Текст книги "Звёздный Спас"

Полковник хмыкнул – какая-то чуждая его пониманию философия. Но тут словно кто-то толкнул в бок: изменить Живое Время в свою пользу – это то же самое, что непременно стать генерал-лейтенантом. Он опять хмыкнул – логично, весьма логично.

«Чёрный квадрат» погас, словно его выключили, и исчез, рассеялся в каких-то туманных серебристых струйках. Зато к Агапию Агафоновичу вернулась утраченная было жажда деятельности.

Глава 32

Итак, генерал-лейтенант, сомнения в сторону, пора действовать.

План действий созрел мгновенно. Он созрел ещё во время беседы с Бэмсиком, когда полковник впервые увидел знакомую щербинку на его левом верхнем зубе. То есть плана тогда ещё не было, но возникло подозрение, требующее разъяснений. Почему щербинка у Председателя комитета СОИС и у смотрителя клуба «Сталкер» одна и та же? Не две схожие, как близняшки, а именно одна и та же со всеми, так сказать, вытекающими отсюда последствиями.

А последствия вытекали не ординарные – трудно предсказуемые. Если Бэмсик владеет искусством оборотня – это одно. А если Председатель – совсем, совсем другое. Кроме того, какая цель, если это Председатель в образе смотрителя клуба «Сталкер»? Может, он ведёт серьёзную игру, и Агапий Агафонович своим неаккуратным вмешательством может навредить общему делу. А чтобы не навредить, надо точно знать – кто есть кто? Как выражались на его прежней работе – ху из ху? Но и Бэмсик в образе председателя комитета СОИС – тоже не подарок. Может такое натворить, что мало не покажется. В общем, план действий созрел мгновенно и, как любая военная импровизация, был гениален лишь только потому, что содержал элементы самосохранения.

Надо немедленно вызвать на собеседование Инютина – да-да, Инютина! Только он расставит все точки над «i» – да-да, только он! И прежде всего потому, что уже встречался с Бэмсиком и победил его. А все эти американцы и японцы со своими инновациями никуда не денутся, подождут.

Агапий Агафонович ещё раз отодвинул ящик стола – решил запомнить содержание криптограммы наизусть, до каждой точки и запятой. И неожиданно заинтересовался бумагами, на которых лежала криптограмма.

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО ПРОЕКТ ИНДИГО

Досье по делу изобретений

Гарвардских изобретателей:

Дяди Сэма, штабс-капитана Рыбникова

и примкнувшего к ним

русского генерал-лейтенанта

Агапия Агафоновича Акиндина

Агапий Агафонович мягко положил бумаги перед собой и, опершись локтями о столешницу, закрыл лицо руками. Никаких мыслей не было – Торричеллиева пустота, вакуум. Поймав себя на этой понятной мысли, он встал из-за стола и подошёл к шифоньеру – там висел его парадный мундир.

Агапий Агафонович некоторое время постоял возле шифоньера, ждал, может быть, явится какая-нибудь новая мысль. Нет, мыслей не было – вакуум. Ваку-ум. Ум-ваку. О, это уже что-то, подумал Агапий Агафонович. Ум непременно потребуется, но какой – простой, обычный ум, которого ему не занимать или ум-ваку? Да, в этом-то вся загвоздка.

Он резко открыл дверцу шифоньера. На плечиках, чуть-чуть качнувшись, висел его, Агапия Агафоновича, мундир с погонами генерал-лейтенанта. Поганец, как быстро работает, уже новые погоны пришил, глупо восхитился полковник. И неожиданно для себя вначале засмеялся, а потом кисло сморщился. Он представил себя в мундире генерала на каком-то особо значимом собрании их службы с участием первых лиц страны.

Господи, если ты есть, помоги! Агапий Агафонович едва не зарыдал от противоречивости чувств, вдруг ударивших в голову.

– Ну-ну, полковник, не хмелеть, – вслух приказал себе Агапий Агафонович и уже мысленно подытожил: от такого хмеля никакой ум не спасёт. А похмелье будет несладким – жутким будет похмелье.

Прежде чем закрыл шифоньер, всё-таки не отказал себе в удовольствии – потрогал генеральские звёздочки. И невольно отметил: ишь ты, как проникновенно темнеют на золоте погон. Надеть бы! Эх, где наша не пропадала, однова живём, – вскинулись чувства пенной брагой, и Агапий Агафонович вновь едва не зарыдал в избытке чувств.

Хмелеешь, господин полковник! Генеральские погоны из рук поганца Бэмсика?! Даже родная Люси тебя не поймёт, – мысленно воспротивясь, вскричал Агапий Агафонович и резко закрыл шифоньер.

Он сел за стол и принялся изучать бумаги. Ему хотелось начать со своего донесения. Мелькнула мысль: однако без ума-ваку не обойтись, если оно подобно тому, какое он написал после посещения ресторана «Ермак». Настроенный самокритично, Агапий Агафонович отбросил эту мысль как второстепенную. И тут же наткнулся на своё донесение от 10.03.05 г.

Начальнику СОИС МГУ

полковнику Акиндину А.А.

от начальника СОИС МГУ

полковника Акиндина А.А.

Чёрт знает что! Проклятая работа. А некоторые считают, что они в СОИС чужими руками жар загребают. Ну так идите сюда, позагребайте, а он, полковник Акиндин, со стороны посмотрит, как они от своего же звания генерал-лейтенанта нервно вздрагивать будут. Проклятая работа. Это всё козни поганца Бэмсика. Присовокупил, подлец!

Нет, своё донесение он читать не будет. Про себя он и так всё знает.

Полковник отодвинул бумаги, достал папку «Досье по делу ЛИПЯ…». И нисколько не удивился, что и здесь было подшито его донесение.

Уже размножил. Быстро работает, сволочь, опять невольно восхитился полковник. И поторопил себя: читай про гарвардских изобретателей. Быть может, здесь каждая минута дорога. И поменьше ваку-ума, а побольше ума простого, житейского, апеллировал Агапий Агафонович к самому себе, но въевшееся в плоть и кровь чувство бдительности и здесь сработало.

Вполне возможно, что в этих донесениях скрыта весьма опасная охмуряющая «деза», а он клюнет. Ещё с похожестью обличий Председателя комитета и Бэмсика не разобрался, а ему уже что-то новое приготовлено. Так и утянет, сволочь, туда, где Макар телят не пас. Ведь перебор информации – это как перебор в игре в карты. Слетит крыша, тут уже никакой ум не поможет. Проклятая работа, пищишь, а лезешь – хоть похоронят с почестями.

Агапия Агафоновича осенило: он прочтёт – и, если во всём почувствует сплошной ваку-ум, то есть ум-ваку, отбросит прочитанное. Вызовет Инютина – что бы там ни было, а в личной схватке индиго Инютин победил индиго Бэмсика.

Донесение первое

От Гарвардского изобретателя Дяди Сэма

начальнику СОИС МГУ

полковнику Акиндину А.А.

Довожу до Вашего сведения, что в основе нашего (совместного со штабс-капитаном Рыбниковым) изобретения «телелинзы» – открытие великого изобретателя, постигшего суть «свободной энергии», Джона Уоррела Кили. Наше изобретение принадлежит всему человечеству, но его родиной (мы должны привыкнуть, что у подлинных открытий и изобретений, как и у человека, есть родина) являются США и СССР, а теперь Россия (как правопреемница). Наши телелинзы (моя и штабс-капитана Рыбникова) имеют различные параметры проникновения не потому, что они разные (они идентичны, коэффициент восприятия среды у них, у той и другой телелинзы, равен нулю), а потому, что спусковым механизмом, приводящим телелинзу в действие, является собственная психическая энергия изобретателя.

Что касается стран, то они, как и люди, имеют свою пассионарность, свою единицу психического воздействия на окружающую среду. Страна маленькая, а глянешь в будущее – там она совсем другая. Больше, круче. И наоборот. Всё это приходилось учитывать в работе с механизмами телелинзы. Кстати, мои путешествия по СССР (конфиденциальные отчёты) не только легли в основу изобретения, но и прочитывались первыми лицами США.

Без ложной скромности скажу, что я первый научно отобразил в диаграммах крах СССР. Правда, сам я не понимал глобальности своего открытия. Но нашлись люди, которые поняли. Моим открытием воспользовался президент США Рональд Рейган и его администрация. Разумеется, я был не против. Но потом напопридумали всякой ерунды – империя зла и так далее. На самом деле энергетика СССР всегда отличалась своей положительностью. Другое дело, что после 1974 года психическая энергия Москвы (столицы СССР) стала утекать на окраины (в столицы социалистических республик). Москва до того ослабла, ткни пальцем – рухнет.

У нас к тому времени уже были опытные образцы телелинз. Мы со штабс-капитаном Рыбниковым составили карты, в которых учитывалась пассионарность США и СССР. Сравнение показало, что только к 1993 году стало намечаться некоторое пассионарное преимущество США. Повторяю – некоторое. Мы установили, что пассионарность и наличие психической энергии находятся между собою в прямой и неразрывной зависимости.

Мы указали, что с 2003 года начнётся весьма сильный отток психической энергии из Америки на Ближний Восток и в столицы Западной Европы. К 2014 году пассионарность США настолько снизится, что уравняется с пассионарностью России. С 2025 года в России начнётся колоссальный подъём, пассионарность возрастёт настолько, что по уровню превзойдёт её в СССР шестидесятых годов. К 2050 году Россия станет для жизни самой привлекательной страной в мире. Люди будут сильны, красивы и жизнерадостны. Америка введёт специальные льготы для привлечения россиян, и американцы наперебой будут ехать в Россию за стабильностью.

После демонстрации наших выкладок и ажиотажа вокруг нас карты и диаграммы, а также научные разработки, отражающие пассионарную тенденцию США и новой России, у нас изъяли. Распространили в профессорских кругах слух, что мы едва ли не мошенники, работающие на Россию. Вывели из лаборатории НАСА, но в Гарварде предоставили очень хорошую лабораторию, так сказать, по последнему слову техники. Однако слух о нашей научной несостоятельности постоянно муссировался и муссируется, мол, всё, что мы ни делаем, никакого отношения к науке не имеет. Впрочем, такие же обвинения постоянно преследуют и вашего выдающегося новатора профессора Бреуса. Не будь астероида, и сейчас бы, наверное, продолжали издеваться над ним и над ЛИПЯ.

Между тем, повторяю, все мои ранние изыскания по СССР были использованы президентом Рональдом Рейганом. Это не упрёк – нет. Это констатация факта – Платон мне друг, но истина дороже. Политики всех стран используют открытия выдающихся учёных в своих не всегда благовидных целях. А самих учёных если не гнобят, то держат под замком, иногда в золотых клетках.

В СССР имя конструктора Сергея Королёва вообще было под запретом. Шведская академия обратилась к генсеку КПСС Никите Хрущёву – раскройте его имя, мы без всяких бумажек, подтверждающих его открытия в области ракетостроения, дадим ему Нобелевскую премию. Не раскрыл. Ботинком постучал по трибуне ООН, мол, мы вас, всех капиталистов, к ногтю, как гнид. А его сын теперь в Америке работает, в своей родной стране места не нашлось. Так и хочется сказать банальное – в чём дело, граждане россияне?

А меня наши вообще законопатили. Придумали псевдоним – Дядя Сэм. Я уже и не помню своего настоящего имени. А как получилось с псевдонимом? Пригласили в ЦРУ, Центральное разведывательное управление, а я пацан пацаном – зелёный. И говорят: денег тебе дадим – сколько захочешь.

Я тогда уже как экстрасенс описал им внешнее и внутреннее устройство ядерного комплекса подземного полигона в городе Семипалатинске (Казахстан).

Советуют никому не говорить, что у них был. Мы тебе новое имя дадим – выбирай из трёх: Негр, Папуас и Дядя Сэм. Неудобно было, я им робко так возражаю – можно, буду Парижанином? Нет, нельзя, Парижанин у нас уже есть. Походишь Дядей Сэмом, подрастёшь, а потом уже станешь Парижем Французским. У них там такая градация – Папуас Гвинейский, Негр Зимбабвийский, Париж Французский. Потом я уже сам не стал менять – привык. Главное, ЦРУ никогда не урезало наш бюджет, а с появлением астероида мы в некотором смысле стали университетом в университете. Нас опять переподчинили НАСА и поставили перед лабораторией стержневую задачу – спасение лица Соединённых Штатов Америки в предстоящих кризисах и катаклизмах.

Гарвардский изобретатель Дядя Сэм (подпись)

1 мая (год неизвестен)

Чёрт знает что! Какие-то намёки, полунамёки. Этот Дядя Сэм ну просто внаглую претендует на лавры разрушителя СССР. Уже и Рональд Рейган ему нипочём, не удержался от комментария Агапий Агафонович. Что у них там, больше нечем гордиться? А этот Дядя Сэм, очевидно, больше всех вякал, раз его законопатили. Политические ревнивцы – самые страшные люди, в соперничестве просто до маразма доходят. И главное, что Дядя Сэм туда же, а ещё называется гарвардским изобретателем. Единственное, что приятно удивило и, естественно, насторожило, – стиль донесения. Местами такое чувство охватывало, будто рукой Дяди Сэма водил он, Агапий Агафонович. Однако так сразу не поймёшь, что и подумать!

Донесение второе

От Гарвардского изобретателя-самоучки

штабс-капитана Рыбникова

начальнику СОИС МГУ

полковнику Акиндину А.А.

Довожу до Вашего сведения, что моя вначале жила в Японии в Хакодате. Приносила свежую рыбу безмужним соседкам. Они моя доверяли, а моя смотрела – где деньги лежат? Однажды моя караулил и забрал все деньги. Ой, как жалко за них было – плакала горючей слезою. Хотел отдавать – потом, потом. Села на корабль в Хакодате-порт и поехала за радостями в Америка.

Вначале деньги есть – города высматривала. А потом моя высмотрели, давали пистолет, тир – стреляй мишень. Моя стреляла: десять – десять. Самурай! Моя возили: учись, солдат, учись, сержант, учись, офицер.

Учись вождение – автомобиль. Учись вождение – автобус. Учись вождение – вертолёт. Учись парашют – прыжки. И всегда воюй: нож, меч, пистолет, карабин, винтовка, «калаш», граната, взрывчатка, мина. И моя всегда: десять – десять. Четыре года – всё. Отдыхай, жди, придём.

Приходят – здравствуйте, штабс-капитан Рыбников. Смотрю туда, смотрю сюда, а они – запомни, твоя штабс-капитан Рыбников. Приводят к Дяде Сэму – штабс-капитан Рыбников будет Дядю Сэма охранять, оберегать, а Дядя Сэм будет учить штабс-капитана Рыбникова для своей полезности и пронырливости.

Моя – глаз-алмаз, точность: десять – десять. Теперь Дядя Сэм – голова, штабс-капитан Рыбников – руки. Библиотека конгресса, вся литература к изобретению – нам. Моя ещё четыре года учись – для личной телелинзы.

Одиннадцатое сентября как отрыжка от генерала Пиночета – трагедия! Которые моя высматривали опять приходят – бери телелинзу, выдвигаемся, Афганистан. Будем бен Ладена уловлять и заканчивать.

Дядя Сэм взъерепенился и железным конём на дыбы встал – япона мать, талант, самородок, не для одного ЦРУ, для всего прогрессивного человечества! Однако моя делать нечего – выдвинулся. Афганистан. Бен Ладена след простыл, нету. Дом пустой – в горах пещер нагнетал терроризм.

Взяли Омара, заместителя – зрелый, закоренелый людоед. В вагоне Омар моя телелинзой, личным моя изделием номер один, трём сотрудникам ЦРУ кирдык сделал. Уконтрапупил изделие до смерти.

Опять делать нечего – ремонт, походы за будущим, за прошлогодним.

А Дядя Сэм продолжает стоять на дыбах – и ни с места. Если голова, япона мать у бен Ладена – один миллион, то у телелинзы – один миллиард! Если голова у бен Ладена – двадцать пять миллионов, то у телелинзы она – двадцать пять миллиардов! И так стоял он на дыбах в ЦРУ, пока учёные не увидели астероид Фантос-Масс. Пока расчёт не сделали, что точно об Землю ударится. Тогда уже надо спасать лицо Америки по-другому – телелинзы нужней. Меня выпроводили на старую задачу – охраняй Дядю Сэма и наблюдай по сторонам. О наблюдениях по сторонам моя напишет на другом донесении. А скорее всего, моя и Дядя Сэм уже писать нечего – из марта в май шагает наш спаситель – русский генерал-лейтенант, однофамилец.

Гарвардский изобретатель-самоучка штабс-капитан Рыбников (подпись)

1 мая (год неизвестен)

Ну, у этого «япона мать» стиль уже совсем дурика. Может, прикинулся? Всё может быть. Хотя, кто знает, вполне возможно, будь Агапий Агафонович на его месте, прирождённым японцем, тоже писал бы сейчас свои донесения, как дурик. Главное тут не это. Главное тут: моя и Дядя Сэм уже писать нечего – из марта в май шагает наш спаситель – русский генерал-лейтенант, однофамилец. Этим однофамилец как припечатал, сволочь. И в стол подсунул, мол, улика не улика, разбирайся, полковник Акиндин, подключай, так сказать, по полной программе свой ум-ваку. Ничего не скажешь, в своём деле подтасовщика – профессионал. Крутой профессионал, досадуя, оценил действия Бэмсика Агапий Агафонович. Он ни минуты не сомневался, что именно Бэмсик сфабриковал донесения.

Почему, для чего, зачем? Попробуй, разберись! Вот оно, главное, перед ним, а ухватиться не за что. Особенно умные люди всегда под дуриков работают, потому что дурики у них лучше всего получаются. Тут прямо-таки какая-то закономерность, философский закон борьбы и единства противоположностей.

В общем, здесь и ум, и ум-ваку бессильны – может крышу сорвать. А потому донесения надо сжечь и переключиться на встречу с Инютиным, чтобы на корню пресечь козни Бэмсика.

Глава 33

Пока Агапий Агафонович выстраивал в уме все возможные варианты последствий осуществления своего мгновенно созревшего плана, Богдан Бонифатьевич решал проблему форсирования опытов. Знакомство с донесениями Бэмсика и врачей из клуба «Медиум» настолько его возбудили, что он летал как на крыльях, «ковал железо, пока горячо».

Дело в том, что, получив разрешение на использование дублирующей лаборатории, он ознакомился с её оснащением. Идентичность приборов оказалась стопроцентной. Единственное отличие – каждый прибор включался и отключался автоматически, в зависимости от работы приборов в ЛИПЯ, то есть его лаборатории. Более ничего отличительного в дублирующей лаборатории Богдан Бонифатьевич не нашёл. Дублирующая – она и есть дублирующая, аспиранты легко приспособят её для проведения дополнительных опытов.

Пожалуй, надо подать заявку на проведение учёного совета под председательством проректора по научной части. Хватит сидеть «в подполье», сейчас даже излишний ажиотаж не помешает.

Уходя, Богдан Бонифатьевич бросил взгляд на главный монитор, фиксирующий увеличение психического напряжения в приборе Властелин колец. (В процессе опытов в нём всегда возникало пространство абсолютной пустоты.) В последнее время он частенько преподносил сюрпризы. После опытов рядом с ним появлялись мелкие предметы: пуговицы, скрепки, ластик, которых прежде возле Властелина колец не наблюдалось. Мавра Седнина высказала предположение, будто Властелин колец создаёт своеобразное магнитное поле, которое притягивает эти незаметно затерявшиеся незначительные предметы. Она якобы узнала среди них свои недавно затерявшиеся шпильки и булавку. Впрочем, её предположение никто не проверял.

Вот и сейчас Богдан Бонифатьевич увидел на зеркальной полочке Властелина небольшой (размером со спичечный коробок) диск, обёрнутый в целлофановый пакетик. И пакетик, и диск были настолько прозрачными, что казались воздушными.

Богдан Бонифатьевич взял диск, он подумал, что это программа настройки какого-нибудь прибора. (После чрезвычайного происшествия многие приборы в лаборатории были полностью заменены более усовершенствованными.) Впрочем, подумал вскользь, отвлечённо. Повертел диск – он потом посмотрит. Машинально положил в карманчик жилета и позабыл о нём.

После разговора с полковником он был полон энтузиазма, чувствовал, что цель его научных изысканий, а может быть, и цель жизни, близка к завершению. Надо не откладывая собрать всех аспирантов и убедить их, что сейчас требуется лишь ещё одно усилие —

 
И тайну тайн сознанием уловите,
И миг, как доктор Фауст, остановите.
 

Этот семинар должен быть не только как бы научным совещанием единомышленников, но и своеобразной непринуждённой беседой – пиршеством мысли, празднеством интеллекта. Они все должны подготовиться к учёному совету.

Богдан Бонифатьевич, расхаживая по кабинету, остановился. Он представил седых гривастых львов, своих коллег, на учёном совете. Председательствующего проректора по научной части и его поджарого друга с выбритыми щеками, министра образования и науки. Их наигранную степенность, их скептические ухмылки, а потом, когда подопытная обезьянка исчезла из наглухо закрытой клетки, их ошарашенность и испуганные возгласы – не может быть, это фокусы, не имеющие ничего общего с академической наукой!

– Хе-хе, – вслух засмеялся Богдан Бонифатьевич и мысленно одёрнул себя.

Ещё ничего не решено, он ещё только приступает, как сказал бы господин полковник, к нанесению главного удара. А вишь ты, размечтался, заходил, заходил, словно научные изыскания уже завершены.

Нет-нет, они не завершены, но, если ему удастся правильно организовать работу ЛИПЯ, они могут быть завершены максимум к концу года, а может, и раньше. Подобно тому, как, снедаемый любопытством, он в кабинете полковника выскочил из-за стола, чтобы узнать о фактах, подтверждающих перемещение субъектов во времени и пространстве, так и сейчас, у себя в кабинете, он кинулся за письменный стол. Ему не терпелось собрать всех своих аспирантов, по сути учеников-единомышленников, и предупредить их о возможной демонстрации опытов на учёном совете. Поделиться с ними охватившей его энергией духа, придать изысканиям второе дыхание, то есть былую заинтересованность.

Прежде всего Богдан Бонифатьевич позвонил в лабораторию. Дежурила Седнина. Он попросил сообщить заведующей зообазой, что на сегодня и на последующие дни эксперименты с животными в их лаборатории отменяются. Потом, дополнительно, он сам представит заявку – когда и какие особи понадобятся.

Второе – самое главное – необходимо предупредить всех аспирантов, что в двенадцать, как раз после ланча, в его кабинете, на кафедре парапсихологии, всем им надо собраться – обсудить результаты опытов, да и сами опыты, которые придётся продолжать в новых условиях.

Сотрудникам СОИС: старшему лейтенанту Наумову и лейтенанту Кимкурякину (по их желанию) тоже не возбраняется побывать на семинаре. Хотя они – не наша компетенция.

Все аспиранты (они же экстрасенсы) были заинтригованы предстоящим семинаром. Особенно интриговал пункт – продолжение опытов в новых условиях. Что за новые условия? Хотелось узнать каждому.

Между тем, обдумывая, как преподнести аспирантам «новые условия» (теперь их права распространяются и на дублирующую лабораторию), Богдан Бонифатьевич задумчиво прохаживался по кабинету.

Что ни говорите, а молодёжь, если её вовремя зажечь, может на одном энтузиазме горы свернуть.

По привычке сунув пальцы в карманчики жилета, Богдан Бонифатьевич наткнулся на диск, о котором в суете неотложных дел позабыл. Полагая, что времени достаточно, вставил его в компьютер, подключённый к проектору, и нажал на кнопку «воспроизводство». (В общем-то, Богдан Бонифатьевич ничего не ждал, кроме иллюстраций какой-нибудь Интернет-программы.) Каково же было удивление, когда на экране стали появляться картины событий, некогда произошедшие в лаборатории. Они сменялись в хронологической последовательности, и перед глазами как бы разворачивались и исчезали не только непосредственные эпизоды опытов, но и обычные страницы жизни аспирантов, следящих за показаниями приборов и спорящих между собою.

Богдан Бонифатьевич, усевшись за свой письменный стол, настолько увлёкся просмотром сменяющихся картин, что не заметил момента, когда аспиранты, разобрав стулья, расселись сзади.

Он пришёл в себя, когда «кино» закончилось. А на застывшем последнем кадре, как бы забытом на экране, предстал учёный совет под председательством проректора по научной части и его неожиданных друзей. Нет-нет, не министра науки и подобных ему, просиживающих штаны в президиумах, а сотрудников СОИС: старлея Наумова в звании капитана и лейтенанта Кимкурякина в звании старшего лейтенанта. Они сидели в центре стола как самые главные учёные. И капитан строго показывал (со среднего пальца свисал грязноватый бинт) на генерала, кстати, очень похожего на полковника Акиндина, которого под руки, как пьяного дебошира, выводили из актового зала два странных типа. Один тощий и длинный, как гусак, – из-под тёмно-синего плаща выглядывали штаны в красную полоску. Другой – маленький, в полплеча генералу, похожий на японца.

Почувствовав, что аспиранты не менее его ошеломлены увиденным, Богдан Бонифатьевич неторопливо встал из-за стола. Сцепил руки и, водрузив их на животике, в полном молчании прошёлся на фоне застывшего на экране изображения. Прошёлся туда и обратно. Весь его вид, спокойно-уравновешенный, напомнил о былом научном руководителе, руководителе умном, проницательном, ни от кого не зависящем, о котором, с появлением службы СОИС, аспиранты не без горечи стали забывать. А теперь вспомнили и, затаив дыхание, наблюдали, боясь разочароваться.

Богдан Бонифатьевич открыл папку приказов и прочёл вслух решение начальника СОИС МГУ полковника Акиндина А.А. о передаче дублирующей лаборатории в распоряжение кафедры парапсихологии.

– Нам надо увеличить количество и поднять качество проводимых опытов, – сказал профессор.

Сказал по инерции. Фраза была заготовлена для семинара, на котором не планировалось просматривание диска, неизвестно откуда взявшегося на зеркальной полочке Властелина колец. Но просмотр состоялся и, как это ни удивительно, помог Богдану Бонифатьевичу начать задуманный семинар.

– Мавра Ксенофонтовна, меня абсолютно не интересует, где сейчас находятся Иннокентий Инютин и Зиновий Родионов.

В ответ чей-то невнятный шёпот прошелестел:

– Они готовятся к свадьбе.

Богдан Бонифатьевич выдвинул ящик стола, достал журнал посещений аспирантов, отыскал нужные фамилии.

– Да, меня не интересует, где они. Но я настоятельно прошу вас как старосту ЛИПЯ отметить в данном журнале их отсутствие и завтра пригласить ко мне на собеседование.

И опять вмешался нереальный шелестящий шёпот, возникающий и исчезающий как бы сам по себе от внезапного уплотнения и рассеивания воздуха.

– Некоторые дни нашего будущего оказываются в прошлом, минуя настоящее.

Завлаб слегка тряхнул головой, как бы освобождаясь от преследующего шёпота, и не спеша положил журнал перед Седниной. Потом, не обращаясь ни к кому, сообщил, что в их исследованиях наступил долгожданный перелом. А именно, они провели столько опытов по выявлению сверхчувственного воздействия, что количество наконец-то стало переходить в качество. Сегодня ими накоплено столько необъяснимых фактов с точки зрения традиционной науки, что, кажется, настало время остановиться. Обдумать полученные результаты и выстроить работу так, чтобы всякий опыт повторялся в новой дублирующей лаборатории другим составом испытателей. То есть не дублировался, как было прежде, а проводился бы заново в полнейшей изоляции от предыдущего опыта.

– Сегодня, сейчас – произошло нечто! – объявил он.

Экран вдруг очистился. Богдан Бонифатьевич, взглянув на него, резко остановился, как бы застигнутый внезапной мыслью. Постоял, обдумывая случившееся. Машинально сунул большие пальцы в нагрудные карманчики жилета, отчего круглый животик весьма отчётливо выпятился вперёд. И, утвердившись в застигнутой мысли окончательно, изрёк:

– Именно – нечто! И я опасаюсь, как бы мы не выпустили джинна из бутылки или, того хуже, не открыли ящик Пандоры. Впрочем…

Богдан Бонифатьевич, сделав паузу, прошествовал взад-вперёд с такой важностью, что все как-то враз почувствовали – это нечто никого не минет.

– Впрочем, в ящике Пандоры, как вы знаете, из всех зол осталась одна надежда, а она ох как нам нужна!

Он поведал в некотором роде сагу, но не о надежде, а о прозрачном диске, с содержанием которого они все сейчас познакомились. Он нашёл его на зеркальной полочке Властелина колец. И как выяснилось, никто из аспирантов никогда прежде ничего не знал о нём. Во время выяснений было высказано предположение:

– Может быть, Инютин или Родионов что-то знают о диске?

И тут весьма эксцентрично вмешалась в разговор Мавра Седнина, мол, ничего они не знают – тут другое. Она поинтересовалась у Богдана Бонифатьевича, где диск. И когда он ответил, что диск остался в главном компьютере, тёмное лицо Мавры буквально озарилось от ликования.

– Вот сейчас мы и узнаем – кто ворует у нас мелкие предметы: скрепки, булавки, шпильки, ластик?

Но при чём здесь это? – удивились коллеги.

– При том, что Властелин колец создаёт своеобразное магнитное поле, а главный компьютер обсчитывает параметры решения задачи.

– То есть вы хотите сказать, что диска, с содержанием которого мы сейчас ознакомились, в главном компьютере уже нет?

– Да, именно это я хочу сказать.

Мавра Седнина решительно подошла к компьютеру и не менее решительно нажала кнопку «выброс диска». В ответ на мониторе зажглись две надписи: «диск отсутствует», «вставьте диск».

– Вот, пожалуйста! – радостно сообщила Мавра. – Компьютеру была поставлена задача отобразить контент. И он отобразил, показав нам «кино». А сохранение диска в его задачу не входило, и Властелин упрятал диск. Превратил его в неизвестное нам энергетическое поле, которое «сбежало» отсюда или было «утянуто», может быть, даже со скоростью света в какое-то своё море фотонов или электронов – для нас теперь это не имеет никакого значения.

– Да, но как-то надо вернуть диск, – сказал Богдан Бонифатьевич.

И в кабинете сразу же воцарилась та напряжённая творческая тишина, ради которой, по сути, и сносились все насмешки и оскорбления.

– Возможно, в нём разгадка нашего бытия. И весь наблюдаемый нами мир: звёзды, планеты и мы сами – это только чудесная запись на своеобразном диске?!

Внезапный звонок телефона раздался в тишине подобно взрыву. Звонил Агапий Агафонович Акиндин, требовал немедленной встречи с профессором.

Богдан Бонифатьевич извинился перед аспирантами и перенёс семинар на завтра, вполне уверенный, что завтра соберутся все, включая Инютина и Родионова.