Текст книги "Не входи в стеклянный дом, или Удивительный июнь. Книга для любознательных детей и их родителей"

– Что-то я до сих пор ни разу не видела, чтобы она харчилась, – с сомнением сказала я. – Хоть бы когда кусочек сахара сгрызла или там сухарик в руках держала – ничего такого!

– А ты ей предлагала? – ехидно спросил Иноземцев.

– Н-нет, – призналась я. – Как-то даже в голову не приходило.

– Ну, так вот она сама себе еду и добывает, – припечатал Сашка. – К бабе Маше она теперь не вернется, а кушать ей, наверное, что-нибудь надо.

– Может быть, – согласилась я. – Однако все-таки…

– Да ладно тебе, Костина, не суетись зря, – мудро заметил Иноземцев. – Наша Пика – не дурочка, ты же знаешь. И если она залезла в сумку, значит, ей надо было. Завтра все у Ковалевой узнаем, нам-то уж она расскажет.

Я кивнула в ответ и устало сказала:

– Хорошо, Санек. Завтра так завтра. И правда, пожар вроде не горит, так чего переживать? Пойду-ка я домой. А то прибежит сейчас Севочка на смену Щуке, а драться мне сегодня что-то больше неохота. Хорошо хоть, Светка успела со своей бабушкой уйти, а то бы мы тут втроем с Ленькой бились-бились, пока бы сами не разбились. А у Светки и так синяков полно!

– И мне пора, – вздохнул Сашка. – Мать там, наверное, уже наревелась теперь и успокоилась. Надо помочь ей со стола убрать и посуду помыть…

– И поесть! – брякнула я неожиданно для самой себя и испугалась: вдруг мальчишка обидится?

Но он не обиделся, а только засмеялся:

– Это само собой! Там еще много чего хорошего осталось, так что уж я сейчас начавкаюсь, будь спокойна!

Мы попрощались и отправились по домам. Я шла и думала о том, что денек выдался нескучным – как, впрочем, и предыдущие. Но при этом еще какой удачный, если только не считать утренней Светкиной драки со Щукой! Старуху мы раскусили, Пика теперь наш друг (правда, кажется, воришка при этом!), толстому Севочке нас побить не удалось, а сами мы Леньке все же накостыляли, как ни странно. Да еще сейчас отец ему дома бо-ольшой фитиль вставляет! Да, следует признать: неплохо, очень неплохо прошел день, всегда бы так…

Дома меня ждали гордый Митька и возмущенная мама. Не успела я перешагнуть порог, как сразу же услышала:

– Ирочка, что это значит? Митя весь день сидит дома, я не могу выгнать его гулять. Говорит, что обещал тебе не находиться с тобой рядом! Это правда?

Ах, да! Я совсем забыла про его шалости за обедом и про то, что заставила его пообещать. Конечно, это хорошо получилось: он нам не мешался, не пищал под ухом. Да и вообще, как бы он повел себя, скажем, во время драки с Ленькой? Жутко представить, что могло быть! Но бедный мой братик так долго торчал дома, да еще под маминым нажимом… А мама между тем продолжала:

– Знаешь, доченька, твои тайны меня уже не удивляют, я к ним привыкла. Но почему Митя должен полдня не сметь выйти на улицу, я не понимаю? И еще наотрез отказался объяснять, в чем дело и почему он дал тебе такое странное обещание! Надулся и молчит. Может быть, я от тебя что-нибудь услышу по этому поводу?

– Да, мама, ты не ошиблась: это наша тайна, – сказала я, украдкой весело подмигнув братишке. – Поэтому ничего я тебе объяснить не могу, ты же понимаешь. А ты, Митя, просто молоток! Сказал – и сделал, не то что какой-нибудь нюня! Я хочу сказать: настоящий парень.

От моей похвалы мальчишка расплылся в такой блаженной улыбке, что даже сердитая мама рассмеялась и направилась от нас в сторону кухни.

– Пошла пирог печь, с яблоками, – сообщил мне счастливый брат. – Она его уже сделала, но пока в духовку не ставила. Меня на улицу гнала, а я не шел…

Митька мужественно нахмурил свои светлые бровки, и я не выдержала – притянула к себе его вихрастую головенку и нежно поцеловала брата в щеку. Он растроганно потянулся ко мне и обнял за шею, прижался всем телом. Потом, постояв немного, тихо спросил:

– А теперь?

– Что – теперь? – удивилась я.

– Ну, теперь мне можно на улицу? Ты туда больше не пойдешь?

– Нет, ни за что! Какая улица! – замахала я в ответ руками. – Иди, Митя, гуляй себе на здоровье. Я лучше сейчас телик посмотрю и пирога поем.

– И меня позовешь, когда испечется, ладно? С балкона крикнешь!

С этими словами «настоящий парень» вихрем вылетел из квартиры – только дверь хлопнула, как пушечный выстрел. Остаток дня я провела спокойно и мирно: за телевизором, чаем с чудным маминым пирогом и долготерпеливым «Следопытом» Ф. Купера. И все, надо сказать, мне удалось в этот вечер завершить: и просмотр серии «Улицы разбитых фонарей», и третий кусок маминого произведения, и, наконец, книгу. Наши со Светкой приключения хорошо заканчивались или, как сказал бы папа, закруглялись. «Правда, неизвестно, что потеряла Пика в сумке Светкиной бабушки, – думала я, засыпая под щебет нагулявшегося Митьки. – Но ничего, завтра узнаю»…

Глава 16. Опять новости

И узнала! На следующее утро, едва я успела допить в одиночестве свой кофе (дома опять никого не было, потому что наступил понедельник), вдруг резко зазвонил колокольчик на «телефоне». Я сразу помчалась из кухни в детскую и, как обычно прижав одной рукой звонок, другой несколько раз дернула за веревку, давая Светке знать, что вызов услышан. На балконе, куда я сразу же потом выскочила, к веревке другого «телефона» была привязана подружкина записка:

Ира, я сейчас к тебе приду.

Есть такие новости, просто

обалдеть.

Света.

В груди у меня захолонуло от неистового любопытства. Что там она еще узнала?! Ковалева – человек серьезный, врать не станет. Если пишет, что новости интересные, то так оно и есть. Почему она не идет, непонятно! Казалось бы, что тут такого: сбежать с пятого этажа на третий?

Наконец-то! В прихожей раздался звонок, я быстро отворила дверь и впустила взволнованную Светку. Она сразу затараторила:

– Слушай, ты давно встала? Я бы раньше пришла, но не хотела тебя будить, а то еще не поймешь ничего спросонок.

– Ну да! – удивилась я. – Что я, по-твоему, сплю, как слон? Ты как-то странно рассуждаешь, Света, даже обидно.

– Да не обижайся, Иришка! – воскликнула счастливая подруга. – Я сама не знаю, что болтаю. От радости, понимаешь?

– А чего радуешься-то? – нетерпеливо спросила я.

– Да потому что мне тоже кое-что удалось открыть про нашу «бабку из двадцатой», а не только тебе. Хотя все получилось благодаря бабе Лизе, но ведь она моя бабушка! Так что это ничего не меняет, правда?

– Нет, конечно, не меняет, – успокоила я ее. – Наверное, Пика там у нее в сумке порылась? И бабушкины гостинцы своей хозяйке утащила?

– Ну, вот! – огорчилась Светка. – Опять ты угадала, даже то, что она в сумку забралась…

– И больше ничего, – заверила я подругу. – Что там дальше было, когда вы домой пришли?

– Да сначала, сама знаешь: мама уже дома была, с экзамена приехала, встречи там, ахи, охи, и почему не сообщила, и мы бы встретили. Я нарочно перед дверью замешкалась, чтобы мама сначала на бабушку отвлеклась, а меня не заметила. А то бы она сразу мои царапины увидела и расстроилась бы, и расспрашивать начала, что и как. А я за бабушкину спину спряталась, чтобы время выиграть. И баба Лиза в ответ: «Ни к чему это, я и сама с вокзала могу доехать», и так далее. Тут я из-за бабушки на свет вышла, и мама все-таки испугалась – но, наверное, не так сильно, чем если бы я одна пришла. Ну, и начала, конечно, допытываться: что со мной случилось, да где я так ободралась, да почему в таком виде по улице гуляю? Я кое-как отболталась – что бежала и сильно упала. Потом бабушка с дороги умылась и мы пошли на кухню чай пить. Сумки в коридоре оставили. А когда уже за стол сели, мне бабушка и говорит: «Иди, Светланка, возьми там в серой сумке банку со сливками, с чаем их попьем. Деревенских вам привезла, настоящих». Ну, я побежала в прихожую, начала искать. А у нее обе сумки серые – не знаю, в какую лезть. Одну вроде всю обшарила – никаких там сливок нет. Беру другую, заглядываю, а на меня оттуда Пика смотрит с веселой улыбочкой! Я ей шепчу: «Ты что здесь делаешь?» А она оскалилась, на пол спрыгнула и опять давай хвостом радостно махать. Тут, слышу, бабуля маме говорит:

– Что-то там моя внучка застряла. Никак, наверное, банку не найдет. Пойду помогу.

Я сначала думаю: «Как быть? Сейчас мышь ее напугает!», но потом вспомнила, что ведь Пика невидима для всех, кроме нас. И стою себе, жду спокойно. А баба Лиза выходит и – представляешь! – сразу на мышь смотрит, а сама так тихонько шепчет ей:

– Привет, зубастая.

Я просто обалдела, особенно когда увидела: бабушка к Пике наклонилась и ее гладит, а та ушами шевелит и чуть не мурлычет, как кошка. Ну, баба Лиза потом выпрямилась и говорит мне:

– А мышка-то уж больно знакомая! Она на свете одна такая, других нет. Значит, и хозяйка ее где-то рядом.

– Да, – отвечаю, – рядом, в нашем подъезде.

А сама глазами хлопаю, то на Пику, то на бабушку смотрю. А они обе такие довольные, что встретились – чуть не светятся от счастья. Баба Лиза на меня поглядела и как засмеется:

– А она ведь, Светланка, не зря тут крутится, рядом с тобой. Это Марея опять за старое принялась, свои порядки наводит. За тобой же мышка следит, верно?

Я не сразу поняла, кто такая Марея, а это наша «бабка из двадцатой» оказалась. Здесь она Марья Степановна, а по-деревенски они ее Мареей всю жизнь звали. И председателем колхоза она была не где-нибудь, а в той деревне, в которой мои бабушка с дедушкой живут и где мой папа родился и вырос. Поэтому баба Лиза и нашу старуху знает – они с ней, представляешь, в одном классе учились! – и Пику тоже. Она мне только успела это в двух словах сказать, как мама в кухне одна соскучилась и тоже к нам вышла. Мышку, понятно, не заметила, а нам с бабушкой говорит:

– Чего это вы без меня шепчетесь и почему вообще здесь стоите? Чай уже остыл.

Ну, тут баба Лиза спохватилась, свои сливки быстро достала, и мы опять в кухню вернулись. Пика тоже за нами увязалась. Стали чай пить, я смотрю, а бабушка раз – и печенье тихонько под стол бросила, Пике. А та как им захрустит! Мне даже страшно стало, что мама все-таки услышит. А она – нет, ничего. Ноль внимания! Сидит себе, варенье ест и над нами смеется:

– Вы сегодня – просто заговорщицы какие-то! Что это у вас за лица?

– А в чем дело? – баба Лиза спрашивает, а сама улыбается.

– Да в том, что будто вы клад нашли и сейчас его выкапывать пойдете. Так вам и не терпится!

Мы с бабулей переглянулись, и я думаю: «Ну, мне-то точно не терпится, но только не клад копать, а поскорее все узнать». Но пришлось чай пить да разговоры слушать: и почему дедушка не приехал (а он не смог, его соседи попросили печку им поправить, и он не решился отказать, потому что единственный в деревне печник – его еще прадедушка научил), и про здоровье там, и про бабушкину корову, и про их соседей – как один из них недавно напился и по деревне с ружьем бегал… Я еле высидела до конца, а мама еще на меня так удивленно посматривала – почему я в кухне торчу и никуда не убегаю? Ну, зато как мы с бабушкой потом ко мне в комнату зашли, тут я и говорю:

– Рассказывай поскорее! Не могу я больше ждать!

А баба Лиза строго посмотрела и мне в ответ:

– Ладно, внученька, скажу, ничего не скрою. Но сначала ты мне расскажи, за что Марея на тебя взъелась и свою мышь к тебе приставила.

И пришлось все ей рассказать. Она, знаешь, то смеялась, то хмурилась, а больше головой качала. Сам рассказ долго длился – мы с тобой давно со старухой воюем, а надо же было с самого начала, как мы Сашку водой облили. Баба Лиза дослушала меня и говорит:

– Знаешь что, Светланка? Ты уже на меня не сердись, но я тебе сегодня ничего пока не скажу. Ты потерпи немного, до завтрашнего обеда, когда твои друзья к нам в гости придут. Ты помнишь, я их завтра на ватрушки пригласила? Ведь и подружка твоя, Ира, и мальчонка этот вместе с тобой были, и они тоже про Марею от меня узнать захотят. И несправедливо будет, если я тебе сегодня расскажу, а им нет. Согласна ты с этим?

Пришлось согласиться – что было делать-то? Действительно, вы тоже имеете право знать…

Светка нетерпеливо вздохнула и стала наматывать локон на палец. «Да, – подумала я, – молодец она все-таки, настоящая подруга. Я бы, может быть, и не выдержала, еще вчера у бабушки тайну выпытала».

– А тесто баба Лиза еще с вечера поставила, – продолжала Ковалева, – это у нее называется «замесить квашонку». Сегодня с утра она еще муки, масла, сахара добавила и теперь часа через три печь начнет. Я, как встала, пыталась у нее еще хоть чуть-чуть выспросить, но… «Я, – говорит, – что тебе вчера пообещала, то ты сегодня за обедом и узнаешь». Ну, я и не стала мельтешить, к тебе побежала, чтобы сказать. А теперь мне назад надо, баба Лиза обещала меня научить, как правильно начинку для ватрушек делать. Надо же ей помочь! В общем, ждем вас с Сашкой в два часа, не опаздывайте.

Говоря это, Светка уже держалась за ручку входной двери: очень торопилась домой помогать бабушке. Подмигнув мне на прощанье, подружка выскользнула в подъезд и полетела по лестнице к себе наверх. Я, проводив ее, побрела на кухню, чтобы там убрать после завтрака. «Подумать только, – удивлялась я, полоща под краном свой стакан, – как долго мы со Светкой мучились, боялись Пики и пытались хоть что-нибудь понять в этой старухе, а ничего не получалось! А теперь, когда уже разобрались и с мышью подружились, опять удача. Наверное, баба Лиза расскажет нам сегодня про то, почему Марья Степановна такая… странная. Ведь она и правда на других старушек совсем не похожа – тем бы только на лавочках сидеть и сплетничать. А баба Маша, она… мир изменить хочет, – а это вам не шуточки!»

Прибрав посуду, я пошла в гостиную и включила пылесос, решив почистить ковер. Меня, как и Светку, мучило любопытство, и я старалась хоть чем-то заняться, чтобы не думать про «бабку из двадцатой». Ковер скоро засверкал, но мне это не помогло. Может быть, потому, что, чистя под креслом, я опять увидела на толстом ворсе царапину, оставленную Пикой. Она была на месте – глубокая и длинная… Вздохнув, я выключила пылесос и закатила его в кладовку. Вот что я сделаю – посмотрю телевизор! Может, идет какой-нибудь интересный фильм – вот я и протяну время до обеда. На мое счастье, только что начались «Приключения Электроника», а такое кино я люблю. Когда серия закончилась, я взяла почитать «Всадника без головы» Майн Рида и тут почувствовала запах свежеиспеченной сдобы, наплывавший на меня из подъезда. «Ну, когда же к Светке? – сердито подумала я. – Так можно и с ума сойти от нетерпения!»

Я посмотрела на электронные часы: они показывали пока только 13. 00. Еще целый час ждать! В отчаянье я отложила книгу и пошла на балкон: может быть, во дворе происходит что-нибудь занятное? Нет, ничего подобного: те же малыши в песочнице и две собаки, греющиеся на солнцепеке. Стоп! А вот это уже интереснее: из-за угла вывернули Щука и Сева и прогулочным шагом двинулись по дорожке вдоль дома, опять-таки оживленно друг с другом беседуя. Ну, точно – Шоша с Ерошей: собрались вместе два балбеса, нашли, так сказать, себе компанию! Одно только жаль: не слышно, о чем разговаривают. Сева сегодня не красный и не так машет руками, как вчера: проспался, наверное, и успокоился. А Щуке, наверное, здорово влетело от отца: понурый он какой-то, даже издали видно, и голову почти не поднимает, в землю смотрит. А все-таки: что у них может быть общего? Какие проблемы они обсуждают? Может быть, и то, как нам получше насолить – с них станется! Вон как вчера толстяк в Светку пальцем тыкал, когда она к бабушке подбежала! Но… нет, вряд ли. Мы для них слишком скромные персоны. Да и что могут еще придумать два таких дурака, кроме как посильнее отколотить нас? А они это уже давно могли согласовать – еще вчера, наверное, когда оба от злости лопались (вот Ленька же не выдержал, полез в драку!). Нет, здесь что-то другое. Ага, даже в глубь двора отошли, на нашу лавочку сели, ослы несчастные!

Тут я увидела, что наши враги резко повернули головы налево и, кажется, даже замолчали. Ну, понятно! Из своего подъезда вышел Сашка – такой принаряженный, в новой футболке, просто приятно посмотреть. Он мельком глянул на мальчишек – Щука при этом даже приподнялся, но Сева удержал его и заставил сесть на место. Иноземцев презрительно сплюнул, заложил руки в карманы и неторопливо пошел к нашему подъезду. «Это он уже в гости! – догадалась я. – Баба Лиза-то вчера точное время не назвала, а сказала: к обеду. Ну и ладно, он же сначала ко мне зайдет, а потом мы в два часа вместе к Светке поднимемся».

Внимательно проводив глазами Сашку, Ленька и Сева встали со скамейки и стали прощаться, пожимать друг другу руки и что-то горячо говорить. «Вот дурни! – удивилась я. – Будто навек расстаются. Сейчас, пожалуй, обниматься будут, как в кино про разведчиков в тылу врага. Смехота!» Но до объятий не дошло. Сева махнул рукой и побрел со двора, еле переставляя свои толстые ноги. Щука смотрел ему вслед, явно ожидая (я это почувствовала!), пока его дружок не скроется из виду. Потом, как будто что-то вспомнив, быстро пошел в сторону дома – но при этом явно не к своему подъезду. Странно! Куда это он?

Ленька приблизился к окошечку подвала (которое, я помнила, было разбито), наклонился и заглянул в него…

Тут в прихожей раздался звонок: явился Сашка. «Что-то он долго на третий этаж поднимался», – мельком подумала я, идя открывать. У шагнувшего в наш коридор Иноземцева был веселый, праздничный вид. Он улыбнулся и сказал:

– Здорово, Костина. А ватрушками у вас пахнет на весь подъезд.

– Привет, – ответила я. – Проходи. Светка уже с утра прибегала, нас с тобой ждут в два часа. Еще немного рано, давай посидим, а потом двинемся.

– Давай, – согласился Сашка. – А ты знаешь, я тоже сегодня пек.

– Да?! – удивилась я. – А что, пироги?

– Ну, не пироги, куда мне, – отмахнулся мальчишка. – Блинчики.

– И как, вкусные получились? – заинтересовалась я.

– Нет, вообще не получились, – вздохнул Сашка. – Зря только муку перевел, да и молоко тоже. Они какие-то толстые вышли и не пропеклись толком.

– И куда ты их дел? – поинтересовалась я.

– Съел, конечно, – удивленно ответил Иноземцев. – Не выбрасывать же!

– Ну-ну, – кивнула я. – А живот потом не болел?

– Ха! – ухмыльнулся мальчишка – Это мой-то живот? Со свежих-то блинчиков? – Что я тебе, принцесса на горошине?

Я растерялась. Сашка явно гордился необыкновенной крепостью своего желудка. Н-да… Все же непропеченные блинчики – и так запросто съесть! Да, он прав: это вполне законный предмет для гордости.

– Вообще-то есть такая поговорка, – кивнула я, – что горячее сырым не бывает. Но ты, однако… осторожнее, Санек. Как соберешься что-нибудь готовить, скажи сначала мне, а я маму расспрошу. Сам же сказал, что зря продукты перевел. Жалко все-таки.

Сашка обрадовался моему предложению, хотя и не желал этого показать.

– Ладно, Костина, – солидно произнес он. – Узнай, пожалуйста, у своей мамы для начала, как правильно блины печь. Бабушка делала – такие вкусные были!

Он вдруг загрустил и уставился в окно. «Опять свою бабушку вспомнил, – сочувственно подумала я, – надо скорее к Светке идти, пока он совсем не расстроился».

– Уже почти два часа, – сказала я. – Нас ждут. Двигаем наверх!

Глава 17. Баба Лиза рассказывает

И мы двинули. Дверь нам открыла улыбающаяся Светка, у которой все лицо было перепачкано мукой – но так было даже лучше: синяки и царапины стали, припудренные, не очень заметны. Баба Лиза тоже вышла и сказала:

– Ну, здравствуйте, гости дорогие. Проходите, садитесь за стол.

Мы гуськом прошествовали в комнату. Да, это был стол! На крахмальной скатерти стояло огромное блюдо с дымящимися ватрушками, рядом – нарезанный пирог с ягодами. Еще там была крупная садовая земляника, залитая сливками и посыпанная сахаром, какой-то темно-красный компот в сверкающем графине и – аккуратная горка румяных, маслянисто отсвечивающих блинчиков. Я, садясь, глазами незаметно показала на них Сашке, и он довольно улыбнулся.

– Ты иди, Светланка, умойся, – ласково сказала баба Лиза, – а то вся, как есть, в муке, помощница моя милая.

Подружка умчалась и тут же явилась снова, сияя своими свежеотмытыми ссадинами. Ее бабушка чуть заметно вздохнула, но ничего не сказала, а только подала ей ложку для накладывания земляники, и Светка не заставила себя долго просить…

Изумительно вкусное угощение приготовила баба Лиза! Совсем не так она стряпала, как мама, но тоже здорово. Радушно подкладывая Сашке на тарелку очередной лакомый кусочек, старушка приговаривала:

– Ешьте, ешьте, ребятки. Наша деревенская стряпня простая, да здоровая. Все на пользу пойдет: вы летом растете, тянетесь, как цветики, к солнышку. Вот и кушайте досыта, не стесняйтесь.

Мы и не стеснялись. Иноземцев, уминая ватрушку, ласково поглядывал на блинчики. Баба Лиза, заметив это, сразу свернула несколько штук треугольниками и положила их ему, подвинув вазочку с вареньем:

– Давай-ка, Сашенька, убери их с черничным-то. Оно нежное, духовитое, в самый раз к блинам.

Мальчишка блаженно передохнул, решительно выпрямился и начал убирать…

В общем, скоро мы почувствовали, что уже не в силах съесть ни кусочка – хотя на столе еще столько вкуснятины. Баба Лиза огорчилась:

– Что так мало покушали, ребятки? Аппетит у вас, городских, слабенький. Просто как воробушки – чуть-чуть поклевали.

– Бабушка, – напомнила Светка, – ты что-то обещала!

– Вот торопыга! – нахмурилась старушка. – Разве так можно? Сразу-то, не выходя из-за стола? А вдруг кто-нибудь еще хочет покушать?

– Нет, мы уже страшно наелись, бабуля, – решительно заявила моя подружка. – Да, Сань?

Иноземцев, ничего не понимая, вертел головой. Светка выразительно подмигнула ему, и он на всякий случай кивнул. Из-под стола послышался веселый писк, и баба Лиза, приподняв скатерть, сказала:

– Ты уже здесь, зубастая? Ну, на и тебе, поешь.

Она аккуратно отломила кусок ватрушки и, наклонившись, положила под стол. Оттуда сразу донесся шорох и мягкий хруст: Пика обедала. Сашка при этом так уморительно вытаращил глаза на Светкину бабушку, что мы с подружкой не выдержали и захохотали.

– И нечего над парнем смеяться! – строго сказала старушка, отправляя под стол ломтик сладкого пирога. Ты-то, Светланка, я чувствую, уже с утра все, что могла, Ире разболтала. А мальчик-то даже и не знает, что мышка здесь.

– Это я знаю, – опомнился Иноземцев. – Видел вчера, как она в вашу сумку залезла. Но думал, вы ее и не заметите…

– Как же можно не заметить, – улыбнулась баба Лиза. – Мы с ней давно знакомы, с разбойницей! Еще с тех пор, когда вас, детки, на свете не было.

Тут Сашка просто до ужаса забавно открыл рот, и я весело хлопнула его по плечу, крикнув:

– Захлопни! Ворона залетит, потом не выгонишь!

Иноземцев покраснел и нахмурился, а старушка распорядилась:

– Вот что, ребятки. Не буду я вас больше томить, а особенно Сашу в недоумении держать. Давайте отсюда перейдем в Светланкину комнату, а здесь пусть пока остается как есть. Потом можно убрать, не к спеху, тем более и рано это делать… А там я вам все расскажу, что знаю. И не скоро это будет: Марея-то наша – особенная женщина, со своим перцем, такую не каждый день встретишь, а скорее всего, она и одна такая на свете.

Подружка нетерпеливо вскочила со своего места и побежала в свою комнату, мы – за ней. Я еще успела шепнуть Иноземцеву по дороге:

– Марея – это твоя баба Маша, понял?

Он взволнованно кивнул и тревожно посмотрел на меня. «Ясненько, – поняла я. – Бедный Сашечка еще не знает, что он про свою дрессировщицу услышит, вот и переживает».

Светка уже сидела в своей комнате, забравшись с ногами на кровать, и бурчала:

– Ну, чего вы так долго? Идут-идут, как ползут…

Я быстро примостилась с ней рядом, бабушка опустилась в кресло в углу, а Сашка оседлал стул возле письменного стола.

– Так вот, ребятки, – тихим голосом сказала старушка. – Светланка с Ирочкой уже кое-что знают, но Сашенька-то нет, поэтому опять начну сначала. Марея-то уже лет пять как в город переехала, но не знала я, что она в вашем подъезде живет. И к вам, Светланка, приезжала, так ни разу с ней не встретилась. И Игорь, сынок мой, даже не намекнул почему-то, а уж он-то с Мареей с самого детства знаком. Ну, да ладно, не об этом речь. Просто, если бы я хоть догадаться могла, что наша бывшая председательша здесь живет, с вами ничего бы не случилось. Не бегала бы за вами зубастая, не кусала бы. Уж я знаю, о чем Марее напомнить надо, чтобы она мышь не выпускала и порядков своих не наводила. А Игорь-то, Светланкин отец, он что? Для него она просто тетя Маша, председательница нашего колхоза, а самое-то главное ему неизвестно. Да и не поверил бы он ничему. Мужики наши деревенские и тогда не верили, двадцать с лишним лет назад. Женщины им говорили, а они только отмахивались да смеялись: «Вечно эти бабы что-нибудь придумают!» А нам-то не до смеху было, как вспомнишь…

Так вот, мы с Марей с самых младенческих лет вместе играли, по улице бегали, а потом в одном классе учились. Хоть мы обе и после войны родились, настоящего-то горя не видели, но все же в колхозе и тогда небогато жили. Так что у нас с Мареей детство не больно сытое было, хлеба и то вволю не ели. А уж про одежу-то с обувкой и говорить нечего. Было, может, по одному платьишку, да на осень-весну какие-нибудь ботиночки, да зимой валенки подшитые – вот, считай, и все. Мы же обе с ней – из многодетных семей: у них было шесть ребят, а у нас – пять. Где было родителям денег взять, чтоб хорошо нас кормить и одевать? И то еще – мы в семьях младшие были, войну по рассказам только знали, а нам братья-сестры говорили: «Не нойте! Хорошо живем – не то, что раньше».

Ну, мы и не ныли, правда. Детство-то – всегда радость, даже и полуголодное. Весело жили! В лапту играли, по лесам грибы-ягоды собирали, на озеро купаться бегали. А Марея-то уже и тогда уже во всем первая была. За что бы ни взялась: наперегонки ли плавать, или песни петь, или взрослым на сенокосе – так лучше ее никто не мог. В школе тоже всегда впереди – первая ученица. И пионерами командовала, и потом секретарем комсомольской организации стала. А уж если начнет сказки рассказывать или истории какие – мы просто уши развесим и сидим, не шелохнемся, до того интересно. А я в детстве тихая была, боялась да стеснялась чего-то, не видно меня вечно и не слышно.

А учиться нам после школы-то не пришлось. Мы ведь обе всего по восемь классов закончили, больше невозможно было: семьи большие, денег мало, жить трудно. Но мне не так, конечно, обидно было, как Марее: я и училась средне, боялась от робости слово на уроке вымолвить, да и обмороки тогда уже со мной происходить стали. Бывало, сидишь в школе, над задачкой корпишь и – не заметишь, как сомлела. Очнешься, все вокруг стоят: учительница перепуганная, ребята любопытные, врачиха школьная с нашатырным спиртом – так в нос и разит. Поэтому я знала: не учиться мне, хоть бы «восьмилетку» закончить, а там уж и работать. Да не на ферме, не в поле – там условия трудные, не по моему здоровью. А кому надо со мной возиться, из обмороков выводить? Людям норму выполнять нужно. Вот и пошла я в нашу деревенскую больницу нянечкой служить, да так там и осталась до пенсии. А Марея – другое дело! Легко ли – из первых отличниц да сразу в поле, свеклу дергать? Если б у нее как раз в ту пору отец не умер – сердце у него отказало – Марея бы обязательно училась, ни за что не бросила. А тут уж деваться некуда. У ее-то матери после нее за эти годы еще двое детей народилось, их поднимать надо, кормить, одевать. У матери ее, тетки Аксиньи, руки сильно болеть стали, и не смогла она больше на ферме работать. А старшие-то братья-сестры как-то разом поразъехались – кто на целину, кто на Север. Вот и остались на руках у Мареи больная мать и двое маленьких братишек. Не поучишься тут! Она, правду сказать, сильно плакала, когда в школе на собрании аттестат свой получала – ни единой ведь в нем четверочки не просвечивало, сплошь – «пять», а что толку? В девятый-то класс все равно ей ходу не было.

Ну, в своей полеводческой бригаде она сразу опять первой стала. Как иначе? И ответственная, и честная, и работящая. Сделали ее бригадиром, так и другие женщины под ее началом подтянулись, работать стали, а не болтать. Скоро она в партию вступила, стала нашим колхозным партсекретарем. И везде на хорошем счету была, потому и предложили ей через несколько лет председателем стать. Она долго отнекивалась – не смогу, мол, да и ребенок маленький (она уж тогда замужем была за своим Иваном, и сынок у них народился – Гришенька). Однако уговорили все же, и приняла она колхоз. Не женская это работа, прямо сказать. Но на это тогда внимания не обращали: раз партийная, выполняй, и точка.

Стала Марея за большое хозяйство отвечать, а дело это трудное. Спустили ей сверху, из области, план: столько дать пшеницы, столько-то – овса, столько-то – мяса. И крутись, как хочешь. А мужчин в колхозе было мало, многих на войне поубивало. Кому работать? Известно: бабам, да девкам, да юнцам зеленым. И план выполнять надо, хоть разбейся…

И вот тогда начала наша Марея сильно меняться. Она и раньше строгая была, серьезная – но это на работе, потому что всегда за свое дело душой болела, старалась. А на отдыхе, дома, в клубе – и пела, и плясала, и шутила, и смеялась. Так и искрилась, как огонек! А уж на сцене в спектаклях играла – тут вообще держись! Весь зал плакал, и мужчины даже, и старики старые, когда она Катерину представляла в «Грозе» – это из старых времен есть такая драма, вы еще ее не знаете. Выходит она, встает перед народом, в грехе своем жалобно кается, а потом тихо говорит:

– Куда теперь? Домой идти? Нет, мне что домой, что в могилу – все равно.

И идет в Волге топиться, и потом ее мертвую на берег выносят. А народ у нас в клубе слезами умывается, особенно женщины. А уж хлопали ей… ну, будто народной артистке – и заслуженно, нечего сказать.

Только вот как она председательшей стала, забыла сразу и клуб, и пляски, и драмкружок. Несолидно, ей казалось, теперь веселиться. Надо, мол, серьезность сохранять, а то и уважения от людей не будет. Она и ходить-то иначе стала. Раньше, бывало, все бегом – да с шуткой, да с улыбкой. А тут важно стала вышагивать, как гусыня, и лишний-то раз не кивнет, не засмеется – наверное, начальству своему подражала, к которому в район да в область на совещания ездила. И народ оробел, перестал с ней, как раньше, по-простому разговаривать. Наоборот, стороной ее обходить старались. Она поначалу-то вроде бы и удивилась, и расстроилась, и даже несколько раз ее с заплаканными глазами видели. А потом – ничего, обвыклась, только совсем уж угрюмой стала, нелюдимой, и разговаривать начала, как по газете читать. Например, встретила один раз на улице Нюшу, мою соседку, и завелась: