсант, приехал в отпуск!»

Местного вина привезли несколько бочек. Мой желудок отказывался принимать съестное и отторгал все. У меня сложилось впечатление, что снимается фильм под названием «Дизентерия» и я – в главной роли – в роли главного засранца. Принимаемые мною лекарства и народные средства не помогали… Хорошего впечатления на сослуживцев отца, их жен и дочерей я не произвел: не пьет, не ест, только по кустам бегает. Какой-то мутный молодой человек!

Прошло три дня с момента, как это внезапно началось, и болезнь также внезапно и закончилась. Я в порядке и абсолютно здоров.

Отец предложил мне прыгнуть с парашютом. В дивизии начинались прыжки и можно прыгнуть вместе с десантниками. У меня никогда не было такой мечты и сейчас я продолжаю думать так же, как и тридцать семь лет назад, что не надо «будить лихо, пока тихо». Вспоминая неудачный прыжок отца в Рязани, и руководствуясь чувством самосохранения, я отказался. Приняв решение не прыгать, я ни разу об этом не пожалел, но если Родина прикажет, то мы всегда выполним приказ и прыгнем.

Каждый день я ходил купаться на озеро, там впервые распробовал вареных раков – раньше как-то не понимал. По вечерам ходил на танцы, присматривал объект для ухаживания среди местных красавиц и не красавиц. С кем-то знакомился, с кем-то общался, но пассии так и не нашел.

Отец старался разнообразить наш досуг и организовал поездку в город Измаил. Его еще Суворов штурмовал и бил в нем турок. В те годы это был пограничный город. Чтобы попасть в него, писалась какая-то бумага, подписывалась в штабе дивизии и с документами, подтверждающими личность, попадаешь на пограничную территорию. Через Дунай сопредельное государство – Румыния.

Измаил – маленький чистенький город. Дома и различные постройки покрашены и побелены и хорошо смотрятся. Приехали мы на отцовском служебном УАЗике; в этот день он остался без машины и ходил пешком. Побродив по городу и осмотрев его достопримечательности, посидев на берегу Дуная и посмотрев на зарубежную территорию, мы отправились в местный ресторан «Дунай». Заказали обед. На первое – уха из пойманной в Дунае рыбы. На второе – тушеная свинина в горшочках. Горшочек был закрыт хлебной лепешкой – я такое видел первый раз. Вкуснейший обед на троих с бутылкой местного вина обошелся в ресторане меньше трех рублей! Провинция. Хотелось бы еще раз в этой жизни попасть в Измаил и посмотреть, какой он теперь, этот бывший русский город.

Случилось так, что наш третий друг, Славка Капшук, попал служить в Молдавию, в город Дубоссары – это километров тридцать-сорок от Кишинева. Он написал мне несколько писем, и я пообещал, что в отпуске приеду его навестить. Узнав расписание автобусов на Кишинев, я отправился в путь. Около трех часов до Кишинева и еще час до Дубоссар. Не помню почему, но в город я попал уже к пяти часам дня. Полчаса пешком по Дубоссарам – и я добрался до его части.

Воинская часть, в которой проходил службу мой друг, была инженерно-саперной и находилась на краю города. Окраина Дубоссар больше похожа на деревню. В тот день, по стечению обстоятельств, Славка заступал в наряд по кухне. Дежурный офицер, с которым я разговаривал, посоветовал мне прийти позже, часов в восемь вечера. А пока есть время, найти квартиру, где можно переночевать, так как в части меня ночевать не оставят. В первом же доме за проходной я договорился о ночлеге и пошёл прогуляться по “деревне”.

Спустился к Днестру. Мне тогда показалось, что река очень широкая, может быть, так оно и есть. Зашел в магазин, нужно купить выпить и закусить за встречу. Молдавия – это виноград и вино. Вино продавали во всех ларьках вместо воды, стакан вина стоил 16 копеек. В магазине пусто. Хоть шаром покати. На полках гордо стояли бутылки с портвейном под названием «Кавказ». В Молдавии, где в каждом дворе виноград и своего вина море, в магазине продается только портвейн. И только «Кавказ»! Делать нечего, взял две бутылки портвейна и каких-то расплавленных конфет и к – Славке.

На КПП, как ни странно, была комната для приема посетителей. Мне ее открыли и сказали посидеть и подождать. Через час пришел Славка. Прослужил он к этому времени уже полгода, но был какой-то задроченный. Из столовой он принес для меня ужин и для себя закуску. Посидели мы с ним час, поговорили о нашей жизни, вспомнили дела минувших дней. Выпили бутылку этого поганого портвейна (за разговором вроде бы и ничего). Вторую бутылку Славка забрал с собой, чтобы отдать старослужащим за то, что они его отпустили из наряда на встречу с другом. Попрощавшись, я отправился к месту своей ночевки.

Время уже позднее, а на юге ночи очень темные. Своего хозяина я нашел уже в какой-то полудреме, его бабка из дому свинтила к родственникам, видно, присутствие в доме постороннего её напрягало. Дед показал мне комнату, где можно спать. Комната маленькая, там стоял диванчик, и еще стояли три или четыре косы. Мне как-то нехорошо подумалось: а вдруг что-то не так, и дед может этими косами меня… Даже подумать страшно. Попросил деда разбудить меня в шесть часов утра, разделся, выключил свет и улегся на диванчик. Только прикрыл глаза, и вдруг включается свет. Мысли самые плохие, даже глаза открывать не хочется – все, конец!

Открываю глаза: передо мной стоит дед и на вытянутой руке держит стакан вина. И так проникновенно говорит: «Выпей». В голове крутится: если не выпью, точно убьет! Сел, взял стакан, выпил, не обижать же его своим отказом. Он меня спрашивает: «Еще будешь?» Я отказался, сказал ему спасибо, опять выключил свет и тотчас уснул. Утром меня будить никто не стал, проснулся я сам около восьми часов. Первый и второй автобусы на Кишинев уже ушли. Из кухни раздавался голос бабули и от готовящейся еды шёл запах.

После одевания и умывания дед с бабкой пригласили меня на кухню и предложили позавтракать. Бабушка для меня на сковородке на натуральном подсолнечном масле нажарила гору сладких перцев и речной рыбы. Вкуснятина! Дед тут как тут, со своим стаканом, просидели мы с дедом целый час. Съел я всех карасей и горку жареных перцев и выпил с дедом, наверное, стаканов пятнадцать вина. Дед при этом развлекал меня беседой, сам не ел, а только пил вино. Сколько уж дед выпил вина за время нашего завтрака, даже сказать не могу!

Поблагодарив хозяев за гостеприимство, я собрался на автобус. После столь обильной еды, а тем более после столь обильного питья, настроение у меня было самое радужное. Дед взял велосипед, привязал к нему косу, на багажник пристроил пару баклажек с вином, где-то литров десять, и сказал бабке, – что кушать он будет в поле, после того как траву покосит. Это гостеприимство и эта щедрость в угощениях явно были вызваны нехваткой общения. Деду не хватало человека, с кем бы посидеть, поговорить и попить вина. Денег с меня не взяли, хотя я пытался их дать. Дед попросил меня написать ему письмо. Следующие четыре года я посылал ему открытки с поздравлениями. Уговор дороже денег.

В Кишиневе на улице Победы жил мой друг детства Вовка Забелин. После Венгрии их семья попала в Молдавию. Танковый полк, в котором служил Петр Забелин, был в городе и располагался рядом с одним из воздушно-десантных полков Болградской дивизии ВДВ. Отец встречался с дядей Петей, а мне хотелось повидать своего друга детства Вовку.

К моему большому сожалению, Вовку дома я не застал, он учился в Ленинградском военном училище имени Лесгафта. Училище со спортивным уклоном. Пообщавшись с дядей Петей, попив вина и пообедав, я отбыл восвояси, в Болград.

В Москву мы возвращались втроем: мама, сестра и я. У мамы в Москве были какие-то неотложные дела, и ее присутствие было обязательно. До Одессы мы летели самолетом, а вечером на поезд и – домой. В Одессе я первый раз и, конечно, мы отправились осматривать славный город. Времени было много, мы поехали на морском трамвайчике на ближайший пляж. В Черном море я купался первый раз в жизни. (В Азовском море купался, в Балтийском море купался, а теперь и в Черном!) На пляже стояли тетки и торговали вареной кукурузой, вкусно! Вечером, когда мы садились в поезд, было тепло, а ночью началось дикое похолодание: ни матрасы, ни одеяла не спасали. Пришлось пить какой-то испанский портвейн. Мама везла эту бутылку кому-то в подарок, но гадость оказалась редкостная; хорошо, что не подарила. Заморский портвейн оказался по вкусу гораздо хуже, чем наш «Кавказ».

Так закончился мой первый отпуск.