Текст книги "Запретный сад"

Саня горестно вздохнул. Вот непруха-то! Эдак и на пропитание не хватит. А что, жизнь такая, делиться надо! Всем только дай. И крыше, и ментам, а то вмиг слетишь с места. Еще и пальцы переломают, чтоб неповадно было…

Санек уже совсем было загрустил и собрался уходить. Вспомнилась известная воровская примета – раз уж с самого начала не поперло, не пытай удачу, не дергай ее за рукав. А то дальше еще хуже будет.

Он засунул озябшие руки в карманы, поднял повыше воротник куртки и направился к метро, когда у торгового павильончика с бельем и колготками увидел самую обычную тетку с необъятной сумкой-кошелкой. Такие сумки, индийские, из дешевой грубой кожи, с изображением слоников и танцующих богов, он привык видеть в руках пенсионерок и не обращал на них особого внимания. Ну что взять с тетки?

Но у этой в потертом кошелечке мелькали тысячные купюры. Пусть не особо много, но все же… Не с пустыми же руками домой уходить!

Словно почувствовав его присутствие, тетка беспокойно оглянулась по сторонам, спрятала кошелек в недрах необъятной сумки да еще «молнию» для верности застегнула и заспешила по направлению к метро – туда, где змеилась длинная очередь на маршрутку.

Но Санек уже почувствовал охотничий азарт. Чтобы у кошелки из кошелки да деньги не увести! Маршрутки брали с боем, и «его» тетка работала локтями не хуже прочих. Тут уж некогда за сумкой глядеть! В толчее он оказался рядом, в руке мелькнуло маленькое, острое лезвие – и вот он, кошелечек! И рядом еще что-то… Кажется, телефон. И то хлеб, сгодится. Можно барыгам толкнуть.

Спрятав добычу, он выбрался из очереди – и тут же растворился в толпе. Хватит на сегодня.

Людмила Петровна заметила пропажу только в маршрутке, когда оказалось, что ей нечем расплатиться за проезд. Еще и стыда натерпелась… Водитель долго ругался, отказываясь везти безбилетную пассажирку, а она чуть не плакала от огорчения и досады. Ну что теперь делать? Не идти же пешком до дому десять километров, да по морозу?

В конце концов какой-то парень в короткой кожаной куртке внимательно и серьезно посмотрел ей в лицо, ни слова не говоря, достал из кармана две десятки и протянул водителю. Женщина рассыпалась было в благодарностях, но нежданный спаситель равнодушно отвернулся к окну, словно ничего не произошло.

По дороге домой Людмила Петровна совсем испереживалась. Войдя в квартиру, она опустилась на стул. Такой уж тяжелый и неприятный для нее выдался этот день, что сил не осталось даже на то, чтобы снять пальто и сапоги.

Взглянув в ее бледное, расстроенное лицо, дочь кинулась к ней, принялась тормошить:

– Мам, ты чего? Что случилось-то, а? Ты говори, не молчи, говори как есть!

– Доченька… Беда у нас, – вымолвила она непослушными губами, протягивая дочери разрезанную сумку, – видишь, деньги вытащили…

Она заплакала, лицо ее сморщилось некрасиво, совсем по-старчески. Людмила Петровна чувствовала себя очень виноватой за то, что не уберегла деньги, доставшиеся ей таким тяжким трудом, и теперь придется как-то выкручиваться, но дочь, против ожиданий, как будто вовсе не расстроилась.

– Фу-ты, господи, напугала как! Я уж думала – заболела или помер кто.

– В милицию, наверное, заявить надо! Может, еще найдут его, паразита?

Но Танька только руками всплеснула:

– Мам, ну ты как маленькая прямо! Какая милиция? Они у тебя и заявление-то не примут… Охота им за воришками бегать!

Она вдруг села рядом, обняла за плечи и прижала к себе вздрагивающее от рыданий тело.

– Мамуль, ну ты чего? Не плачь, пожалуйста, я тебя очень прошу! Подумаешь – деньги вытащили! Ну, бывает, с каждым может случиться. Давай лучше успокойся, раздевайся, чаю попьем…

Потом они долго сидели на кухне вдвоем, разговаривали о своем житье-бытье. Давно они так не сидели… В конце концов Таня решительно сказала:

– Знаешь что, мама, я подумала… Хватит тебе сортиры мыть! Наработалась уже. Лучше ты со Славиком сиди, а я работать пойду. У нас тут парикмахерская новая открывается – близко, всего через два дома! – так объявление висит, что мастера нужны.

Поздно ночью, когда в дочкиной комнате погасла полоска света под дверью и даже маленький Славик утыркался наконец в кроватке и безмятежно посапывал с соской во рту, Людмила Петровна еще долго ворочалась в постели без сна и ругала себя. Она горевала об испорченной сумке, о кошельке, о пропавших деньгах – пусть и невеликих, но так необходимых сейчас для ее маленькой семьи, а больше всего – о том, что ее так бессовестно обокрали и что этот негодяй, который не побрезговал взять последнее у нее (а наверное, у многих таких, как она!), останется безнаказанным и будет гулять себе на свободе…

Только сейчас она вспомнила о телефоне – и эта мысль пронзила ее новой мукой. А она сама-то – много ли лучше? Поделом же старой дуре! В первый раз в жизни взяла чужое, позарилась – и вот, пожалуйста…

С этими мыслями Людмила Петровна заснула.

– Уважаемые пассажиры! Наш самолет совершил посадку в аэропорту острова Мауру. Температура воздуха за бортом – плюс двадцать восемь градусов. Командир и экипаж прощаются с вами и желают всего наилучшего.

Борис открыл глаза и поднял голову. Нежный голос стюардессы вернул его к действительности. Вот это называется заснул так заснул! И не заметил, как пол земного шара обогнул. Даже пересадка в Хитроу теряется в алкогольном тумане… Остается только удивляться, как он не оказался где-нибудь на Огненной Земле или в Новой Зеландии.

Но, как говорится, все хорошо, что хорошо кончается! Борис отстегнул ремень безопасности и направился к выходу. Хмель давно испарился, голова была совершенно ясная, и даже похмелье, кажется, в этот раз ему не грозило… Но на душе все равно было неспокойно. Просто кошки скребут!

Было ощущение, что он забыл что-то очень важное, может быть, даже совершил непоправимую, фатальную ошибку… Борис напряженно думал об этом, но ответа не находил.

Эта мысль сидела в мозгу, словно заноза. По дороге от аэропорта из окна такси он смотрел на океан, на пальмы, шелестящие под ветром широкими листьями, похожими на огромные зеленые веера, но почему-то эта красота его не трогала и не волновала – пожалуй, впервые в жизни.

Оказавшись в отеле, он решил связаться с местными партнерами – банкирской конторой «Хиггинс и сыновья». Борис достал телефон, набрал номер, коротко переговорил с Айзеком Флетчером – хитрым, лукавым евреем, который хотя и не имел никакого отношения к семейству Хиггинс, но заправлял всеми делами в их конторе уже много лет. В голосе старого лиса звучала такая неподдельная радость, словно он обрел давно потерянного сына, – впрочем, как и всегда в предвкушении хороших комиссионных.

Борис молча выслушал уверения в том, что все в полном порядке, документы давно готовы, остается только подписать их. Он пообещал заехать через час, отсоединился…

И только тут наконец сообразил, что именно так напугало его.

Телефон! Ну да, конечно. Как многие деловые люди, Агапов постоянно носил с собой не один, а два аппарата. Один – для деловых переговоров, другой – для личных, приватных. Аппарат, предназначенный для общения с деловыми партнерами, был на месте, во внутреннем кармане пиджака, он даже достал его не глядя, уверенный, что он находится именно там, а вот второй… Будто сквозь землю провалился!

Борис лихорадочно зашарил по карманам, перерыл все содержимое портфеля, даже в чемодан зачем-то заглянул, неизвестно на что надеясь, – но все оказалось тщетным. Телефон пропал бесследно! И это бы еще полбеды – в конце концов, черт с ним, с аппаратом, даже таким навороченным и дорогим. Сим-карту восстановить тоже не проблема. Настоящая катастрофа состояла в другом: там, в аппарате, осталась карта памяти, и то, что было на ней записано, совершенно не предназначалось для чужих глаз!

Как и у прочих людей, у него была маленькая слабость – фиксировать особые моменты своей жизни, чтобы потом, просматривая запись, переживать их вновь и вновь – почти с той же силой и остротой ощущений, что и в первый раз. И так же, как любому другому человеку, ему вовсе не хотелось допускать в свою интимную жизнь посторонних…

Тем более что его тайна была совершенно особого свойства. И, оказавшись в чужих руках, могла погубить его.

Агапов сжал челюсти так, что зубы скрипнули, и аж замычал от еле сдерживаемого гнева и досады. Ну как он только мог совершить такую нелепую оплошность!

Саня Резников разбирал свою добычу. Денег в теткином кошельке оказалось не так уж много, всего четыре тысячи. Он аккуратно сложил купюры и спрятал в карман. «Поди докажи теперь, что не мои!»

Кошелек отправился в помойное ведро. Не забыть бы мусор вынести вечером… А вот телефон – другое дело, тут аккуратность нужна. Ну что же, посмотрим.

Эту работу Саня называл про себя «предпродажной подготовкой». Телефончик-то почти новенький, ни сколов, ни царапин… В идеальном состоянии, можно сказать. У Димона на Горбушке вполне прокатит как новый! Надо только сим-карту изъять аккуратненько да из памяти все поудалять, а то так и спалиться недолго.

Санек считал себя человеком технически продвинутым и даже немножко гордился этим. А что? Время-то на месте не стоит! По телевизору говорят, за границей вон люди научились деньги из банков тырить, прямо из дома не выходя, через компьютер. Это тебе не кассу грабить! У нас пока все по-простому, и все-таки надо идти в ногу со временем. Народ ведь уже и с картами кредитными ходит, и телефоны – вещь не дешевая, целый бизнес…

Он аккуратно, хозяйственно разложил на столе газету и, насвистывая себе под нос привязавшийся популярный мотивчик, принялся за дело. Первым делом он аккуратно вытащил симку и отложил ее в сторону. А это еще что? Карта памяти, да огромная какая! Почти на семь гигов. Ну-ка, ну-ка… Кажется, тут есть на что посмотреть!

Он вставил карту в свой видавший виды ноутбук. Машинка, конечно, старенькая, но тянет еще – будь здоров!

Пока загружалась картинка, Санек почему-то занервничал, словно не дома у себя сидел, а впервые шел «на дело». Руки у него заметно дрожали. Он и сам не представлял себе, что предстоит ему увидеть – может, чьи-то фотки на фоне пальмы и моря, портрет любимой тещи, детей, собачки, видеоролик на тему «мой день рождения в ресторане» или домашняя порнушка… А что, это может быть даже забавно!

Но на экране появилось совсем другое. Санек увидел какой-то полутемный подвал с низкими каменными сводами. Почему-то сразу чувствовалось, как там холодно и сыро… Камера дотошно заглядывала во все углы, словно оператор хотел запечатлеть все, до самых мельчайших подробностей.

Вот в помещение силой вталкивают девушку в белом платье. Она красивая, только очень испуганная… Потом в кадре появился мужик. Ага, значит, все-таки порнушка! Санек приготовился было посмотреть, посмаковать подробности… Интересно же ведь!

Но дальше пошло такое, что Санек аж присвистнул от изумления. Вот это да! Покруче любого ужастика, что по телику показывают. Мужик не спеша достал длинный острый охотничий нож с зазубринами у рукоятки – и шагнул к своей жертве. Один удар, другой, третий… Девушка медленно умирала на экране, изрезанная холодной сталью, нежный рот открывался в беззвучном крике и мольбе, а ее мучитель стоял рядом и наблюдал за ней. На лице его блуждала такая счастливая улыбка, словно чуваку лям зелени[8]8
  Лям зелени – миллион долларов (жарг.).


[Закрыть] с неба упал или самая лучшая телка дала бесплатно, а в глазах, чуть прикрытых тяжелыми веками, светилось тихое безумие.

И это было страшнее всего.

Почему-то Санек сразу понял, что кино это – не постановка, не актерская игра, тут все по правде. На секунду ему даже показалось, что он сам умирает вместе с этой девушкой… Он потряс головой, и наваждение исчезло, но и смотреть дальше ему расхотелось. Он выключил компьютер и задумался.

Пожалуй, карту эту он не выбросит… Что-то подсказывало ему, что хозяин телефона очень захочет получить ее назад. Только осторожно все надо сделать, по-умному… А то недолго и самому без головы остаться.

Саня аккуратно спрятал телефон. С этим после, еще успеется… Карту он завернул в чистый листок, вырванный из блокнота, и опустил в потайной карман. Пусть пока там полежит…

Глава 6
Пес цепной

Снег скрипит под ногами при каждом шаге, и от морозного воздуха стынет дыхание, перехватывает горло… Солнце еще не встало, а опер Николай Терещенко спешил на работу. Холод пробирает до костей, пуховик не греет, и ноги совсем окоченели в старых ботинках. Ничего, ничего! Немного осталось.

Николай с тоской думал о том, что опять опаздывает на службу и будет ему нагоняй от шефа, даром что день предпраздничный… Но главное – голова раскалывается, будто много выпил накануне, и в теле противная вялость, так что каждый шаг дается с трудом.

Хорошо бы, конечно, поспать еще часика три, но сегодня ночь выдалась тяжелая. Странно даже – ни тебе дежурства, ни другой срочной работы, более того – в кои-то веки накануне он ушел с работы почти вовремя! Не часто такое удается. Сам Бог велел отдохнуть как следует, выспаться на несколько дней вперед, с запасом, как верблюд в пустыне воду пьет, но не тут-то было. Глаз сомкнуть ему сегодня почти не пришлось, так что чувствовал он себя как выжатый лимон.

Обычно Николай добирался до постели такой усталый, что сразу проваливался в темноту, и отрывал голову от подушки только тогда, когда будильник начинал истошно трезвонить над ухом. Он еще, помнится, даже удивлялся: как это люди страдают бессонницей? Попробовали бы целый день побегать по дворам и чердакам, посидеть над бесконечными отчетами и послушать сбивчивые, лживые и путаные показания – тогда и спали бы без всяких снотворных!

А теперь вот – на собственной шкуре испробовал…

И, самое главное, так хорошо все начиналось, спокойно! После холостяцкого ужина, состоящего из пельменей с кетчупом, Николай немного посидел у телевизора с банкой любимого чешского пива, что так кстати нашлась в холодильнике, и отправился в постель. Заснул он сразу же, но часов в двенадцать его разбудили громкие крики и нестройное пение загулявших соседей на улице. Что поделаешь, Новый год скоро. Люди заранее начинают праздник отмечать!

Громко, от души чертыхнувшись в адрес несознательных граждан, Николай перевернулся на другой бок и хотел было заснуть снова, но не получилось.

Дело было в том, что сегодня ему приснился сон – впервые за долгие годы… И как раз о том, что видеть ему совсем не хотелось.

Когда стало понятно, что уснуть все равно не удастся, Коля встал с постели, заварил крепчайший кофе и долго сидел за кухонным столом, отхлебывая обжигающий напиток и стряхивая пепел в жестяную банку из-под сардин.

Он словно вернулся в тот ясный, солнечный летний день, когда в первый (и, к счастью, единственный!) раз ему пришлось стрелять в живого человека.

Это случилось в начале девяностых, в самый разгар бандитского беспредела и общей неразберихи. Юный опер Коля Терещенко только-только начал службу в органах внутренних дел. Чего уж греха таить – после армии податься было особенно некуда. А в милиции – и оклад хоть небольшой, но стабильный, и льготы какие-никакие… Но главное – эта работа казалась по-настоящему мужской, важной и нужной. Коля старательно постигал милицейскую премудрость и надеялся, что когда-нибудь станет настоящей грозой преступного мира, вроде сыщика Гурова из детективов, которые он с удовольствием почитывал на досуге.

Конец иллюзиям положил вор в законе по кличке Перстень. Он уже полгода числился в федеральном розыске как особо опасный рецидивист, бежавший из мест лишения свободы, и надежды когда-нибудь поймать его было немного. Но вдруг от «источника», то есть стукача Васьки Баринова, пришла информация, что видели его в Москве, на хате у бывшей сожительницы Катьки.

В то утро опера выдвинулись в адрес, ни на что особо не рассчитывая. Глупо было надеяться, что такой опытный волчара, как Перстень, надолго задержится у бабы под боком, но проверить-то все равно надо! Как говорится, «чем черт не шутит, пока бог спит»…

Коля, как самый молодой и неопытный, остался караулить во дворе под окнами. «Конечно, вряд ли что, но так, на всякий случай…» – сказал капитан Шухов, Колин непосредственный начальник. Помнится, Николай еще подосадовал про себя слегка, что другим достается самое интересное, важное, может быть, даже опасное дело, где можно будет проявить себя, а его оставляют, словно вора-малолетку, на шухере. Но когда опергруппа заходила в подъезд, не снабженный еще в те годы ни кодовым замком, ни домофоном, под ложечкой вдруг противно засосало. Правда, тогда Коля не придал этому значения – подумаешь, позавтракать не успел!

Ждать пришлось долго. Коля совсем умаялся. Солнце припекало не на шутку, и ведь недаром говорят, что ждать и догонять – хуже нет… Он просто глазам своим не поверил, когда увидел на фоне оконного проема высокую, нескладную фигуру. Человек постоял на подоконнике пару секунд, распахнул окно и, нелепо взмахнув руками, полетел вниз. В первый момент Николай даже не понял, что произошло, но рука сразу же потянулась к табельному пистолету под курткой.

Это потом он узнал, что Перстня благополучно взяли тепленьким, прямо в постели, приковали наручниками к батарее, но стоило оперативнику, приставленному стеречь его, лишь на минуту отвлечься и выйти из комнаты, как он исхитрился каким-то невероятным образом освободиться и выпрыгнуть в окно.

А пока… Он видел только темный силуэт, падающий с раскинутыми руками, словно человек пытался полететь, как птица, да вот досада – упал. Он рухнул на асфальт, но тут же поднялся и, чуть прихрамывая, побежал прочь.

– Стой! Стрелять буду!

Но Перстень, конечно, не остановился. Он бежал как-то странно, пригнувшись и словно припадая на обе ноги, но двигался на удивление быстро и ловко. Еще миг – и уйдет…

В первый момент Коля даже оторопел от неожиданности, но потом сумел стряхнуть оцепенение. Руки, ноги, все тело действовали почти автоматически, без участия разума. Коля выхватил из кобуры табельный пистолет, передернул предохранитель…

– Стой, стрелять буду!

Первый выстрел ушел, как положено, вверх, в ясную синеву летнего неба, а второй, прозвучавший сразу вслед за ним, достиг цели. Не зря Николай проводил время в тире, прилежно паля по мишеням… Человек, бегущий по тротуару, упал, словно натолкнувшись на невидимую преграду, но его ноги все еще дергались, словно он пытался бежать.

Николай почувствовал, что колени противно дрожат и рукоять пистолета стала влажной и липкой. Он подошел ближе, на всякий случай держа оружие наготове. Почему-то с первого взгляда было понятно, что человеку, что лежит перед ним на грязном асфальте, жить осталось не более нескольких минут.

Очень страшно оставаться наедине с умирающим, но, как назло, улица была безлюдна и пуста по утреннему времени, а товарищи, что направились в адрес, все никак не возвращались. Мобильные телефоны войдут в повседневный обиход много позже, а потому оставалось только одно – стоять и ждать.

Эти минуты показались ему очень, очень долгими. Раненый неимоверным усилием перекатился на бок, потом на спину… Лицо его было на удивление спокойным, словно он знал, что умирает, и успел уже смириться с этим. Кровь пузырилась на губах, стекая тонкой струйкой по подбородку, но Перстень оставался в сознании и смотрел на него неотрывно, словно хотел запомнить навсегда… И вдруг сказал, с силой выдохнув, так что капли крови брызнули изо рта:

– Что, страшно тебе, мент?

Неожиданно для себя самого Коля кивнул. На губах умирающего появилась удовлетворенная, почти счастливая улыбка.

– И правильно. Я… на свободу иду, а ты… как был псом цепным, так им и останешься!

Это последнее усилие как будто отняло тот остаток жизни, который еще оставался в его теле. Кровь хлынула изо рта ручьем, потом Перстень дернулся еще пару раз и затих. Глаза его заволокла мутная пелена, но эта ужасная улыбка застыла на лице навеки, превратилась в посмертную маску.

Дальше все было как в тумане. Пришли ребята, и Коля объяснял им, что произошло, потом подъехала машина с красным крестом на боку и какие-то люди увезли труп, накрыв с головой… Когда опера вернулись в отдел, ребята, ни слова не говоря, усадили Колю за стол, налили стакан водки… Он опрокинул его залпом и сразу же будто провалился куда-то.

Проснулся он на жестком и коротковатом диванчике, где потом еще не раз случалось ему ночевать, когда сильно задерживался на работе. Была глубокая ночь, полная луна засвечивала в окно – совсем как сейчас. Голова болела отчаянно, и Николай не сразу вспомнил события прошедшего дня. Тогда ребята хлопали его по плечу, успокаивали и говорили, что все обойдется. Да он и сам чувствовал себя чуть ли не героем – достал ведь таки злодея! Надо было, конечно, по ногам стрелять, но раз уж так получилось…

Но теперь, в призрачном и бледном лунном свете, все представлялось совсем иначе. Николай почувствовал себя постаревшим сразу на много лет. Пришло ясное и горькое осознание, что он убил человека и никогда больше не будет таким, как раньше. Эта незримая, но прочная преграда отделяла его от других людей, как тонированное стекло на бандитской «девятке».

Потом еще много было всякого… Были времена, когда на ментовскую зарплату прожить было почти невозможно, и былые товарищи пережили их кто как сумел. Одни ушли, предпочтя беспокойной и малооплачиваемой службе в органах более хлебные места. Многие из них и сейчас трудятся в ЧОПах[9]9
  ЧОП – частное охранное предприятие.


[Закрыть] или детективных агентствах, выслеживая неверных супругов или собирая компромат на конкурентов по бизнесу.

Были и такие, что научились пользоваться служебным положением в личных целях. Тут все идет в ход – и сфабрикованные дела, и крышевание сугубо незаконного бизнеса вроде проституции или наркоторговли, а уж взимание дани с легальных коммерсантов за защиту от преступных и прочих посягательств даже и серьезным проступком не считается, особенно в последние годы.

Некоторые умудряются совсем неплохо устроиться – например, как бывший однокашник Серега Арефьев. Николай не раз слышал о нем… К таким, как он, намертво приклеилось обидное словечко «бизнес-мент». Что ж, поднялся парень, из убогой хрущевки переехал в новую квартиру, иномарку себе купил, жил, надо полагать, в полное свое удовольствие… А потом совершенно неожиданно застрелился[10]10
  Подробнее о судьбе Сергея Арефьева читайте в романе В. Борисовой «Окно в пустоту».


[Закрыть]. Никто так и не понял, что стряслось, даже провели расследование смерти сотрудника, но ничего так и не выяснили. Жил себе человек, жил, крутился, вертелся как мог и вдруг бац! – вытащил табельный пистолет и пальнул себе в висок.

А другие просто тянут лямку, стиснув зубы, и даже стараются делать свою работу настолько хорошо, насколько могут, не отвлекаясь на излишние умствования и размышления о смысле жизни. Сам Николай как раз к таким и относил себя… Как когда-то говорил дед, бывший солдат Великой Отечественной, встретивший Победу в Берлине, «служи и ни о чем не думай!».

И Николай служил. За долгие годы он и сам огрубел, очерствел, нарастив на душе изрядный слой рогового панциря. А как иначе? Грязную работу в белых перчатках не делают, тут тебе не Европа какая-нибудь, где с правами человека носятся как дурень с писаной торбой.

Тот случай с Перстнем он почти забыл… В памяти осталось только исхудавшее лицо, запавшие щеки, жесткие углы скул, сросшиеся над переносьем кустистые седые брови и неожиданно-спокойные, даже чуть насмешливые темно-серые глаза, в которые почему-то смотреть было мучительно стыдно.

Да еще эти ужасные слова: «пес цепной».

Нет уж, хватит! Николай остановился, достал сигареты и торопливо прикурил, закрывая рукой огонек зажигалки от ветра. Есть такая работа – искать убийц и бандитов, и, если вдруг некому станет ее выполнять, в стране вообще беспредел начнется! И он ее выполняет в меру своих сил. А когда какой-нибудь душегуб его стараниями получает то, что заслужил, чувствует, что живет не зря.

А потому – нечего зря душу бередить, что было – то прошло.

Так что шевелись, мент, работай…

А в это время Лиза беспокойно ворочалась в постели. Шелковые простыни сбились и стали влажными от пота, волосы прилипли ко лбу, она тяжело дышала и даже стонала во сне – но и проснуться никак не могла.

Ее снова преследовал темный человек без лица. Лиза слышала его шаги у себя за спиной. Она бежала, бежала из всех сил, задыхаясь, падая и поднимаясь вновь, но спасения от него не было.

И в тот момент, когда она уже совсем отчаялась, Лиза вдруг увидела прямо перед собой дверь. В тот момент некогда было думать, куда она ведет, что за ней находится… Изо всех сил она рванула дверь на себя, и – о, счастье! – она оказалась не заперта!

Лиза влетела внутрь – и дверь захлопнулась у нее за спиной, отсекая от преследователя. В первый момент она в изнеможении привалилась к стене и закрыла глаза, веря и не веря, что оказалась наконец в безопасности.

Открыв глаза и оглядевшись вокруг, Лиза обнаружила, что оказалась в давно знакомом библиотечном зале, где проработала столько лет. Здесь, кажется, ничего не изменилось – те же стеллажи, плакаты, цветы на окне…

И Светлана Карловна все так же восседала за своим столом, строго поглядывая на нее сквозь очки. Увидев ее, Лиза почувствовала, что краснеет до самых корней волос. Сейчас ей почему-то было ужасно стыдно перед этой женщиной… Пусть у нее устаревшие понятия, пусть из-за этого она кажется даже чуточку смешной и нелепой, но ведь она столько лет была ей фактически второй матерью! Теперь она как будто увидела ее по-новому, совсем другими глазами. Почему-то ей захотелось сейчас попросить прощения, сказать, что она была не права и несправедлива и теперь искренне сожалеет об этом, но рот сковала немота.

Но кажется, она вовсе не сердилась. По своей привычке сдвинув очки на самый кончик носа, она смотрела на нее строго, как на первоклашку, которую угораздило потерять библиотечную книжку, но в глубине глаз пряталась улыбка.

– Здравствуй, Лиза! Очень рада видеть тебя снова. Что ж ты так давно не приходила?

Лиза почувствовала, как краска стыда заливает ей лицо. Даже уши горят! Она отвела взгляд и промямлила:

– Да понимаете… так получилось. Как-то все времени не было – то одно, то другое…

Светлана Карловна осуждающе покачала головой, и ее высокая седая прическа заколыхалась.

– Нехорошо, девочка, нехорошо… Надо быть организованнее! Но раз уж ты все-таки пришла – у меня кое-что есть для тебя. Сейчас, подожди минуточку…

Она склонилась над своим столом-конторкой. Лиза хотела было сказать, что у нее теперь все есть, ей ничего не нужно, но вместо этого просто стояла и терпеливо ждала. Она вдыхала знакомый запах, и теперь он казался таким родным, что просто плакать хотелось.

Еще больше хотелось остаться здесь, но она понимала, что теперь никак не сможет этого сделать, она тут больше не хозяйка, а лишь гостья и должна уйти.

А Светлана Карловна все искала что-то… Это было совершенно не похоже на нее, в жизни у этой женщины во всем царил идеальный порядок, и ей ни за что не пришлось бы копаться так долго. Лиза уже хотела уйти, но в этот момент бывшая начальница торжествующе улыбнулась:

– Вот, нашла наконец. Возьми. Это для тебя. Прочитай внимательно.

Она протягивала ей какую-то книгу. Лиза удивленно уставилась на яркую обложку. Этого она никак не ожидала! Книга оказалась собранием детских сказок Шарля Перро. Это было так странно и нелепо – даже во сне! – что она возмутилась:

– Зачем она мне? Я ведь уже взрослая и не читаю сказки, мне она совсем не нужна!

Но Светлана Карловна вовсе не смутилась и не удивилась. Так же глядя поверх очков, она строго сказала:

– Я вижу, что ты взрослая. То есть тебе так кажется. А ты все-таки прочитай, прочитай непременно…

Светлана Карловна все совала и совала книгу Лизе прямо в руки, настойчиво и властно, и наконец она сдалась:

– Ну хорошо, хорошо, если вы так настаиваете…

Книга словно сама раскрылась у нее в руках, и Лиза увидела изображение бородатого мужчины в богатой средневековой одежде. Перед глазами появились знакомые строчки. Эту сказку Шарля Перро она читала давным-давно, еще в детстве, но разве можно было ее не узнать!

«Жил-был однажды человек, у которого водилось множество всякого добра: были у него прекрасные дома в городе и за городом, золотая и серебряная посуда, шитые кресла и позолоченные кареты…

Но к несчастью, борода у этого человека была синяя».

Лицо на картинке стало меняться, и Лиза с ужасом узнавала знакомые черты. Еще мгновение – и с книжной страницы на нее смотрит Борис! Выглядел он, конечно, странно, словно нарочно переоделся для театрального спектакля и нацепил эту ужасную накладную синюю бороду, но это был он, несомненно, он!

Лиза хотела было закричать, отбросить прочь эту дурацкую книгу, но из горла вырвался только тихий, сдавленный хрип.

– А теперь иди и подумай, – строго сказала Светлана Карловна, – и книгу не забудь принести вовремя!

Лиза повернулась и покорно пошла к двери. В самый последний момент она вспомнила о темном человеке, который, несомненно, караулит ее там, снаружи, и сердце бешено заколотилось от ужаса. Она хотела было вернуться, но ноги сами несли ее прочь. Дверь распахнулась перед ней, и она вступила в темноту… Ее обдало ледяным холодом, так что перехватило дыхание, защемило сердце.

Лиза вскрикнула – и проснулась.

Николай сидел за столом у себя в кабинете. Хоть день и предпраздничный, а дел накопилось столько, что, кажется, век не разгрести. Мало кто догадывается, что оперативная работа по большей части состоит не из выстрелов и погонь, а из нудной бумажной волокиты. И начальством зачастую оценивается по ней же, а не по результату.

С тяжелым вздохом он достал из сейфа папки, разложил бумаги на столе и уже собрался было приступить к составлению очередной справки-меморандума по вербовкам за прошедший квартал, когда в кабинет заглянул лейтенант Митька Петровский – веселый рыжий молодой парень, всего год назад пришедший на службу после юрфака. Странно, конечно, мог бы и в адвокаты пойти, и в юрисконсульты, так нет ведь – потянула ментовская служба! И работает, не жалуется…

– Слышь, Коль, тут такое дело…

– Ну чего тебе?

– Да вот, воришку поймали!

Вот еще не хватало! Николай даже разозлился:

– Ты чего, брат, с дуба рухнул? Мы все-таки убойный отдел, воришками не занимаемся!

– Коль, ты погоди, не кипятись… Тут случай особый. Лехина теща на рынок пошла, у нее кошелек вытащили. Крику было! Лехе скандал закатила – лови, мол, его где хочешь, а то что за дела – разом ползарплаты умыкнули. Он ей и так и сяк объяснял – я, мол, карманниками не занимаюсь, наше дело – убийц ловить! – Митька хихикнул почти по-мальчишески.

Ну да, хорошо ему, молодой еще, холостой пока, неженатый… «Он-то – пока, а ты – уже!» – шепнул тихий, но внятный голос в голове Николая, а Митька все гнул свое: