Текст книги "Не входи в стеклянный дом, или Удивительный июнь. Книга для любознательных детей и их родителей"

Глава 21. Последнее сражение

Конечно, все в этот вечер валилось у меня из рук. Голова горела, как в огне, занятая одной мыслью: что произойдет сегодня ночью? Неужели это правда, и нам удалось узнать о самом настоящем готовящемся преступлении?! И самое главное: кто нам поможет его предотвратить? Бывшая вредоносная «бабка из двадцатой», от которой нам раньше житья не было!

Еще я, конечно, боялась, что ничего у нас не выйдет: Яну все-таки ограбят, а мы не сумеем помешать нахальной шайке совершить свое злое дело. Но… у бабы Маши был сегодня такой уверенный вид! Очевидно, она знала, как следует поступить.

Митя, конечно, не упустил возможности сунуть мне в руки книжку, и я читала ему много сказок подряд, пока не охрипла. Но странное дело: теперь я не могу вспомнить, какие это были сказки. Наверное, я вообще тогда не понимала, что читаю: думала о своем.

В половине одиннадцатого, когда братишка уже давно спал, а мама разбирала в секретере какие-то бумаги, в дверь позвонила Светка. Войдя, она взволнованно прошептала:

– Ты отпросилась у родителей? Я так – еле-еле.

– Да, – успокоила я подружку, – мама меня отпустила, а папы дома нет.

– А мой дома, – пожаловалась Светка. – И говорит мне, представляешь: «Это вы не в гости к Марье Степановне идете, а какую-то каверзу старушке готовите», – а сам смеется. Ну, тут я его решила прямо спросить. «Почему это, – говорю, – ты мне раньше не рассказывал, что давно с ней знаком?» А он мне: «А зачем? Хорошо, если такие озорные девчонки, как ты, хоть кого-то еще слушаются и побаиваются, когда родителей дома нет».

Тут в коридор вышла мама и попросила нас разговаривать потише, чтобы не разбудить Митю. Подружка прошептала:

– Тогда знаешь что? Пошли сейчас! Все равно старушка нас уже ждет, так чего тянуть-то?

– Давай, – согласилась я. – Мне тоже дома не сидится.

Мама улыбнулась, покачала головой и сказала:

– В добрый час вы с Марьей Степановной подружились. Она такая одинокая.

– Ну, да! – засмеялась Светка. – Еще скажите, слабая и беззащитная.

Мама непонимающе подняла брови и уже хотела спросить, что моя подружка имеет в виду. Но спохватившаяся Светка выпалила:

– Извините, тетя Лена. Вы потом все узнаете. А сейчас нам с Ирой пора идти!

– Ну, идите, – вздохнула мама. – Что с вами сделаешь?

Она осторожно захлопнула за нами дверь, а мы спустились на второй этаж и постучали в квартиру бабы Маши. Открыл нам Сашка.

– Ты уже здесь? – засмеялась я.

– А чего дома-то делать? – почему-то с очень довольным видом спросил мальчишка. – Мать как ушла днем, так и до сих пор ее нет. Заходите.

– Мы-то заходим, – прищурилась Светка. – А вот ты почему так цветешь, будто рад, что матери твоей опять нет?

Сашка таинственно промолчал в ответ. Черные мышата снова выскочили из-под шкафа, чтобы принять наши босоножки. Но в этот раз мы с подружкой были в домашних тапочках, потому что для передвижения по нашему чистому (стараниями Марьи Степановны) подъезду уличной обуви не требуется. Мышата озабоченно покрутились возле наших ног, щекотно потерли тапки малюсенькими светлыми щеточками, потом снова построились в ровную шеренгу, поклонились и промаршировали на свое обычное место.

Баба Маша встала с дивана при нашем появлении. На ней было новое нарядное платье, волосы собраны в какую-то необыкновенную (совсем не старушечью!) прическу. Даже, по-моему, губы она слегка подкрасила.

– Какая вы красивая, Марья Степановна! – искренне сказала я.

– Да, – улыбаясь, подтвердила Светка. – И помолодели сразу… не знаю на сколько лет.

– А что вы думали? – задорно блеснула глазами бабулька. – И мы не лыком шиты! Садитесь, ребятки, чай пить. У меня уже опять и самовар готов.

Она показала на уставленный сладостями стол, и мы, конечно, не заставили себя упрашивать.

– Баба Маша, – спросила я, жуя зефир. – А где же ваши мыши? Что-то их не видно.

– Увидишь еще, не торопись, – серьезно пообещала старушка. – А ты вот, Сашенька, лучше скажи им, какая у тебя нынче радость. Я же вижу: они еще ничего не знают. А с друзьями-то прежде всего делиться надо – и счастьем, и горем.

Иноземцев сразу отодвинул от себя чашку и достал из кармана брюк длинный мятый конверт.

– Вот, – сказал он, сияя. – Письмо от отца получил!

Мы со Светкой непонимающе уставились на него: подумаешь, письмо!

– А что, – осторожно спросила я, – он раньше вам совсем не писал?

– Да не в этом дело, – нетерпеливо сказал счастливый Сашка. – Он домой едет! Навсегда!

– Как – навсегда? – уточнила Светка.

– А так! – в голосе мальчишки слышалось неудержимое ликование. – Он пишет, что теперь заработал достаточно, чтобы заплатить банку последний долг за нашу квартиру. Приедет, рассчитается и больше на Север не вернется! Здесь, в городе, работу найдет и постоянно теперь с нами будет.

– Это же здорово! – обрадовалась я. – Значит, теперь жизнь в вашей семье наладится.

– Да, – кивнул Сашка. – Самое главное, мать дома будет, перестанет бродить неизвестно где. И знакомые ее – вы их видели, какие они бараны! – перестанут к нам таскаться. Я знаю, отец их не потерпит. А эту Аделаиду Казимировну с сыночком на порог не пустит.

– Слушай, Саш, – спросила я, – а все же почему твоя мама дружит с этой Аделаидой? Они ведь, кажется, такие разные…

– Ладно, – отчаянно махнул рукой Иноземцев. – Скажу вам, хотя раньше не хотел. Но теперь скоро этому конец, так что… Думаете, почему этот жирный Сева у себя дома парней собирает, чтобы в карты играть?

– Почему? – хором спросили мы со Светкой.

– Да потому, что у него дома – игорный притон, нелегальный, конечно. Его мамаша, Аделаида эта, по вечерам своих клиентов собирает, и они там дуются в карты до утра. Но мать Севочки не знает, что днем ее сынок других дураков приводит, помоложе, и их там тоже обчищают беспощадно. Аделаида три раза в неделю до пяти часов где-то работает – кажется, администратором, поэтому ни о чем не подозревает. А толстяк на простачках наживается. Да вы знаете, я вам рассказывал, как там побывал.

– И ты считаешь, – задумчиво спросила Светка, – что твоя мама в этот притон ходит и в карты играет?

– Не считаю, а знаю, – сокрушенно вздохнул Сашка. – А куда иначе деньги у нас деваются? Отец-то матери достаточно на питание оставляет. Но их – раз, и нет. Проигрывает она много, это точно.

– Дитя и есть дитя, – нахмурилась баба Маша. – ею еще руководить надо, а она, почитай, одна живет, да еще опять с ребенком. Где тут голову не потерять: что хочу, как говорится, то и делаю! А когда, Сашенька, отец-то твой приехать обещает?

– Через два дня. Скорее бы! Надо мать остановить, а то я боюсь… – и Сашка зябко поежился.

– Ты? Боишься?! – опешила Светка.

Я тоже впервые в жизни слышала такое от Иноземцева. Подумать только, – и это наш бесстрашный, отчаянный хулиган и двоечник!

– А что тут странного? – буркнул Сашка. – Я не знаю, вдруг мать уже в долг играет? Скоро отец приедет, и Аделаида ему заявит: «Плати. Твоя жена мне кучу денег должна». Что тогда у нас дома начнется, представляете?

– Этого не опасайся, – уверенно сказала Марья Степановна. – Картежнице-то главной скоро не до расчетов будет, я тебе точно говорю.

– Да и отец твой, Санек, – резонно заметила Светка, – никаких карточных долгов не признает. Глупый он, что ли? Поэтому и не расстраивайся зря. Тем более, что долга-то, может, и нет никакого.

Иноземцев в ответ рассеянно кивнул, по-видимому, не очень успокоенный словами бабы Маши и Светки. «Вот опять, – подумала я, – его мама где-то воздух рассекает и даже не знает, что скоро ее муж приедет. А сын места себе не находит, думает, как избежать семейных неприятностей».

– Спасибо, Марья Степановна, – сказала Светка, вставая из-за стола. – Было очень вкусно.

Мы с Сашкой тоже поблагодарили старушку и встали. В это время из прихожей прозвенел звонок, и Марья Степановна обрадовалась:

– Яночка пришла. Что-то, правда, с опозданием, – и засеменила к двери.

Через минуту она ввела в комнату запыхавшуюся девушку.

– Добрый вечер, – сказала Яна, стараясь унять дрожь в голосе. – Извините, что опоздала. Страшно было из дома выходить. Думала, вдруг они сейчас во дворе и я их встречу?

– Ну, во дворе-то они бы ничего тебе не сделали, – уверила ее Марья Степановна. – Наоборот, если бы они видели, как ты из дома ушла, наверняка бы обрадовались и осмелели.

– И что? – упавшим голосом спросила девушка.

– А может, не стали бы тогда ждать и залезли бы в квартиру, пока тебя дома нет. И быстрее бы все кончилось.

Яна еще сильнее побледнела и прошептала:

– А вдруг они передумают? Вот бы хорошо было! Я как представлю, что они будут по нашему дому ходить, в маминых и папиных вещах копаться, так до того противно становится! А который час, кстати?

– Уже полдвенадцатого, – сказал Сашка, посмотрев на будильник, тикающий на тумбочке возле дивана.

Да, мы и не заметили, что время приблизилось к полночи. Темнота за окном окончательно сгустилась, стала чернильно-синей, хотя и прозрачной, как это всегда бывает в июне. Из двора через открытую балконную дверь не доносилось ни звука. Тихо было и в подъезде, и за стенами соседних квартир. Казалось, весь мир уснул, прожив свой очередной трудный день – и только мы пятеро настороженно прислушивались к звукам с улицы, ожидая… кто знает чего? «А может, и правда мы зря всполошились? – засомневалась я. – Они могли передумать или просто отложить ограбление – мало ли, по какой причине?»

– Пи-ик! – знакомо и резко донеслось из-за раздувшейся от ветра балконной портьеры. Потом послышался тот же, когда-то сводящий нас с подружкой с ума, длинный шорох, и наша распрекрасная Пика, вертя хвостом, выползла на середину комнаты. Баба Маша подставила ладонь, мышь легко вспрыгнула на нее и начала тихонько попискивать, преданно глядя в глаза своей хозяйке.

– Новости принесла, – прошептала Светка мне в ухо. – Наверное, постоянно за шайкой следила, теперь отчитывается.

Я повернула голову, чтобы ей ответить и увидела широко открытые глаза Яны. Она изумленно смотрела на Марью Степановну с вытянутой вперед рукой. «Ну, да! – вспомнила я и чуть не засмеялась. – Яна-то ведь бабулькину мысль не видит и не слышит. Вот и не может понять, что происходит». Между тем Пика уже, видно, все рассказала старушке, потому что замолчала, умильно сложив вместе свои лапки-ручки.

– Иди и делай свое дело, – тихо приказала ей Марья Степановна. – И тех из виду не упускай.

Мышь ловко соскочила на пол и, стуча коготками, побежала к шторе, за которой и исчезла. Сзади я услышала негромкое: «Ой!» и оглянулась. Сашка поддерживал и пытался усадить на диван сползающую вниз Яну. Девушка дрожала и смотрела на нас остановившимися глазами.

– Испугалась, девонька? – ласково обратилась к ней баба Маша. – Успокойся, это пройдет. Помни, что ничего худого с тобой здесь не будет. Но мы с ребятами тоже все сразу тебе открыть не можем. И у нас свои секреты есть. Главное, не бойся и ничему не удивляйся – еще не то увидишь. Поняла, Яночка?

Та в ответ кивнула и даже попыталась улыбнуться. Из двора послышался шум мотора.

– Кажется, кто-то подъехал, – значительно произнесла Марья Степановна. – Я так и думала, что злодеи раньше сюда явятся: им еще друг друга перехитрить хочется, в дураках оставить. Ну, нас-то с вами предупредили, мы к началу действия не опоздаем. Слушайте и делайте, что я скажу. Сейчас я выключу свет в комнате, и мы выйдем на балкон. Оттуда хорошо и видно, и слышно будет. Но смотрите, осторожно! Не шумите и не разговаривайте.

Она повернула выключатель, и мы гуськом, еле дыша от волнения, тихо выбрались на воздух. Последней, запинаясь, вышла Яна и сразу покрепче ухватилась обеими руками за перила. Внизу под нами открылось пустое и темное пространство двора. В нем было спокойно: никакого движения, ни одной живой души. Только далеко справа, там, где находится въезд с улицы, ярко горели фары и виднелась черная неясная масса только что подъехавшей крытой машины. Впрочем, фары тут же, мигнув, погасли, и темнота стала полной.

– Смотрите! – прошептала Светка и показала рукой в другую сторону.

Невдалеке послышались шаги, и скоро из-за шиферной крыши подвала юрко выпрыгнул Щука. Рядом с ним смутно светлело в темноте что-то маленькое, привязанное за веревку, конец которой он держал в руке. Ленька еще постоял, оглядываясь и прислушиваясь. Справа мелькнула большая тень и притаилась за кустом: кто-то оттуда внимательно и жадно наблюдал за Ленькой – и явно очень не хотел, чтобы Щука его заметил. «Что же будет? – со страхом подумала я. – А вдруг он хочет напасть на этого несчастного дурака?»

Но тут мальчишка, видно, вполне успокоенный, дернул за конец веревки и грубо сказал:

– Ну, идем! Чего встала-то?

Светлое пятнышко возле его ноги зашевелилось – это была, конечно, Косушка. Кукла покорно пошла за нашим недругом, когда он на веревке потащил ее вперед. Краем глаза я увидела, что Яна, поняв, наконец, кто вприпрыжку бежит за Ленькой, путаясь в длинном платье, в ужасе поднесла руку ко рту и сейчас закричит! Этого нельзя было допустить, и я чувствительно ткнула ее локтем в бок, шепнув:

– Тихо, а то все испортишь.

Девушка опомнилась и крепко схватила меня за руку – наверное, для спокойствия. Ленька вместе с куклой быстро шел вдоль дома и, миновав по пути подъезд, остановился вплотную под окнами Яниной квартиры. Тень, следившая за ними из-за куста, медленно выползла на тротуар, и человек, уже не таясь, распрямился во весь рот. Это был Старый собственной персоной, и он поспешно кинулся вслед за Щукой. Тот, ничего не замечая, возился с куклой – наверное, отвязывал веревку. Главарь шайки был уже почти рядом с ним, когда Ленька резко выпрямился и вытянул вверх руку, которой он держал за ноги Косушку. Мы увидели, как кукла схватилась за раму и быстро исчезла – влезла в форточку. Неизвестный подошел сзади к Щуке и хлопнул его по плечу. Тот судорожно дернулся и повернулся к Старому лицом. Кажется, они заговорили – но очень тихо: до нас не долетало ни звука. Янино окно перед ними, очевидно, распахнулось, потому что Неизвестный показал на него Леньке. Тот, оглянувшись, вдруг попятился, и между сообщниками завязалась короткая борьба. Победил, разумеется, Старый, который страшным пинком бросил мальчишку точно под окно и остановился вплотную перед ним. Протекли несколько томительных секунд, и главарь шайки, тряхнув Щуку за плечи, заставил его повернуться лицом к открывшемуся ходу в Янину квартиру. Потом одним рывком он забросил мальчишку наверх. Ленька исчез в окне. Старый оглянулся по сторонам, отошел к подъезду и несколько раз взмахнул рукой.

Мы услышали, как хлопнула дверца машины.

– Сева идет, – прошептала Светка.

Да, это был он – его толстая несуразная фигура отделилась от фургона и двинулась влево, где ждал Неизвестный. Впрочем, нельзя сказать, что Сева шел быстро – а вернее, он еле переставлял ноги и по дороге несколько раз останавливался.

– Боится, придурок, – пренебрежительно заметил Сашка.

Баба Маша строго погрозила Иноземцеву пальцем, чтобы замолчал (толстяк был уже под нашим балконом и мог услышать). Ноги мои ослабели, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. «Этого еще не хватало, – испуганно подумала я. – Так можно и с балкона свалиться толстяку на голову!» Я крепче сжала Янину руку, а она, мельком взглянув мне в лицо, ободряюще прошептала: «Держись!» – и улыбнулась. Светка обняла меня, и мои ноги перестали дрожать – я успокоилась.

Сева тем временем уже подходил к Неизвестному. В десятке шагов от «шефа» он опять остановился в нерешительности и затоптался на месте. Тогда Старый сам устремился к нему и, подойдя вплотную, схватил под руку. Энергично толкая Севу перед собой, Неизвестный увлек его в подъезд, и оба скрылись. Мы перевели дух.

– Бабушка Машечка, – быстро сказала Яна, – пора милицию вызывать: они уже в квартире.

В ответ Марья Степановна прижала палец к губам и показала на крыльцо – с него торопливо спускался Неизвестный.

– Хитрец, – еле слышно прошептала старушка. – Мальчишек воровать оставил, а сам…

«Сам», выйдя на на улицу, остановился и снова огляделся. Убедившись, что вокруг по-прежнему безлюдно, он неторопливой походкой направился к машине. Скоро опять заурчал мотор, включились фары. Темный фургон, развернувшись, подъехал и встал недалеко от Яниного подъезда. Теперь его почти не видно было среди высоких кустов.

– А главный злодей-то не выходит, в машине сидит, – тихо прокомментировала Марья Степановна. – Любит, подлец, чужими руками жар загребать.

В это время дверь подъезда открылась, и из нее, согнувшись под тяжестью большой ноши, вышли Щука и Сева. Они еле-еле волокли какой-то большой ящик – может быть, телевизор. Сева покрутил головой, озираясь, и кивнул Леньке в сторону машины. Грабители мелкой крысиной походкой засеменили туда. У задней стенки фургона началась возня – мальчишки заталкивали туда ворованное. Их главарь так и остался за рулем, даже не подумав выйти и помочь им. Только слышно было, как он тихим голосом отдавал приказания.

Наконец, дело было сделано. Мальчишки снова побежали к подъезду и исчезли в нем.

– Теперь пора, баба Маша, – твердо сказал Сашка, проводив их глазами. – Вызывайте милицию, а то они все вынесут и уедут.

Марья Степановна кивнула и пошла в комнату. Скоро мы услышали ее приглушенный голос:

– Милиция? Приезжайте скорее к нам. Квартиру грабят в нашем доме, на первом этаже… Как это приснилось? Я еще пока, сынок, в своем уме! Тебе сто очков вперед дам! Известно, как грабят. Машину вон к подъезду подогнали и вещи выносят. Адрес? Слушайте…

– Боюсь, не успеют они приехать, – нервно сказала Яна. – Смотрите, эти-то уже музыкальный центр вытаскивают!

Действительно, внизу юные грабители торопливо волокли к машине аппаратуру. Потом Щука забрался внутрь фургона, а Сева стал подавать ему с земли один предмет за другим. Вот они снова устремились к подъезду, но тут на балкон вышла Марья Степановна и громко заявила:

– Ну, хватит! Нечего этим дурачкам зря надсаживаться. Все равно скоро вещи назад возвращать придется.

И старушка, резко выпрямившись, высоко подняла руки. Раздался оглушительный треск. Горячий воздух тугой волной окатил нас с головы до ног, так что наши волосы стали дыбом, а глаза невольно зажмурились.

А когда мы через несколько секунд открыли их… Я до сих пор не могу вспоминать об этом без содрогания. Три гигантские безобразные мыши – настоящие великаны! – стояли в метре от нашего балкона. Их головы были выше уровня окон второго этажа – как раз там, где подрагивали кончики пальцев вскинутых рук Марьи Степановны. Огромные уши мышей чуть заметно шевелились, налившиеся кровью глаза ворочались из стороны в сторону. Толстые, как канаты, усы угрожающе топорщились, а оскаленные зубы шириной с хорошую доску выбивали звонкую дробь… Верные слуги бабы Маши, выросшие ее волей до колоссальных размеров, преданно смотрели на свою хозяйку и ждали распоряжений. Старушка опустила руки, решительно вздернула подбородок и сказала негромко, но властно:

– Возьмите этих воров – всех троих. И держите до тех пор, пока я не велю опустить их на землю.

В ту же секунду жуткие грызуны наклонились вниз, а потом один за другим выпрямились – причем третий, самый последний, провозился дольше остальных, потому что открывал дверцу машины и вытаскивал из нее Старого. Теперь каждый из них держал в лапе (или руке?) одного из горе-грабителей. Щука молча извивался, как червяк на крючке. Толстый Сева хрипло орал и молотил кулаками по воздуху. Их одуревший патрон крутил головой, не понимая, что происходит, и страшно ругался сквозь зубы.

Как только я увидела, что незадачливые преступники болтаются рядом с нами в воздухе, как шарики на ниточках, мой страх перед гигантскими мышами сразу прошел. Светка, видно, тоже приободрилась – она громко хихикнула и сказала, обращаясь к Щуке:

– Какой ты сейчас красивый, Ленечка, я не могу! Так ты быстро ножками дрыгаешь, да еще в разные стороны крутишься! Тебе в балет надо поступать, а ты по чужим квартирам лазишь.

Щука очумело уставился на нас, потом посмотрел вниз. До него, похоже, только сейчас дошло, куда он взлетел. Сева и Неизвестный тоже, открыв рты, вытаращенными глазами разглядывали нашу группу на балконе. Толстяк заметил, наконец, между всеми бледную, едва держащуюся на ногах Яну. Она ведь тоже, как воровская троица, не могла видеть мышей и с ужасом смотрела не парящих в воздухе злоумышленников. Заикаясь, Сева спросил ее:

– Это ты устроила? Отомстить решила, да? Отпусти меня, будь человеком, мы же одноклассники!

Девушка молча покачала головой и отвернулась.

– А когда ты к ней в дом лез, помнил, что вы одноклассники? – сурово спросила толстяка Марья Степановна. – Сейчас бы, небось, поросенок, уже награбленное пересчитывал да радовался, а туда же – отпусти.

– А-а-а, так, значит, это ты сделала, старая калоша! – заорал Неизвестный. – Ты нас тут подвесила, змея подколодная! Жалко, раньше я до тебя не добрался, хотя сто раз видел, как ты по двору шныряешь, чужие дела вынюхиваешь. Надо было сразу дать камнем по башке и дух вышибить, а я вот, дурак, не догадался!

– Ну, что ты дурак, давно известно, – раздался под балконом спокойный мужской баритон. – А хамить не смей, себе дороже будет!

Мы свесили головы: внизу стоял Григорий и с интересом наблюдал необычную сцену.

– Как ты думаешь, – прошептала я Светке в ухо, – он видит мышей или нет?

Марья Степановна, услышав мои слова, вздрогнула. Она, наклонившись с балкона, пристально смотрела на своего сына. Григорий прохаживался возле мышиных лап и, задрав голову, разглядывал беспомощно висящие ноги грабителей. Потом засмеялся и сказал Марье Степановне:

– Слушай, мать! Неужели это ты их так?

– Я, сынок, – гордо ответила старушка, выпрямляясь. – Нечего злодеям добрых людей обижать. Вот сейчас милиция приедет, и тогда…

– Какая милиция! – тонко завизжал Щука. – Быстро, бабка, отпусти меня! Ты не знаешь, что тогда со мной отец сделает!

В доме стали открываться окна. Люди выходили на балконы и встревожено спрашивали друг у друга:

– Что случилось?

– Почему кричат?

Некоторые возмущались:

– Ты посмотри, ночь на дворе, а они орут!

– Что им, бездельникам!

– Им на работу завтра не вставать!

Грабители отчаянно забились в руках невидимых мышей, стараясь во что бы то ни стало освободиться и убежать: ведь на них смотрел уже без малого весь дом. Но никто пока ничего не понимал…

– А как они туда залезли? – недоумевающе спросил женский голос.

Мужской уточнил:

– Главное – не как, а зачем?

И тут кто-то ахнул:

– Смотрите! А слева-то – Леня Щукин. Надо бежать скорее, его матери сказать! Упадет еще, озорник, горя родителям наделает.

Щука опять несколько раз сильно дернулся и завыл от бессилия.

– Сынок, – негромко сказала Марья Степановна, вглядываясь в стоящего на тротуаре Григория, – может, зайдешь домой-то?

Я увидела, что она дрожит от волнения крупной дрожью и тихо ломает себе пальцы.

– А что, примешь? – отозвался ее сын. – Такого, как есть?

Старушка не могла говорить от переполнявших ее чувств и только часто кивала в ответ головой.

– Тогда иду, мама, – весело сказал Григорий. – Встречай!

И он быстро пошел к подъезду. Баба Маша, едва не запнувшись о балконный порог, бросилась в прихожую.

Во дворе послышались истеричные женские крики и ругань. Какой-то знакомый сиплый голос вопил:

– Чего несешься, как бешеная, людей сшибаешь?! Смотри-ка, опоздает она на ночь глядя!

Сева, дрогнув, обвис, как тряпка, и закрыл лицо руками. «Это его мать пришла, – поняла я. – Ох, что сейчас будет!»

Голос другой женщины, задыхаясь, отвечал:

– Да отстаньте! Дайте пройти! У меня там сын, а вы ко мне привязались.

И тучная фигура в светлом платье стремительно подбежала к балкону. Это была Зоя Егоровна, мать Леньки. Чуть поодаль, сильно припадая на больную ногу, ковылял его отец.

– Сынок! – закричала Зоя Егоровна. – Слезай сейчас же! – Как ты туда попал? Ты же мне сегодня обещал, что возьмешься за ум. Профессор сказал, что у тебя абсолютный слух и ты можешь стать музыкантом. А ты опять хулиганишь?

Светка ткнула меня в бок и прошептала:

– Поняла, куда они сегодня ходили? К профессору музыки!

– Леонид, ты слышишь, что тебе говорят? – строго спросил подоспевший Щукин-старший. – Как ты вообще посмел без спроса уйти из дома ночью?

– А так и посмел! – злорадно ответил ему с высоты Старый. – Квартиру он обчистить хотел, понял, папаша? Да вот сейчас милиция приедет, еще не то запоешь.

– Какая милиция? Какая квартира? – задушенно вскрикнула Зоя Егоровна и стала валиться набок.

Щукин-отец, забыв обо всем, кинулся к ней.

– Сева, что случилось?! Почему ты там торчишь? – резко спросила внизу Аделаида Казимировна.

Она вместе с матерью Сашки стояла рядом с мышью, держащей ее сына, но, конечно, не видела ее. «Лорочка», запрокинув голову, тоже изумленно рассматривала теплую компанию, никто из которой уже не пытался сопротивляться силе, поднявшей ее на воздух.

– Сева, я с тобой разговариваю! – продолжала надрываться Аделаида. – И что такое я тут слышала про милицию, отвечай!

Но толстяк упорно молчал, свесив набок белобрысую голову. Зато Старый с радостным ехидством прокричал ей:

– А чего вы здесь разорались, дамочка? Видите, сынок ваш в прострации? А милицию вы сейчас увидите, ее вон та старая жаба вызвала.

И он мстительно показал пальцем на наш балкон, на котором, кстати, уже давно не было Марьи Степановны (она разговаривала в комнате с сыном: до нас доносились их взволнованные голоса). Но зато рядом с нами стоял Сашка, которого сразу заметили и Севина мать, и «Лорочка». Аделаида поспешно спросила:

– Александр, может, ты объяснишь, что происходит?

– Объясню, – небрежно отозвался Иноземцев. – Вот они, – он показал на унылую шайку, – залезли в чужую квартиру. Сейчас их всех заберут.

– Севочка! – завопила мать толстяка. – Прыгай вниз! Спасайся!

– Саша, – сердито перебила ее «Лорочка», – ты почему не дома?

– А ты? – дерзко поинтересовался Иноземцев.

На балкон вернулась баба Маша. За ней вышел Григорий и весело сказал Старому:

– Что, пролетел на этот раз? Не получилось вместо себя малолеток подставить?

– Еще посмотрим! – огрызнулся Неизвестный. – Я в квартиру не входил, вещи из нее не вытаскивал. А почему они их в эту машину покидали, не знаю. Наверное, угнать хотели, чтобы краденое увезти.

– Ну, ты гад! – в бешенстве заревел Щука и опять начал извиваться в мышиных лапах, стараясь освободиться.

– И чего я с вами, сосунками, связался? – патетически воскликнул «шеф». – Но вот лилипутку твою, Ленчик, я обязательно найду, как только меня выпустят. До чего же она ловко в форточки лазит!

– Я тебе найду! – грозно сказала с балкона Марья Степановна. – Ты сегодня убедился, что со мной шутки плохи? Появись-ка хоть раз поблизости – костей не соберешь!

Взрослые внизу – очнувшаяся от обморока мать Щуки, его отец, Аделаида Казимировна и «Лорочка» – растерянно слушали эту перебранку.

– А откуда Вы узнали, что сегодня ночью будет ограбление? – тихо спросил Григория Сашка. – Вы ведь из-за этого пришли?

– Да слышал кое-что, – подтвердил тот, – хотел их остановить, но опоздал. А теперь вот не только этот подонок, – он кивнул на Старого и возмущенно возвысил голос, – но и пацаны в тюрьму пойдут.

Услышав его слова, Зоя Егоровна и Аделаида Казимировна громко зарыдали внизу, окруженные толпой вышедших во двор соседей.

– В тюрьму, может, и не пойдут, – сурово ответила своему сыну Марья Степановна, – потому как дети еще. Но острастку получат. И правильно: они знали, на что решаются. Значит, по заслугам.

– Моя мама, – тихонько, чтобы не услышали во дворе, шепнул Григорий, – как всегда, справедлива. Но я все-таки не могу понять, почему эти дурни висят напротив нас и не падают.

Баба Маша остро, испытующе глянула сбоку на своего сына и сказала:

– Ну, смотри, если хочешь.

Она провела рукой по воздуху, и Григорий отшатнулся от перил вглубь балкона. «Он увидел страшилищ, – поняла я. – А Яна, интересно, видит?» Нет – девушка с любопытством оглянулась на прислонившегося к стене рослого и крепкого мужчину, который, застыв, в упор рассматривал что-то перед собой и бормотал:

– О, вот они какие у тебя! Мне старухи еще в деревне про твоих красавцев нашептывали, а я не верил. Сильна ты, мама, ничего не скажешь.

Яна, повернув голову в том же направлении, силилась понять, что так поразило Григория. Но, увидев лишь струящийся ночной воздух, разочарованно пожала плечами и отвернулась.

Из двора донеслось гудение мотора, и темнота осветилась голубыми лучами милицейской «мигалки».

– Приехали наконец-то! – язвительно бросила Светка. – За это время можно было еще три квартиры обворовать.

Машина остановилась, и из нее стали не спеша выходить милиционеры. Правда, при виде заволновавшейся толпы они задвигались гораздо проворнее и тут же рассыпались внизу цепью.

– Проходите, граждане! Не задерживайтесь! Не мешайте работе милиции! – обратились они к людям, и те отступили дальше. Но никто не ушел.

Дальнейшее произошло очень быстро. Сначала милицейские убедились, что в названной им квартире распахнуто окно и открыта дверь. Потом двое из них подошли к фургону, заглянули в кузов и крикнули:

– Да, здесь лежат вещи!

Один – видимо, старший по званию – громко спросил у собравшихся:

– Кто здесь Орлова Марья Степановна?

– Это я, – ответила ему с балкона баба Маша. – А вот и злодеи, про которых я вам говорила, а вы верить не хотели.

Она кивнула мышам и тихо сказала:

– Опускайте!

Гиганты, щелкнув своими страшными зубами, наклонились, поставили грабителей перед милиционерами и сразу стали растворяться в воздухе. Самое интересное, что те даже не удивились, когда трое преступников свалились сверху чуть ли не им на головы – наверное, и не такое видали. Старого, Севу и Щуку окружили, завернули им руки за спины и втолкнули в машину. Один милиционер опять зашел в подъезд. Скоро мы услышали, как щелкнули, зазвенев, рамы Яниного окна – его закрыли.

– Еще и двери опечатают, – авторитетно сказал мужской голос в толпе.

Наверное, так и случилось, потому что милиционер вышел только через несколько минут и сразу же, приставив руку к козырьку, о чем-то доложил старшему. Оба сели в машину.

– Ну, теперь порядок, – удовлетворенно произнес тот же голос.

Двое милицейских подошли к фургону и один за другим забрались в кабину. Резко зашумели моторы, и оба автомобиля, сигналя, выехали со двора. Люди внизу стали молча расходиться. Зоя Егоровна и Аделаида Казимировна опять отчаянно зарыдали.

– Ну, вот и все, – задумчиво сказал Григорий. – Мальчишки балбесы, конечно. Но матерей-то их жалко.

– Ничего, переживут, – отрезала Марья Степановна. – Не надо было баловать да по ночам из дома выпускать.