Текст книги "Звёздный Спас"

Услышав о своей «обычной роли», Инютин как будто обрадовался. Сбросил на рундук заметно обветшавшее пальто и – к приборам (отключил их от клетки своей подопытной обезьяны). И тут я подумал, что Седнина и Родионов обязательно помирятся и примут участие в предстоящем опыте. Да, отчётливо помню, что так подумалось.

И точно, они помирились и, не теряя времени, приступили к совместному опыту, в котором Инютин исполнял роль «катализатора». Кстати, никто из присутствующих не заинтересовался, почему он отсутствовал все эти дни. А между тем, как мне кажется, непрезентабельность его вида должна была бы заинтересовать – что случилось? Но, увы, никто не заинтересовался. Все приняли его отсутствие и его появление как должное, как само собой разумеющееся.

Впрочем, именно здесь меня кольнуло, что я предвижу события – они развиваются в точности с моим предвидением.

Тогда я сел на своё место и, опершись на руку, закрыл глаза ладонью. Сколько я так сидел, не могу сказать, потому что передо мной как бы заново открылась дверь, и в лабораторию вошёл взъерошенно-отрешённый Инютин.

Схватились в ссоре Родионов и Седнина, которая весьма энергично хотела покинуть лабораторию и покинула бы, не останови её заведующий. Он ещё убеждал её, мотивируя предстоящей серьёзностью опыта, а перед глазами уже стоял Инютин, отключающий от приборов клетку своей контрольной обезьяны.

И тогда, как внезапная вспышка света, явилась мысль: понаблюдать за видением, разворачивающимся в моём мозгу, в котором даже самого себя я созерцал как бы со стороны.

Вот Родионов и Седнина надели шлемы. Вот завлаб проверил сцепку проводов, накинутых на соединительное кольцо. Суетливо посторонился, уступил место подключения Инютину. Тот мигнул жёлтым светом готовности, и все замерли. На главном мониторе высветилось полупрозрачное кольцо, медленно заполняющееся как бы расплавленным золотом. Вот всё ближе и ближе концы соединения. Невольно напрягся – сейчас сомкнутся и вспыхнет кольцо, но не золотого, а уже зелёного цвета. Внутри которого, как говорят аспиранты, возникает пространство абсолютной пустоты.

И оно вспыхнуло, да так ярко, что невольно вскрикнул.

– Что с вами? – опасливо поинтересовался завлаб Бреус.

Открыв глаза, я словно переместился во времени, в котором действительность отставала от видения, а точнее, остановилась, замерла как раз за секунду до опыта. Самым удивительным было, что именно мой вскрик заставил всех замереть.

– Ничего, – сказал я, вставая. – Всё нормально.

– Тогда приготовиться, – сказал заведующий.

Инютин мигнул жёлтым светом готовности, и на главном мониторе высветилось полупрозрачное кольцо, заполняющееся как бы расплавленным золотом. То есть реальность была настолько совпадающей, что, казалось, я опять наблюдаю видение.

В общем, опыт прошёл один в один идентично с видением. И только в момент вспышки, зелёной и яркой, как молния, теперь вскрикнул не я один, а все находящиеся в лаборатории. Да и было от чего вскрикнуть: объединенная экстрасенсорика Родионова и Седниной была настолько мощной, что, несмотря на целую сеть предохранителей, многие приборы вновь сгорели. А в пространстве абсолютной пустоты таяло серебристое завихрение, которое поначалу я принял за крутящийся прозрачный диск. Подопытные животные, закреплённые за Родионовым и Седниной, не только исчезли из опломбированных клеток, но и отсутствовали в течение девяти секунд (по хронометру главного сервера).

Всё это время, по просьбе аспиранта Инютина (теперь на редкость хладнокровного и находчивого), мы стояли не шевелясь. Побаивались неаккуратными действиями нанести вред обезьянам, очертания которых через указанное выше время появились поначалу смазанными от вибрации, а главное, как раз у ног Инютина. Так что предосторожность оказалась весьма кстати.

Никаких оценок более давать не в состоянии, сразу после опыта разболелась голова. Лишь к понедельнику пришёл в себя.

Лейтенант Кимкурякин М.О. (подпись) 28.02.05 г.

Начальнику СОИС МГУ

полковнику Акиндину А.А.

от старшего лейтенанта

Наумова Н.М.

Озадаченный встречей с аспирантом Родионовым возле дублирующей лаборатории, я проследил за ним. Он прямым ходом направился в лабораторию Бреуса Б.Б. Мне это показалось странным, хотя я знал, что суббота объявлена рабочей в счёт понедельника (7 марта). Позвонив лейтенанту Кимкурякину, узнал, что никаких опытов на субботу не планировалось. Тогда по собственной инициативе я вошёл в лабораторию. Кроме Родионова там находились Инютин и Седнина. Якобы обсуждали поразительные результаты прошедшего накануне опыта. (Не знаю, вполне возможно.)

Родионов моему появлению обрадовался, неискренне, конечно, мол, какими судьбами, сколько лет, сколько зим! Словно мы и не встречались только что. Я подыграл ему, дескать, ищу вчерашний, а может, и завтрашний день. Он в ответ ещё сильнее расцвёл – не печалуйтесь, кому-кому, а лично вам мы в этом деле завсегда готовы помочь. С весёлым ехидством переглянулся с Седниной и спросил у Инютина: что, маэстро, поможем? Инютин пожал плечами и как-то очень официально заметил:

– Ты здесь главный, а я только катализатор.

Эти слова я хорошо запомнил. Но не придал им значения. А между тем Родионов уже включил магнитор и отдаёт указания Инютину, прямо-таки командир космического корабля. Мне интересно стало, каким образом он пойдёт на попятную, говорю:

– Всеми фибрами души хочу очутиться в завтрашнем дне, и желательно в ресторане «Ермак». И чтобы отдельный кабинет, и водочка, и клюквенный сок, и закуска – жареная осетрина. В общем, всё по высшему классу и за ваш счёт.

Тут Родионов несколько смутился, мол, на завтра у него другие планы, в них посещение ресторана не предусмотрено.

Седнина рассмеялась, сказала, что счёт можно оплатить заранее, а самому не появляться. И спросила, какое событие хочу отметить и с кем? Ведь в такие дорогие рестораны одному ходить не принято, нужен повод, и весьма серьёзный. Например, присвоение очередного звания вам или вашему сослуживцу Кимкурякину, который на радостях и в подпитии вдруг возжелает вас щёлкнуть по носу.

– Это почему же? – удивился я.

– Ну как же – в подпитии, на радостях.

– В таком случае уж пусть лучше мне присвоят очередное звание – я его щёлкну.

Седнина вступилась за Кимкурякина, мол, новоиспечённому капитану щёлкать по носу младшего по званию неприлично, в некотором смысле – дедовщина. Вот если бы господин капитан на радостях получения звания возжелали щёлкнуть по носу господина полковника, то тогда другое дело, тогда это было бы прикольно.

Видит бог, господин полковник, что всё, что она говорила, я воспринимал не более чем шутку. Да, я позволил ей склонить себя на предосудительное действие. И понарошку, конечно, согласился как бы щёлкнуть вас по носу, в честь присвоения очередного звания, с которым вы меня как бы поздравили, подняв тост.

Скажу откровенно, я это сделал, чтобы досадить аспиранту Родионову. Он считает Седнину своей девушкой и во время беседы так назойливо крутился возле нас, прислушивался к разговору, что у меня возникло желание именно его щёлкнуть по носу. И я бы щёлкнул, но тут Инютин прямо на глазах раздвоился на заросшего мужичка и наголо стриженную бабёнку, они-то и начали обратный отсчёт.

Я опешил – несанкционированный опыт? Хочу вмешаться и не могу. Седнина, будто малого ребёнка, подвела меня к столу, где обычно находится испытуемое животное, закреплённое за Родионовым, и приказала что было сил упереться в торец.

В следующую секунду всё вокруг затряслось, завибрировало, набирая ускорение. Хорошо помню, что стрелка на часах девятисекундного циферблата главного сервера как бы замерла. Распространение энергетического импульса биополей информаторов приобрело такое скоростное вращение на электромагниторе, что радиус превратился в светящийся круг, а искорка в центре – в непрерывный сияющий сгусток, волнообразно и равномерно изливающийся на все триста шестьдесят градусов. Степень вибрации была такой, что мои руки стали как бы растворяться, исчезать в серебристой газообразной дымке. На какое-то мгновение я почувствовал воздушную сдерживающую упругость и увидел, что вцепился в торец длинного деревянного стола.

Меня окликнули – официант в красной косоворотке. Подносит запотевший граненый стакан «Царской водки».

Я осушил его. Потом мне подвинули стул. В кабинет один за другим стали заходить другие официанты в косоворотках. Расставляли на столе графины: с водочкой, квасом, клюквенным морсом. Запечённую осетрину водрузили. Понанесли огурчиков, грибочков, салатов всяких – в общем, приготовили стол на загляденье.

Каким-то образом Кимкурякин появился. Поздравил. И тут же посетовал, что сам он застрял в лейтенантах. Ещё по стаканчику «Царской» осушили с ним. И тут вы, господин полковник, пришли, подняли синенький стаканчик из венецианского стекла и поздравили меня с присвоением очередного звания.

Больше ничего не помню – провал. Лишь в самом конце ужина, когда опять появился официант в красной косоворотке и объявил, что счёт и чаевые загодя оплачены аспирантом МГУ Зиновием Родионовым, в памяти как молния сверкнуло: эту оплату загодя предложила Седнина. И сразу явилась мысль: на следующий день надо заново посетить ресторан, чтобы удостовериться – «завтра» действительно было настоящим или с помощью аспирантов-парапсихологов благополучно померещилось.

Ст. лейтенант Наумов Н.М. (подпись) 10.03.05 г.

Начальнику СОИС МГУ

полковнику Акиндину А.А.

от лейтенанта

Кимкурякина М.О.

Господин полковник, довожу до Вашего сведения, что 5 марта я ни в какие рестораны не ходил и целый день был дома, в общежитии. Где-то в обед по мобильнику позвонил старший лейтенант Наумов. Интересовался, запланированы ли какие-нибудь опыты в лаборатории Бреуса. Я сказал, что нет, не запланированы. Больше в тот день я Наумова не видел и по телефону с ним не разговаривал, и никуда из общежития не отлучался.

У нас проходит шахматный турнир, я играю на второй доске, поэтому изрядно устал и рано лёг спать. Это могут подтвердить сотрудники клуба «Медиум», проживающие в комнате напротив, они тоже участвуют в турнире: Дионис – четвёртая доска и Сатир – двенадцатая.

Я уже сообщал Вам, что в лаборатории Бреуса (во время опыта) ощутил в себе некоторую способность предвосхищать будущее, то есть наблюдать его в сознании, загодя – ещё его нет, а я уже знаю, что будет, случится буквально сейчас, через несколько секунд. Это я к тому, что на телефонный звонок старшего лейтенанта Наумова я среагировал подобным образом. То есть отключил мобильник, прилёг, закрыл глаза (некоторые шахматные этюды я разбираю вслепую). Представил шахматную доску с фигурами. И вдруг всё замутилось, вместо короля – старший лейтенант Наумов, а вместо пешки – официант в красной косоворотке со стаканчиком водки на подносе. (Стаканчик синенький, с узорами, из венецианского стекла.) Я уж и так и сяк пытался уничтожить навязчивую картинку – не получилось. Пришлось встать, расставить фигуры и за доской разобрать этюд.

А ночью снился ужасный сон (правда, урывками). Если бы не стаканчик из венецианского стекла, поутру обнаруженный в кармане моего пиджака, и не психиатр, назначенный Вами, господин полковник, ни за что бы не упомянул о сне.

Впрочем, о стаканчике и о походе в ресторан «Ермак» шестого марта Вы, господин полковник, сами всё знаете.

Лейтенант Кимкурякин М.О. (подпись) 10.03.05 г.

Начальнику СОИС МГУ

полковнику Акиндину А.А.

от начальника СОИС МГУ

полковника Акиндина А.А.

Лейтенант Кимкурякин прав: без психиатра трудно писать подобное донесение, но, однако, к делу.

В субботу, 5 марта, после обеда, я вошёл в свой кабинет и по устоявшейся традиции расположился в кресле напротив телевизора. Жена принесла пятничные «толстушки», она знает, что некоторые новости по телевизору я дополняю информацией из газет. Кроме того, это её единственная безотказная уловка заставить меня отдохнуть.

В общем, за телевизором я вздремнул, и мне приснился сон. И так же, как и лейтенанту Кимкурякину, отрывочный. Причём отрывочность весьма странная. Когда я просыпался, то оказывался не в своём кабинете, а в кабинете ресторана «Ермак» со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но по порядку.

Телефонный звонок. На экране монитора собственной персоной Председатель комитета СОИС. Я вскакиваю – сна как не бывало. А он – полноте, Агапий Агафонович, садитесь и простите, что в субботний вечер ворвался в ваш кабинет, как говорится, не постучав. Сообщил о приезде американцев и японцев (привезли какие-то телелинзы, благодаря которым можно заглядывать в прошлое и будущее). Сказал, что очень уж они интересуются изысканиями лаборатории Бреуса, похвалил за неразглашение и бдительность. Поздравил меня с присвоением звания генерал-лейтенанта и пообещал, что погоны вручит сам Верховный. Пожелал доброго здоровья, успехов, счастья и исчез с монитора, будто его и не было. Он исчез, а я под впечатлением подхожу к зеркалу платяного шкафа – здравствуйте, генерал-лейтенант Акиндин!

Опять звонок. Кто-то клерк из штаба. Сообщает, что Наумову Назару Матвеевичу присвоено очередное звание капитана. Соответствующие документы будут доставлены в понедельник. Я говорю, что за спешка, в понедельник и поговорили бы. Он смутился, а потом признался, что хотел потрафить мне, вдруг в воскресный день господин генерал-лейтенант возжелают выехать в ресторан, чтобы отметить неординарное событие, а тут и у подчинённого радость, пусть бы подчинённый и побеспокоился. Штабная услужливость ныне у всех «притча во языцех», но чтобы до такой степени?!

Иронизирую:

– Тогда и лейтенанту Кимкурякину надо бы немедленно присвоить очередное звание – мы втроём осуществим вылазку.

– Господин генерал-лейтенант, не извольте беспокоиться, в течение недели по вашему представлению произведём лейтенанта Кимкурякина сразу в капитаны. Дальше не смею – чин майора удостоверяется подписью Председателя комитета.

– А сами-то вы кто? В каком звании?

– Штабс-капитан Рыбников.

– Хорошо, готовьте за моей подписью представления на моих сотрудников и в них включите себя, господин майор.

Штабс-капитан поблагодарил и после некоторой паузы испросил разрешения включить в представление обоснование о том, что он вместе с моими сотрудниками произвёл загляд в будущее, в результате которого выяснилось, что японская телелинза на порядок лучше американской. Я согласился при условии, что обе линзы будут дополнительно проверены в лаборатории Бреуса Б.Б.

Только что положил трубку и устроился в кресле – опять звонок. Ну, думаю, кто бы ни звонил – вскакивать не буду. Генерал-лейтенанту – негоже.

– Господин полковник, с вами говорит генерал-лейтенант.

По привычке вскакиваю, запутался в пледе (меня неукоснительно им снабжает жена, чтобы не остужались ноги). В общем, чуть было не упал, невольно взглянул на зеркало шкафа и обомлел: я – не я?! Стою в полный рост, в генеральской форме, разговариваю по телефону. О чём – не понял, потрясение сказалось. Однако взял себя в руки.

– Господин генерал-лейтенант, полковник Акиндин слушает, чего изволите?

– Наконец-то!.. Немедленно выезжайте в ресторан «Ермак», старший лейтенант Наумов уже отмечает присвоение очередного звания и готов осчастливить вас щелчком по носу. Имейте в виду, у него под бинтами на среднем правом пальце надет металлический напёрсток.

Разговор с генералом показался настолько странным, что я осмелился испросить уточнений – с кем имею честь беседовать, место службы, должность? В ответ он рассвирепел.

– Раскрой глаза пошире, ты кого видишь в зеркале, тупица? Совсем заработался, сам себя не узнаёшь. Ну ничего, скоро вместо парапсихологов будут работать с твоими сотрудниками пара психиатров.

Думаю, была не была. Подхожу к зеркалу – остолбенел. Я, полковник Акиндин, собственной персоной, в генеральской форме с лампасами. В левой руке держу мобильник, отстранился, а правой, строго так, грожу указательным пальцем самому себе. Откуда-то серебристая дымка появилась, зеркало запотело как бы от чьего-то горячего дыхания, генерал потускнел и пропал. Я обрадовался, слава богу, всё это сон. Опять устроился в кресле, уже вздремнул, стук в дверь – Люси, моя жена.

– Прости, Агапий, не хотела будить, но кто-то из твоих позвонил, просил приехать в ресторан «Ермак». Не поняла, чьи именно очередные звания, но что их предстоит отмечать – это точно. Говорит, будто сотрудник Наумов что-то начудил, как бы его в комендатуру не забрали. Все ждут, что ты немедленно приедешь, выручишь. Уже и такси подъехало.

Она подошла к окну и немного отодвинула штору, чтобы я увидел. И я увидел, но не это убедило ехать в «Ермак». Оперативность у нас обычное дело. Меня убедило, что она в курсе моих дел о присвоении званий, о которых я ничего не знал и о которых ей только что сообщили. Я почувствовал в этом закономерность. И поехал.

Не помню, как оказался в ресторане. Помню, что сижу во главе стола, в уютном кабинете. По правую руку сидят Наумов и Кимкурякин, а по левую – свободное пространство, в котором то и дело появляются официанты в красных косоворотках с подносами. Один из них подаёт мне стопку «Царской» (в синеньком стаканчике из венецианского стекла) и просит от имени общества произнести тост в честь присвоения очередного звания старшему лейтенанту Наумову.

Я, естественно, произнёс – мы осушили стопки. В порыве благодарности, как мне показалось, старший лейтенант попросил, чтобы и ему принесли стопку «Царской» и тоже непременно в синеньком стаканчике с узорами. Он тоже произнесёт тост.

Неожиданно официант воспротивился – венецианский стаканчик один, и он распределён, его нельзя назад отнимать. Предложил старшему лейтенанту удовлетвориться обычной стопкой. Увы, ни в какую, старший лейтенант рассердился, стал кричать, что сейчас его принародно щёлкнули по носу. Но пусть некоторые не думают, он тоже может кое-кого щёлкнуть.

Мне стало жаль старшего лейтенанта, подумал, что он для меня старается, хочет ответный тост произнести в честь присвоения генеральского звания. Сказал официанту, чтобы синенький стаканчик всё-таки приготовили ему.

Старший лейтенант успокоился, а когда появился официант с венецианским стаканчиком «Царской», наклонился ко мне.

– Господин генерал-лейтенант, позвольте с ваших усов пушинку снять.

Протянул руку, а я смотрю, у него на среднем пальце – бинт. Я недолго думая схватил его за руку и вместе с бинтом содрал с пальца металлический напёрсток. Содрал и кричу лейтенанту Кимкурякину – давай быстрей другую руку заламывай! Лейтенант мнётся, а мы с Наумовым уже половину стульев уронили. Официант в красной косоворотке тоже застыл в столбняке – ни с места, как прирос к полу. А на подносе у него водочка в запотевшем венецианском стаканчике – пей не хочу.

– Лейтенант Кимкурякин, немедленно конфискуйте синенький стаканчик!

Почему такой приказ отдал – бог весть! Только лейтенант лихо, с налёту подхватил стопку и одним смачным глотком опростал. Хотел вернуть на поднос, но мы его уже опрокинули. Тогда лейтенант Кимкурякин сунул стаканчик в карман пиджака и наскоком набросился на старшего лейтенанта, возомнившего себя капитаном.

Что было дальше? Очевидно, заспал. Какие-то смутные разрозненные пятна. И лишь в конце, когда покидали ресторан и Наумов вдруг воспылал желанием оплатить счёт, появился уже известный официант в красной косоворотке и с перебинтованным левым глазом. Он сообщил, что счёт оплачен. Кем – не сказал. Но старший лейтенант Наумов, прежде чем полностью отключился, прокричал во всеуслышанье:

– Знаю-знаю, кто оплатил – рыжий из лаборатории Бреуса.

Прокричал и уронил голову на плечо шатающегося лейтенанта Кимкурякина.

Странный сон, местами неприятный. Не хотелось бы о нём вспоминать, но он имел реальное продолжение.

А именно: поутру, проснувшись, я обнаружил на журнальном столике, на кипе газет, смятый грязноватый бинт и металлический напёрсток.

Бинт в длину 64 см. Напёрсток в глубину 3 см, а в диаметре ямки – 2,8. Негодяй – не пальцы, а какие-то сардельки. (Прозевай я чуть-чуть – он бы мне нос свернул.)

Выяснив у Люси, что никуда не отлучался и «за кои веки» впервые так крепко уснул, что она с сожалением, но решила не будить меня на ужин, на мои любимые подрумяненные в духовке бутерброды с сыром (если бы она знала, где и как мне пришлось ужинать!), я созвонился с сотрудниками и в четырнадцать ноль-ноль (в воскресенье, 6 марта, 2005 года) встретился с ними в кафе «Сталкер». Наш информатор (не указываю имя потому, что он задействован в не менее важном параллельном проекте) провёл нас в отдельный кабинет и предоставил самим себе.

Как выяснилось позже, к нам несколько раз заглядывали представители администрации. На вопрос информатору, как он представил нас представителям, ответил, что никак не представлял. Мы беседовали между собою настолько страстно, настолько с фанатичностью завсегдатаев клуба, что без всяких представлений были приняты за обычных членов клуба.

Мы решили не ждать появления каких-то способствующих факторов для поездки в ресторан, а выехать туда самим, чтобы проследить – что это за завтра, которое было вчера? И было ли оно на самом деле? Наше особенное внимание занимали так называемые артефакты: бинт, напёрсток и стаканчик из венецианского стекла. Вначале мы хотели их запереть в сейфе, чтобы установить, как без них будут развиваться события. Но потом пришли к выводу, что таким способом мы, возможно, направим будущее не в ту сторону и просто не узнаем его.

Мы решили, что в нашем случае лучше всего сосредоточить и хранить артефакты в моей борсетке. Нам хотелось понять, что произойдёт с артефактами, если мы изменим своё поведение, постараемся избежать конфликтов? Профессор Бреус не раз заявлял, что, изменяясь духовно и нравственно, мы изменяем время и пространство вокруг себя.

Скажу сразу – завтра, в котором мы каким-то образом побывали, имело место быть.

Нас служители ресторана встретили весьма обходительно. В соответствии с заказом (поинтересовался старший лейтенант Наумов) провели в отдельный кабинет. Меня усадили во главе стола (исключительно по инициативе официанта в красной косоворотке – я узнал его). Сотрудники расположились по правую руку, а по левую – свободная сторона (подходили официанты, подносили заказы). В какой-то момент, когда мы были наедине и обсуждали прелести осетрины, я без всяких мыслей подумал, что с левой стороны, для равновесия, к нам за стол вполне можно усадить ещё двух человек. Просто так подумал. И в ту же минуту входит официант с полным подносом выпивки и яств, а за ним – два индивидуума. Один длинный, штаны красно-полосатые – американец. Другой – азиат. Шустрый – глазками зырк-зырк по сторонам.

Из-за отсутствия свободных мест индивидуумы, так назову их, попросились к нам не более чем на пятнадцать минут. Официант, ставя передо мной стопку «Царской», извиняясь, подтвердил, что действительно через пятнадцать минут предоставит им другое место.

До этой минуты всё шло великолепно.

А тут старший лейтенант Наумов стал интересоваться – где синенький стаканчик из венецианского стекла? Официант пропустил вопрос мимо ушей. Или сделал вид, что пропустил. (Мы все, в том числе и Наумов, прекрасно знали, где стаканчик.) Тем не менее старший лейтенант опять повторяет вопрос и при этом в открытую подмигивает мне, мол, подключайтесь, сейчас выведем официанта на чистую воду. (Ну не придурок ли?!) Совершенно не умеет пить. Я говорю, не надо зацикливаться, перевожу разговор на великолепие стола, на осетрину. А он вновь за своё. Причём подмигивает уже и этим индивидуумам. Они переглядываются, понимающе улыбаются, кивают – согласны с ним.

Смотрю на Кимкурякина: только что был нормальным, а это (секунды не прошло), глаза уже весёленькие, уставится в кого ни попадя и цветёт и лыбится, как майская «рожа». (Увы, нельзя с подчинёнными ходить в ресторан.)

Официант, в конце концов, не выдержал, сорвался – украли синий стаканчик, а с него теперь спросят. Если не найдёт, удержат в десятикратном размере, потому что стаканчик – не стаканчик, а фирма, всеми узнаваемый символ ресторана – бренд.

Старший лейтенант Наумов принялся неискренне сочувствовать, а лейтенант Кимкурякин, будто не он прикарманил стаканчик, возмущаться в адрес похитителя, дескать, есть же такие мелкие пакостные люди. И тут эти индивидуумы переглянулись между собой и длинный так говорит, что ему точно известно, что синенький с узорами стаканчик находится в борсетке. (Она висела на спинке моего стула.) Официант внимательно посмотрел на меня, потянулся к борсетке. Мне ничего не оставалось: крюк правой – в голову. Официант упал.

И тут началось столпотворение, как во вчерашнем сне. Ничего не разберёшь – урывки и обрывки. Индивидуумы повисли у меня на руках, заламывают за спину. А мои сотрудники, помощники, вместе с официантом завладели борсеткой и, как истинные борсеточники, спешно роются в ней. Наконец выгребли – стаканчик, бинт и напёрсток. С удивлением воззрились на них, словно впервые увидели. Потом стали поглядывать на меня, поглядывать и осуждающе покачивать головами, мол, какой позор, какое падение нравов. В общем, театр дураков.

Внезапно подал голос индивидуум-азиат, предложил надеть напёрсток мне, чтобы я щёлкнул по носу старшего лейтенанта.

В ответ Кимкурякин стал философствовать.

– Щелчок господина полковника по носу старшего лейтенанта будет воспринят не иначе как произвол, как распоясавшаяся дедовщина. Вот если бы старший лейтенант щёлкнул полковника, тогда другое дело, тогда это было бы прикольно.

От возмущения я чуть не задохнулся, спрашиваю:

– Скажи конкретно, кем будет воспринято?

А он, весёленький, счастливо улыбается:

– Господин полковник, а то вы не знаете.

(Ну не придурок ли?!)

Всё это время старший лейтенант Наумов был как бы «в отключке». Тупо уставился на свой напёрсток на среднем пальце: то намотает на него бинт, то размотает. Точно сомнамбула, ни на что не реагировал. И вдруг очнулся, вмиг затянул зубами бинт и – ко мне.

– Да-да, вспоминаю, тогда было бы прикольно. Да-да, прикольно, лейтенант Кимкурякин.

Я кручу головой, не даюсь. Но он, подлец, уловил момент, изловчился и как шарахнет по носу. Искры из глаз, и – ничего, пустота. Очевидно, отрубил. И неудивительно – пальцы как сардельки. В общем, всё перемешалось – где настоящее, где завтрашнее, где вчерашнее? Бедная жена Люси всю ночь меняла компрессы.

Поутру пришёл на работу, а лейтенанты уже сидят возле кабинета. Стыдятся поднять глаза, как побитые дворняжки.

В их присутствии позвонил в госпиталь СОИС. Попросил, чтобы двух психиатров прислали и проверили каждого из моих сотрудников. Потребовал от лейтенантов, чтобы они не позднее десятого марта представили отчёты об известных событиях.

Отправил их – выполнять! И невольно вспомнил генерала в зеркале платяного шкафа. Как бы там ни было, а его обещание прислать пару психиатров сбылось.

Тогда же принял решение, если преимущество японских телелинз над американскими подтвердится (его интересовал этот факт не как факт превосходства японцев, а просто потому, что запомнился), ну, естественно, если подтвердится и факт присвоения ему звания генерал-лейтенанта, то тогда он ещё потрудится. А нет – чёрта с два им, подаст в отставку. Уйдёт!..

Проклятая работа, с неё не уйдёшь так просто. Разве что с уходом в могилу! Впрочем, и в могиле будут поминать и анализировать твои действия. О, ничтожное жуткое племя!..

Полковник Акиндин А.А. (подпись) 10.03.05 г.

Начальнику СОИС МГУ

полковнику Акиндину А.А.

от завкафедрой

парапсихологии МГУ Бреуса Б.Б.

Уважаемый Агапий Агафонович! Ваше замечание справедливо – деньги выделяются государством не на кафедру парапсихологии, а на нашу лабораторию, исследующую паранормальные (или сверхчувственные) явления. Сокращённо – ЛИПЯ. Скажу откровенно, создавая лабораторию, я поначалу подписывал документы не иначе как зав. ЛИПЯ. Но потом, во избежание досадных опечаток, которыми грешит секретариат, я стал подписывать документы лаборатории, указывая свою должность на кафедре.

Согласитесь, трудно рассчитывать на понимание инстанций, если документы, посылаемые в эти самые инстанции, подписаны – «Зав. ЛЯПА Б.Б. Брехус». Тем более что документы, касающиеся сверхчувственного, и без того полны элементов как бы за гранью нормального. То есть провоцируют адресата на неадекватное восприятие.

Это ответ на Ваш вопрос: почему документы «от лаборатории» подписываю «заведующий кафедрой»?

Не буду скрывать, что, ответив, я как бы убиваю двух зайцев. Во всяком случае, теперь мне легче удовлетворить Вашу просьбу – поделиться гипотезой, хоть как-то объясняющей исчезновение и невидимое перемещение обезьянок в пространстве. Легче потому, что, несмотря на всю невероятность гипотезы, я надеюсь, что теперь буду избавлен хотя бы от Вашей иронии – «гипотеза зав. ЛЯПА Брехуса». К сожалению, именно такая оценка, и не только моего труда, а каждого, изучающего сегодня параномальное, наиболее распространена в обществе. Посвящая свою жизнь исследованию сверхчувственного, я предполагал, что мне придётся работать с людьми неординарными, экстрасенсами, но никак не с изгоями. На практике же оказалось, что, работая с ними, я сам стал изгоем. Согласитесь, Агапий Агафонович, подобное весьма и весьма прискорбно. И возразить этому невозможно уже потому хотя бы, что свою гипотезу я излагаю не учёному совету МГУ, а Вам, начальнику СОИС. Впрочем…

У меня нет гипотезы. И для неё практически нет никаких научных изысканий ни в прошлом, ни в настоящем. То есть изыскания были: сотрудники Кембриджского университета У. Баррет и О. Лодж даже создали в 1882 г. общество психических исследований, но вся беда в том, что в своих изысканиях, именно изысканиях, они не продвинулись дальше описаний парапсихологических явлений. Строго говоря, никаких научных результатов не было получено. Кстати, в области сверхчувственного и сегодня положение ничем не лучше. Загляните в Интернет, десятки так называемых гипотез, в которых одна сменяет другую или сочетает в себе все измышленные на сегодняшний день. И при этом, обратите внимание, опять, как и прежде, никаких экспериментальных фактов, подтверждающих их теории. В общем, всё на уровне умствований. Вкладывать деньги в теории «иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что» по меньшей мере расточительно. Уверен, если бы не предстоящее столкновение с гибельным Фантомом, никто бы и ныне не стал тратиться на исследования энергии сверхчувственного. Да и зачем? Надо развивать науки, позволяющие пользоваться той энергией, которая расширяет диапазон восприятия уже известных органов чувств. А в изучении парапсихологического (экспериментальных опытов) мы находимся на такой стадии понимания экстрасенсорных процессов, что толком не знаем даже, за счёт чего происходит наше сверхчувственное восприятие.