Текст книги "Моя жизнь, майор Козлов. Доигрался до лейтенанта"

14. Курс третий, очень напряженный

Третий курс для меня стал очень напряженным. Каждый день в нашей жизни происходили значимые события, каждый день что-нибудь случалось. Вспоминаю одно событие, и тут же следующие воспоминания начинают рваться наружу бурным потоком. Столько событий для одного человека, наверное, много, но буду справляться.

Холостым и не женатым прибыл я в училище из летнего отпуска. Да здравствует учеба! После возвращения из отпуска всем было, что порассказать друг другу. Худой с Биллом были в Одессе. Они рассказали сцену, которую наблюдали, сидя в ресторане. По залу ходил мужчина, одетый в черный фрак, на уровне ширинки он держал селедочницу, накрытую белоснежной салфеткой. Подходя к очередному столику, он что-то говорил и, если ему давали деньги, снимал салфетку и показывал то, что лежало в селедочнице. Ребята заинтересовались и попросили им тоже показать. За чисто символическую плату – в один деревянный рубль – он показал то, что там лежало. Под салфеткой на селедочнице лежал мужской член длиной сантиметров в пятьдесят! Билл попробовал пошутить: «Мужик, а ты не пробовал использовать свой член по назначению, а не хвастаться перед народом?» На что получил ответ одессита: «Молодой человек, если бы он работал, я бы здесь не ходил».

К тому времени о событиях на танкодроме все как-то забыли и к этому вопросу больше не возвращались. Всех простили. Французов встретили хорошо. Училищу объявили благодарность. Все остались довольны.

Из отпуска я привез новые хромовые сапоги – отец специально для меня на складе получил сапоги 43 размера, сам он носил обувь 41 размера. В одну из ночей Ефим погладил мне сапоги по высшему разряду, приложив к этому всё своё умение. Сапоги получились на славу! Но их сложно было разносить, они ужасно жали мне в ступне и я попросил Тёпу поносить мои сапоги несколько дней. После него я уже легко запрыгивал в них.

Для пущей важности я попросил Ефима и козырек на фуражке ушить. В результате я стал похож на юнкера. Это был особый шик. Ефим постарался и прошил все суровой ниткой в два раза – для надежности. Я ходил в этой фуражке и красовался. Но случилась осечка: как-то раз, заступая в караул по училищу, я забыл поменять эту фуражку на уставную (т. е. на не ушитую), с торчащим вперед козырьком. Дежурным по училищу заступал какой-то капитан, здоровый такой битюг, раньше он занимался тяжелой атлетикой, штангу тягал. Он заприметил на мне фуражку с ушитым козырьком и хвать ее руками. В таких случаях, как это делал наш ротный, он надрывал край фуражки и отдавал её назад, чтобы курсант устранил этот недостаток. Но здесь дело пошло дальше. Одной рукой он схватился за верх фуражки, другой за козырек и дернул. Никакой реакции, не рвется! Он второй раз все это дергает, опять никакой реакции – четыре суровые нитки прошили фуражку на века. Разозлившись, он со всей дури попытался рывком все это разорвать. Но разорвать удалось только фуражку, причем пополам, – суровые нитки так и не поддались. Я получил замечание от дежурного по училищу за нарушение формы одежды. И с развода пошел в каптерку искать другую фуражку.

В один из воскресных дней, на стадионе «Динамо» проходило закрытие летного спортивного сезона. Мы, как всегда, в форме спортсменов ЦСКА должны красивым строевым шагом ходить по гаревым дорожкам стадиона, со знаменами в руках. Стояла великолепная осень, теплые дни бабьего лета. В этот раз старшим на мероприятие назначили нашего командира батальона полковника Вишнякова.

По окончанию официальной части, т. е. после наших прохождений по стадиону, нас оставили на стадионе до конца спортивного праздника. Был футбол, играли какие-то команды ветеранов, в одной из которых на воротах стоял легендарный Лев Яшин. Все разбрелись кто куда. Наш ротный с комбатом уединились в кустах и раскупорили бутылочку коньячка. Для всех это стало сигналом. Личный состав потянулся кто к бочкам с пивом, а кто и по магазинам, за более крепкими напитками. Я с друзьями пошел в пив бар, который находился напротив стадиона. Мы разминались пивком с водочкой и грызли воблу. Короче, через пару часов, когда закончился футбол, на нас без улыбки смотреть уже было нельзя. Практически весь личный состав роты был пьян, кто более, а кто менее. Такого поворота событий ни комбат, ни Каверный не могли предугадать. Рота пьяная?! Мы загрузились в автобусы и двинулись в сторону училища. Кто-то, переусердствовав с выпивкой на стадионе, теперь сбрасывал лишний харч, высунувшись из окна автобуса, прямо на ходу.

По указанию комбата, нас подвезли прямо к входу в казарму. Каверный, матерясь и крича на нас, дал команду: «Бегом из автобусов, в расположение роты и там строиться!» Через пять минут, построив роту и еще раз посмотрев на нас, пьяненьких и веселых, дал команду: «Отбой! Всем спать два часа до ужина!» И ещё пришла одна вводная, оказалось, что от нашей роты должен заступать внутренний патруль по училищу. Он выбрал двух самых трезвых из роты, ими оказались я и Гога. Довольно странный выбор, это после водки с пивом! Пришлось идти к дежурному по училищу получать повязки и инструктаж. Нашего подпития никто и не заметил. Патрулировать территорию училища нам с Гогой совсем не хотелось, поэтому мы сняли с себя повязки и пошли в клуб смотреть кино.

На первом строевом смотре после приезда из отпуска на нас проверяли подгонку нового, только что выданного обмундирования. На построение роты выходят два брата-акробата, Сидоров и Михайлюков, в абсолютно белых хэбэ. С вечера они постирали его в хлорке и уничтожили цвет хаки – оно стало практически белым. Вся рота стоит в новом и зеленом, а «два брата» – в белом хэбэ. Все было бы ничего, если бы это обмундирование через два дня не рассыпалось в прах – хлорка вывела не только цвет, но и разрушила ткань, она ее просто съела.

15 сентября в училище началась подготовка к ноябрьскому параду на Красной площади. Две первые недели – индивидуальная строевая подготовка, потом прохождение в составе парадных шеренг, далее в составе коробки и, наконец, в составе парадного расчета. В подготовке к параду принимали участие курсанты только третьего и четвертого курсов. Парадная коробка состояла из десяти шеренг в глубину, в каждой шеренге было по двадцать человек. Когда двигалась парадная коробка, шеренги между собой шли с дистанцией вытянутой руки. Так получалась геометрически правильная фигура прямоугольник. В коробке было двести человек. Держать равнение в шеренге из двадцати человек очень сложно, нужно двигаться плавно, соизмерять свои движения с движениями других, поскольку равнение и красота движения шеренги зависело от каждого персонально. Этим мы занимались каждый день после обеда в течение двух часов, а иногда и гораздо больше.

Училищный плац в длину и ширину был большим, примерно, как Красная площадь. С одной стороны плаца стоял бюст Суворову, а с другой – Кутузову, и как слова из какой-то песни «… и от Суворова и до Кутузова». Вот мы и топали между двумя полководцами. Парадной подготовкой с нами занимался заместитель начальника училища полковник Звездов. Маленький, толстенький, с неуемной энергией. У него всегда на все случаи жизни были стихи или крылатые выражения, он их зачитывал на построениях, праздниках и торжественных событиях. Его высказывания писались как лозунги на щитах с наглядной агитацией. Например: «Умом ты можешь не блистать, а сапогом блистать – обязан!»

Он был отменный строевик, и не дай Бог, не так отдать ему воинскую честь. Для него это – дело чести! И если ты что-то сделал не так, то нарывался на следующий монолог с его стороны: «Курсант, голову выше, подбородок выше, как ты держишь руку! Курсант, двадцать метров назад и повторить, ногу подними, подними ногу выше!» Встав где-нибудь на территории училища, он так мог развлекаться часами: правильное отдание воинской чести – важнейший элемент строевой подготовки.

Был даже анекдот: курсант первого курса подходит к офицеру, отдает воинскую честь и спрашивает: «Товарищ капитан, вы майор Иванов?» На что капитан отвечает: «Я полковник Звездов!» Получив ответ, курсант спрашивает: «Разрешите идти, товарищ полковник!» «Идите, идите, товарищ курсант!» Авторитет Звездова в училище, как в вопросах дисциплины, так и в вопросах строевой подготовке не подвергался сомнению. Но, увидев его издалека, было правильнее обойти его длинной стороной, но ни как не короткой.

Настоящим профессором строевой подготовки был наш комбат Павел Яковлевич Вишняков. Он попал в училище еще в 1943 году и нигде, кроме училища, не служил. Кто-то из курсантов видел его анкету, в графе «образование» стояло восемь классов; в графе «гражданская специальность» – водитель 3-го класса (машины у него никогда не было). Но это нисколько не умаляло его знаний в преподавании строевой подготовки: он был практически на всех парадах, проводимых на Красной площади. Его практический опыт, глубокие знания и понимание строевой подготовки всегда вызывали восторг. Ему было уже больше пятидесяти лет. Когда на построениях училища он шел по плацу рапортовать начальнику училища – батальон замирал от восторга от его строевого шага! Он делал это красиво и очень элегантно, подъем ноги у него был не меньше полуметра. Мы старались походить на него, старались ходить, как он. Когда в 70-х годах переиздавали уставы ВС СССР, Устав строевой подготовки редактировал Павел Яковлевич. Методика подготовки парадных расчетов к парадам была разработана им. Выпускники нашего училища, где бы им в последующем не приходилось служить, всегда руководствовались знаниями и практическими навыками, полученными при подготовке к парадам на Красной площади.

Первые две недели мы занимались индивидуальной строевой подготовкой. Это утомительно, но с каждым прожитым днем крепла наша тренированность и любовь к строевой подготовке. После вечерней проверки мы падали на кровати как снопы. Через две недели, когда перешли к тренировкам в шеренгах, на нас одели шинели (на улице по-прежнему было бабье лето, днем температура поднималось до 20 градусов). А смысл шинелей сводился к тому, что 7 ноября по Красной площади мы пойдем в шинелях, а учиться держать равнение нужно в том, в чем мы пойдем. После этих занятий хэбэ было мокрое от пота насквозь. И так изо дня в день, от простого к сложному, мы постигали строевую подготовку.

Сначала тренировались держать равнение одной шеренгой, потом двумя, затем тремя и так далее. И так каждый день, кроме воскресений, мы наматывали километры по плацу под удары большого и дробь малого барабанов. И не дай Бог не попасть ударом ступни об асфальт на сильный удар большого барабана. Чтобы увеличить нашу заинтересованность, каждый день на трибуну выносили торт – для шеренги, которая будет лучшей. Пустячок, а приятно. Мы все вместе работали на результат, а результат мог быть только один, прохождение на параде по Красной площади только на отлично.

Ближе к параду каждому выдали новую парадную форму и персонально подогнали по росту и фигуре. Парадные расчеты всегда одевались с иголочки!

Парадные шинели были подрезаны на одну длину и в строю смотрелись очень красиво. Как говорят в армии, пусть будет всё безобразно, но однообразно.

Небольшое отступление. Как-то командир роты Каверный построил нас на предмет проверки наличия и правильности подрезки по высоте парадно-выходных шинелей, в которых мы ходили в увольнение. Только у курсантов Московского ВОКУ были черные парадно-выходные шинели, в других училищах у курсантов была только одна шинель, как у солдат, – рыжая. В строй становятся “два брата-акробата” Сидоров и Михайлюков – наши законодатели моды. Ребята перестарались в обрезке шинелей: обрезали так коротко, что карманы стали висеть на десять сантиметров ниже кромки шинели. Получилось что-то похожее на полупальто. Ротный пришел в ярость, увидев такое безобразие, и приказал пришить на место – то, что они отрезали. Они выполнили приказ и пришили отрезанные полы шинелей, но это смотрелось еще похабнее, чем прежде.

С каждым днем наши движения становились все легче, а строевой шаг четче. К концу октября строевая подготовка достигла своего «пика». Частота шага, с которой мы двигались в составе парадной коробки, была 110–115 шагов в минуту, подъем ноги порядка 50 см, длина шага примерно 120 см, а может быть, и больше. Все шеренги двигались с интервалом на длину вытянутой руки. Рост курсантов в первой шеренге был 190 см и больше, а в последних шеренгах шли куранты ростом 170 см. (Ниже, чем 170 см, в училище не брали – было ограничение по росту.) Для того чтобы не нарушать дистанцию между шеренгами, последним шеренгам нужно было идти с той же длиной шага – но не менее 120 см. Наблюдая за последними шеренгами, складывалось впечатление, что они постоянно садятся на шпагат и яйцами касаются асфальта. Последние шеренги, мы незлобно называли окурками либо огрызками.

На подаренной мне на 23 Февраля кружке страшный старшина кричит: «СМИРНА-А-А!!! НА ЧЕТВЕРТУЮ ГРУДЬ РАВНЯЙСЬ!» (На кружке изображены девушки, и равняться нужно на женскую грудь). И это правильно, так оно и было. Равнение в шеренгах держали по принципу «ты должен краем глаза видеть грудь четвертого человека справа от себя, считая себя первым». Есть ещё один интересный момент, который можно наблюдать при прохождениях парадных расчетов торжественным маршем на параде. Для того чтобы все одновременно могли повернуть голову вправо и смотреть на Мавзолей Ленина, нужно было выполнить следующие действия. Как только командир парадной коробки давал команду: «Равнение на ПРА-ВО!», мы хором во всю мощь своих легких кричали: «Д-Е-Л-А-Й РАЗ!» – и на «РАЗ» поворачивали голову направо и старались увидеть грудь четвертого человека. И сейчас на парадах при прохождениях парадных коробок можно услышать это «Делай раз!»

Было две ночных тренировки на Красной площади. Они проводились с прохождением парадных расчетов и колонн техники. Это были настоящие парады, но только ночью и без участия в них Правительства страны.

За несколько дней до парада в Кремлевском дворце съездов собирали все парадные расчеты и принимали поздравления членов ЦК КПСС и руководства страны с очередной годовщиной Великой Октябрьской Социалистической Революции. Специально для участников парада проводился праздничный концерт, в котором выступали популярные артисты советской эстрады. Зрелищами в те годы мы были не избалованы и смотрели всё с большим удовольствием. Во Дворце съездов всегда был замечательный буфет с великолепным ассортиментом: фирменное мороженое, бутерброды с черной и красной икрой, с копченой рыбкой и вкуснейшим сервелатом, и севрюжкой, жульенами ну и, конечно, пиво, коньяк и шампанское. В буфете можно было вкусно поесть и попить сосем за не большие деньги. Все это создавало великолепное настроение – К ПАРАДУ ГОТОВЫ!

7 Ноября – красный день календаря. Подъем в 4 утра, умывание, одевание парадной формы, получение оружия и на завтрак в столовую. В такие торжественные моменты к кухне самое пристальное внимание: вечером после закладки продуктов котлы даже пломбировали, чтобы не дай Бог с пищей чего-нибудь не случилось. На раздаче сам начальник продовольственной службы. Обычно в такие дни на завтрак давали гречку с мясной подливкой, чай, масло и хлеб. Дальше следовало торжественное построение парадного расчета, поздравление начальника училища и крайняя проверка внешнего вида курсантов.

Для парада нам выдавали хромовые сапоги. Чистили мы их до глянцевого блеска – они аж сияли, в них можно было смотреться. Перед парадом сапоги относили в сапожную мастерскую, где на подметку и каблук приворачивали металлические пластины – чтобы шаг «кремлевских курсантов» отдавал железным ударом. («Кремлевские курсанты» – это мы, поскольку первые пулеметные курсы, организованные после революции, находились на территории Кремля, а позже эти курсы трансформировались в наше училище.) И вот нас проверяют на наличие этих железяк на каблуках и подошвах, но как только проверка заканчивается, припасенными для этого случая отвертками мы потихоньку начинаем их отрывать. Все когда-нибудь ходили по брусчатке и знают, что с нее можно и соскользнуть. И не дай Бог, если это произойдет с тобой. После ухода парадного расчета на плацу оставалась лежать груда этого уже не нужного металла.

В 8:00 мы стоим на Красной площади. Снега в Москве еще нет, но мороз около 10 градусов, и дует пронзительный ветер со снежной крупой. Стоим на своем месте, в конце ГУМа. Команда «Вольно!», а шевелиться нельзя. По традиции всех парадов, наше училище замыкает прохождение пеших колон и проходит по Красной площади последним. Стоим, перебираем пальцами ног в сапогах – греемся и, насколько возможно, пытаемся смотреть по сторонам боковым зрением. Интересно же! Не каждый день на парадах. Проходят полтора часа утомительного ожидания. Напряжение растет с каждой минутой. У моряков упал в обморок знаменщик, бедолагу куда-то потащили. В других парадных коробках тоже начинаются обмороки. Мы стоим и сквозь зубы, не раскрывая ртов, травим анекдоты. Отвлекает, и мы не падаем.

И тут над Красной площадью проносится команда: «ПАРАД, СМИРНО!»… и начинается всё, что мы всегда видим по телевизору: рапорт, объезд войск, торжественная речь, прохождения… Идет парадный расчет этой академии, потом вот этой… Как я уже говорил, мы замыкали прохождения, перед нами идёт сводная парадная коробка суворовских училищ, а с ними всегда неприятности. На повороте у Исторического музея командование всегда старалось взять дистанцию больше, чем на одного линейного. Так, уже подходя к Мавзолею, наша парадная коробка начинала догонять суворовцев, а возле храма Василия Блаженного мы сминали их коробку, и им приходилось разбегаться в разные стороны. Некрасиво, а что сделаешь.

Наконец-то парад закончился. Закончилось полтора месяца изнурительных тренировок. За отличное прохождение по Красной площади от имени министра обороны нам была объявлена благодарность, и личный состав парадных расчетов был поощрен увольнением на двое суток. Аттракцион «Невиданная щедрость»!

В это увольнение я впервые назначил свидание своей будущей супруге. Бабушка приготовила нам ужин и ушла, оставив нас одних. У нас с Ларисой получилось что-то наподобие романтического ужина. Вот тогда я впервые и попробовал «Черного капитана». В советском исполнении это был крепкий черный кофе с добавлением спирта – с ног сшибающая вещь. Вечером я поехал провожать ее в Петелино, где она жила с родителями (это час езды на электричке, от станции Кунцево). Проводив ее до дома, я еле успел на последнюю электричку в Москву. Недопитый дома «Черный капитан» меня очень выручил – на улице уже наступила зима, шёл снег, и температура ушла на минус.

Учеба продолжилась. После лекций и обеда можно и нужно заниматься самоподготовкой. Тут началось повсеместное увлечение разными играми: сначала домино, а позже начались картежные игры. На самоподготовке взвод разбивался на четверки, и начиналась игра в домино. Дверь закрывалась на замок, чтобы нас не застали врасплох. По столам старались не стучать – соблюдать конспирацию. Мог прийти командир взвода и проверить, чем мы занимаемся, или подслушать за дверью, как мы гремим костяшками домино. Более азартные курсанты играли в карты. Образовался кружок преферансистов, они играли постоянно. Даже по ночам они уходили в классную комнату, завешивали окна, и ночь напролет играли. Приходили и ложились спать перед самым подъемом. После игры в домино мы переключились на карточную игру в «храп». Раздавалось по пять карт. Нужно было торговаться и постоянно поднимать ставки. Играли по копеечке, и всё равно кон мог, вырасти до десяти рублей – по тем временам для нас это были бешеные деньги.

Как-то раз я сел играть с преферансистами. Расписывали сочинку (бабушка еще в девятом классе научила меня играть в преферанс). Тут они меня и прокатили – они играли на одну руку, все против меня. Проиграл я в тот раз рублей пять и мне так стало жаль этих по-дуратски проигранных денег, что в преф я больше не играл. А группа преферансистов в составе Худого, Билла и Деда (Вайчулиса) так до выпуска и играла. Под утро, когда они приходили после ночных бдений, уже во сне продолжали говорить: «Буби, черви, семь пикей».

Еще один случай неудачной игры в карты. Как-то в выходной день меня назначили наводить порядок в бытовой комнате. Торопиться мне некуда, в увольнение меня не отпустили, и я не спеша приступил к уборке. Ко мне пришел Билл, ему тоже делать было нечего, и предложил сыграть в дурака на фофаны. Что такое фофан, и как он исполняется. Выигравший, кладет на голову проигравшему ладонь. Другой рукой оттягивает вверх средний палец лежащей на голове руки и, что есть силы, этим пальцем бьёт проигравшего по голове. Когда проигрываешь – очень неприятно, а когда выигрываешь – совсем даже наоборот. Раздали карты, первый кон я выиграл и фофана Биллу, НА! Второй раз раздали и еще одного фофана Биллу, НА! Третий раз раздали и тут я проигрываю. Билл кладет свою ладонь мне на голову и бьет средним пальцем меня по голове. Перед глазами у меня все поплыло: из глаз хлынули слезы, в глазах туман, ощущение, такое, что ты обухом топора получил удар по голове. Будто голова раскололась пополам, и его палец прошел сквозь мозги. Больше в карты я с ним не играл. Потом я видел, что он сделал с суповой тарелкой в нашей столовой (одно время в солдатских столовых были тарелки из толстого синего пластика). Билл переворачивал тарелку, клал ее на стол кверху дном, сверху уложил ладонь и ударом среднего пальца разбивал тарелку вдребезги. Вот какая силища была у него в пальцах! И боец он был не робкого десятка. В драках он применял свой «смертельный прием»: он хватал противника за шею одной рукой, а кулаком другой бил в лицо. После такого удара противник уже не вставал – нокаут! Это рассказывали те, кто это видел.

На самоподготовках мы развлекались, как могли. Пошло поветрие на всякие дурацкие споры. К примеру, кто сможет за 15 минут выпить пять банок сгущенки? Охотником выпить эту сгущенку и заработать на этом три рубля вызвался Дед (Юра Вайчулис). Кто-то быстренько смотался в чайную и принес пять банок сгущенки и две бутылки газированной воды «Буратино». Открыли все пять банок сгущенки, рядом поставили воду, засекли время, и действие началось. Первые три банки Дед выпил довольно лихо, с четвертой банкой уже начались проблемы, когда он приступил к пятой, стало понятно, что это не так просто. Пока Дед пил пятую банку, остатки из первых четырех банок собрали в одну, и получилась шестая банка. На Деда было страшно смотреть – как он мучился, допивая сгущенку и запивая ее газированной водой. Он уложился во время и честно выиграл три рубля. На ужин он не пошел. На вечерней проверке Деда в строю не было – сказали, что болеет. Да, действительно, он лежал на кровати весь зеленый, и от него противно пахло сгущенкой. Этой сгущенкой он дристал еще дня три. Я так думаю, что сгущенку в жизни он больше никогда не ел.

Зима была в разгаре. Взвод в очередной раз заступил в караул по училищу. Находясь на посту, это было в автопарке, я решил посидеть в укромном месте (в старой котельной) и подремать. Смена была ночная – с часа до трех часов. Двадцати минут сидения и лежания на холодных кирпичах хватило, чтобы уже в четыре часа дня я ушел в санчасть с температурой под сорок. Диагноз – воспаление легких. Я заболел второй раз за время учебы. Санчасть, постельный режим и через каждые четыре часа укол пенициллина в задницу.

* * *

Так уж случилось, что я позвонил своему деду. У меня был родной дед, по фамилии Аристов. С бабушкой они разошлись уже очень давно. Они оба очень сильные натуры, но, как говорят, двум медведям в одной берлоге не ужиться. Дед женился второй раз и жил с очень милой женщиной. Мы семьей (кроме бабушки) иногда бывали у них в гостях, жили они в Измайлово, дед был на пенсии. Летом он занимался медом – у него была своя пасека в его родных местах, где-то в Рязанской области. В ранней молодости дед валял валенки, был пимокатом. С малолетства работал в артели. С его слов, быт был простой: с раннего утра и до позднего вечера они работали. С началом рабочего дня всех обходили и наливали по стопке водки и так в течение всего дня, независимо от возраста, – если работаешь, то пей. Потом случилась революция, и дед смог вырваться из артели и получить образование. Стал талантливым конструктором, всю жизнь им и проработал. Играл в шахматы на уровне мастеров и еще великолепно пел и играл на гитаре. Детей у него, кроме моей мамы, не было – я его единственный и законный внук. Дед приехал в училище и пришел ко мне в санчасть. Принес всяких вкусностей и своего меда с пасеки. Общались мы с ним часа полтора, он очень внимательно меня слушал, ему было интересно общаться со мной, – со своим внуком. Ему уже было больше семидесяти лет. Тепло попрощавшись с дедом, я приступил к самолечению.

Кто-то сказал, что водка с медом очень помогает при воспалении легких. Послали гонца за водкой. К вечеру все ингредиенты для лечения были на месте. Поужинав и получив дозу пенициллина, я начал готовить свое лекарство. Взяв солдатскую кружку, налил одну треть меда, а остальной объем долил водкой, получилось 0,4 литра, я тщательно всё это перемешал. Получился коктейль «Медовуха». Махнул всё это разом и лег спать. Хорошо, что у меня с собой было два комплекта нательного белья. За ночь я просыпался раза четыре мокрый как мышь. Белье можно было выжимать. Спал я возле батареи, поэтому мог снимать с себя мокрое белье и вешать сушить, а с батареи снимать и надевать сухое. Утром температура была 36,6! На этом и закончилось мое воспаление легких, через три дня меня выписали.

В училище случались эпидемии гриппа. Их старались предупреждать. В качестве профилактики три раза в день нам давали по зубчику чеснока, ну и, конечно, закаляли нас, как могли. Все передвижения зимой по территории училища бегом и без шинелей. Когда начиналась эпидемия, санчасть с наплывом больных не справлялась, и тогда открывался дополнительный филиал санчасти под трибуной стадиона. Заболевший курсант шел в санчасть, измерял температуру, получал разрешение на госпитализацию, забирал из роты свой матрас с постелью и шел на стадион. Кровати там уже были поставлены на всех с избытком. Народ уходил под трибуны как на отдых – серьезного контроля там не было и можно было заниматься, чем хочешь. Шли туда, чтобы выспаться, водочки с друзьями попить и в самоволку сходить.

Еще одно плановое мероприятие – прививка, которая в будущем должна нас защитить от всех болезней, и от чумы тоже. Вакцину кололи воздушным пистолетом под лопатку. После обеда нас привели в санчасть и «укололи», к ужину рота начала потихоньку умирать. Температура у некоторых поднялась до 40 градусов, под лопаткой на месте укола образовалось твердое уплотнение, которое причиняло боль при каждом движении. Самочувствие у всех было просто поганое. К вечерней проверке 30 процентов личного состава лежало в кроватях и не могло встать. Остальные падали на пол уже во время вечерней проверки – только успевали их по кроватям разносить. В следующие три дня мы справились с этой напастью, уплотнение под лопаткой рассосалось, температура нормализовалась, падать перестали. Второй раз такой укол мне делали на Кубе, как и всему личному составу, но это уже не так больно.

В декабре у нас опять выдался полевой выезд в Ногинск. И надо же случиться, что в ту неделю, когда мы приехали в Ногинск, столбик термометра опустился ниже тридцати градусов. В связи с похолоданием, занятия в поле были минимизированы. Нам старались давать больше лекционного материала. В карауле посты меняли через каждый час, поспать между сменами сложно, очень мало времени было на отдых: только лег, и уже нужно вставать и идти на пост.

На следующий день после нашего приезда у курсанта Анатолия Бельчика случился приступ аппендицита. Его на дежурной машине отвезли в местную больницу в Ногинск и тем же вечером прооперировали. Днем позже командир роты поехал навестить Бельчика. Меня взял с собой на всякий случай (и заодно отвезти ужин караулу, находящемуся на танкодроме). Пока ротный навещал Анатолия, я успел метнуться в магазин и для профилактики простудных заболеваний купить меда и водки на всю нашу компанию. Мы так и столовались на полевых выездах куренями (компаниями). Вечером после ужина мы решили провести профилактику остро-респираторных заболеваний. Наша компания в количестве пяти человек: Гога, Фрол, Тёпа, Хэнк и я. Поскольку Хэнк спиртное принципиально не принимал, то профилактику он не делал. Дождавшись, когда в казарме немного поутихнет, мы в наши солдатские кружки положили меда и добавили водочки – как раз бутылочку разлили на четверых. Размешали содержимое кружек, по-быстрому приняли лечебную микстуру и убрали кружки. Но наш лопоухий друг Тёпа решил посмаковать. Водку до этого момента он не пил – это было у него первый раз! По закону подлости, нас пришел проверить командир взвода Гена Рогачев. Видно, на него чем-то пахнуло, и он решил посмотреть, что народ пьет. Тёпа сидел на тумбочке между кроватей и держал перед собой кружку с намерением выпить, а тут командир взвода! Натура у Тёпы артистическая – он начал из кружки прихлебывать мелкими глотками, дуть в кружку и делать вид, что ему горячо. Со стороны действительно было похоже, что человек пьет что-то горячее. Но хуже всех было Гоге: его, бедного, от этой картины чуть не стошнило. Пить водку мелкими глотками, да еще и причмокивать он не мог уже давно. Постояв возле нас с минуту, Рогачев ушел, ну а чуть не спаливший нас Тёпа допил водку и сказал, что пить водку мелкими глотками не очень уж и противно. В другой раз Тёпа на спор съел тюрю из хлеба и водки (миску мелко наломанного хлеба с половиной бутылки водки) и даже не поморщился.

Когда народ долгое время сидит в казарме и ничем не занят, начинаются дурные споры. И вот мы бежим по плацу в столовую, а на свежевыпавшем снегу следы босого человека. Можно подумать, что здесь был снежный человек, а не дурной курсант из соседней роты, решивший на спор побегать босиком по плацу в минус 35.

Как нас ни прятали в казармы, а удобства все равно находились на улице. В ста метрах за казармами стоял сортир на сто посадочных мест. Освещался он совсем плохо, только где-то у входа горела лампочка. Офицеры и преподаватели жили отдельно, в специально построенной для них так называемой гостинице, но удобства у нас были общими.