Текст книги "Звёздный Спас"

Глава 42

Богдан Бонифатьевич проснулся с каким-то реальным ощущением, что он вот только что был на свадьбе аспиранта Инютина. У него как бы с похмелья кружилась голова, и он позволил себе с утра испытанное средство – стопку коньяка. Стопка не принесла облегчения. Он был взволнован – вот только что выслушал от матери массу упрёков и причитаний. Лучше бы уж отчитала его.

Оказывается, по её представлениям, он в течение ночи куда-то отлучался, не соизволив предупредить её. А когда вернулся, почему-то молчком прошёл мимо комнаты и даже не стукнул ей в дверь, чтобы она не переживала.

Может, он решил ввести в доме новые порядки, тогда тем более должен предупреждать. Какая бы она ни была, но она – мать.

Богдан Бонифатьевич, желая прекратить вздорность обвинений и, главное, стараясь успокоить её, сказал, что не предупредил из-за обычной своей рассеянности. Но лучше бы он ничего не говорил, потому что вызвал у матери ответную жалость и сочувствие. Именно жалость и сочувствие больше всего и расстроили.

Никуда Богдан Бонифатьевич не отлучался, прилёг в своём кабинете и уснул, причём дверь всю ночь оставалась приоткрытой. И он вдруг понял, что причина материнских обид не в избытке холестерина, с которым она ведёт постоянную борьбу, а в слабеющей памяти, за которой стоит уже не холестерин, а безжалостная человеческая старость. И ему стало грустно, он расстроился. А потому пошёл не на кафедру, а в лабораторию – там, среди молодёжи и опытов, он быстро придёт в себя.

Обстановка в лаборатории действительно не располагала к грусти и тем более рефлексиям. Постоянное жужжание электромагнитов. Мигание разноцветных лампочек и светодиодов, возвещающих о температуре, влажности и давлении в приборах и внешней среде. Мелодичные звуковые сигналы – всё это как бы разговаривало между собою, исподволь втягивало в своё общение посвящённых.

Богдан Бонифатьевич машинально снял пальто, ему показалось, что Властелин колец включён. Очевидно, после вчерашнего коллоквиума позабыли нажать на красную кнопку. Правда, в последнее время этот «хитрец» приспособился подменять гамму цветов всех светодиодов и начал нахально вмешиваться в процесс отключения. И опять первой, кто обратил внимание, была Мавра Седнина. Хороший экспериментатор из неё получится. Да что там получится – получился.

Вешая пальто, Богдан Бонифатьевич увидел генеральский мундир с погонами генерал-лейтенанта. Полковник просил дать «понюхать» его Властелину колец, то есть просканировать прибором, проникающим в тонкое пространство биополей. С какой целью – не сказал. Но это и не важно, потому что в данном случае любое сканирование интересно. Они составляют в некотором роде таблицу Менделеева, дающую представление о сканируемых предметах, так сказать, с точки зрения Властелина колец. Тут, как говорится, любое лыко в строку.

Богдан Бонифатьевич взял мундир и, не снимая с плечиков, повесил в зоне рефлекторного зеркала. Он решил, что раз Властелин колец включён – сам произведёт сканирование. Однако отвлёк телефонный звонок, беспокоилась тётя Мавры Седниной. Оказывается, с вечера племянница зашла в свою комнату. А поутру, она заглянула к ней – её нет, а постель разобрана. Такого ещё не бывало, чтобы Мавра, уходя, не заправляла постель.

Как мог Богдан Бонифатьевич успокоил тётю – молодёжь, возможно, Мавра зашла к подругам и у них заночевала или поехала домой, в Великий Новгород. Во всяком случае, как только она появится в лаборатории, он попросит её позвонить тёте.

Только что положил трубку, опять звонок, и опять те же беспокойства, но уже мамы Зиновия Родионова – сын куда-то пропал. Тут уже Богдан Бонифатьевич не упустил возможности, козырнул осведомлённостью. Мол, вот только что звонила тётя Мавры Седниной, и у неё та же проблема – племянница исчезла. А насколько известно ему, Богдану Бонифатьевичу, и Мавра, и Зиновий неравнодушны друг к другу. И, кстати, никогда не скрывали этого.

Осведомлённость научного руководителя как-то не так задела материнские чувства. В трубке подозрительно звонко дзинькнуло, будто стакан упал на кафельный пол.

– А мне известно, что они неделю назад поссорились.

– А вчера ночью помирились, – весело ответствовал Богдан Бонифатьевич и посоветовал матери созвониться с тётей Мавры Седниной и во всех аспектах обсудить эту тему.

Но, очевидно, его совет не был воспринят должным образом, в трубке возникли короткие гудки. Впрочем, они нисколько не обидели Богдана Бонифатьевича, а, наоборот, подняли настроение, и он тут же позабыл о звонках.

Он подошёл к Властелину колец, который продолжал подготовительный обсчёт заданной программы, и невольно подумал – умная машина. Умная-то умная, а вот сейчас Богдан Бонифатьевич кликнет по столбику бегущих цифр, и электронный импульс, заряженный его волевым усилием, отбросит подготовку и сразу приступит к сканированию.

Подойдя к клавиатуре, выставленной на приборе, он уже и руку занёс, вновь зазвонил телефон. И опять та же проблема с другим аспирантом – нигде нет, исчез, а с вечера вместе с родной женой укладывался. И смех, и грех, но когда то же самое произошло и с третьим, и с четвёртым, и с пятым аспирантом, то есть практически со всеми его экстрасенсами, Богдан Бонифатьевич обессиленно сел за трёхэтажный стол, как раз с зеркальной полочкой Властелина колец, и обхватил голову руками.

Он вспомнил недавний разговор с матерью и поразился своей твердолобости. Теперь его не удивляло исчезновение аспирантов, он точно знал, что они задержались на свадьбе аспиранта Инютина. Только где эта свадьба? Разумеется, в кафе «Сталкер», но в каком конкретно дне? Надо позвонить полковнику Акиндину. Именно ему, его не было на свадьбе.

Богдан Бонифатьевич с трудом достал мобильник, но набрать номер не смог, не попадал на нужные кнопки. Дрожали не только руки – всё тело как бы вибрировало. И тогда он решил набрать номер через компьютер Властелина колец.

– Господин полковник, на связи профессор Бреус.

– Да! Полковник Акиндин внимательно слушает.

Голос полковника был твёрдым и чётким, словно он стоял рядом.

Твёрдость начальника СОИС МГУ подействовала на профессора успокаивающе (руки перестали дрожать), но чёткость несколько смутила. Он почти машинально спросил:

– Вы где?

– В будущем. На очередном совещании оборотня. Прямо у двери в актовый зал. Зал федеральной СОИС, – по-военному конкретно отрапортовал полковник.

В каком будущем?! – мысленно вскинулся профессор. И почувствовал мелкую дрожь, но не в руках – вибрировали внутренности. Вибрировали где-то в животе. Он взглянул на окошки датчиков Властелина колец – всё в порядке, прибор не показывает, что полковник в биопольном пространстве.

– Слушайте, Агапий Агафонович, – с усилием подавляя внутреннюю дрожь, сказал профессор. – Все эти сущности в биопольном пространстве – это остаточное электричество. Слышите – остаточное!

– Не волнуйтесь, Богдан Бонифатьевич, я всё уже знаю-с, – твёрдо ответил полковник и, явно обращаясь уже не к профессору, а, очевидно, к сидящим в актовом зале, зычно крикнул. – Председателю комитета СОИС срочно на выход – ждём-с!

Строгий голос приказа не допускал кривотолков, а проскользнувшие металлические нотки содержали в себе не только и даже не столько угрозу – они придавливали кровавой расправой. Расправой неминуемой и быстрой, как просверк адмиральского кортика. Особенно это холодное, как бы покрытое изморозью «ждём-с»! Ползучее и сипяще слившееся с треском Властелина колец.

Богдан Бонифатьевич поднял голову и обомлел. Из сомкнутого кольца, в котором во время экспериментов доводилось не раз видеть туманные завихрения, может быть биополей (теперь он не был уверен), выползал огненно светящий шар. Он искрил и, потрескивая, разрастался. Он разрастался толчками, словно кто-то невидимый надувал его изнутри. Плазма! – ошалело констатировал профессор. – Если так, то кирдык приборам! О себе он не успел подумать.

Богдан Бонифатьевич очнулся дома в постели. Не помня себя, он жалостливо:

– Мама, мама!

– Что, Богдан?

Мать называла его имя по-украински, с ударением на первый слог. Она держала коньячную бутылку, как гранату.

– Опять прошмыгнул и сразу в постель, – уличила она его и красноречиво показала бутылку: – Опростал.

Тяжело прихрамывая, направилась к двери, оставив на тележке полную стопку коньяка и с детства любимую шоколадную конфету «Ласточка». В дверях остановилась.

– Телефон разрывался – все твои пропавшие аспиранты нашлись, не хуже тебя обнаружились в своих постелях. – Постояла. Вспомнила. – Ректор звонил и этот… кажется, министр по науке. Просили не отчаиваться, твои лаборатории временно опечатали секретчики. Агитировали маленько отдохнуть, сходить в отпуск, съездить в Чечню или Ингушетию, а нет – в Дагестан, на Каспий, там сейчас хорошо.

Мать призналась, что наябедничала на него – три года в отпуске не был, никакой личной жизни. Она заковыляла по коридору, не замечая, что думает вслух.

– И чем только эти военные занимаются, наплодили терроризма под самым носом, а простой человек надеется на них. Надеется, мучается и страдает.

– Боже мой, боже мой! – растроенно прошептал Богдан Бонифатьевич и, неопслушными пальцами развернув конфету, как-то очень ловко, лёжа на боку, опрокинул в себя полную стопку коньяка.

Вместо эпилога

Агапий Агафонович прикорнул в шезлонге на открытой террасе. Весеннее солнце заметно пригревало, и он уснул, выронив папку с бумагами. Люси осторожно, чтобы не разбудить мужа, собрала листки и аккуратно вложила в папку. Она точно знала, что эти исписанные листки никакие не мемуары – донесения. И зачем только Агапушка обманывает её?

Нет-нет, она не заглядывала в исписанные листки. Приученная к бдительности, она, наверное, даже под пистолетом не стала бы их читать. Больно надо! Бдительность и ещё раз бдительность, неустанно повторяла она вслед за мужем, и с годами эта формула жизни вошла в плоть и кровь.

В том, что это непременно донесения, пуще всего её убеждало чувство жены. Чувство жены ответственного работника и, конечно, какое-никакое, а знание – в такой серьёзной конторе, как у Агапушки, донесения всегда писались, пишутся и всегда будут писаться только от руки.

В гостиной у камина зазвонил телефон. Какая огромная дача, прямо настоящий дворец, счастливо подумала Люси и побежала к телефону. Она не могла привыкнуть, что её Агапий генерал-лейтенант в отставке.

Телефонный звонок нарушил дрёму Агапия Агафоновича. Он тоже не мог привыкнуть к государственной генеральской даче. Неужто он попал в номенклатуру? Возможно, временно, перед поездкой за «бугор»? Пусть хоть Люси маленько придёт в себя.

Он прислушался к телефонному разговору. Люси болтала, но тщательно подбирала слова – генеральша. Когда коснулась его, сказала с отчётливой гордостью – Герой отдыхает. Что это за правило она взяла – Герой пишет, Герой читает, Герой смотрит в небо? Агапий Агафонович подумал, что надо бы ей подсказать – быть скромнее. Но тут же и отбросил эту мысль. Со временем лишнее само отпадёт и отсеется, как шелуха, – пусть маленько отойдёт. Он ведь и сам никак не привыкнет к происходящему.

Примерно неделю назад, а именно пятого мая, привезли Агапия Агафоновича из тюрьмы. (Не будем уточнять из какой.) И поселили на генеральской даче. Люси обрадовалась не столько даче, сколько его появлению. Она чувствовала, что он окружён какими-то враждебными силами, а ей говорили, что он в командировке. Говорили, что инспектирует какие-то очень важные казённые объекты.

Ни дать ни взять ровно полтора месяца «инспектировал», подумал Агапий Агафонович и невольно погрузился в свежие, ещё не отболевшие воспоминания.

Вначале его, как простого гражданского, поместили в камеру для подследственных – три человека на койкоместо. Он даже не предполагал, что есть такие камеры: параша и кормушка рядом, вонь, духота, сырость. И они, красавцы (сказать заключённые язык не поворачивается), полуголые, потные сидят, как сельди в бочке.

Он по наивности посчитал, что угодил в эту плотно заселённую камеру как особо отличившийся, – ничуть не бывало. Пять объектов сменил (очевидно, заметали следы за ним), всюду одно и то же. Российские тюрьмы тем и знамениты, что даже самого отпетого негодяя заставляют помыслить о бренности жизни. Настраивают на философский лад, приобщают к великой мудрости: уймись человек, усмири гордыню, помни: как бы ни было плохо, а всё может стать ещё хуже. Диалектика!

За полтора месяца так называемых инспекций Агапий Агафонович вкусил диалектики по полной программе. Поначалу настроение было ни к чёрту, думал, если выберется живым, встретится с омбудсменом. Но потом передумал.

Слово-то какое нехорошее, не русскими придумано, без внутреннего понимания сути. Ты этому омбудсмену доверишься, а он пойдёт и даже не за понюх табаку, а за так иностранцам продаст.

Передумал Агапий Агафонович встречаться с омбудсменом. К тому же где-то на третий день повеселее стало, даже азарт появился. Например, вертухаи приносят тебе тяжёлый гнилой «арбуз» – надорвались от тяжести. А ты в ответ, как ни в чём не бывало, им свою «тыкву» выкатываешь – нате, кушайте на здоровье!

Уже в своей родной Лефортовке что придумали: ни с того ни с сего обнаружили у него дизентерию. Никакой дизентерии, конечно, не было, но как докажешь?! Они же нарочно такое придумывают, чтобы из равновесия вывести, чтобы ты рвал и метал.

Ну, раз дизентерия, надо подследственных спасать. Выгребли его из общей камеры – и в изолятор, к сумасшедшим.

Один весёлый попался, всё норовил показать в натуре, как он мраморную столешницу разбил на голове у начальника смены. А другой – чёрный, как цыган, – Павлом Глобой прикинулся. Предрекал неизбежный финансовый кризис, планетарное правительство, выбранное из левых, и, естественно, Третью мировую войну как очаг всемирного освобождения человечества. Для затравки всегда начинал с момента, как у него спинной мозг вытягивали. Разбудит среди ночи, а Весёлый уже тут как тут, как живой муляж участвует, иллюстрирует процесс. Надо признаться, что вытягивание спинного мозга – зрелище не для слабонервных.

Тогда-то Агапий Агафонович впервые свою «тыкву» выкатил. Разбудил сокамерников среди ночи и давай рассказывать про надвигающийся и неотвратимый космический удар астероида. Про оборотня Бэмсика. А на третью ночь, когда рассказал, как вместе с милыми энергетическими созданиями за таковых принял своих сотрудников Наумова и Кимкурякина, принародно стащил с трибуны и повязал ремнями самого председателя комитета СОИС, тут уж у сумасшедших полностью крыши снесло.

Весельчак в подражание Агапию Агафоновичу, словно и он присутствовал при экзекуции, стал прыгать по кровати и кричать благим матом: ты Змей Горыныч, ты змей-с, а не Председатель! Потом горестно всхлипнул и, закрывшись локтем, под кровать юркнул.

А прогнозист-астролог, истребитель спинного мозга, вообще с катушек слетел. Стал биться головой о железную дверь – всю тюрьму среди ночи на ноги поставил.

Агапия Агафоновича, точно буйного, срочно отсадили от тихих. В камеру-одиночку определили. Наконец-то дошло, что он постепенно, но всех их своими «тыквами» низложит. Вот уж где отдохнул от души. Потом, конечно, подсаживали всяких. Как же без этого в родной комитетской тюрьме? Да только это была артель «Напрасный труд». Он уже вкусил «арбузов» и стал к тому времени настолько матёрым диалектиком, что с обзорных вышек даже на изолированной прогулке следили исключительно за ним.

Как-то подсаживают к нему весьма вёрткого и любознательного хлопчика лет под сорок. И всё у него не вопросы, а вопросики. Агапий Агафонович попросил хлопчика, чтобы он, когда спрашивает, непременно смотрел ему в переносицу, мол, тогда вполне возможно, что он и ответит на все вопросики. Хлопчик остроумный попался – а как быть, если Агапий Агафонович будут лежать на спине? Буду лежать на спине – нагнись и смотри. Нагинается он, а полковник, не будь дурак, двумя руками схватил его за шею и что было мочи давай душить. Хлопчик аж посинел, бедняга, трепещет, как рыбка в садке, а ни крикнуть, ни пикнуть не может.

Спихнул его на пол, как барахло, а когда очухался, сказал ему: заруби на носу, вопросик, полковник Акиндин видел нечто. К вечеру хлопчика след простыл. Отстали.

Они-то отстали, но он до того проникся этим нечто, родная Люси спрашивает: что такое он совершил, что три страны разом (США, Франция и Япония) представили его к своим государственным наградам? Так он и ей, родной жене, сказал – совершил нечто-с. Совсем уже заматерел как диалектик. А что он мог сказать – Гарвардские изобретатели постарались?!

Агапий Агафонович подумал, что пора браться за мемуары. И взялся бы, но вместо мемуаров опять и опять получаются донесения: от Акиндина – Акиндину. Видимо, не созрел ещё. Теперь, когда Председателя комитета СОИС перевели на другую работу, якобы более ответственную (какую – он не знает), поговаривают, что его, Агапия Агафоновича, отзовут с заслуженного отдыха.

Хотя конкретной необходимости нет. Астероид на поверку оказался самовзрывающейся кометой, которая почему-то сама по себе взорвалась на сотни самовзрывающихся мини-комет, так что для Земли Фантомас не представляет опасности.

С точки зрения современной науки произошёл необъяснимый космический фейерверк. А вот с точки зрения Агапия Агафоновича, этот космический фейерверк напрямую связан с исчезновением Бэмсика. Только кто его будет слушать? Он на заслуженном отдыхе.

Что касается Наумова и Кимкурякина – уволились из СОИС, подались в предприниматели. Но об этом он знал, ещё находясь в одиночке. Все информаторы, естественно, законсервировались.

Экзотерическое общество Спаса при андреевской церкви распалось, новый патриарх (образованнейший архипастырь) отменил, перевёл отца Василия настоятелем в какую-то другую церковь, но с тем же великим именем Спаса.

Относительно профессора Бреуса Люси узнала: вернулся из отпуска свеженьким, подтянутым – отдыхал в Крыму у родственников. Из Америки ему пришло приглашение в Гарвард. Но он отказался. Слава богу, ещё не перевелись в России прозорливые люди, предложили возглавить недавно организованную кафедру рационального природопользования с новым, почти мистическим взглядом на Землю как на живую уникальную особь. Всех своих аспирантов профессор забрал к себе.

ЛИПЯ пока опечатана, может быть, ждут его, Агапия Агафоновича? Хорошо бы. Если отзовут с заслуженного отдыха, то он уж точно поверит Гарвардским изобретателям, что Земля всегда реагирует на его вектор жизни, причём реагирует в его пользу.

Пригревшись на солнышке, Агапий Агафонович отложил папку и, наслаждаясь майским деньком, совершенно бездумно устремил свой взор вверх, в космические дали индиго.

В гостиной вновь зазвонил телефон. Люси взяла трубку и сразу повеселела: с чем-то соглашалась, что-то мягко отвергала, потом долго слушала и вдруг произнесла с гордостью:

– Герой смотрит в небо.

Агапия Агафоновича отозвали с заслуженного отдыха ровно через пять лет, день в день, пятого мая.

Мировой финансовый кризис путал карты, требовалось Планетарное Правительство, решили начать со стран «двадцатки».

Как ни странно, но вернул на работу генерала Акиндина бывший председатель комитета СОИС. Судя по кратким сообщениям электронных СМИ, он и на новой работе набрал небывалую силу. Из-за «бугра» на него посматривали с опаской, но и с надеждой. Он поручил генералу лично контролировать работу ЛИПЯ при кафедре рационального природопользования. Все прежние аспиранты профессора Бреуса, теперь члена-корреспондента РАН, стали кандидатами наук. Не было только Три-И, Иннокентия Иннокентьевича Инютина, но к генералу уже поступили сведения (не в пример прежнему, быстро и чётко работает СОИС).

Ныне по осени видели Инютина с семьёй в черниговской церкви Рождества Пресвятой Богородицы. (Заготавливали целебные травы и коренья в районе Горного Хутора.) Он и она – достойная пара, молодые, синеглазые, в голубовато-золотистых плащах с капюшонами. Но особенно обращал на себя внимание мальчик лет четырёх – развит не по годам. Рассказывал тамошнему настоятелю отцу Александру о беседе Иисуса Христа, когда Он ещё был подростком, с местными, иерусалимскими пастырями. Рассказывал так убедительно и хорошо, словно сам присутствовал при этой беседе.

В обиходе мальчика называли то ли Ваня, то ли Гриша, но в паспорта родителей он вписан как Адам.

Копии паспортов Иннокентия Иннокентьевича Инютина и его жены Фивы Феодосьевны Инютиной, урождённой Флоренской, лежали на генеральском столе Агапия Агафоновича Акиндина.