Текст книги "Звёздный Спас"

Как-то мне довелось прочесть любопытный факт, описываемый человеком, называющим себя Божьим Странником. Пытаясь постичь, что такое постоянная внутренняя молитва, он путешествовал по святым местам России. Однажды ему пришлось идти в некую дальнюю обитель вместе с подобным ему богомольцем из тех мест. Богомолец был слепым, и так уж случилось, что заночевали они в копёнке сена во чистом поле. Спит, стало быть, Божий Странник, и вдруг в предрассветную стынь будит его напарник, мол, быстрей поднимайся, горит наша обитель.

Сорвались они с места, поспешают трусцой, а до монастыря ни много ни мало двенадцать вёрст.

– Как ты можешь видеть, ты же сызмальства незрячий? – интересуется он.

– Внутренним зрением вижу, – ничуть не смущаясь, отвечает богомолец.

И добавляет, что сам не знает, как у него получается, но видит – уже крыша обители занялась.

И точно, прибежали они на самое настоящее пожарище.

Впоследствии богомолец высказал суждение, так сказать, теорию внутреннего прозрения. По его разумению, Бог споспешествовал в его делах своим приближением к нему. А суть любого человека – его душа, состоящая, по свидетельству святых отцов, из того же духовного вещества, что и Бог. А так как Бог безначален и Он повсюду, человек может посредством своей души созерцать всё, что в Боге. Но это возможно человеку не тогда, когда ему вздумается, а когда посредством богоугодной молитвы человек приближается к Богу. Когда Бог уже так близко, что молитва к Нему становится соединительным звёнышком, через которое и приходит внутреннее ви́дение.

Позволю ещё один факт. Дело было в Звёздном городке. Нам, группе школьников, посчастливилось беседовать с «зубром» советской радиолокации академиком Юрием Борисовичем Кобзаревым. Причём сразу после выступления человека, который, демонстрируя свои уникальные способности (приобрёл их в результате тяжелейшей контузии), передвигал взглядом всевозможные мелкие предметы и читал наши мысли. Когда выступление было закончено, мы со свойственной юности категоричностью потребовали у Юрия Борисовича объяснений. Чтобы, так сказать, дал объяснение необъяснимым фактам. Он смутился. (Мы стояли в окружении известных людей: философов-материалистов, космонавтов, учёных коммунистических взглядов.) А потом гордо так и решительно посмотрел на всех и сказал:

– Для объяснения имеется один путь – признать, что волевым напряжением можно воздействовать на метрику пространства-времени.

Эти слова я запомнил на всю жизнь, они перевернули моё представление о мире, в котором живу. В нём он признал присутствие Бога как высшей реальности, а стало быть, и человека, созданного по Его подобию, вполне способным своей волей воздействовать на материальный мир. До встречи с академиком я мечтал стать космонавтом, а стал тем, кем стал.

Но вернёмся к нашим экспериментам. Чтобы избежать кривотолков, заявляю сразу – в основе моего понимания исчезновения и перемещения подопытных обезьянок лежат суждения Божьего Странника. Единственное, что изменил, – под понятием Бог подразумеваю необъяснимую паранормальную энергию как Энергию Высшего Разума.

Я начинаю подозревать, что присутствие этой Энергии, в каких бы объёмах она ни находилась рядом с нами или в нас самих, мы не в состоянии контролировать. И причина тут в том, что её объёмы – единицы в минус миллионной степени и единицы в плюс миллионной степени, по всей вероятности, могут быть равными. Это не поддаётся пониманию, но мы ведь и имеем дело с непознанной, а может быть, и непознаваемой Энергией.

Второе: Энергия Высшего Разума находится в постоянном движении (вибрации), и для своего движения ей абсолютно не нужен ни запас времени, ни запас пространства. Наверное, поэтому любое живое тело, обладающее душой, при определённых обстоятельствах может вступать во взаимодействие с Энергией Высшего Разума и благодаря ей, усилив своё движение (вибрацию), становиться невидимым и неосязаемым. Тело как бы исчезает, но исчезает ли? В общем, как бы то ни было, но в силу обозначенных выше причин Энергию Высшего Разума получать искусственно мы не можем, а может быть, это и не нужно? Во всяком случае, воскресение Иисуса Христа, Его явление апостолам и вознесение на небо с обязательным вторым пришествием на землю предполагает утвердительный ответ.

Впрочем, в нашем случае эти вопросы не актуальны. Опыты с участием аспирантов-экстрасенсов наконец-то позволили осуществить воздействие на Энергию Высшего Разума, которая в свою очередь придала такую мощь вибрациям аспирантов, что находящиеся в их экстрасенсорном поле обезьянки исчезли. Исчезли, но потом появились, причём рядом с аспирантами-индукторами. Так что это не телепортация, когда объект в мгновение ока перемещается на десятки километров. Здесь, может быть, что-то тождественное по форме, но достаточно отличительное по сути.

Куда обезьянки исчезали? Где они были, когда их не было? В каком состоянии они находились? И что это за состояние Энергии Высшего Разума, в котором для перемещения вполне физических тел (обезьянок) не нужно ни времени, ни пространства?

К сожалению, все эти вопросы – сплошная непреодолимая загадка. И всё-таки нам следует иметь в виду – пока человек (homo sapiens) сам не пройдёт путь подопытных обезьянок, никто не ответит ни на один из поставленных здесь вопросов. Эксперименты, эксперименты и ещё раз эксперименты!

Заведующий ЛИПЯ Б.Б. Бреус (подпись) 10.03.05 г.

Начальнику СОИС МГУ

полковнику Акиндину А.А.

от смотрителей клуба «Медиум», врачей: дантиста Диониса (псевдоним)

и врача «скорой помощи» Сатира (псевдоним)

Обмениваясь опытом работы сети «Спасатель» в рамках традиционной программы «Клиент всегда прав», нам довелось беседовать со смотрителем клуба «Сталкер». (Он назвался Бэмсиком.) В приватной беседе мы рассказали ему о странностях встречи старого Нового года в общежитии у наших знакомых. Он заинтересовался рассказом, потребовал, чтобы все странности той встречи (вечеринки) мы изложили ему на бумаге. Но кто он такой, этот Бэмсик, чтобы требовать? Мы отказались. (Мы знали от наших подруг, что по осени они случайно забрели в клуб «Сталкер» и уже сталкивались с этим неприятным «фруктом».)

«Фрукт», назвавшийся Бэмсиком, пустился в провокации. Стал угрожать нам жалобой на Ваше имя, господин полковник. Мы не поддались. Тогда этот Бэмсик, используя известные уроки магии, решил с помощью каких-то зомби, приготавливающихся к путешествию в иные миры, напасть на нас. И без нашего согласия овладеть информацией, касающейся вечеринки (встречи старого Нового года). Не будем скрывать, пришлось действовать быстро и напористо. Только с помощью советской философии самбо нам удалось убедить Бэмсика и его сторонников, что они не правы, и, не уронив своего достоинства, покинуть клуб «Сталкер».

Теперь о вечеринке.

13 января сего года мы, Дионис и Сатир, получили приглашение от девушек, инженеров-землеустроителей Агриппины Лобзиковой, Ксении Баклажкиной и Фивы, кажется, Флоренской. (К Фиве мы никакого отношения не имеем.)

Все три девчонки живут в общежитии землеустроителей в районе Тимирязевки и рассчитывают как молодые специалисты областного масштаба со временем получить благоустроенные квартиры. Их общежитие на сваях, шутя называется «скворешником», запланировано под снос.

В тот день (13 января) мы при клубе «Медиум» занимались обычной практикой. Дионис принимал больных в своём стоматологическом кабинете, а Сатир таскал кислородные баллоны (в его обслуживании два реанимационных кабинета «скорой помощи»). Потом Сатир подменился, ушёл на свидание с Ксенией Баклажкиной, а Дионису позвонила Агриппина Лобзикова.

В общем, в седьмом часу вечера мы собрались у девчонок в общежитии. Они выставили бутылку первача, а мы – две бутылки крымского шампанского «Золотая балка» (брют). Всё было как обычно, то есть не было никаких чудес.

Где-то в одиннадцатом часу вечера к Фиве пришёл молодой человек по имени Иннокентий. Знакомясь, представился – Кеша. Рослый – под метр девяносто. Волосы светло-русые, синеглазый – белки отливают голубизной. В обхождении – уважительный, но с некоторым сдвигом.

Принёс апельсины и каждый крест-накрест обвязал красной капроновой ниткой с петелькой, чтобы без ножа взрезывать кожуру. Девчатам это очень понравилось. А мы поначалу подумали, что он «с перепугу» обобрал чью-то детскую ёлку. Но ничего – приняли. Однако дальше – больше. После двенадцати ночи, когда встретили старый Новый год и уже собирались расходиться, Иннокентий поднимается, держа в щепоти синий перстень, и предлагает считать продолжение праздника его помолвкой с этой Флоренской Фивой. Более того, надевает ей перстень на безымянный палец и приглашает всех на свадьбу, которая состоится то ли в марте, то ли в мае. И тут такое началось. Как с Бэмсиком. Магнетизм не магнетизм – всеобщий гипноз, но без насилия над личностью, а с полным нашим согласием.

1. Этот Кеша при полном параде – костюм, белая сорочка, всё с иголочки. Надел перстень своей Фиве на безымянный палец (она показала руку, чтобы и мы полюбовались), а пальца-то нет, под самое основание отсутствует. А в выщербленном пространстве, там, где синел перстень, объявилось прозрачно-серебристое завихрение, а на нём крестик в круге как бы на линзе бинокля.

2. Мы посмотрели на Фиву – что с ней? А она – ничего. Стоит уже не в платье в синий горошек, а в белой фате и вся в смущённом радостном ожидании. И рука в порядке, и перстень как перстень, вспыхивает синим пламенем. И мы хором – горько, горько! Требуем, как на свадьбе, свадебного поцелуя. Под ложечкой ёкнуло – что же мы требуем, это же помолвка! И они как и прежде – он опять в сером поношенном костюме, а она – в платье в горошек, но, правда, с перстнем на безымянном пальце. И так – несколько раз происходило.

3. Но главное – не это. Главное – как они вместе ушли с вечеринки. Объявили – сейчас мы испаряемся. Вышли на лестничную площадку и – действительно испарились. Ни скрипа лестницы от шагов, ни хруста снега под окнами. Были – нету. Мы гурьбой выбежали во двор, искали их, думали, что они как-нибудь спрятались – ничего подобного, исчезли. В натуре – как бы испарились.

Именно это мы рассказали Бэмсику. Именно это он требовал изложить на бумаге. Но кто он такой, этот «фрукт»?! Нам кажется, что он сам похлеще Кеши владеет гипнозом. И в отличие от него агрессивен, способен, при определённых обстоятельствах, совершить противозаконные действия. Что касается нас, Диониса и Сатира, – выпили мы в тот вечер изрядно. Но после того как Фива и Кеша «испарились», абсолютно отрезвели. Поэтому-то и составили вышеизложенное донесение.

(Подписи врачей Диониса и Сатира) 28.02.05 г.

Начальнику СОИС МГУ

полковнику Акиндину А.А.

от смотрителя клуба «Сталкер»,

психотерапевта Бэмсика (псевдоним)

Довожу до Вашего сведения, что вчера, 27 февраля сего года, то есть в воскресенье, обмениваясь опытом работы сети «Спасатель» в рамках традиционной программы «Клиент всегда прав», я имел встречу со смотрителями клуба «Медиум» дантистом Дионисом и фельдшером «скорой помощи» Сатиром (он величает себя врачом). Впрочем, перехожу к делу.

В беседе, которую характеризовал как аномальные явления (АЯ), я коснулся чудес нашего времени. Рассказал об удивительных случаях психотерапии, встречавшихся в мировой практике (да и ныне встречающихся) и до сих пор не нашедших однозначного объяснения в науке. Прорицания болгарской целительницы Ванги. Способы поиска далай-ламы на Тибете. Кое-что для примера привёл из своей практики. Попросил их рассказать о необъяснимых случаях, которых они, возможно, были свидетелями. (Ничего от них я не ждал, просто у меня такая форма общения.)

И вдруг они начинают рассказывать, причём взахлёб, о встрече старого Нового года в каком-то общежитии-«скворешнике» у своих знакомых девчонок. По их описанию и путём использования некоторых приёмов магнетизма, я установил: блондинистый парень по имени Кеша есть не кто иной, как тот молодой человек, о котором я Вам писал в донесении от 6 января. Меня это взволновало. Я попросил их изложить на бумаге необычные факты встречи старого Нового года. Предложил для восстановления памяти свои услуги психотерапевта. В ответ они нехорошо переглянулись, и фельдшер Сатир спросил:

– А на кого адресовать донесение?

Я сказал им свой псевдоним. И они, как бы решив писать, уточняют:

– Бэмсик, а необычные факты про наших девушек вас тоже интересуют? И вы с помощью вашей философии магнетизма можете внедриться в нашу память и выудить всё необычное и про нас, и про них?

Я сказал – естественно.

Они опять нехорошо переглянулись, и Сатир спрашивает у Диониса:

– Этот пронафталиненный и шилом бритый Джеймс Бонд – кто он такой, чтобы ему писать?

– Он – Джеймс Бэмсик, – ответил Дионис. – У него серебряные лампасы.

– А что если этому генералу Джеймсу разок «бэмснуть» по философии магнетизма?

Они разговаривали между собой так, словно меня не было. Понимая, что они провоцируют на скандал, сказал им:

– Не хотите излагать мне – изложите господину полковнику.

Они взвились. Сатир:

– Так он ещё и угрожает?!

Дионис:

– Нет-нет, он интересуется философией самбо!

Мне ничего не оставалось – я подозвал трёх сотрудников, и началось. Три раритетных абажура из зелёного шёлка с кисточками из золотых нитей (первая половина двадцатого века) были надеты им на голову. Мой наряд из редчайшей по фактуре ткани (гордость российских кутюрье нового времени) в течение минуты был изорван, изничтожен и превращён в лохмотья. Ушибов и ссадин на мне и на сотрудниках столько, что не пересчитать. Впрочем, не это главное.

Главное – мы теперь знаем, кто может указать, где искать молодого человека, обладающего сверхэкстрасенсорными возможностями. Его надо выследить, устроить засаду и поймать. С прискорбием сообщаю, что после встречи с ним мои магнетические способности значительно уменьшились, а некоторые, связанные с изменчивостью форм моей внешности, необъяснимо возросли. Агрессивность окружающих ко мне тоже заметно возросла. Надо поймать этого экстрасенса и выдавить из него все секреты. Уверен, что он многое знает о сверхчувственном и о ещё большем догадывается.

А этих лузеров, Диониса и Сатира, не обладающих магнетизмом, я с благодарностью прощаю. Они вывели на след опасного преступника.

Психотерапевт Бэмсик (подпись) 28.02.05 г.

Часть третья

Глава 15

Нервное напряжение, от которого Кеша хотел избавиться, поехав домой, в Андреевку, увы, не уменьшилось, а, напротив, усилилось. И виною тому был он сам, его непонимание ситуации. Ему казалось, что, встретившись и поговорив с отцом об отрывочных, но всегда ярких впечатлениях детства, он придёт в себя. Если даже никакого разговора не получится – всё равно какое-нибудь неожиданное напоминание о сенсорных способностях подвигнет его к разгадке. Ну хотя бы ослабит внезапную тяжесть, с какою они давят на психику.

И вот он возвращается в Москву. Да, конечно, он разговаривал с отцом. Кеша вспомнил, как достал из кармана пальто апельсин (живое солнышко детства), перетянутый крест-накрест красной ниточкой, как изумлённо вскрикнул отец, а потом, обнявшись с ним и уронив голову на его плечо, зарыдал, неизвестно за что прося у него прощения. Тогда все подумали, что виною наливочка, как говорится, не рассчитал силы. Да Кеша и сам так подумал, удовлетворился общей мыслью. А когда взглянул в глаза отца – сам едва не вскрикнул. Потому что не опьянение в них увидел, а боль и надежду. И ещё – тоску, которая никаким образом не соотносилась с наливочкой, а напрямую касалась только Кеши да ещё его матери.

Ему припомнилась не столько болезнь её, сколько ласковость, с какою она угождала ему, позволяя извлекать из-под подушки непременно то, что подсказывало его воображение. Например, шоколадные конфеты «Ласточка» с нарисованными тёмно-синими ласточками на полупрозрачных фантиках, которые они вместе разворачивали, и мама шептала на ухо, что это синяя птица счастья. И ещё она говорила ему, что он Звёздный Ребёнок, их Звёздный Спас, но об этом не надо никому рассказывать. Иначе ангелы, которые принесли им свои подарки, могут обидеться и унести их куда-нибудь далеко-далеко.

Разговор с отцом произошёл на следующий день. Кеша лежал за занавеской в передней. В просвете занавесок ему хорошо было видно место (белый круг прямо под электрической лампочкой), на котором стоял отец. Непонятно по какой причине, но над лампочкой не было обычного стеклянного абажура, охваченного параллельными линиями колец, выполненными золотистой краской. Этот стеклянный абажур висел всегда, наверное, поэтому привиделся белый круг. И вдруг Кеша вспомнил – нет, не всегда. Но, кажется, ещё прежде этой мысли вспомнился загадочный старец с жезлом в руке, даже не старец, а его полная скрытой горечи речь.

«Вся наша беда в том, Иннокентий Иванович, что мы боимся своей победоносной силы. Всё тормозим, тормозим, ладно бы только себя, за детей взялись, а новый человек, человек индиго, и новое небо уже здесь, с нами, но мы не понимаем своего счастья».

Да, конечно, тогда абажура не было. Загадочный старец стоял прямо под электрической лампочкой, подобно отцу в просвете занавесок, наверное, поэтому старец и вспомнился с капюшоном на голове и жезлом в руке, которым коснулся его темени.

«А теперь ступай, отдохни, поспи».

И ещё вспомнилась строгость, даже сердитость старца.

«Возьмите эту вещицу. Положите в короб с досо́чками, она его».

Кеша невольно вздрогнул, но не потому, что слова старца прозвучали уж очень явственно, а потому, что, отодвинув занавеску, в пространство передней вошёл отец.

– Извини, сынок, ты не против?

Кеша поспешно подвинулся, уступая место, чтобы отец присел на кровать. И он присел. И сразу достал носовой платок. Промокнул бисеринки пота. А потом стал мять его, стараясь подавить волнение, которое с каждой секундой молчания лишь нарастало.

– Понимаешь, сынок, этот апельсин, перевязанный красной ниткой, – откуда он?

Кеша подтянул ноги, сел, опершись на спинку кровати.

– Я сам хотел спросить у тебя – откуда он?

Вспоминая подробности разговора, Кеша даже в электричке настолько сильно сопереживал отцу, что так же, как и он, достал носовой платок и, вытерев лоб, машинально мял его в руках, мял, позабыв о времени и пространстве.

– Сынок, ты, наверное, помнишь тот день, когда взглядом являл апельсины, а я их выкапывал из снега, собирал?

Кеша кивнул. Он помнил тот день – испуганного отца, его шапку-ушанку, полную ярко-оранжевых плодов.

– А тот загадочный старец в капюшоне, который пообещал, что если однажды скажу: всегда, буду, хочу, то затворы рухнут, – кто он? И, если они рухнут, тогда что?

Отец какое-то время молчал. Но не выказывал волнения, он словно бы пытался отстраниться от самого себя. И, кажется, ему это удалось. Во всяком случае, когда заговорил, голос его звучал настолько бесстрастно, что воспринимался уже как бы чужим, ему не принадлежащим.

– Он не сразу к нам пришёл. До самой осени мы скрывали твои способности. К тому же твоё место в иерархии индиго было занято Бэби Кисом, Бэмсиком.

Кеша внутренне вздрогнул – недоумение и растерянность отразились на его лице. Отец пояснил, что в их среде имена и фамилии наиболее одарённых детей кодируются: третья буква заменяется подобной по звучанию, а остальные буквы, как правило, уже читаются справа налево. Например: Кафман – Манкаф и так далее…

– К тому же твоя мать заболела.

В голосе послышалось напряжение, отец умолк. Когда заговорил, голос опять был холодным и отчуждённым.

– Твоя мать заболела, – повторил он. – Какое-то общее недомогание и упадок сил. Мы считали, что нам повезло, потому что теперь ты не ходил в садик и на людях не мог проявлять своих способностей. Мы надеялись, что ты позабудешь свой внезапный опыт и перестанешь своим воображением вторгаться в область материального. Тогда же я принёс досо́чки, чтобы твои игры с реальностью казались тебе продолжением снов. Мы надеялись…

Отец стал обрисовывать досо́чки, их форму, цвет, но Кеша остановил – он помнит.

– Эти досо́чки остались от моей мамы, твоей бабушки, Полины Георгиевны, которая тоже была одарённой, но благодаря досо́чкам не проявляла своих сверхспособностей и сумела остаться среди обычных людей. Она разгадывала сны и не хуже Ванги по кусочку сахара угадывала прошлое и предсказывала будущее. Перед смертью она сказала, что родишься ты. Если с детства проявишь способности, то они станут благом только в том случае, когда ты научишься открывшуюся тебе реальность воспринимать как сон. Ну вот мы и решили…. И я принёс досо́чки, но, видимо, бабушка ошиблась.

Отец, глубоко вздохнув, задумался. Кеша напомнил отцу:

– А что же этот старец в длинных одеждах, если вы скрывали обо мне, как он узнал?

– Ах да, – спохватившись, отозвался отец. – Тут виною не старец (мы называли и называем его Досточтимый Отец), а ты, сынок.

– Я? – удивился Кеша.

– Да, – подтвердил Иннокентий Иванович.

Голос его внезапно осел, и Кеша подумал, что отстранённость не так-то легко даётся отцу – она всего лишь способ, касаясь сокровенного, не соприкасаться с ним. И Кеша решил, что больше не будет задавать вопросов, потому что вопросы слишком уж ранят отца.

Между тем отец продолжал:

– Дело в том, сынок, что, играя с досо́чками, ты до того увлекался, что, выстраивая игрушечные дворцы, засыпал в них. Я переносил тебя на кровать, а просыпаясь, ты рассказывал маме о своих чудесных снах: горах, лесах и реках, о каких-то цветочных людях. Мы радовались твоим рассказам, потому что считали их воздушными замками из твоих снов. Наша радость подогревалась мыслью, что благодаря досо́чкам найден верный способ направить твоё воображение в область снов. Чтобы впоследствии ты думал о своих возможностях не более как об иллюзиях. Мы очень хотели, чтобы ты был обычным человеком, мы не хотели тебе тех страданий одиночества, что испытывали сами в общении с людьми. Это горько, очень горько сознавать, что мир не такой, каким мы его видим, что он был и всегда будет только таким, каким мы его чувствуем. Но сверхчувственное восприятие – удел немногих. Мы не в состоянии объяснить ни себе, ни кому бы то ни было – что, как, и почему? Мы это умеем, мы это чувствуем – и всё. Мы одиноки, мы песчинки, занесённые в этот мир из глубин времени.

Отец замолчал. От его отстранённости не осталось и следа. Кеша и сам чувствовал, как горит лицо, как громко бьётся сердце.

– Папа, – сказал Кеша. – Может, не надо, может, в другой раз?

– Нет-нет, отчего же? – возразил отец. Они оба знают, что время пришло.

Он помолчал. Кеша почувствовал, что отец теперь даёт время успокоиться ему.

– А ты знаешь, сынок, с этими досо́чками вышла такая чепуха, что мы с мамой едва не лишились чувств, и всё благодаря тебе.

Отец неожиданно засмеялся. В ответ и Кеше стало неудержимо весело. Может, потому, что отец опять вынул носовой платок и, не торопясь продолжить повествование, вытер выступившие слёзы. Он всегда так делал, когда собирался рассказать что-нибудь по-настоящему забавное.

– Приезжаю однажды из нашего алабушевского санатория, я там электриком работал. Мама твоя в слезах, нет Кеши, пропал! Вот только что был, она лежала, слышала, как играл досо́чками. Может, минутку-другую вздремнула, а очнулась – нет сына, исчез.

Мы туда, мы сюда! В подклеть, во двор – нет Кеши. Бежать на улицу – по дворам, по соседям? Разумом вроде бы охватываем – надо, а чувство не пускает. Чувство даже против того восстаёт, что мечемся туда-сюда.

Сели рядком на кровать, мать в расстройстве, мол, не мог он, то есть ты, Кеша, выйти из избы, дескать, неподъёмная дверь для твоих маленьких сил. Невидяще уставились в полусферу, выстроенную из досо́чек, а в голове у нас мысли одна хлеще другой – маленький-то маленький, а вдруг доступно ему открывать и закрывать запоры? Тогда не сидеть надо, а бежать по дворам, по соседям. Спасать ребёнка, как бы не упал в какой смертоносный колодец. В общем, изнутри подмывает – сил нет. Но и чувство охладилось и отвердело, как сталь. Норовлю подняться, а ноги не слушаются.

Допустим, что побежим, оповестим людей, но тогда хошь не хошь, а объяснять придётся, что ребёнок-то не простой, особенный, как говорится, с Звёздным Ключиком. Вот и выдашь его и навсегда лишишь детства, потому как для младенческого организма нет тяжести более неподъёмной, чем его необъяснённая особость. А вдруг он не где-нибудь, а рядом?

Словом, всякие мысли – калейдоскоп. Однако сидим, словно окаменели. И вдруг, прямо из воздуха, мелкими-мелкими точками, как бы из стягивающихся между собой песчинок или капелек, – ты, сынок, вырисовываешься посреди выстроенных тобою досо́чек. Всё плотней, плотней становишься. Будто кто-то невидимый наводит на резкость изображения и пододвигает тебя к нам всё ближе, ближе – стоп. Вот он ты весь – живой, здоровый.

Мы с матерью разом кинулись – Кешенька! А ты – рад-радёшенек, глаза светятся, вскочил, показываешь на сферу из досо́чек – сейчас там, у ручейка, ты вместе с девочкой посадил лесной цветочек.

– Какой цветочек? Ах, звёздный ты наш! – смеясь, воскликнула мама и давай кружить с тобой по горнице.

Отец опять весело засмеялся, переживая событие давних дней, и Кеша тоже обрадовался – он помнил тоненькую, как прутик, девочку и синюю-синюю луковицу цветка, которую вместе они высаживали. И хотя во власти воспоминаний отец всё ещё улыбался, но в улыбке уже была и грусть.

Какое-то время он молчал, собираясь с мыслями, а когда продолжил, в повествовании вновь зазвучали нотки отчуждённости.

– Наша радость очень быстро сменилась страхом, потому что твои исчезновения стали повторяться. Мы почувствовали, что каким-то образом твои сны материализуются, а скорей всего, ты уходишь в какое-то своё невидимое тело, для которого пространство снов так же реально, как наш настоящий мир. А вдруг ты заблудишься там и не вернёшься? Каждый день мы пребывали в страхе. Это было похоже на пытку, и мама пригласила досточтимого отца.

– Это того загадочного старца в длинных одеждах и с жезлом в руке? – поинтересовался Кеша, чтобы удостовериться.

– Да, того, – ответил Иннокентий Иванович.

– Он что, был соседом, рядом жил или как? – опять поинтересовался Кеша.

– Да нет, – качнув головой, сказал Иннокентий Иванович и опять, достав платочек, стал машинально мять его, собираясь с мыслями.

Он молчал довольно долго, не находя нужных слов. Да и откуда было взяться им, чтобы выразить мысли, которые прежде не выражались обычной речью, а проникали в его сознание путём намёков и полунамёков? Путём догадок, исходящих от собственного опыта и экстрасенсорных возможностей, и ещё невероятных мифов, укоренившихся в их эзотерической среде. Не будь Кеша аспирантом, исследующим паранормальные явления, и не откройся у него самого дар сверхчувственного восприятия, наверняка мало что понял бы он из объяснений отца. Сейчас же внешнее косноязычие не только не мешало, а, напротив, способствовало пониманию.

– Мы, нас не так много, живём ячейками. Старшинство никто никому не передаёт – старший сам знает, что – старший. Он входит в контакт с другими ячейками, а в своей на сокровенные темы не беседует. Наоборот, подчёркивает свои и чужие успехи в обыкновенности. Такой-то написал письмо сыну или получил письмо от сына. Сам делится новостями из писем. Хотя каждый из ячейки знает, что ни он, ни такой-то не нуждаются в письмах. Зачем писать письма родственникам, если умеешь читать их мысли на расстоянии? Когда кому-нибудь из нашей ячейки становилось невмоготу от одиночества, старший вдруг приводил какого-нибудь человека и просил взять его на квартиру. По способностям, которые они демонстрировали, мы считали, что они из других ячеек. Но, как оказалось, не все.

Отец рассказал, что в детстве был у них такой квартирант. И тоже старец, и тоже в длинных одеждах. Отец поведал, что существует поверье, будто этот старец может перемещаться в тонкое тело и там пребывать, чтобы мы уже совсем не иссякли. Ему ведомы временны́е плоскости прошлого и будущего, именно там он надевает видимое тело и в дни великих скорбей является к нам, обходит семьи экстрасенсов. Во всех мирах он молится о нас. Он наш Молельщик. Он настолько полно знает о наших делах и желаниях, что иной раз кажется – он их если не порождение, то воплощение. Вполне реальный мысленный образ, составленный из наших чувств, который накапливался, накапливался в тонком мире и, наконец, состоялся. Состоялся как отдельное энергетическое биополе, как чистый мысленный образ нашего Спасителя.

Вполне возможно, подумал Иннокентий, на чувства отзывается разум, а здесь создалась его критическая масса, и чистый разум, воплощённый в образе, стал вызывать в нас необходимые для жизни чувства. Так сказать – обратная связь.

И тогда он спросил:

– А этот Молельщик является нам всегда в одном облике или меняет свою внешность?

– Досточтимый Отец появляется как умудрённый жизнью старец.

– Это его обычный устойчивый образ, образ контента его биополя?

– Не знаю. Но, очевидно, облик его видоизменяется в соответствии с нашей способностью видеть. Мы сами корректируем его облик. Поэтому, наверное, большинство людей его не видят.

Отец на какое-то время умолк, как бы ещё раз обдумывая сказанное, потом продолжил.

– Как-то в одной семье индиго, как раз после смерти кормильца, появился этот загадочный старец с жезлом в руке. Овдовевшая женщина откинула штору (у окна стояла), и, словно в росчерке голубовато-звёздной материи, прямо из стены вышел этот загадочный старец. Её дочь-первоклашка удивилась, спрашивает у матери, кто этот дедушка? А он-то и отвечает: «Я тот, кого призывают, да так, что уже нет тела, а одно живое сердце, одна живая рана. Когда тебе, доченька, станет уж очень одиноко, позови: дедушка Досточтимый Отец! Тут-то я и появлюсь, тут-то и помогу. Я – это только твоё желание, приготовленное к исполнению».

Девочка обеспокоилась: «Появишься? А вдруг не появишься, ты уже такой старенький?»

И дедушка объяснил ей, что если он не появится – пришлёт ей колечко с синим камешком. Его принесут какие-нибудь люди, или она его сама найдёт, наденет на пальчик, повернёт туда-сюда, а наутро её желание-то и исполнится.

Кешу словно током подбросило. Вскочил с кровати, сам не свой, – где короб с досо́чками?

Не то чтобы он перепугал отца, но всё же смутил его. Отец попросил успокоиться – короб с досо́чками, по всей видимости, в чулане. И действительно, короб оказался в чулане, на верстаке, так что Кеше не составило никакого труда открыть его и вытряхнуть содержимое. Сталкиваясь между собою, досо́чки отзывались таким медленно-тягучим и как бы остывающим звоном, что казалось, самое время вокруг замедляется.