Текст книги "Звёздный Спас"

Глава 18

Отчётливый стук калитки и скрип снега под окнами вернули Кешу и Фиву в настоящее. Оно было странным, словно они находились в уплотнённом световом вихре из каких-то непонятных отражений – то ли расфокусированных зеркал, то ли сверкающих металлических кружев. Вращаясь, словно глубинная водяная воронка, свет скрадывал очертания предметов так, что Фиве и Кеше казалось – они одни в пространстве. Может быть, в комнате, а может, и в чистом поле. Но самым удивительным было, что они определённо и точно знали – это вернулась Ксения Баклажкина. Она решила, подобно Фиве, остаться дома. Потому что вспомнила, что её ухажёр, врач «скорой помощи», обещал подмениться и сразу после обеда зайти за нею – они сходят на какой-нибудь фильм. Да-да, самым удивительным было, что они знают не только о внезапном возвращении Ксении, но и о её планах.

Сейчас она поднимется по лестнице, откроет дверь, и что делать им? Стыд, страх и ужас в мгновение ока переплелись в неразделимый клубок чувств – всё, они погибли! Кеша своим присутствием осрамит Фиву, ведь подруги ничего не знают о нём, что они подумают?

Скрипнула ступенька лестницы, обозначив шаг Ксении Баклажкиной, на который тут же отозвалось напряженное сознание. Кеша невольно закрыл глаза, разгоряченно решая, что же предпринять, чтобы не подставлять Фиву. Наверное, именно в такие минуты человеческий мозг почти мгновенно совершает тысячи операций, подумал Кеша. И отметил: какие необязательные мысли приходят в голову, когда каждая из них должна быть стопроцентно обязательной.

Он потянулся к Фиве, чтобы приобнять и успокоить её – в конце концов, они переедут жить к нему, в его квартиру. Впрочем, дело не в квартире, мысленно возразил себе. Тут придётся объясняться: каким образом он оказался здесь, в данных апартаментах? Ведь Ксения вернулась почти сразу.

Кеша открыл глаза, готовый, если понадобится, защитить Фиву. Но вместо неё увидел пустое пространство каких-то световых наплывов. Словно слепец, внезапно утративший ориентацию, выпростал руки и едва не вскрикнул, ощутив окно электрички, а за стеклом – скользящие волны сугробов, которые он принял за какие-то световые наплывы. Нет, не какие-то, а вполне определённые наплывы её пеньюара, подумал Кеша и улыбнулся необязательности мыслей, которые, как ему показалось, иногда во много раз лучше обязательных.

– Фива, ты слышишь меня?

– Да, я слышу тебя.

Она слышала его в ударах сердца, отдающихся в висках.

– А ты? Где ты сейчас? – спросила она.

– Я в том же прежнем полупустом вагоне и у того же окна. И ещё в том же пальто без пуговицы и тех же армейских полусапожках, и тоже слышу тебя.

Да, он тоже слышал её в каждом ударе сердца.

– Кеша, приходи сегодня на встречу старого Нового года. Я буду ждать тебя. Всегда, буду, хочу!

– Это правда, – улыбаясь, согласился Кеша.

И они, будто всё ещё находясь рядом, произнесли вместе, как клятву, как спасительное заклинание: всегда, буду, хочу!

Некоторое время молчали, проникаясь приятным ощущением единения – между ними не было ни времени, ни пространства.

– Странно, но теперь я слышу откуда-то ещё стук колёс, – удивилась Фива.

Она хотела спросить: слышит ли он приближающиеся шаги на лестнице? Но Кеша опередил – да, слышит.

Отворилась дверь, и с безапелляционной категоричностью прозвучало:

– Подъём! Хватит дрыхнуть…

Далее произошло какое-то непонятное, мельтешащее вибрирование звука, и голос исчез, пропал, словно раздавленный свинцовым каблуком. И в ту же секунду Кеша почувствовал на своём плече чью-то тяжёлую руку и запах застарелого винного перегара.

– Человек, человек хороший, отойди-подвинься – ты свет застишь.

– Ой, он просвечивается! Изыди, сатана, изыди! – вскричала женщина в годах, закрываясь прозрачным пустым пакетом, который невольно напомнил о диске из почтового ящика.

– Матушка, успокойся. Со мною тоже такое случается. На, употреби лекарство – живая вода!

Заросший мужчина неопределённого возраста в какой-то сосульчатой ёжиковой шапке и продольно простроченном надувном бушлате одной рукой усаживал Кешу рядом с собой, а другой – совал в лицо женщине металлическую фляжку.

Кеша, не оговариваясь, сел, чтобы не привлекать повышенного внимания. И получилось как раз у окна и как раз прижавшись лбом к стеклу, то есть попал в то же пространство, в котором находился накануне, когда ехал из дому в Москву. Даже поза была прежней и настолько удобной, настолько соответствовала его состоянию, что невольно подумалось: наконец-то он опять в своей тарелке. И женщина в годах, и мужчина неопределённого возраста как-то сразу отстали от него, утратили интерес, словно он вдруг выпал из поля зрения. И Кеша вспомнил – не они ли прошествовали по лестничной площадке, когда он рассматривал диск?

– Палёнка? – спросила женщина, откручивая громоздкую пробку, которая попутно была походным стаканчиком.

Кешу поразило необыкновенно синее мерцание перстня на её указательном пальце. Индиго, синь, подумал он.

– Да Бог с тобой, матушка, – живая вода из города будущего!

Матушка поднесла фляжку к носу и с явным удовольствием втянула запах, очевидно, ректификата.

– Питьё хорошее, но для меня недостаточное. Мне для прогрева костей рекомендована водочка, оптимально рассчитанная самим Дмитрием Ивановичем Менделеевым, – тридцать восемь градусов. А уж если живая вода, то непременно из родника у вечного дерева или, на крайний случай, из речушки, что в Горном Хуторе близ Черниговки.

– Но брать воду у вечного дерева, а тем более в Горном Хуторе, запрещено самим Председателем Правительств Земли, – протянув руку за фляжкой, рассердился мужчина.

– Пэ-пэ-зэ, – усмехнулась наголо стриженная женщина и отстранила его руку. – Не кипятись, этот недостаток мы сделаем преимуществом.

Она наполнила стаканчик и, вынув коробочку, выстрелила таблеткой под язык. Потом быстро, что называется залпом, опрокинула стаканчик с живой водой и, как бы внимая его продвижению по пищеводу, замерла. Наконец, вздрогнув, так глубоко сморщилась, что на лице остались только стриженный лоб и кончик подбородка, а глаза, нос и рот исчезли, уползли куда-то вглубь. Глядя на неё, и мужчина сочувствующе сморщился и тоже как бы спрятался в невыразимо кислой гримасе. Вдруг как по команде вместе вдохнули полной грудью, и их лица – смятые мячики – упруго выпрыгнули, раскрылись, словно выдавленные сжатым воздухом.

– Ну как? – спросил мужчина и, нетерпеливо выхватив стаканчик, налил себе.

– Бэнэ вэртат! Успехов тебе! – сказала женщина в годах и, вынув носовой платочек, аккуратно вытерла слёзы.

Один за другим, не прерываясь, мужчина опрокинул два стаканчика и, закрыв фляжку, весьма ловко спрятал её в своём надувном бушлате, очень похожем на матрас.

Кешу заинтересовала своеобразная парочка, которая, как водится в таких случаях, затеяла разговор «про жизнь». Что-то знакомое и отталкивающее он почувствовал в их присутствии. Чтобы понять суть разговора, невольным свидетелем которого стал, решил воспользоваться своими способностями в телепатии. Однако воспользоваться не удалось. Мысли мужчины были неуловимы, то есть похожи на сентенции доморощенного учёного, вдруг вкусившего с ректификатом углублённые азы восточной философии.

– Я всё уже знаю, однако хочу послушать вас. Вы не такая простая, какой представляетесь.

Мужчина опасливо оглянулся и как-то так приглашающе покивал сосульчатой шапкой, что женщина, повинуясь, беспрекословно придвинулась к нему.

Она придвинулась, и Кеша ужаснулся: неужели есть хоть какая-то связь между диском о земных цивилизациях и этими, утрачивающими человеческий облик бомжами?!

– А откуда вы всё уже знаете, позвольте вас спросить? – с неожиданной при таком беспрекословном повиновении строгостью поинтересовалась женщина.

Эта строгость была не то чтобы неприятна своей неожиданностью, в ней ощущалась угроза. Нет, не мужчине в сосульчатой шапке, а кому-то как бы присутствующему здесь и в то же время недосягаемому.

– Раз вы всё уже знаете – тогда ответьте: кто я? Что я? И зачем? То есть откуда?

Теперь в голосе женщины прозвучало самодовольство – она не сомневалась, что мужчина в ёжиковой шапке никогда не догадается: кто она и откуда?

Кеша оторвался от стекла, чтобы внимательнее посмотреть на странную женщину, и вновь услышал истошный крик:

– Изыди, сатана! Изыди!..

– Что, опять просвечивается? – весело хихикнув, удивился мужчина, откровенно разглядывая Кешу и попутно извлекая из надувного бушлата фляжку с так называемой живой водой.

Чувствовалось, что мужчина доволен. Кто эта женщина и откуда, теперь для него не имело значения. Главным было, что она перебрала – налицо все признаки белой горячки.

Однако женщина резко отстранила фляжку, уставилась на Кешу. Он опять повернулся к окну, чувствуя лбом приятный холодок стекла и ещё ни с чем не сравнимое ощущение – он спрятался в так называемой своей тарелке. И сразу женщина и мужчина забыли о нём, словно он испарился, исчез, словно он только лишь пустое место и его настоящего, реального здесь нет и никогда не было.

– Так вот, я сама скажу – кто я, что я и откуда. Вам придётся запастись терпением.

– Ничего, время есть, – сказал мужчина в сосульчатой шапке и для убедительности постучал указательным пальцем по часам.

– Это началось с первым появлением астероида Фантом в 2008 году. Или, как его называют в народе, Фантомаса.

– Позвольте-позвольте, а сейчас какой год? – заинтересовался мужчина.

Не обращая внимания на вопрос, странная женщина продолжала:

– В 2029 году астероид вдруг появился со стороны Солнца. Его заметили в тридцати тысячах километров, когда он уже сбил несколько спутников и удалялся от Земли.

– Позвольте-позвольте, я настаиваю – сейчас на дворе какой год? Это очень важно.

– Для председателя, для пэ-пэ-зэ?!

Странная женщина уничтожающе взглянула на мужчину в сосульчатой шапке.

– Поймите, в 2036 году впервые даже скальные кремниевые породы планеты стали раскалываться и раздвигаться, не имея на то никаких видимых причин. Вам не приходило в голову, что наш мозг – своеобразный магнит. Накапливает, накапливает магнетизм, а потом, образно говоря, «бэмс», и ваше состояние переходит в иное качество. И, к сожалению, качество, не всегда лучшее для homo sapiens. Все эти планетарные кризисы, войны, революции прежде всего происходят в мозгах. Своего рода внезапный парниковый эффект – атмосфера переворачивается, а вместе с нею переворачивается и наше понимание своей сути. Такое на Земле уже не раз бывало и опять надвигается.

– Позвольте-позвольте! Пэ-пэ-зэ таких установок не давал, он обидится и не воссоединит нас.

– Позвольте не позволить! – строго сказала женщина. – Многокилометровые впадины, как бы рассечённые алмазным клинком и заполненные кипящей водой, вдруг выстроились в «чертёж», легко читаемый с орбиты Международной космической станции (МКС). «Чертёж» отчётливо обозначал путь продвижения астероида, точнее, его тени по поверхности Земли. Этот факт и сейчас замалчивается, держится в строжайшей тайне всеми спецслужбами мира. Но именно эти внезапно явленные шрамы планеты подсказали учёным, что Земля – живая. Что её тело имеет в качестве Северной и Южной Америки – ноги. В качестве рук – текучесть океанов. А её голова, точнее мозг, – это не что иное, как полушария Европы и Азии.

– Забавно, а руки и ноги и другие органы могут меняться местами? – хихикнул мужчина. – Превращаться в студень-улитку?

– Всё может меняться. Конечности теряются и отрастают. Перестраиваются и меняются все формы тела. Но полушария практически никогда не подвергаются перестройке. Потому что неизменна личность – узнаваемый образ Земли. Земля скорее погибнет, чем изменит свою узнаваемость, потому что иначе это будет уже другая планета. И присутствие человека разумного, homo sapiens, в этом узнавании имеет первостепенное значение. Потому что пока жив наш мозг и не утрачено сознание, мы способны осмысливать себя, своё я. Так и Земля. Человек, homo sapiens, есть её лучшее произведение. Поэтому, готовясь к новому небу и обновляясь в катастрофах, единственное, что она оберегает и оставляет неизменным, – своё я, своё сознание, свои полушария, и в особенности полушарие, ответственное за её узнаваемый образ. То есть правое полушарие – Азию, регулятора образной системы, её информационного потока, так сказать, регулятора планетарной речи.

Когда правители государств так называемого золотого миллиарда поняли, что Земля живая и вероятность столкновения с Фантомом достаточно велика, тогда-то и началось молчаливое великое переселение народов. Мы действуем интуитивно, но в основе нашей интуиции – потребность Земли в сохранении своего узнаваемого статуса, статуса третьей планеты Солнца.

Голос женщины точно голос диктора, подумал Кеша. Кто она, эта женщина с индиговым перстнем? И кто он, этот мужчина непонятного возраста с фляжкой неведомой жидкости. Неужели и они какая-то часть его сущности, ещё не освоенной им самим? А может быть, уже частично освоенной Бэмсиком?!

Кеше очень хотелось оглянуться, но он пересилил любопытство. Опасался, что странная женщина опять поднимет крик, а главное, прервёт повествование, в котором обещала разъяснить, кто она и зачем.

– Борьба с иммиграцией? Никакой борьбы! Всё это только способ отгородиться, отвлечь внимание от других глобальных проблем.

Женщина наклонилась к ёжиковой шапке (во всяком случае, так показалось Кеше) и стала вещать хотя и полушёпотом, но с тою же дикторской бесстрастностью.

По её сведениям, некоторая часть китайцев, которые заготавливают и переправляют лес Дальнего Востока к себе на родину, на самом деле никакие не заготовители, они есть часть будущего золотого миллиарда, разворачивающего и обустраивающего строительство своих новых китайских городов на территории России. Новая Япония уже практически переехала в прибрежные районы Охотского моря. Требуют своего места Новая Индия, Бразилия, Филиппины, Индонезия. Великая Америка условливается с Россией о заселении Восточной Сибири. Грядёт великое переселение народов. Собственно, не грядёт, а идёт. Люди уже не верят правительствам и на свой страх и риск, преодолевая кордоны, перебираются в Россию. Такое уже не единожды бывало – расположение звёзд возвращает людям генетическую память. Сегодня каждому жителю Земли Россия представляется землёй обетованной, страной всеобщего благоденствия. В самом слове, в самом звуке «Россия» разноплеменным людям мнится божественная музыка, воспевающая жизнь человеческую.

Что касается её необыкновенного перстня с сапфиром (Кеша почувствовал пронизывающий взгляд в затылок), она приобрела его в Тель-Авиве, на распродаже русской коллекции музея компании «Де Бирс».

– Выходит, матушка, что ты – «возвращенец»?

– Да, выходит. Мои предки были «невозвращенцами», а я – как видите!

– И всему виной Фантомас? Но где гарантия, что он пощадит Россию?!

– Гарантий нет, но нет и не может быть доказательств, что он вообще столкнётся с Землёй. А вот свидетельства, что вся Солнечная система вошла в новый круг космических энергий и Земля как живое тело, перестраивается, чтобы, как мы говорим, выжить в этих новых условиях, – факт, факт неоспоримый. И этот факт будет сопровождаться земными катаклизмами с исчезновением с лица Земли множества островов и огромных площадей суши. Впрочем, из вод Ледовитого океана явится миру новый континент, Новая Атлантида – Новоро́ссия.

Господи, что за чушь, что за бред, сердито подумал Кеша и тут же одёрнул себя; может быть, это как-то связано с перестройкой организма, овладевающего новыми возможностями? В общем, не надо паниковать, даже если это какая-то засоряющая мозги дезинформация.

А между тем женщина продолжала:

– Но самое необыкновенное и удивительное, что, изменяясь, Земля извлечёт из своей «памяти», из своих информационных недр изменённое время. Да-да, Земля многое может. В замкнутых пространствах, в этих пещерах времени, а точнее, временных оазисах смещённого будущего и прошлого, человечество способно укрыться и пережить трагедию. Девятисекундное настоящее будет заполнено трагедией столкновения с астероидом. И эта трагедия, её «чертёж» уже запечатлён на лике Земли. Будущее, в его нынешнем понимании, уже не повторится никогда. Новое будущее для homo sapiens начнётся из прошлого, минуя трагедию столкновения с Фантомом. Спасённое человечество, прорвав пергамент времени, вдруг явится или проявится в будущем. Оно как бы выпадет в осадок. В осадок – из ничего! А на самом деле из временны́х оазисов, воссозданных Землёй для нашего спасения.

Тогда же явятся и остатки ушедших племён. И удивительных животных, когда-то населявших Землю и заблудившихся во времени. Целые цивилизации затеряны в неповторимых временны́х вибрациях Земли.

Горы и долины, леса и пустыни, вода и суша, звери и человек будут посещать реальный мир настоящего, то есть время трагедии будет вторгаться, наслаиваться на время запечатлённого прошлого до тех пор, пока не установится на всей планете единая вибрация. Именно с неё начнутся новая земля и новое небо, а ещё новый человек – индиго. Люди будут объединяться не по расам и нациям, а по вибрации души. По ней они смогут настраиваться на пребывающие и канувшие в Лету континенты. Всё от Земли, от её информационных потоков. Пять органов чувств и пять континентов. Впрочем, органов чувств – шесть. Но так же как материк Антарктида скрыт под многокилометровым слоем льда, так же скрыто в нас и шестое чувство. Однако дети индиго – первые ласточки нового дня – уже поднялись, повзрослели, уже осваивают его. Потому что всё от Земли – и новое небо, и новое чувство.

– Выходит, что Фантомас в любом случае только отвлекающий манёвр? Некая глобальная, но невероятная катастрофа, афишируемая с целью прикрытия других, неумолимо надвигающихся, вполне вероятных и неотвратимых катастроф?

– Именно это я и пытаюсь втолковать.

– Пэ-пэ-зэ этого не одобрит. Только взрыв и – Конец света.

На этот раз Кеша почувствовал почти физическое прикосновение к затылку, его словно бы ударило током. Отдёрнув голову, он оглянулся, готовый принять сумасшедший вопль и выстоять. Но вместо странной женщины и мужчины в бушлате, похожем на матрас, он увидел полностью пустой вагон.

На деревянной лавке, чуть-чуть постукивая от колебаний вагона, лежала фляжка ректификата или так называемой живой воды. А рядом, на пакетике с диском, лежал изящный сапфировый перстень.

Глава 19

Фива, обычно не реагирующая на остроты Ксении Баклажкиной, не принимающая их близко к сердцу, на этот раз демонстративно повернулась к стене, неуклюже натянула на себя одеяло.

– Ты что, девонька, голая? Никак мастурбировала? Гу-гу-гу! Срочно бойфренда будем искать.

Вначале Фива съёжилась от грубости и глупости. А потом её стало колотить от внутреннего смеха. Она поняла, как рождаются Ксенины шутки. Первая фраза у неё – результат бестолкового мышления такой же, как она сама, провинциалки, начитавшейся глянцевых журналов. А вот вторым заходом, после некоторого осмысления ситуации, она уже шутит, так сказать, осознанно. Обещание искать бойфренда вписывалось во второй заход, потому, наверное, и рассмешило Фиву до коликов.

– С тобой всё в порядке? – поинтересовалась Ксения.

– Всё, даже больше, – кутаясь в одеяло, Фива продолжала заходиться в смехе.

– Нет, не всё, – возразила Ксения и, присев на кровать, резким рывком сдёрнула одеяло.

Нет, Фива не взвизгнула и не скукожилась в постели. Напротив, подняла руку навстречу Ксении и открылась упругой грудью, вынырнувшей из толщи текучих белокурых волос. Да ещё глаза её, потемнев, полыхнули синью и блеском голубых белков. Вскочившая Ксения охнула и выронила одеяло. Фива, слегка вытянувшись, запустила руку под кровать и, нащупав пеньюар, накрылась им – словно ушла под волну.

– Ничего себе! – простонала Ксения. – Да ты же свет-красавица, принцесса! А я и не знала, что такие… бывают!

Она бросилась в умывальную к зеркалу, но в дверях вдруг остановилась.

– Да я теперь боюсь на себя смотреть. Это Агриша у нас смельчак, в себя, Квазимоду, влюблена без памяти.

Теперь они вместе залились весёлым смехом. При этом Ксения не переставала сожалеть, что Фива не имеет парня.

Такое добро пропадает, и, что интересно, удивлялась она, ни Агришин дантист, ни её Кислородный Баллон ни разу не заинтересовались Фивой, не обратили на неё никакого внимания. Она сама как бы впервые увидела её – нет-нет, они с Агриппиной будут искать для неё бойфренда.

Ксения вдруг резко умолкла, словно налетела на невидимую стену, и, обнажив руку по локоть, поднесла её к Фивиным глазам.

– Смотри, девонька, на эти вздыбившиеся волосики, – переходя на шёпот, сказала Ксения. – Я вдруг подумала, что ты – колдунья. Умеешь глаза отводить – волосики-то от страха и встопорщились.

– Ты что, совсем уже?! – надевая пеньюар, сказала Фива и, стараясь не выдать внезапного волнения (ей показалось, что Ксения догадалась про её Иннокентия), прошла в умывальную комнату.

– Да, я совсем уже, – заканючила Ксения. – Ты сама рассказывала про свою бабушку.

– Ах ты вот о чём!

Фиву охватила безудержная радость.

– Прошу посредников не беспокоиться, у меня есть парень.

Она засмеялась, и от её глаз вновь полыхнуло голубым сиянием.

– А хороша-то, хороша! – восторгнулась Ксения и, словно бравый молодец, подкрутила воображаемые усы. – Смотри, Фива, смотри!

Ксения вновь указывала взглядом на свой оголённый локоть.

– Ну-ну, что на этот раз напугало? – всё ещё смеясь, спросила Фива.

– Хахаль, хахаль твой напугал.

– То есть? – посерьёзнела Фива.

Ей опять показалось, что Ксения каким-то образом догадывается о Кеше.

– Я вдруг подумала – если твой, объявившись, превратил тебя из гадкого утёнка в прекрасную лебедь, то, может, и меня превратит?

– А ты-то здесь при чём?! – внезапно даже для себя рассердилась Фива.

– При том, что и я хочу быть прекрасной лебе́дью.

Худая и мосластая, она, подпрыгнув, замахала руками, подражая знаменитой приме-балерине. И это было весьма смешно, но не рассмешило Фиву. Она внутренне подобралась, как бы готовясь к прыжку.

– Ну и будь ле-бе́дью, но при чём тут мой?!

Споткнувшись на слове «лебе́дью», Фива должна была хотя бы улыбнуться, но она не улыбнулась.

– Да ни при чём. Просто я представила: что мой хахаль увлечёт меня так же, как тебя твой. И, знаешь, мороз по коже. Я, как и ты, стану прекрасной птицей, гу-гу-гу.

Ксения, опять подпрыгнув, замахала руками-крыльями подобно приме-балерине. И вдруг замерла.

– Или ты думаешь, что мой Кислородный Баллон может сделать меня только прекрасной бе́дью?

Они хохотали до слёз. Это был какой-то приступ смеха. И всякий раз, когда смех иссякал, кончался, стоило кому-либо из них сказать «бе́дью», как безудержный смех начинался снова.

Этим смехом они как бы породнились, стали ближе. Ксения выложила Фиве, что созванивалась со своим Кислородным Баллоном и договорилась, что сегодня он подменится и сразу после обеда (в час дня) зайдёт за нею – они сходят куда-нибудь в кино. Всё это было известно Фиве, потому что открылось как некое телепатическое действо, в чём-то схожее с их единением в общем смехе. А потому усвоенное как нечто само собою разумеющееся.

– Ксюш, – сказала Фива и невольно сделала паузу.

До этого она не допускала столь дружеского обращения ни к Агриппине, ни тем более к Ксении, хотя и более искренней, но более грубой.

– Да-да, Ксюш, – повторила она, как бы утверждаясь в правильности избранного тона. – Не понимаю – хахаль, хахаль, или даже Кислородный Баллон. У твоего парня что, нет нормального имени?

– Нормального нет, гу-гу-гу! – отозвалась Ксения.

– А ненормальное что, хуже, чем Кислородный Баллон?

– А как ты догадалась? Гу-гу-гу!

Фива улыбнулась.

– Неужто есть связь между его именем и – «бе́дью»?

Они вновь стали хохотать. При этом Ксения так утвердительно кивала головой в такт «гу-гу-гу», что создавалось впечатление, будто она уже стала птицей и клюёт эту невидимую связь.

– Сатир. Его звать Сатир! – внезапно изрекла и умолкла.

Фива тоже перестала смеяться. Она не поверила, что бывают такие странные имена. Однако и её имя достаточно редкое. В общем, ей довелось узнать, что Кислородный Баллон считает своё имя транспарентным, то есть с прозрачным намёком на похотливость и разврат. Но на самом деле он не такой.

– На самом деле его можно звать Сатур, что в переводе с латыни означает «сытый», – сказала Ксения.

И призналась, что называет его Кислородным Баллоном из-за накопившейся злости. Потому что невозможно слушать, с каким упоением он рассказывает, как ласково и осторожно берёт баллон на руки. А потом на руках несёт в укромное место и там производит с ним какие-то интимные манипуляции.

– Может быть, раздевает? Гу-гу-гу!

Она поведала Фиве, что однажды напрямую сказала, что не считает себя хуже какого-то кислородного баллона.

В ответ на откровения Ксении Фива пообещала, что при удобном случае познакомит её и Агриппину со своим Иннокентием, только пусть они не расспрашивают заранее. Вот это «не расспрашивают заранее» она произнесла с таким чувством, что Ксения воскликнула:

– Э, девонька, да ты втрескалась!

В ответ Фива едва заметно улыбнулась и, напомнив, что встречу Нового года по старому стилю никто не отменял, призвала Ксению помогать готовиться к вечеринке.

Оставшись один, Кеша находился в каком-то странном оцепенении. Он не чувствовал себя, точнее, своего присутствия в вагоне. Он пребывал в каком-то трансцендентном состоянии вне мира и вне осознания себя отдельной личностью. И в то же время отчётливо видел резко эманирующий сапфировый перстень (на пакетике с диском синь камня разливалась, как на воде). Фляжку с так называемой живой водой (мерно постукивающую и булькающую содержимым). Но особенно его занимало созерцание пустого вагона, который не был пустым. Пассажиры отсутствовали, существуя в таком же, как и он, неуловимом пространстве, которое он ощущал маленьким, как горчичное семечко, а может, и меньше. Однако много больше этого вагона и даже поезда, как бы мчащегося в пространстве, а на самом деле стоящего на месте и по направлению его мысли (изменяющей угол зрения) то уменьшающегося, то увеличивающегося.

– Освобождённая человеческая душа в сто тысяч раз меньше верхушки самого тонкого волоса – утверждают сторонники «Бхагавадгиты». А ещё есть утверждение, что в здоровом теле здоровый дух. Тогда в большом теле должна быть большая душа, однако некоторые тела подобны зомби.

– Совершенно неуместная ирония. Кто ты, заговоривший со мной? – мысленно спросил Иннокентий, не чувствуя ни страха, ни удивления, ни даже любопытства.

И тут же, созерцая себя извне, отметил: наверное, так разговаривают между собой камни.

– Очень точное наблюдение для камней, умеющих, подобно компьютеру, общаться «по умолчанию». Но есть камни другого рода: маленькие и большие, большие и сверхбольшие, сверхбольшие и гиганты – фантомы, которые являются носителями разума иных галактик, разговаривающих на языке реального контакта, то есть физического столкновения. Они оставляют после себя изменившееся время и пространство в виде новых энергетических полей и кратеров, которые, как эхо взаимопоглощающихся вибраций, постепенно обретают общую вибрацию, соответствующую изменившемуся времени. Некоторые люди (их называют индиго) унаследовали от пращуров с иных планет особую энергию духа, благодаря которой могут волевым усилием или даже одним своим присутствием изменять качество вибрации.

– Ты ушёл от ответа – кто ты?

Иннокентий машинально надел перстень на левый мизинец, а пакетик с диском сунул в карманчик для носового платка. Зачем-то встряхнул фляжку, стал откручивать пробку. Его действия были математически выверенными, но безотчётными, как действия лунатика. Всё его внимание было обращено к разговору, он ждал.

– Нет, я не ушёл от ответа. Для высшего знания не существует вопросов – есть только желания. Ты хотел научиться пользоваться своими сверхчувственными возможностями подобно тому, как пользуешься зрением, обонянием, слухом, осязанием, вкусом. Но для чего, с какой целью?

– Ты спрашиваешь?! Стало быть, к высшему знанию ты не имеешь никакого отношения.

– Какая железная логика! Но я что-то слышал о новой земле и о новом небе, на которые попасть значительно труднее, чем пройти через игольное ушко. Кстати, здесь никакая логика не поможет, здесь нужна мотивация. Ведь нет никакой логики в том, что желание спасти одного человека, по сути, равнозначно желанию спасти всё человечество. Сверхчувственность в некотором смысле как чувство вкуса. Чтобы прочитывать сверхчувственное знание, надо, подобно дегустатору, обладать опытом, чутьём улавливать весь спектр качеств дегустируемого предмета. Впрочем, опыт индиго – интуиция. А в основе интуиции – инстинкты. А в основе инстинктов – запечатлённый опыт. Опыт и опыт тысяч поколений эволюционно продвинутых людей.

– Что-то подобное я тоже уже слышал, точнее, представлял себя конечной пылинкой на самом верху гигантской пирамиды. Пылинкой, идентичной мириадам пылинок, но то, что среди них она самая верхняя и самая конечная пылинка и понимает своё главенствующее положение среди них, – это обособляет её. Наделяет новым качеством – информированностью.

– Вот-вот, остановишься у какого-нибудь камня или пирамиды, усилишься их энергией – и ты уже в настоящем. Не девятисекундном, а вечном, в котором прошедшее или будущее всего лишь вектор направления. А вектор – это знание, но и незнание имеет смысл. Весь растительный и животный мир, все они ближе к Богу. Они, как и Он, живут вне времени. Человеку же дано чувство времени. Люди, скрывавшиеся во время войны в катакомбах, круглосуточно были лишены солнца. И что же? В них включались биологические часы, отмерявшие в сутках не двадцать четыре часа, а тридцать шесть. Срабатывал биологический инстинкт отсчёта неземного времени. То есть когда-то, до всемирной катастрофы или катастроф, Земля вращалась вокруг Солнца гораздо медленнее. А может, тут виною инстинкты сынов Божиих, прилетавших с планеты Неборо́беН и бравших в жёны дочерей человеческих? И утраченные секунды способствовали появлению новых людей. В древности – кроманьонцев.

– Ты уходишь от ответа – кто ты? Без ответа любое знание опасно, точнее безответственно, потому что безлично. Тем более идеи, навеянные безличным знанием. На Земле много различных людей, но каждый принадлежит какому-то конкретному этносу, национальности.

– Но идеи не имеют национальности. Идеи принадлежат культуре, а планетарная культура – это культура общечеловеческая. И вне её не может развиваться ни один этнос.

– Кто ты?

– Ты прекрасно знаешь, что ты – это я, а я – это ты. Из личинки-человека, самой прожорливой стадии разума, созревает бабочка-спасительница от него самого.