Текст книги "Не входи в стеклянный дом, или Удивительный июнь. Книга для любознательных детей и их родителей"

– Извините, девчонки. Это я во всем виноват. Не надо было вас сюда тащить. Но мне, понимаете, так тоскливо здесь с этими гусями было! – и он расстроено умолк.

– Знаешь, Санек, не грузись, – строго сказала Светка.

– Конечно, – поддержала я. – Почему ты-то опять виноват? И пойдемте во двор, что ли, пока здесь еще что-нибудь не случилось.

Сашка и Светка обрадовано кивнули. Мы, быстро пробежав гостиную с разгромленным столом и чуть не поскользнувшись в разлитой воде, выскочили в коридор и начали торопливо обуваться. Сашкину мать не встретили – наверное, была в кухне, оттуда слышался шум воды. Вот дверь захлопнулась и за нами. Скоро мы были на улице.

– Пошли на нашу лавочку, – предложила Светка.

Я взглянула в ту сторону: скамейка была пуста. Во дворе тоже по-прежнему никого не наблюдалось. И хорошо! Мы измученно, как загнанные лошади, доплелись до лавки и упали на нее. Светка неожиданно рассмеялась:

– Веселый день сегодня! Сначала утром – Щука, потом – этот дурак Сева. И оба, главное, хотят меня побить!

Действительно, сочувственно подумала я, подружке сегодня не везет. Да и о Сашке нельзя сказать, чтобы он удачно провел воскресенье. Только мне вроде бы не на что жаловаться, кроме, может быть, последней угрозы Аделаидиного сына – он ведь и мне хотел «подбить второй глаз». Ха, какой шустрый! У меня первый-то в порядке, а он размечтался, жирняк несчастный. Видимо, распалился, глядя на чужую драку, и захотелось ему тоже кулаками помахать…

– Ира, не молчи! О чем ты думаешь? – возмущенно сказала Светка. – Мы с Санькой сидим, ей в рот смотрим, ждем, а она!

– Да, сейчас, – кивнула я. – Только вы меня не перебивайте. Слушайте внимательно, тогда поймете.

Для того чтобы лучше видеть и слышать меня, Сашка захотел устроиться напротив нашей скамьи. Он по-быстрому сбегал куда-то за гаражи и приволок оттуда чурбан от недавно срубленного и рвспиленного на куски дерева. Водрузил деревяшку рядом с нами, в двух шагах, сел и приготовился слушать.

– Ну, вот, Саша, – начала я. – Ты уже понял, конечно, что я не просто так спросила, в чем ты не согласен с бабкой. И я ожидала, что ты примерно так и ответишь. То есть, конечно, не знала, что расскажешь именно про свою мать… Но заметь! Ты к Марье Степановне хорошо относишься, в гости к ней ходишь. Она тебя тоже любит и хочет помочь тебе. Конечно, так помочь, как она одна умеет – натравить на твою маму мышь. Ты тоже понимал, что Пика своего добьется и жизнь сразу же изменится в лучшую сторону, так? И – отказался?

– Ну, так, – блеснул глазами Иноземцев… – И что?

– А то, что старуха тебе этого в душе так и не простила. Поэтому ты пока недостоин жить в дурацком стеклянном доме. И знаешь еще почему?

– Ну? – сердито буркнул Иноземцев.

– Бабка-то по-своему тебе добра желала и думала, что всего Сашечку уже вдоль и поперек знает. А ты взял и не согласился! Помнишь? За стеклом у бабульки будут жить только те, «кому скрывать нечего». И скрывать-то от кого? От нее! Короче говоря, она туда пустит послушных людей, которые согласны с ней во всем и всегда. Потому что она одна знает, как надо жить и о чем думать, чтобы в мире наступил рай. А остальные должны делать одно: слушаться ее беспрекословно и не иметь своих секретов, а ей их сразу рассказывать. Потому и дом из стекла, неужели непонятно?

– Это ты загнула! – сердито сказал Сашка. – Баба Маша не такая, она добрая.

– Добрая, конечно, – согласилась я. – И хочет, я же говорю, чтобы вокруг было хорошо и правильно – как она это себе представляет. Вот и воюет, старается: и в подъезде соседей ругает за каждую соринку, и за детьми подглядывает – как они себя ведут?, и еще на людей Пику напускает, чтобы только по ее было и не иначе. Правда, я сейчас подумала, что некоторым не помешало бы пожить в бабкином аквариуме. Например, тем шальным дядькам, которые сегодня у тебя дома, Санек, подрались. Они бы там быстро научились себя вести.

– Это точно! – захохотала Ковалева. – Только им туда попасть не светит! Их старуха в стеклянный дом не пустит. Зачем ей драчуны? Там достойны жить одни смиренные, как моя бабушка Лиза говорит.

– Ну, вот, – подхватила я. – Поэтому старухин «рай» – бесполезная мечта. Нормальные люди туда не пойдут – да им и не надо, они сами знают, как им жить. А кому надо – тех она в него не возьмет: недостойны. Она, понимаете… Не удивляйтесь, я сейчас вам все объясню. Она одновременно – и Дон Кихот, и Великий Инквизитор.

– Кто-о?! – изумился Сашка.

Светка тоже хлопала глазами, но молчала, ожидая, что я скажу дальше. Для нее эти имена не были новостью: про Дон Кихота я ей рассказывала, а про инквизиторов она наверняка помнила из истории (потому что не болела в то время, как я! А память у моей подруги – дай Бог каждому). Значит, с ней будет легче. Я вздохнула и опять начала говорить.

Сначала коротко рассказала им о Рыцаре Печального Образа (то есть о Дон Кихоте). О том, что он поклялся защищать правду, добро и справедливость, насколько хватит сил, и вообразил себя странствующим рыцарем. Он везде храбро вступался за обиженных, например, за мальчишку-пастушка, которого злой хозяин лупил ремнем. Дон Кихот остановил негодяя и, взяв с него обещание уплатить избитому слуге долг, спокойно уехал. Но обозленный крестьянин сразу, как только рыцарь скрылся из вида, схватил мальчишку, опять привязал к дубу и так отстегал его, что тот еле остался жив.

– Гад какой! – сказал Сашка. – А почему хозяина в тюрьму не посадили?

– Потому что это было давно, в шестнадцатом веке, – объяснила я, – а тогда господа могли колотить своих слуг как хотели.

– То есть ты хочешь сказать, – сразу ухватила суть Светка, – что он зря заступился за этого пастушка? Тому же еще больше влетело!

– Нет, не зря, конечно, – подумав, сказала я. – Он сделал, что мог. Но ведь он был, ты знаешь, слегка сумасшедшим и не понимал, что не все люди – такие же благородные, как он. Этому крестьянину нельзя было верить на слово, а он поверил. И так он всегда кидался в бой, а выходила ерунда. То ветряные мельницы крушил, думая, что это великаны. То один раз услышал какие-то странные удары и, еще не поняв, что это такое, вызвался принять опасный бой. А оказалось, это просто сукновальные молоты…

– Что-что? – переспросил Сашка.

– Ну, тогда электричество еще не открыли. Поэтому ставили на реке особые приспособления, которые двигались силой текущей воды. Так выделывали шерстяные ткани.

– Откуда ты все знаешь? – уважительно спросил Сашка.

– Про сукновальные молоты мне мама объяснила, когда рассказывала о Дон Кихоте. А вообще-то читать больше надо!

– И что? – вернула нас Светка к существу дела. – «Бабка из двадцатой» тоже, значит, сумасшедшая?

– Да нет! – отмахнулась я. – С ней все нормально. Но кое в чем она – точно Дон Кихот.

– В чем это? – недоверчиво спросила подружка.

– Да в том, что баба Маша тоже одна за всех решила воевать за добро – в ее представлении. И так же, как Дон Кихот, не может понять, что не справится с этим делом, как бы ни старалась. Наши соседи так и будут бумажки бросать, а мы со Светкой – развлекаться. Людей же не заставишь по струнке ходить, а она на это надеется!

– Ну, предположим, – кивнула Светка.

Сашка промолчал, но тоже, видимо, согласился. Они оба выжидательно смотрели на меня, а я собиралась с мыслями для продолжения.

– А при чем тут этот твой Кизитор, или как его там? – с любопытством спросил Иноземцев.

– Великий Инквизитор, – пришлось мне его поправить, – Торквемада, или Ниньо де Гевара, или любой из них – неважно, кто именно…

И я, собравшись с духом, начала рассказывать своим друзьям то, что вам рассказала еще раньше на страницах этой книги – о том, что из себя представляла средневековая инквизиция и как жестоко она преследовала всех инакомыслящих в странах Европы. Остановилась и на Великом Инквизиторе Испании и пересказала его слова о том, что у людей надо отнять всякую свободу мысли и действия и превратить их в наивных детей, чтобы ими легко было управлять. Для краткости я умолчала о том, что так говорил герой романа, а не конкретный человек, занимавший эту должность. Ведь в принципе данные слова были правдой, так что какая разница? Кстати, не забыла упомянуть, что все это Великий Инквизитор хотел сделать из любви к человечеству, чтобы избавить его от забот и хлопот.

– Чем не добрая цель? – ехидно закончила я.

Сашка и Светка выслушали меня молча, широко открыв глаза, с застывшими лицами.

– Сволочь был этот Великий Инквизитор, – зло сказал Иноземцев, – и монахи его тоже. Но и ты… – и он выразительно покрутил пальцем у виска.

– Чего-чего?! – вскинулась я.

– Тоже, нашла, с кем бабу Машу сравнивать! – голос Сашки пресекся от возмущения. – Она никого не пытала и не жгла, как те!

– Да, – уже спокойно подтвердила я. – Но, во-первых, ей этого никто бы и не позволил: мы уже не в средневековье живем. Во-вторых, она так же, как «святая инквизиция», одну себя считает правой. Мало того, еще и другие вокруг должны с ней соглашаться и делать как она велит. И в третьих, Сашенька, она, как и те монахи, уверена, что и думать-то окружающие обязаны по ее подобию. Я не права?

Сашка в ответ опустил голову. Ответить ему было нечего, но и сдаваться этот вредный мальчишка не собирался.

– И самое последнее, – твердо сказала я, – хочу спросить тебя прямо, а ты не молчи, понял? Разве твоя баба Маша не преследует тех, кто себя неправильно ведет? То есть она считает, что неправильно. Но другие-то думают иначе! А она пускает на них по следу свою Пику с человеческими руками. Есть у нее такое право, говори? А эта мышь, между прочим, совсем не пряник. Она до полусмерти напугать может. И зубы у нее больно кусают, не хуже щипцов «отцов-инквизиторов». Та еще дрянь черная!

При этих словах Светка схватила меня за руку и показала под скамейку. Сашка посмотрел вниз и вдруг улыбнулся. Я тоже увидела: оттуда вылез дрожащий мышиный хвост. Поерзал-поерзал и опять спрятался. Мы беззвучно рассмеялись. Надо же, Пика здесь, подслушивает! Но, интересно, почему больше не угрожает и тем более не кусается? Я тут про ее хозяйку уже столько мерзкого наговорила, что она давно должна в меня вцепиться и уже наполовину обглодать. А она… под скамейкой трясется.

– Ты, Ира, правильно говоришь, – уже серьезно заявила Светка, – а Санек этого просто признавать не хочет.

– Не хочет! – не могла я удержаться от язвительного замечания. – Однако, он тоже не согласился, чтобы мышь «доброй старушки» его маму изводила. И правильно, что маму пожалел, а не эту… дрессировщицу.

Сашка сердито сверкнул на меня глазами, но возразить ему опять-таки было нечего, и он, сгорбившись, отвернулся в сторону.

– А как же факты, про которые мы вчера говорили? Что с ними-то? – нетерпеливо спросила Светка.

– Да очень просто, – устало сказала я. – Дело в том, что такие инквизиторы – они же постоянно воюют с чужими мыслями, которые в старину назывались «ереси». И они стараются в людях эти «ереси» найти, заставить в них признаться, а потом и «выгрызть»! Не зря же монахов-доминиканцев называли «псы господни»…

– Ну, и что? – проявил интерес Иноземцев. – Ты нам это уже говорила.

Я улыбнулась:

– А то, что они уверены: если так строго за чужими мыслями следят, то уж свои-то у них всегда в полном порядке. Они, якобы, держат их под своим контролем и допускают только те, «что надо», а ненужные прогоняют. Вот и про Марью Степановну ты, Саша, что-то подобное говорил…

Мальчишка сразу выпрямился и весь как-то подобрался. Понял, наверное, что я перехожу к самому главному. Светка насмешливо покосилась на него и сердито показала мне глазами: ну, давай быстрее, говори, не тяни! Я пожала плечами и продолжала:

– Так вот, на самом деле это ерунда. Ни один человек на свете не может думать только то, «что надо». И наша бабка – не исключение! Между прочим, те самые монахи в средние века были… ну, поскромнее ее. Они иногда допускали, что могут думать или чувствовать «не то», но считали это кознями дьявола. А дьявол хочет отвлечь их от выполнения долга – преследования еретиков. Поэтому они каялись, молились и опять брались за свое. А наша бабулька не знает сомнений и считает: все ее мысли – только те, «что следует», и не иначе. Вот они ей и отомстили!

– Так ты думаешь… – ошеломленно сказала подружка и закусила губу.

Сашка в волнении вскочил и уставился на меня.

– Да! – кивнула я. – И мои мыши-строители, глядящие в небо, и два Саниных видения, тоже про мышей, и Пика в театре – это тайные старухины мысли. Они не послушались ее приказа, потому что – свободны. Они появились и полетели, когда и как им захотелось. А наша строгая баба Маша, наверное, и сама себе бы не призналась, что бывает такой легкомысленной. Ей бы только человечество спасать, а не в небо смотреть!

– Погоди, погоди, – хрипло сказал Сашка. – Давай сначала. Мыши в твоем сне – это кто?

– Ну, пока они работали, на стены карабкались, тачки подвозили – это были как раз «те» мысли. Ими Марья Степановна думает добровольно, потому что они – нужные. Но заметьте: как только бабка перестала обращать на них внимание (она занялась мной и Светой), эти послушные мыши стали сразу делать то, что они хотят, а не то, что «надо». Между прочим, до данного момента небо было чистое, ровное, как положено в старухином «раю». А тут она чуть-чуть отвлеклась, и облако сразу появилось – пушистенькое такое, веселое. Ну, как несчастным мышкам на него не порадоваться? Другого случая, может, не будет: сейчас хозяйка опомнится, работать погонит, и – прощай, удовольствие!

– Ничего не понимаю, – потер себе лоб Иноземцев. – Это ведь ее мысли, собственные! Значит, она и сама любит на облачко посмотреть?

– Конечно, – подтвердила я. – Человек же она живой, не компьютер. Но считает такие мысли ненужными и даже, может быть, позорными, понятно?

– Интересно, – протянула Светка. – НУ, а дальше? Что видел Саня?

– Ясно, что: старухины мечты. Эта мышь в сером платье с синими цветочками – сама бабка. Между прочим, я уверилась, что права, когда вспомнила: такое платье у нее есть. Она в нем часто в универсам ходит. Саня, понятно, ни о чем таком не догадался – он мальчишка, и его вообще никакие платья не интересуют.

– Правильно! – закричала подружка. – И все тогда сходится! Та, что стала свиньей – точно рыжая колбасница, которую мы допекали. Только она сначала была мышью…

– Потому что все бабкины мысли – мыши, – закончила я. – Они представляли людей, в том числе и покупателей. Просто эта розовая дура, наверное, бабку много раз обсчитывала. А Марья Степановна сделать с этим ничего не могла – разве такой наглой продавщице что-нибудь докажешь? Вот старушка вдруг о ней вспомнила, когда от Сашки из комнаты вышла, и стала мечтать, как она придет в магазин и отомстит этой толстухе – треснет палкой по лбу и превратит в свинью. Та будет каяться, плакать, прощения просить – а баба Маша повернется гордо и уйдет. Ну, покупатели, ясное дело, будут старушку благодарить за справедливость!

Сашка внезапно весело расхохотался, а Светка опасливо сказала:

– Хорошо еще, что это только ее мечта. Если б она и вправду так делать умела, то наши соседи бы уже, наверное, давно хрюкали. И был бы не подъезд, а настоящий свинарник! Ну, ладно, Ир, а кто на лодочке катался?

– Да тоже бабулька, неужели вы не понимаете? Только нарядная, конечно, в белом платье, в шляпке. Это тоже ее мечта. Ей, наверное, очень хочется попутешествовать, дальние страны увидеть, под пальмами постоять. Вот ее «послушные» мысли и отправились куда не надо. В Африку, наверное, или в Южную Америку.

– Так и есть, – неохотно признал Иноземцев. – Здорово ты все разгадала. Но я не понимаю, что в этих мыслях позорного и почему она их сама от себя скрывает?

Я пожала плечами:

– Потому что они – несерьезные и… недостойны такой положительной старушки. Она тут старается, ереси искореняет, стеклянные дома строит, и вдруг – пальмы какие-то, море, парус. В общем, легкомыслие!

– Ну да, – кивнула подружка. – А Пика?

– А это ясно, как дважды два. Марья Степановна в душе очень любит сказки и всякие зрелища, вроде этого спектакля. Конечно, в ТЮЗ она не пойдет и даже думать себе об этом не позволит. Как такое будет выглядеть: строгая Марья Степановна, гроза нашего дома, с детишками «Маугли» смотрит! А эта мысль, может быть, самая у нее любимая. Потому и Пика на спектакль прорвалась – главная бабкина помощница и любимица. Так, Пика? – и я заглянула под скамейку.

Мышь сидела там, съежившись и понуро опустив усы. Она повернула ко мне голову и опять, как вчера, грустно взглянула своими глазами-бусинами, а потом отвернулась. Я сказала ей:

– Слушай, хватит там прятаться. Иди к нам скорее!

Пика сразу выскочила на свет и уселась рядом с Сашкой, у его ботинка. Светка, вытаращив от удивления глаза, спросила:

– Ты что, тоже теперь с ней дружишь? Как он? – и она грозно ткнула пальцем в сторону Иноземцева.

– Дружу, конечно, – улыбнулась я. – А она, между прочим, не такая, как мы думали. Ей совсем не в радость за нами шпионить, да бабка заставляет. А Пике, бедняжке, куда деваться? Вы просто еще кое-чего не знаете.

И я рассказала друзьям про вчерашнее появление Пики в детской – как ответ на мои мысли о том, что сказала бы старуха, узнав, что ее любимица смотрела представление. И о том, как она испугалась, что я действительно все расскажу ее хозяйке, как умоляла меня глазами не делать этого, и я ей это пообещала.

– Ну, еще бы! – заявила Светка. – Ты же – не она, чтобы бабке ябедничать.

Повеселевшая было Пика опять понурила голову, и Сашка, укоризненно взглянув на мою подругу, сказал:

– Хватит тебе! Она уже давным-давно за вами не следит и тем более не бегает. И не собирается этого делать. Да, Пика?

Мышь в ответ обрадовано закивала – на это очень смешно было смотреть! – и приложила свою ну совсем человеческую ручку к сердцу. Светка рассмеялась:

– Ладно уж, верю! Не грусти, мышка, мы теперь с тобой дружить будем. Погодите, это что получается? Что нам от Пики больше нет никакой опасности?! И она вообще больше не будет старуху слушать, что ли?

Мышь в ответ опять кивнула и гордо выпятила грудь. Светка и Сашка изумленно притихли. Они, видно, соображали: как же так? Ведь Марья Степановна с таким Пикиным поступком ни за что не смирится. А характер у нее суровый, задаст она неслушнице по первое число!

– А вы ничего не заметили? – невинно спросила я. – Тут прямо напрашивается еще один вывод.

– Какой? – сразу насторожилась подружка.

– А такой, что самая доверенная и любимая бабкина мысль – Пика – вообще торчит где хочет. Конечно, если мы со Светой не делаем ничего запретного – тогда она тут как тут! Я думаю, Марья Степановна требует с нее отчета, где она была и что делала. Но учтите: старуха не может узнать ничего о ее поступках, если только сама мышка этого не пожелает. Причем это давно можно было понять, но мы с тобой, Света, такую простую вещь не сообразили. Помнишь, когда она вдруг появилась – ну, после того, как мы выручили Саню?

Иноземцев об этом ничего не знал, и нам пришлось рассказать ему, как внезапно соткавшаяся в воздухе Пика радостно скалила зубы, размахивала хвостом и всячески выражала свое одобрение по поводу нашего поступка.

– А ведь до нас, Свет, не дошло тогда, что она вообще не должна была появляться, – втолковывала я подруге, – ее задача была – следить и кусать! А она нам поддержку оказывала вместо этого. Ну, разве не странно? Ее ли это дело? Но в целом я понимаю, почему она тогда пришла.

– Почему? – сварливо поинтересовалась Светка: ее все больше брала досада от того, что я, а не она решила все ребусы про «бабку из двадцатой».

– Марья Степановна очень любит Саню, вот в чем дело.

Иноземцев в ответ на это заявление недоумевающее поднял брови, а подружка скептически усмехнулась. Но я уверенно продолжала:

– И она не просто его любит, а еще хочет ему помочь в семейных делах. И если это возможно, то и вообще уберечь от неприятностей. Сашка сейчас для нее – как свет в окошке, понятно? Поэтому можно предположить, что бабка, увидев из окна, как толстяк за ним гонится, очень испугалась за Саню и даже расстроилась. А помочь ничем не могла – у себя в квартире сидела, а мы все тут, во дворе были. И, разумеется, она очень хорошо рассмотрела: и как Светка этому Севе под ноги кинулась, и как я тебе, Санек, на дырку в заборе показала, и как ты в нее удрал, а толстый в дураках остался. И бабулька, конечно, очень обрадовалась, что ты избежал неприятностей! Вот тут-то, наверное, ее любимая мысль от нее и сбежала, а старушка и не заметила. Ей не до того было, чтоб за Пикой следить, главное – ее ненаглядный Сашечка не пострадал. А ей хотелось быть в это время рядом с нами, слышать наш разговор – вот мышь и явилась. Я думаю, она пришла, как только мы сели на лавочку, и пряталась за крыльцом, пока Саня не ушел. А потом нарисовалась, показалась рядом, потому что очень радовалась спасению Саши от опасности – а это случилось благодаря нам со Светой. Ну, и… захотела выразить нам свое мнение, какие мы молодцы, не могла удержаться. Так, Пикочка?

Мышь опять с восторгом закивала и, внезапно выставив вперед свои смешные ручки, показала нам сразу два больших пальца. Мы рассмеялись, а Иноземцев громче всех, почти до слез. Довольная Пика вспрыгнула ему на колено и уютно устроилась на нем, шевеля усами.

– Что, не пойдешь больше к своей хозяйке? – спросила я. – С нами останешься?

Мышь в ответ только оскалилась – даже кивать не стала: это, мол, и так понятно.

– Ну, кто прав? – решила я подвести наконец итог. – Всегда мысли слушают старуху или нет?

– Да чего там, – улыбнулся Иноземцев. – Не пыхти, Костина. Ты права, само собой.

– А еще, – важно произнесла Светка, – ты не просто нашла объяснение фактам. Ты Пику пристыдила, и она теперь нам друг, а не враг.

Я почувствовала, что меня заливает волна счастья. Вот она, прекрасная минута! Друзья признали мои заслуги. Я была наверху блаженства, но… недолго. Внезапно Светка и Сашка напряженно уставились куда-то в сторону, и я тоже машинально повернула голову в том же направлении. Там, оживленно беседуя, шли… Щука и краснолицый Сева. Вернее, говорил толстяк – с большим чувством и яростной жестикуляцией (даже щеки тряслись). Наверное, был до сих пор не вполне трезв после дня рождения. Ленька слушал его с тонкой улыбочкой и лишь иногда вставлял одно-два слова. После каждой такой реплики белобрысый, казалось, краснел еще больше и еще сильнее начинал размахивать руками. Сашка смотрел на них молча, зло сощурив глаза. Светка тихонько вздохнула:

– Надо же! Сошлись, называется, Шоша с Ерошей. Так моя бабушка говорит, когда… ну, вы понимаете, какие-нибудь дураки встречаются и начинают вместе что-нибудь делать. Из этого обычно чепуха выходит, но они-то, когда сойдутся, думают, что все у них получится – как у нормальных людей. Интересно, о чем они говорят? Жалко, не слышно.

Я подумала, что об этом как раз жалеть не стоит. Если нам их не слышно, то им, кажется, нас не видно. Очень приятный факт, если учесть, что их уже двое и оба они на нас троих злы. Неизвестно, что эти дурни выкинут, если нас заметят. Никого из взрослых в поле зрения нет, так что опасность очевидна. Хотя нас и больше, от них двоих будет, пожалуй, много неприятностей. Вдруг Светка радостно подпрыгнула на скамейке и завизжала:

– Бабушка! Бабуленька приехала! Баба Лизочка, подожди! Я к тебе бегу!

И она, вскочив, помчалась навстречу пожилой женщине в платочке и с двумя увесистыми сумками в руках, только ступившей во двор с противоположной от наших врагов стороны – видимо, она шла от остановки. Светкина бабушка сразу выпустила из рук сумки и начала обнимать подбежавшую внучку. Сашка смотрел на эту встречу такими тоскливыми глазами, что я ужасно расстроилась. Чтобы он не заметил моего внимания к себе, я перевела взгляд на Щуку и Севу. Оба они остановились, а Сева тыкал в сторону Светки толстым пальцем и что-то возбужденно говорил. Ленька кивал и злорадно улыбался. Потом мальчишки обменялись рукопожатиями, и белобрысый Аделаидин сынок зашагал, все еще покачиваясь, прочь со двора. Светка махала рукой мне и Сашке, чтобы мы подошли. Мы встали со скамейки и быстро приблизились к подружке с бабушкой Лизой, причем Сашка при этом отчаянно смутился и покраснел. Мы поздоровались.

– Здравствуйте, детки, – ласково ответила нам Светкина гостья, и вокруг ее глаз залучились добрые морщинки. – Как зовут-то вас? Мне ведь Светланка и сказать не успела, скорей нас познакомить хотела. А сама-то какая ободранная, побитая! Может, упала откуда?

– Ира. Саша, – коротко представились мы, деликатно обходя вопрос о происхождении Светкиных царапин.

– Ну, а меня баба Лиза зовут, вы уже слыхали, как эта егоза кричала. Ладно, пойдем мы, вы нас извините: давно с внученькой не виделись, соскучились сильно. А завтра к обеду в гости приходите, я ватрушек вкусных напеку с деревенским творогом. Придете?

Мы с Сашкой кивнули. Баба Лиза и Светка попрощались с нами, подхватили каждая по сумке и пошли домой. Они уже скрылись в подъезде, когда я почувствовала, что рядом кто-то стоит. И тут же, не успев понять, кто это, ощутила удар кулаком в плечо. Отшатнувшись, увидела ощеренные мелкие зубы подлеца Щуки. Правда, Ленька сразу же полетел вперед – похоже, от крепкого пинка в зад. Так и есть, это Сашка ему поддал! Потом загородил меня собой и быстро сказал сквозь зубы:

– Иди, Костина, отсюда! Быстрее, а то…

Он не успел договорить, потому что на него вихрем налетел взбесившийся Щука, и они, сцепившись, кубарем покатились по земле. Сначала в мелькании их рук и ног ничего нельзя было понять, и я не знала, как мне помочь Сашке. Правда, скоро стало ясно, что Щука одолевает: все-таки он гораздо крупнее и сильнее нашего друга. Сашка оказался внизу, прижатым к траве, но сдаваться не собирался: вертелся, пихался, один раз треснул своим лбом Леньке в подбородок – тот даже завыл, но, понятно, Иноземцева не выпустил, а стал заламывать ему руку. Тут я спохватилась: чего стою-то?! – схватила валявшуюся рядом большую тополиную ветку и ударила ею Леньку сверху, по его здоровенной спине. Он от неожиданности сильно дернулся, увидел меня и зашипел от злости, забыв на секунду про Сашку. Тот сразу этим воспользовался, рванулся и сбросил с себя врага, крикнув мне:

– Спасибо! Уходи теперь!

Как бы не так! Я друзей в беде не бросаю – и потому я снова изо всех сил хлестнула Щуку вицей. Тот изловчился, дернул ее к себе и вырвал из моей руки, ободрав ее в кровь. Потом вскочил на ноги и кинулся ко мне, выставив кулаки. Но Сашка ловко подставил ему ногу, и Щука снова грохнулся плашмя на землю. Я в это время успела опять поднять свою ветку и изготовиться к бою. Сашка встал рядом. Мы молча ждали, пока наш враг опомнится и… Но тут за нашими спинами раздался спокойный мужской голос:

– Подъем, Леонид. И побыстрее.

Мы резко обернулись и попятились: это был Ленькин отец, Щукин-старший. Он стоял, тяжело опираясь на палку, и его гневно сдвинутые брови не предвещали ничего хорошего. «Ну, сейчас он нам задаст за своего сыночка!» – сразу подумала я и невольно схватилась за Сашкину руку: вдвоем не так страшно. Вечно этому рыжему гаду везет – вот и папаша вовремя на подмогу явился! Но, правда, на лице разом подскочившего Щуки я что-то радости не заметила. На нем, скорее, был страх, а глаза беспокойно бегали. Но, конечно, своей обычной наглости он не утерял и сразу заявил с благородным негодованием:

– Лезут тут всякие, на драку нарываются!

– Я видел, – перебил его отец.

– Что… ты видел? – растерялся Ленька.

– Все, – бесцветным голосом сказал Щукин-старший. – Как ты подошел к этим ребятам и ударил девочку. Как мальчик пнул тебя за это – и правильно сделал. Как ты кинулся на него и стал бить, а девочка – молодец! – не испугалась и стала лупить тебя палкой. И как ты сейчас пытался мне в глаза врать, что не ты виноват, а эти ребята, я тоже видел. И выходит, Леонид, из этого, что ты негодяй, трус и лгун. Так или нет?

Поникший Щука густо покраснел и не знал, куда девать руки. Ему очень хотелось сбежать, но он не смел, а только бесполезно зыркал глазами по сторонам.

– Так или нет?! – внезапно гаркнул его отец, выйдя из терпения.

– Д-да, так… – испуганно выдавил из себя Ленька.

– А потому – шагом марш домой! Я только об одном жалею: что у меня болит нога и я не смог быстро дойти до вас, – сурово сказал Щукин-старший. – А пока доковылял от подъезда, ты уже успел здесь таких дров наломать, что… Иди. Разговор с тобой и с твоей матерью еще впереди!

Видно было, что отец Щуки с трудом сдерживает себя, чтобы не дать воли гневу прямо здесь, на улице. Ленька сорвался с места и что есть духу побежал домой – подальше от позора. Щукин-старший кивнул нам и, все так же тяжело опираясь на палку, пошел за ним. Мы с Сашкой проводили их глазами, и я удовлетворенно заметила:

– Наконец-то этой рыбе попадет. Хоть один раз за все его дела!

– Надо же! – протянул Иноземцев, – он такой хитрый, всегда втихушку действовал. А тут попался – да еще кому? Своему же отцу!

Сашка ухмыльнулся и покрутил головой. Вот уж точно, не повезло сегодня Щ) уке – просто как никогда. К тому же отец его оказался человеком справедливым, как ни странно. А я думала: раз большой начальник, значит, у него всегда будут другие виноваты, но не его сын. Значит, я ошибалась в нем, и эта ошибка оказалась неожиданно приятной… Сашка вдруг захохотал и взял у меня из рук ветку – я все еще машинально держала ее, выставив вперед, как копье.

– Молодец ты, Ирка, – сказал Иноземцев уже серьезнее. – Здорово его вдоль спины огрела, и вовремя! А то бы и папаша его подбежать не успел, а мне бы уже кирдык пришел.

– Ну, уж не кирдык, – смущенно пробормотала я, – но в другой раз знай, как меня прогонять. А то: «Иди, Костина!», «Быстрей, Костина!». А так вдвоем-то с тобой мы его сделали, хоть он и здоровый, как лось. Слушай, а где же…

Я внимательно осмотрелась по сторонам, заглянула под скамейку, обошла кругом два куста и вопросительно уставилась на Иноземцева.

– Мышка, что ли? – снисходительно поинтересовался он. – Эх ты, сыщик! Да она же сразу за нами побежала, когда мы со Светкиной бабушкой знакомиться пошли.

– И что? – удивилась я.

– И сразу к ней в сумку прыгнула, и там спряталась, довольная такая, только глаза засветились. Я видел, но вам не сказал – зачем ее выдавать?

– Да при чем тут «выдавать»? – возмутилась я. – Она же дома выскочит и Светкину бабушку напугает до смерти! И вообще, что она забыла в этой сумке?!

– Не напугает, – уверенно сказал Сашка. – Бабушка ее даже не увидит. А в сумке у нее, может, что-нибудь вкусненькое есть, – вот Пика и залезла подхарчиться.