Текст книги "Не входи в стеклянный дом, или Удивительный июнь. Книга для любознательных детей и их родителей"

– Эх, мальчики! Думаете, я уж так читать обожаю? Вот ты, Мухин, любишь?

Тот, удивленно тараща на меня глаза, отрицательно затряс головой.

– Да ведь и я не люблю! – мой голос нежно звенел от полноты чувств. – Но что мне делать-то? Родители заставляют! («Прости, мамочка», – подумала я при этом).

Мальчишки растерялись и не знали, что сказать. Ленька смотрел на меня совершенно обалдело, и я с трудом удержалась от смеха. Вместо этого побольнее ущипнула себя за руку, чтобы теперь в моем голосе зазвучали слезы.

– Вы вот говорите: лечить, лечить! – из моего горла вырвалось горькое рыданье (руку просто жгло, наверное, синяк будет). – А не знаете, что можно сразу всех «ботаников» от чтения вылечить – и меня, и Светку, и…

– Как это? – со жгучим интересом спросил «хороший, послушный мальчик», которому просто «учеба не дается». «Вот дурак-то!» – весело подумала я и продолжала плачущим голосом:

– Да ведь при нашей болезни необходимо особое питание, разве вы не знаете? Это вам не хлеб с маслом, – с него уж точно от книжек не избавишься.

– А что нужно? – хором спросили Мухин с Акимовым и оглянулись на Леньку.

Тот так хотел поскорее узнать, что! – просто впился в меня глазами и часто задышал.

– Я же говорю – не так себе! – мне очень хотелось подразнить их подольше: будет потом что рассказать Светке. – Понимаете, очень старинное средство, но надежное на сто процентов. Да что толку-то? – пожала я плечами. – Все равно мне его взять негде. А если этим каждый день питаться, можно не только про книжки забыть, но и вообще читать разучиться! – мой голос сорвался от отчаянья. – И уж тогда никакие родители не смогут заставить!

– Говори! – решительно заявил Акимов. – Может, мы достанем.

– Может, и достанете, – жалобно сказала я. – Но только трудно, очень трудно это… – и мой взгляд остановился на Леньке, как бы мысленно измеряя его рост и прикидывая вес.

Тот удивленно поднял брови, пытаясь понять, куда я клоню. Все трое с нетерпением ждали. Я, так же пристально разглядывая Леньку, два раза обошла его кругом. Потом вскочила на скамейку и громко объявила:

– Ну, если вы так хотите узнать, то я вам скажу! Это – «щука фаршированная по-еврейски»!

У мальчишек отвисли челюсти. «Немая сцена» повторилась. Первым опять очнулся Ленька, который спросил меня задыхающимся от ярости голосом:

– Что ты сказала?!

Его кулак взлетел было вверх, а мне была судьба, наоборот, слететь от него вниз со скамейки… Но тут стукнуло открывшееся окно, и женский голос с любопытством спросил:

– Кто это тут шумит? Ты чего, Ирка, раскричалась? И на лавку зачем залезла?

Это была тетя Наташа – соседка с первого этажа. Она вопросительно рассматривала нас.

– Здравствуйте, тетя Наташа, – вежливо поздоровалась я. – Это я тут мальчиков учу готовить. А сюда встала, чтобы лучше слышно было.

Надо сказать, что вопросы ведения домашнего хозяйства – это любимый соседкин конек. Она считается в нашем подъезде лучшим знатоком по мытью окон, чистке ковров, маринованию грибов, заготовке варенья и далее в таком роде. С ней часто многие советуются по подобным вопросам, и тетя Наташа очень этим гордится. Мои слова, конечно, сразу затронули слабую струну ходячей «домашней энциклопедии», и она с интересом спросила:

– Неужели ты уже сама готовишь?

– Да, конечно, – я скромно опустила глаза.

– А что ты рассказывала мальчикам? – продолжала она меня допрашивать. – Какое блюдо хотела стряпать?

– Очень замечательную вещь! – воскликнула я и опять со вкусом повторила, глядя в красную от злости физиономию врага: – Щуку фаршированную по-еврейски! Просто класс!

Мальчишки за Ленькиной спиной не выдержали и фыркнули.

– Какая молодец! – восхищенно ахнула тетя Наташа. – Этот рецепт даже я не знаю, хотя и слышала про такое народное еврейское кушанье. Его делают по праздникам, и без него у них торжественный обед – не обед! Но я тебя перебила, ты меня, Ира, извини. Я подумала, что мальчишки к тебе задираются, хотела заступиться. Только подожди, не начинай – я тоже хочу научиться эту щуку готовить; вот сейчас возьму ручку и блокнот… Так, теперь говори: рыба может быть любого размера?

Я посмотрела на Леньку, улыбнулась и сказала:

– Да вообще-то любого, но лучше, конечно, пусть будет побольше! – и я указала пальцем на Леньку. – Можно даже такого.

Мухин и Акимов как-то судорожно захихикали. Я посочувствовала им: конечно, они боялись «хорошего мальчика», но ничего с собой поделать не могли. Ленька резко, всем корпусом повернулся к ним и сдавленно зашептал. Я не слышала, что именно, потому что вдохновенно продолжала:

– Щуку надо очистить от чешуи и разрезать по всей длине, – и опять махнула рукой в Ленькину сторону, – но, понимаете, обязательно вдоль хребта, а не по брюху, как обычно режут… – я покосилась на Мухина и Акимова, – всякую другую рыбу!

– Да что ты говоришь? Вот умница! – пробормотала тетя Наташа, строча в своем блокноте и не замечая, что Ленька готов меня растерзать, а «другие рыбы» зажимают себе рты ладонями и уже красны, как свекла.

– Кости из щуки надо все до одной вырезать, жабры тоже…

Ленька с трудом проглотил слюну и схватился за горло, буравя меня глазами.

– Потом ее целиком, внутри и снаружи, хорошенько помыть, посолить и оставить на два часа.

Хорошо понимая, что Щука находится в безвыходном положении, я соскочила со скамейки и подошла близко к нему: все равно он не посмеет меня ударить при тете Наташе. Показав пальцем на его живот, я сказала:

– Особо обработать следует потроха. Печенку, вымыв, солят и тоже оставляют на два часа. Если в щуке окажется икра, – мой голос выразил сильное сомнение, – то и ее следует промыть и присоединить к печенке.

Ленькины дружки уже хохотали не таясь, а сам он из пунцового стал серым.

– Но прямую кишку, знаете, тоже не выбрасывают, – тут уж я не стала показывать на Щуке, где у него этот орган, пощадила его чувства. – Ее просто выскабливают, промывают и присоединяют к печени и икре.

– О! – застонали мальчишки, совсем задыхаясь от смеха и сползая на землю.

– Что это вы смеетесь, мальчики? – сердито спросила тетя Наташа, продолжая быстро писать не поднимая головы. – Вы слушайте внимательно, в жизни пригодится. Потом придете все вместе к Лене и такую у него щуку приготовите, что пальчики оближете!

– О! – из глаз Мухина уже текли слезы. – А может, из него?

– А не у него! – заливался хохотом Акимов.

Тут Щука дернулся, как полуиздохшая муха в паутине, и медленно двинулся к ним.

– Пошли отсюда! – глухо приказал он приятелям.

Они в ответ могли только трясти головами, не соглашаясь покинуть такое потешное местечко. Ленька колебался, не уйти ли одному, но не решался. Ему надо было знать, что тут еще про него наговорят! А потом, когда тетя Наташа захлопнет окно, разнести нас троих в клочья. Не мог же он оставить такое дело безнаказанным!

– А теперь самое главное – фарш! – провозгласила я.

Мальчишки подняли головы из травы. Акимов крикнул:

– Давай!

А Мухин добавил:

– Мы тоже записываем!

И они опять захохотали, в восторге дрыгая ногами. Я злорадно покосилась на Щуку, глаза которого снова налились кровью, и хотела продолжать… Но, увы! Так и не пришлось мне в тот день досказать тете Наташе «старинное средство», помогающее «от чтения вылечиться». В глубине ее квартиры раздался звонок – видно, кто-то пришел. Она оглянулась назад, с досадой сказала мне:

– Подожди, я сейчас, – и пошла открывать дверь.

Увидев, что «домашняя энциклопедия» исчезла из окна. Щука просто взвыл от радости и ринулся на меня, как разъяренный носорог (видела недавно в передаче «В мире животных»). Его дружки резво вскочили на ноги и побежали прочь, забыв про веселье. От первого его удара кулаком я успела увернуться, отскочив в сторону. Щука этого, понятно, не ожидал и полетел вперед, крякнув от злости. Надо было скорее бежать! Схватив за ручки сумку с продуктами, одиноко стоявшую у скамейки, я на полной скорости хотела рвануть в подъезд. Но нет! Этот рыжий гад уже успел встать на четвереньки и, вытянув руку, схватить меня за футболку. Я дернулась изо всех сил, но – безуспешно! А Щука, не отпуская меня, уже поднимался на ноги. Я, продолжая вырываться, ждала, признаться, самого худшего. И вдруг – хлоп! – что-то камнем упало возле Ленькиной ноги и разлетелось белыми хлопьями, забрызгав его модные джинсы. Хлоп! – через секунду такой же «снаряд» ударил его в плечо и опять «взорвался» с каким-то влажным чмоканьем. Щука заорал, выпустил мою футболку и схватился за больное место. Я была так поражена начавшейся «бомбардировкой», что даже забыла о бегстве, а только отошла к лестнице и, ничего не понимая, смотрела на обалделого Леньку, метавшегося под этим удивительным градом.

Ага, но ведь падает-то с неба! Я посмотрела вверх и увидела на Светкином балконе под самой крышей ее светлую голову с растрепавшимися кудряшками. Подружка выглянула на секунду, чтобы, прицелившись, запустить в Щуку «снаряд», и снова исчезла за перилами. Увидев, «как хороший, послушный мальчик», оступившись, поскользнулся на белых «осколках» и едва удержал равновесие, я сразу все поняла.

Да ведь у Светки на балконе стоял мешок с картошкой! Моя верная подружка, скорее всего, услышала внизу шум и выглянула. Увидев, в каком я трудном положении, и понимая, что добежать ко мне на помощь с пятого этажа не успеет, начала картофельную «бомбардировку». Молодчина она, что и говорить. Правда, Светлана могла попасть не только в Леньку, но и в меня… Но ведь не попала же! Вот уж не знала я, что она в придачу к своему уму еще и такая меткая. Теперь, когда суть дела стала ясной, можно было и уходить. Я уже поднялась на три ступеньки по лестнице – и услышала за спиной хриплый голос Щуки:

– Стой!

Как же, сейчас! Я ласточкой взлетела вверх и успела рвануть к себе ручку подъездной двери, когда мой враг оказался рядом (я услышала его дыхание), а из дверного проема вышел… Сашка Иноземцев. Мельком взглянув на меня и Щуку и сразу оценив обстановку, он быстро втолкнул меня в подъезд, захлопнул дверь и встал на лестнице снаружи, загородив собой вход. Я, не теряя больше времени, бросилась бежать к себе домой, слыша, как на улице сипло орет Ленька:

– Пусти, Зема! Чего застрял?! Мне догнать ее надо, понял?! Уйди!

Сашка ничего ему не отвечал, но, видно, дверь держал крепко, потому что до своей квартиры я добралась благополучно. Уже торопливо вставляя в замок ключ, я услышала, как кто-то промчался мимо меня вниз по лестнице, словно ветер. Уф, кажется я дома! Дверь квартиры наконец-то защелкнулась, надежно оградив меня от Щукиной мести. Я разулась в прихожей и понесла сумку в кухню. Тяжелая она, однако! И как я до сих пор этого не замечала? Наверное, мне просто не до того было, когда бежала сейчас к себе домой. Так, продукты в холодильнике. Можно присесть и отдышаться. Я налила себе из фильтра стакан воды и упала на стул. О, как хорошо! Вода была свежей и прохладной; она возвратила мне силы. И как я вывернулась все-таки? Это просто чудо, что Сашка из подъезда в нужный момент вышел и задержал того носорога. Еще бы немного, и… Но как же Щука бесился, когда я диктовала тете Наташе рецепт, – просто прелесть! Мухин с Акимовым до сих пор, наверное, хохочут, спрятавшись где-нибудь понадежнее, чтобы атаман их не нашел. Но ведь – и Сашка оказался настоящим человеком, как я об этом могла забыть! Если бы не он, мне пришлось бы совсем солоно. А еще вполне возможно и то, что ему пришлось подраться с Ленькой – вон как тот рвался меня догнать. Конечно, и мы со Светкой недавно выручили его из подобного положения. Но если бы он был таким же неблагодарным, беспамятным придурком, как большинство мальчишек, то про это происшествие уже давно бы забыл. И тогда не миновать бы мне сегодня трепки от Щуки – этого злобного тупицы.

Тут я услышала звонок в дверь. «Ленька, что ли? – тревожно подумала я. – Совсем обнаглел!» Общеизвестно, что Щука низкий хитрец и обычно старается обделывать свои подлые делишки тогда, когда взрослых рядом нет. Интересно, а если бы дверь открыла моя мама, что бы он сказал? Он ведь не смог бы быстро придумать какую-нибудь отговорку. Ну, уж я-то не такая дура, чтобы ему открыть, хотя подойти и спросить все же нужно. На мой осторожный вопрос:

– Кто там? – Светкин голос нетерпеливо ответил:

– Ира, открывай быстрее! Это мы!

Интересно, кто это «мы»? В прихожую шагнули друг за другом моя подруга и Сашка. Иноземцев пристально посмотрел мне в глаза и тихо сказал:

– Это мы. Друзей принимаешь?

– Да! – твердо ответила я и пригласила: – Проходите.

У Сашки на левой щеке багровела большая царапина, а правый глаз заплыл, и под ним уже наливался синяк. «Вон что! – мое сердце ухнуло вниз от сочувствия к Иноземцеву. – Значит, он дрался, защищая меня». Я показала ему на дверь ванной и предложила, стараясь не выдать своего волнения:

– Зайди сюда, умойся!

Он усмехнулся и зашел. Когда послушался шум воды из крана, Светка торопливо прошептала:

– Ира, ты не удивляйся. Нельзя же пропустить такой случай, понимаешь? Я как с балкона увидела, что Щука за тобой в подъезд побежал, чуть вниз не упала. Я же думала, ты давно убежала, пока он разбирался, откуда в него картошка летит. Вдруг смотрю: они с Сашкой дерутся, Щука орет, а тебя уже на лестнице нет. Я – быстрей вниз, Сашку спасать! – хотя и не знала как. Выбегаю из подъезда, а они уже не дерутся. А тетя Наташа их из окна так ругает! И хулиганами, и петухами лопушистыми, и еще всяко. Тут я вниз с крыльца спускаюсь и говорю вежливо:

– Здравствуйте, тетя Наташа.

Ну, она сразу тоже тон сбавила:

– Здравствуй Светочка.

Я беру Сашку за руку (ну, какой случай, ты подумай!) и заявляю:

– Это вот хулиган! – и на Щуку рукой показываю. – А Александр – хороший человек. И мы с ним сейчас к Ире пойдем.

Тетя Наташа удивилась, рукой махнула и говорит:

– Разбирайтесь тогда сами, – и окно захлопнула.

А тот придурок посмотрел на нас с Сашкой и пошел себе, хромая. Попало ему, наверное, хорошо! – по спине было видно. Я тогда и говорю Иноземцеву:

– Пойдем лучше к Ирке! Там поговорим…

Дверь ванной открылась, и из нее вышел улыбающийся Сашка. Вид у него был уже гораздо лучше, хотя синяк под глазом, конечно, не исчез, а, наоборот, вроде бы стал больше и чернее. Мы все трое как-то смущенно переглянулись и гуськом потопали в комнату.

Я шла и думала: «Так вот кто пробежал мимо меня в подъезде, когда я открывала дверь! Это Светка неслась спасать Сашку». Мне стало нехорошо и стыдно. Выходит, подруга не побоялась Щуки и, как герой, помчалась на выручку Иноземцеву. А ведь она не сильнее меня; и чем уж особо могла помочь? Но все же побежала. А я, как трусливый заяц, только и думала, как самой побыстрее унести ноги! Сашка же там сражался со Щукой, этим здоровым лбом, и не дал ему догнать меня и исколотить. Выходит, оба они со Светкой – храбрые люди и хорошие товарищи. А я вот – вообще кисляндия дрожащая, паникерша шустрая! Смылась… В горле у меня появился подозрительно твердый комок, и, когда мы дошли до дивана и уселись на него, я от стыла не смогла поднять глаза на Светку и Сашку. Подруга сразу встрепенулась:

– Ира, ты чего? Все же хорошо кончилось. Этот дурак тебя напугал, да?

Что было делать? Краснея и запинаясь, я объяснила им, почему так внезапно расстроилась. Сашка удивленно поднял брови и сказал:

– Еще бы ты дралась! Зачем тогда я его в подъезд не пускал?

– Да он же тебя избил! – я показала на опухший Сашкин глаз.

– Ерунда, – отмахнулся он. – Что ты могла сделать? Только бы зря получила.

– А я, думаешь, не знала, когда вниз бежала, что толком ничем не помогу? – весело спросила Светка. – Зато Щука бы точно испугался, когда бы я кричать начала. Он свидетелей не любит.

– А что бы ты кричала? – с любопытством спросил Сашка.

– А ты не знаешь? Спасите! Караул! Хулиганы! Убийцы! – провизжала моя подруга, зажмурив глаза.

Я и Сашка, сразу оглохнув, заткнули уши. Светка, довольная, победно вскинула голову. Мы все рассмеялись, и я почувствовала, что мой стыд и плохое настроение сразу куда-то испарились. «И хорошо!» – с облегчением подумала я.

– Слушай, Саш, – вдруг спросила моя подружка невинным голосом. – А как ты сегодня у нас в подъезде оказался?

Мальчишка полез в карман брюк и вытащил из него аккуратно сложенный разноцветный пакет – тот самый, в котором были бутерброды. Он протянул его Светке и сказал:

– Шел к тебе, чтобы вернуть. Несколько раз тебе в дверь звонил, но ты не открыла: наверное, как раз на балконе была. Спасибо, вкусные были бутерброды.

– Пожалуйста! – вежливо сказала подруга. – Не за что, ты и сам нас тогда выручил.

Я видела: Сашкин ответ нисколько не удовлетворил дотошную Ковалеву, и понимала, что именно она хочет от него услышать (но не знает, как подвести к этому разговор). Мы замолчали. Светка в задумчивости теребила родинку, а я думала, чем ей помочь – и не знала. Сашка спокойно смотрел в окно и, казалось, ждал, что мы скажем.

И тут я поняла, что сейчас для нас возможен лишь один-единственный путь, чтобы хоть что-нибудь узнать от Иноземцева, – путь правды. Он же, кажется, за последние дни уверился: мы – не враги ему. Более того, только что доказал, что и он нам друг, не отступив перед негодяем Щукой. И стоит сейчас начать ходить вокруг да около, хитрить и умалчивать, он сразу перестанет доверять нам и замкнется. А тогда мы точно никогда и ничего не узнаем! Эти мысли быстро пронеслось в моей голове, и я поскорее, чтобы опередить Светку (мало ли какой подход к Сашке она уже успела измыслить?), решительно сказала:

– Знаешь что, Санек? Во-первых, спасибо тебе большое за то, что спас меня от Леньки. Если бы не ты, мне бы не выкрутиться, это точно. А во-вторых, мы давно хотели тебя спросить, – я твердо взглянула в округлившиеся Светкины глаза и продолжала: – Зачем ты бываешь у нашей соседки, Марьи Степановны? Она ведь такая вредная старуха, никому житья не дает и…

– Баба Маша – не вредная, – негромко и с расстановкой перебил меня Сашка. – Она просто другая, чем все остальные бабки. Тем бы только сплетничать друг с другом, а она другого хочет. Порядка, понимаете?

Мы со Светкой переглянулись. Это кто «баба Маша»? Та самая мышиная дрессировщица?!

– Порядок, значит? – с присвистом переспросила моя подруга. – А ты знаешь, мы его ей скоро устроим, когда… дверь ей бензином обольем и подожжем! – неожиданно закончила она свою речь, мрачно сверля глазами Сашку.

Светка хотела для пущего эффекта прибавить еще что-нибудь позаковыристее – это я поняла по ее вдохновенному лицу – но тут в комнате раздался знакомый (хотя и уже немного подзабытый) длинный громкий шорох. Подружка закричала, вскочила с дивана и отчаянно затрясла в воздухе рукой. Я обомлела: на ее мизинце, дрожа от злости, висела Пика, намертво вцепившись в этот несчастный палец не только зубами, но и, как в первый раз, всеми четырьмя лапами. Сбросить ее с руки Светка не могла, как ни старалась – мышь словно прилипла к ней. Похолодев, я увидела, как Сашка, встав со своего места и быстро приблизившись к моей потерявшей голову подруге, сначала несколько раз погладил мышь, а потом, подставив ей ладонь, сказал:

– Ничего! Все будет в порядке, – и Пика послушно разжала зубы, опустила лапки и перешла в руку этого удивительного мальчишки. Светка остолбенело переводила глаза со своей окровавленной кисти на толстенького зверька, спокойно сидящего на Сашкиной ладони и, казалось, вообще не умеющего кусаться. А Иноземцев подошел к шторе на окне, неторопливо наклонился, посадил мышь на пол и сказал ей:

– Иди, не бойся. Ничего такого не будет, я же сказал.

Пика, весело сверкнув на него черными глазками, сразу нырнула под портьеру и, понятно, исчезла.

Сашка постоял там еще немного, смущенно глядя в пол. Потом быстро выпрямился, поднял на нас глаза. Светка, я видела, просто кипела негодованием. Она уже, подавшись вперед, хотела сказать Иноземцеву что-то сердитое и (как ясно чувствовалось) непоправимое. Этого нельзя было допустить, и я поспешно проговорила:

– Свет! Надо поскорее твою руку обработать, а то вон как кровь выступила.

Подружка посмотрела на свой искусанный, исцарапанный палец и внезапно всхлипнула. «Вот дела!» – удивленно подумала я, стараясь не показать вида, что заметила это. Бедная Светка впала-таки в истерику, и надо было поскорее ей помочь. Я достала из ящика медикаменты и начала действовать. Подружка морщилась от перекиси, которой я мазала ранки, и глаза ее продолжали подозрительно блестеть. Но когда белый бинт надежно и плотно обернул Светкин мизинец, она несколько раз глубоко вздохнула, смахнула с глаз так и не пролившиеся слезы и успокоилась.

Сашка, усевшись на диван, одобрительно наблюдал, как подружка помогает мне складывать обратно в шкаф медицинские принадлежности. Когда мы, закончив, подошли и сели рядом с ним – я на диван, а Светка в кресло – он вежливо и выжидательно посмотрел на нас, как бы приглашая задавать ему вопросы. Подружка начала первой.

– Ты уже, наверное, понял, что мы хотим у тебя узнать, – медленно произнесла Светка, сосредоточенно уставившись взглядом в Сашкину переносицу.

Я обрадовалась: наконец-то Ковалева приняла свой обычный вид (спокойный и невозмутимый) и обрела прежнюю манеру поведения (солидную и чуть холодноватую – за исключением тех случаев, когда мы с ней проказничаем). Сейчас, я точно знала, ее интересовала одна-единственная цель на свете: все узнать и растолковать из того, что случилось с нами за последние несколько дней – и она собиралась достигнуть ее во что бы то ни стало.

– Да уж понял, – усмехнулся Иноземцев, – не дурак же. Только ты сама виновата, что она тебе в палец впилась.

– Еще чего! – взвилась было Светка, но тут же спохватилась и сказала уже тихо и спокойно: – Эта мышь – бабкина слуга, как мы с Ирой поняли. Она нападает тогда, когда мы или делаем что-то запрещенное, или угрожаем старухе. Правильно?

– В общем, да, – кивнул Сашка, – но только она – не мышь.

– Как ты сказал?! – от радости моя подружка вскочила с кресла. – Ира, ты слышала? Что я говорила? – ее голос звенел радостью победы.

– А кто же она? – не утерпела я.

Мне было понятно Светкино торжество – ведь именно она недавно сосчитала Пикины пальцы и высказала это же соображение. Но все-таки хотелось узнать дальше!

– Она – мысль, – твердо сказал Иноземцев и прямо посмотрел нам в глаза. – Баба Маша посылает ее везде, где хочет, в том числе и к вам, если надо. Но она не живой зверь, понимаете?

– Значит, не живой? – ядовито осведомилась Светка. – Значит, мысль? Но почему у нее хвост как у мыши, да и зубы тоже? – вспомнив про свой только что пострадавший палец, подружка поежилась и сразу помрачнела.

– Потому что у бабы Маши – очень сильные мысли. Они могут действовать сами по себе, вдали от нее. Но делают лишь то, что их хозяйка хочет – ну, или приказывает, – терпеливо объяснил нам Сашка. – А что на мышей похожи – так это только для вас. И для меня, конечно, тоже.

– Как – для тебя? Ты же старухе не враг, не то что мы! Почему же… – Светка, стараясь сохранять спокойствие, все так же сверлила мальчишку испытующим взглядом.

– Да я с ними раньше вас познакомился, – засмеялся Сашка. – Еще месяц назад!

– Ты сказал: «с ними»? Их что, много? – быстро и жадно допрашивала Светка, от волнения подавшись вперед с кресла.

– Ну, не очень много, – подумав ответил мальчишка. – Я лично видел штук пять. Хотя должно быть гораздо больше. Ведь у каждого человека их за один день-то бывает сколько! Может, тысячи.

Мы с подружкой понимающе переглянулись: так вот кто строил для нас стеклянный дом в моем сне! Это – старухины ожившие мысли. Но все же как-то странно. Я в недоумении покачала головой.

– Слушай, – продолжила за меня Светка. – Да ведь и другие умеют думать, не одна Марья Степановна! И у всех, значит, бывают мысли – и у нас тоже… Но почему их никто не видит и – не чувствует? – подружка выразительно показала свой забинтованный мизинец.

– Как это – никто? – насмешливо улыбнулся Сашка. – Их можно и видеть, и чувствовать. Хотя и не так, как бабы Машины, но… Вы подумайте. Вспоминайте, не торопитесь. Я подожду.

Мы стали думать. И точно, я почти сразу припомнила, как однажды прошедшей весной на уроке математики беспомощно смотрела на доску, стараясь разобраться в вычислениях, которые написала на ней наша учительница, Галина Анатольевна. Она только что закончила объяснение нового материала, и сейчас – я это понимала – начнется решение задач! А ничего не понятно. И тут я почувствовала взгляд Галины Анатольевны, устремленный прямо на меня. Поймав его, я прочитала в нем: «Пойдешь отвечать!» – и послала в ответ глазами: «Нет! Пожалуйста, не надо!» Учительница еще несколько секунд смотрела на меня, потом улыбнулась, отвела глаза на ряд одноклассников у двери и… вызвала к доске Наташку Грекову, нашу главную отличницу. Что же получается? Выходит, мы с Галиной Анатольевной смогли увидеть мысли друг друга? Или почувствовать? Да какая вообще разница? Главное, что это было. И не только тот случай! Вот я, например, сегодня точно знала, подходя к Щуке, что он, заранее злобно торжествуя, мысленно готовит мне самую крупную гадость, какую только может выдумать. Значит, и его мысли я могу читать? Да. Как, собственно, и Митькины, когда он, например, округлив глаза, указывает пальцем за мою спину и вопит: «Ой! Что это?!» Я в этот момент ловлю его мысль и знаю: поворачиваться назад нельзя, потому что братец просто хочет (я это чувствую!), чтобы его легковерная сестра обернулась, а значит, ему срочно нужно что-нибудь незаметно стянуть у меня из-под носа. Ну, скажем, конфеты, которые я еще не успела съесть (свои-то он, понятно, уже слопал). И тогда… Выходит, мысли – это что-то (или даже кто-то!) совершенно самостоятельное, отдельное от нас? Они, родившись в наших головах, живут своей жизнью? Получается, что так, – если их можно почувствовать, прочитать (когда они чужие). А бывает и того удивительнее! Например, я сижу спиной к двери за своим столом и учу вслух английские слова. Я не вижу и не слышу, как в комнату входит мама (она делает это абсолютно бесшумно, чтобы не мешать мне). Но я чувствую, что она появилась, – и оборачиваюсь, и улыбаюсь ей, и не нахожу в этом ничего необычного! А на самом деле, наверное, просто принимаю на расстоянии мамины мысли обо мне – и обращаюсь к ним лицом, и радуюсь им.

Да, но… мышь? Все-таки ни мои, ни мамины, ни Митькины и, смею вас уверить, ничьи другие мысли не обращаются в грызунов…

– И они не кусаются! – я даже вздрогнула от того, как точно Светка продолжила вслух то, о чем я думала. – И не шуршат.

Светка рассмеялась, глядя в мои изумленные глаза. Более того, рассмеялся и Сашка! Выходит, они оба смогли прочитать мои мысли? Вот уж действительно телепатия! И что же? Теперь ход общих размышлений продолжил Иноземцев, сразу легко догадавшись о наших сомнениях в том, что именно Пика может выражать старухину мысль:

– Да просто, я вам говорю, они у нее очень сильные! – кто именно, нам объяснять уже не требовалось. – И еще, баба Маша очень настойчивая. Ей надо, чтобы все шло по ее, как она хочет. А так ведь не бывает. Ну, не хотят ваши соседи соблюдать порядок в подъезде. Вы, девчонки, не хотите вести себя примерно…

– Как паиньки! – хором воскликнули мы со Светкой.

– Да, – живо согласился Сашка. – А Марья Степановна возмущается: почему она старается как лучше – и никому этого не нужно, понимаете? И в подъезде как попало сорят, и музыку громко включают, и так далее. А некоторые еще и людей водой обливают, – лукаво улыбнулся Иноземцев, и мы со Светкой захихикали при этом приятном воспоминании. – А баба Маша за всех одна переживает – и ничего поделать не может. Она ведь уже старая и одна вашу лестницу убирать не успевает.

– Да, – с готовностью подтвердила Светка – И догнать кого надо тоже не успевает. И доказать, что кто-то виноват, у нее не получается, – вздохнула она с фальшивой жалостью и осторожно заглянула под штору: не появилась ли там Пика, то бишь сердитая старухина мысль?

Кто знает, может, она такая умная, что на расстоянии почувствовала издевку в подружкином голосе? Но нет – портьера даже не шевельнулась, и Светка успокоено откинулась в своем кресле.

Сашка, наоборот, вскочил и взволнованно заходил по комнате. Он раздраженно посмотрел на Светку и сказал:

– Ты этого не понимаешь, потому что еще не старая! Можешь бегать сколько хочешь, творить что вздумается – лишь бы никто не узнал. И родители у тебя есть – отругают, конечно, но и помогут. А вот ты попробуй, поживи, как она – и одинокая, и старая, и никому не нужная. Да еще и не слушается никто, хотя она вроде бы людей хорошему хочет научить! Ну что, представила? И здоровья нет уже, ноги не ходят!

Мы со Светкой озадаченно переглянулись и задумались. Как-то нам не приходило в голову, что «бабка из двадцатой» может быть такой несчастной. Вредной ее считали, и все. А в последние дни так и вообще терпеть не могли из-за проделок ее Пики! Но как же так? Мы знали, что Марья Степановна живет одна. И не раз видели, с каким трудом она поднимается по лестнице к себе на второй этаж… И, наверное, в конце концов, было бы неплохо, если бы жильцы у нас в подъезде соблюдали чистоту. В общем, видели – и ничего не понимали.

– Ну что, дошло до вас? – хмуро спросил Сашка. – Она плохая-плохая, а вы самые лучшие? Вот и многие в подъезде – вроде вас. Ну, хоть бы кто-нибудь с ней согласился и один раз послушал! Нет, все только смеются и свое делают. Вот она и…

– Оживила свои мысли? – перехватила я.

– Да. То есть не то что оживила – они и так были не мертвые. Она, в общем, дала им тело. Баба Маша, понимаете, не только ими думает, а еще и действует. Вот вас, например, наказывает. Мне тоже недавно попадало – нигде я от этой зубастой спрятаться не мог. Очень просто: человек что-то может, а что-то нет. И даже гораздо больше не может, хотя многого хочет. А мысль – она свободна. Она летит куда ей хочется. И делает то, что ей вздумается, что она считает нужным. Ей нет предела! И никто не может запереть ее, подчинить, заставить изменить направление.

– И стучать в дверь, когда она входит в чужую квартиру, – ехидно закончила Светка. – Теперь-то мне понятно, почему эта мышь появлялась из ничего и потом исчезала, как привидение. Ясное дело, что стены ей не помеха. Она же – мысль! Она, ты говоришь, свободна! Вот и бежит: от старухи – ко мне, от меня – назад к ней. Бабка, понятно, не может зайти в мою в комнату и укусить, если я чего не так делаю. А ее черная мысль – запросто. Так, Сашечка? – нежным голосом осведомилась подруга.

– И поэтому, – безошибочно подхватила я, угадав, что хочет сказать Светка, – ее-то мысли, конечно, нет предела. Она летит туда, куда хочет. И делает что хочет. Но мы так не можем! Мы, кстати, тоже кое в чем с Марьей Степановной не согласны. Но, представь себе, не посылаем ей своих мышастых мыслей, чтобы они ее кусали, если нам что не нравится.