Текст книги "Не входи в стеклянный дом, или Удивительный июнь. Книга для любознательных детей и их родителей"

– Ну, а потом ты стала звонить в дверь, а я думала, что это трамвай за нами приехал и пора нам уже в стеклянный дом. Теперь поняла? – спросила я у Светки в завершение.

Она молча кивнула и взглядом попросила у меня пока не спрашивать ее ни о чем. «Пожалуйста! – подумала я, удобно откидываясь на мягкую спинку дивана. – У меня и так уже язык устал от разговора. Лучше я отдохну и подожду, пока ты сама все это объяснишь».

Полная тишина царила в комнате. Ничто и никто не мешал Светке размышлять об услышанном. Только ветер доносил со двора крики малышей, да торопливо тикали часы.

– Знаешь, Ира, – подала, наконец, голос моя подруга, – твой сон трудно разгадывать. Он имеет, конечно, смысл, но… понимаешь, такой, как в романах. А в этом ты лучше меня разбираешься. Давай лучше вместе думать.

– Давай, – с готовностью согласилась я, пряча улыбку (ну, наконец-то и я пригодилась! – не хуже Светки с ее железной логикой).

– Я могу сказать тебе одно, – задумчиво начала подружка. – То место, в котором мы побывали во сне – это как бы старухин рай. То есть она его себе так представляет: кругом ровно, гладко, подстрижено. Тишина и покой – даже воробьи не чирикают. В общем, порядок.

– Правильно, – поддержала я. – И она этим порядком командует строго – даже облакам летать не дает.

– Но почему мы-то с тобой в этом сне перед ней лебезим, я не понимаю, – сердито сказала Светка. – Ты еще ничего: и думать успеваешь, и сомневаться, и вопросы задавать – хотя бы про осмотр. А я – совсем дура, только выполняю команды, как автомат. Можно подумать, что я всю жизнь только и мечтала: как бы туда поскорее попасть и ей угодить.

Озорная мысль пришла мне в голову, и я не могла отказаться от соблазна посмеяться над подругой.

– Знаешь, Света, – невинным голосом сказала я, – может быть, в этом что-то есть.

– Что есть? – подозрительно осведомилась она.

– Ну, понимаешь, Марья Степановна любит подстриженные газоны, подогнанные плитки, тишину и дисциплину в жизни. А ты – в мыслях. Вот потому там тебе и хорошо, – рассмеялась я, – что везде порядок полный, строже некуда. Все на своем месте, никто не пытается оттуда убежать и делать что-то свое, не разрешенное старухой. Ты тоже любишь, чтобы любая мелочь сразу бы объяснялась, раскладывалась по полочкам и имела свой номер. А если у тебя это не получается – ну, например, ты не можешь понять, кто такая Пика, – то сразу злишься, и дуешься, и опять стараешься подчинить факты своему уму. У Марьи Степановны бзик на чистоте, тишине и хорошем поведении, а у тебя – на силе твоей логики. Вот вы там и спелись, как лучшие подруги.

– Ну, знаешь, – растерялась Светка, и в ее глазах блеснули слезы. – Не ждала от тебя. С кем меня сравнила! Она нас хочет за стеклянные стены посадить, а я… борюсь с ней. И никогда бы я с ней не спелась. Вруша ты, а не подруга.

– Да ведь это сон, – опять напомнила я ей, пожав плечами. – Ты же сама говорила, что у него – особый смысл, который надо разгадать. Вот я и стараюсь, а ты злишься.

Светка замолчала, видимо, решая про себя, продолжать ли разговаривать со мной дальше или, обидевшись, уйти домой. Как я и надеялась, победило ее вечное желание расследовать и разъяснять (а еще возмущается!). Вздохнув в последний раз, подруга спросила:

– Слушай, а как ты думаешь, почему, когда мы едем к бабке, а потом оттуда – домой, ревет ураган, идет ливень и всякое такое?

– Наверное, для того, – сразу нашлась я, – чтобы нам очень захотелось из этого дикого беспорядка поскорее попасть в бабкин порядок – там ни дождя, ни ветра, ни шума. Тепло и тихо, и все за стеклянными стенами сидят, дисциплину соблюдают.

– Молодец! – с уважением сказала Светка. – Я бы до такого не додумалась. Точно, это ведь старуха нас в свой «рай» заманивала. И мы ведь, дуры, поддались – назад к ней ехать хотели

– А вот интересно, почему в жизни у Марьи Степановны – одна мышь, Пика, – мой голос окреп от Светкиной похвалы, – а во сне их было так много, что они просто горизонт закрыли, даже не удалось разглядеть, что там вдали, за стройкой. Как ты думаешь?

– Потому что твой сон – это старухина мечта. И эту мечту ей еще исполнить надо, вот она и захотела, чтобы у нее было много таких, как Пика – прозрачные дома строить, газоны подстригать. А себя она вообразила их царицей: кому же мечтать запретишь!

– Возможно, – кивнула я в ответ, – но почему тогда эти мыши иногда ее не слушаются? Ты помнишь? Как только она перестала за ними надзирать, они на облако засмотрелись – причем все до единой!

Тут «мозговой центр» признался, что этого он не знает (пока! – ну ясно, как же иначе?). И еще он очень хотел бы разведать, чем там, во сне, не угодил старухе Сашка? Что тот не стал делать? И хорошо бы понять это сейчас, до встречи с Иноземцевым, которая должна произойти сегодня. Тогда из мальчишки наверняка можно будет побольше вытянуть.

– Не спеши, – осадила я разгорячившуюся Светку. – С этим еще рано разбираться. И не надувайся, а то к старухе поедешь. Там, у нее, ты все сразу понимать будешь и разные тайны в секунду разгадывать, как компьютер. Но тогда она будет твоей подругой, а не я!

– Вредная ты, Ирка, – засмеялась в ответ Светлана, поняв, куда я клоню. – Ну да, я люблю разгадывать загадки, и как можно быстрее – ты права. Но иначе мы бы с тобой до сих пор ничего не понимали и тряслись от страха перед Пикой, как зайцы.

– Конечно, ты у нас – голова, – согласилась я, – и за это я тебя уважаю. Но пойми, что некоторые вещи не сразу можно взять умом, а кое-что и вообще нельзя. Я вот в третьем классе долго не понимала дроби, пока папа не стал со мной заниматься – и ничего, не сходила от этого с ума. А ты можешь мне объяснить, почему, если ты видишь во сне сырое мясо, то заболеваешь? Ну-ка, попробуй. Я послушаю.

Светка не нашлась, что ответить. Вместо этого она удивленно воззрилась на меня, стараясь сообразить: как же так получилось, что я ее обставила в споре? Причем не на литературную тему?

– Ладно, не расстраивайся, – я великодушно похлопала подругу по плечу. – Ты у нас – самая умней, кто бы в этом сомневался? Но – не заносись, поняла? А то станешь «бабкой из двадцатой».

Светка хотела рассердиться, но передумала. Когда тут ссориться?

– Надо как-то Сашку Иноземцева во двор вызвать и допросить, что он знает о Марье Степановне, – предложила подружка.

«А может, – вдруг подумала я, – о Пике он знает тоже?» Я уже принялась было со разных сторон обдумывать эту интересную мысль, как Светка уныло заявила:

– Я совсем забыла. Мне же надо сейчас дома белье погладить, я маме обещала. Она сегодня как увидела, что я с утра куда-то собираюсь, сразу поняла, что к тебе, и говорит: «Вы вместе с Ирой скоро дома вообще появляться не будете. Ты мне совсем перестала помогать, только и знаешь на улице бегать. Я сейчас в институт на консультацию поеду, а ты чтоб все выгладила!» Ну, и я пообещала: надо же мне было поскорее тебе про пальцы рассказать.

Светка огорченно замолкла и пожала плечами. Что было делать? Раз она обещала, пусть идет помогать своей маме. Тем более, что мы еще ведь так и не придумали, как вызвать Сашку на разговор. А вдруг он сегодня (трудно такое представить, но бывает же невезение!) вообще не появится во дворе? А если и появится, как к нему с этим вопросом подступиться? Он ведь не особо болтливый и далеко не наивный, чтобы вот так взять и откровенно все нам рассказать. Мы обе это прекрасно понимали.

– Ладно, иди, Свет, – ободряюще сказала я опечаленной подруге. – Гладь свое белье. Как закончишь, опять приходи, что-нибудь придумаем.

Проводив Светлану, я вошла в большую комнату взять из книжного шкафа книгу. Уже открыв стеклянную дверцу, я случайно бросила взгляд на журнальный столик и увидела там листок бумаги. Так! Это ведь, наверное, мне записка. Действительно, на тетрадной странице маминым почерком стояло:

Ириша! Сходи, пожалуйста, в магазин

за покупками.

Целую. Мама.

Внизу помещался список продуктов, и не очень маленький. Да что наши мамы, сговорились, что ли, мешать нам в важных делах?! Вот возьму и не пойду! Но мне тут же стало стыдно. «И ни при чем здесь эти дела, – покаянно подумала я. – Не собиралась ты, Ира, ими заниматься. Тем более что Светка ушла. А хотела ты читать, вот и возмущаешься».

Я оглянулась по сторонам: нет ли где мыши? Она, проныра шустрая, вечно все знает и про то, что я думаю, и что делаю. Небось, сейчас откуда-нибудь вылезет, нахалка!

Под книжным шкафом что-то зашуршало. «Явилась, – с досадой подумала я. – Шпионка! Я и бунтовать передумала, а она уже здесь со своими зубами».

Но шорох сразу затих и больше не повторялся. Еще послушав некоторое время, я поняла, что Пика ушла. Обошлось на этот раз без ее усатой морды.

Ну что ж, надо было двигать в магазин. Я положила в кошелек лежавшие под запиской деньги, отправила туда же список нужных покупок, взяла сумку и вышла из дома.

А погода стояла великолепная! Зря я упиралась, не хотела прогуляться. На улице ветерок нес мне навстречу легкую пыльцу, громко и весело (совсем не так, как в моем сне) суетились и чирикали воробьи возле большой голубой лужи, Мягко шелестели листвой тополя. Люди вокруг тоже показались мне радостными, беззаботными и вполне довольными жизнью и собой. Какой-то малыш в белой панамке, едущий мне навстречу на трехколесном велосипеде, сделал грозное лицо и стал звонить в звонок, приказывая мне немедля убираться с его пути. «А иначе, – подумала я, – он меня задавит, как нарушительницу правил дорожного движения».

Мне захотелось, чтобы он перестал сердито хмуриться и развеселился. Я сделала испуганное лицо, крикнула: «Ой, боюсь!» и быстро отбежала в сторону. Мальчишка захохотал так, что выпустил из рук руль и чуть не свалился со своего красного драндулетика. Засмеялась и его мама, уже догонявшая сзади своего мелкого сыночка.

Настроение у меня было просто отличное! Я даже на время забыла о неприятностях, случившихся в последние дни. Тем более что купить продукты по маминому списку оказалось непросто. Зеленый лук и редиску, например, продавали у нас только в одном месте – возле универсама. А в самом универсаме не оказалось низкокалорийного йогурта (знаете, в таких больших пластиковых ведерках по пол-литра?). Мама у нас в последнее время старательно худела. И поэтому йогурт в записке был подчеркнут аж три раза. Значит, купить его необходимо! В конце концов, обойдя еще три магазина, я нашла его в последнем и, очень довольная, опустила в сумку. Все!

Идя домой, снова вспомнила, как необходим для нас с подружкой разговор с Иноземцевым. Не столько, правда, для меня, сколько для Светки. Я-то ведь уже почти примирилась с присутствием в моей жизни Пики – сколько бы там у нее ни было пальцев на руке (или на лапе?). Мне в последнее время почему-то не хотелось шалить – слишком многое вдруг свалилось на нас с подругой, и было не до проказ. И еще я в душе была убеждена, что загадка Пики обязательно выяснится – не теперь, так позже.

«Тайное всегда становится явным, не так ли?» – смиренно размышляла я, размахивая сумкой. Но тут мне вспомнился сегодняшний сон, и хорошее настроение сразу отлетело от меня в синюю даль. Еще неизвестно, какие планы вынашивает Марья Степановна! Может, Пика – это только начало? В этом ее, как выразилась Светка, «раю» мышей полным-полно. И они усердно строят дом-аквариум. Для нас и для Сашки – а он даже об этом и не подозревает. Надо же ему сообщить, что нам троим грозит! Хорошо бы Светка там, возя утюгом, уже придумала, как вызвать этого мальчишку на откровенность.

Глава 10. Бои без правил

Увлеченная своими мыслями, я не заметила, как подошла к дому. Так, хорошо. Сейчас надо быстро выгрузить продукты, забросить их в холодильник и бежать наверх к подруге.

Свернув во двор и спеша к своему подъезду, я еще издали увидела, что возле него у скамейки стоит мальчишка и выжидательно смотрит в мою сторону. «Сашка! – обрадовалась я. – Сам догадался, что нам пора поговорить».

Я убыстрила шаг, опасаясь: вдруг он при виде меня передумает и скроется? Надо же, какая удача! А Светка дома гладит и не знает, что… «И хорошо, что не знает», – мрачно подумала я, резко сбавляя скорость.

У подъезда стоял не Сашка. Но это было еще не самое досадное. Пусть бы там околачивался кто угодно из знакомых мальчишек, но не Щука. А это, к сожалению, был он. И я очень твердо знала, что ничего хорошего от неожиданной встречи мне ждать не приходится. Вот драки не избежать, это точно: ведь он уже давно меня увидел и стоит на моем пути домой не просто так, а с большим желанием напакостить. И как я, дура, раньше его не узнала?! Он же выше и плотнее Сашки и одет иначе – в самое модное, с иголочки.

Конечно, если бы я, идя из магазина, не думала все время об Иноземцеве… Да еще на голове Щуки была низко надвинутая кепка-волан, совершенно закрывавшая волосы. А то бы я его рыжую шевелюру еще издали узнала! Что ж, теперь ничего другого не остается, как ввязываться в скандал, потому что ясно: добром он меня в подъезд не пропустит…

Этот Щука (вернее, Ленька Щукин) тоже учится в нашей школе, в параллельном классе. Если, конечно, это можно назвать учебой. Он – страшный тупица и лодырь, а потому уже дважды оставался на второй год. Конечно, вы можете возразить мне, что это – не такая уж и редкость и двоечники есть в каждом классе, а плохая учеба – еще не повод плохо относиться к человеку. Но я скажу вам: по моим наблюдениям, есть двоечники и – двоечники. Первые – люди добрые и беззаботные, счастливые уже тем, что не корпят над учебниками, вернувшись домой с занятий (как остальные ученики, менее удачливые, чем они). В школу они ходят только для того, чтобы их оттуда не выгнали совсем (если будут прогуливать), на уроках занимаются всякой ерундой: плюются жеваной бумагой, рисуют карикатуры и т. п. Их жизнь – сплошной праздник (и в классе, и дома), они гуляют на улице сколько хотят, имеют здоровый цвет лица и веселый компанейский характер. Таких, к счастью, большинство.

А вот вторые – люди совершенно другого сорта. Не желая учиться сами, они терпеть не могут «отличников», то есть тех, кто учится. Они просто вылезают из себя, видя чужой успех рядом с собой, на соседней парте. Каждый блестящий ответ, каждая отличная оценка любого из одноклассников действуют на них, как красная тряпка на быка. Их вечно разъедает зависть и злоба к тем, кто успевает лучше их, но при этом (вот чего я не могу понять!) они совершенно не хотят и не собираются учиться лучше – так, как «отличники». Ничего подобного! Они мечтают, наоборот, «отличников» опустить до своего уровня – а то как они смеют быть лучше их, по какому праву? Девиз таких двоечников прост, как прищепка: «Я не учусь, и ты не вздумай!» В общем, они – злобные безнадежные дурни.

Ну что, согласны со мной? Узнали кого-нибудь из своих знакомых и одноклассников? Уверена, что да.

Так вот, Щуку, который ждал меня у подъезда, с полным основанием можно отнести ко второму типу. Он не выносит нас со Светкой, потому что мы хорошо учимся. Счастье еще, что не в одном с ним классе. Мы знаем, как он третирует своих одноклассниц – «отличниц»: дергает их за волосы, обзывает, а иногда даже лупит. У них в 6-Г есть еще, кроме этих девочек, двое мальчишек, которые отлично учатся. Их он почему-то не трогает – может, боится получить сдачи? Зато тем из однокашников, кто носит платье, а не брюки, достается по первое число! Родителей Щуки вызывают в школу чуть ли не каждую неделю, но он продолжает свое. Мамы и папы обиженных им девчонок уже и заявления не раз писали, и на педсовет целую делегацию направляли, чтобы Леньку исключили из школы как злостного хулигана. Но им учителя отвечают одно: «Нельзя. Мы не имеем права лишать ребенка образования». Не знаю, может быть, я чего-то не понимаю, но – на мой взгляд – это дикая чушь. Во-первых, никакого образования он не получает, оно ему до лампочки. Во-вторых, хорошо учителям быть добрыми – ведь не им от Щуки достается, а несчастным девчонкам, которые и ответить ему не могут так, как надо, и знают, что жаловаться бесполезно. И Щука неуязвим! По-моему, учителя не имеют совсем другого права – заставлять страдать от Ленькиной ненависти его беззащитных одноклассниц. Как же нам со Светкой повезло, что мы – не в их числе! Правда, мы живем с ним в одном доме, но это неизмеримо легче: его приходится опасаться только на улице (а гуляет он редко – о том речь еще впереди), И двор не школа: всегда можно, в крайнем случае, просто убежать домой, оставив Леньку с носом. К тому же мимо постоянно спешат прохожие – наша главная защита от таких, как Щука.

Но мы все равно много перенесли от этого типа. Именно он придумал звать нас «ботаничками» и, видно, надеялся, что мы со Светкой от такой обидной (по его мнению) клички умрем с горя. Мы в ответ только смеялись, а подружка сказала ему при всех презрительно и спокойно:

– Лучше быть «ботаничками», чем такой туполобой рыбой, как ты!

Выпад с намеком на прозвище до того взбесил Щуку, что он сразу, сжав кулаки, ринулся в драку (обычно этот подлец сначала старается убедиться, что рядом нет никого из взрослых). И Светке (как и мне – я никогда не бросаю друзей в беде) пришлось бы очень плохо, но на Ленькину беду мимо как раз шел наш добрый сосед Иван Петрович (помните, я вам про него рассказывала?). Увидев, как Щука съездил со всего размаха моей подружке в ухо, он сразу подбежал к нам, схватил этого дурака за шиворот и грозно спросил:

– Кто тебя научил бить девочек? – и отвесил ему звонкую оплеуху. Ленькина голова мотнулась вперед, он от страха выпучил глаза и заорал:

– Простите меня! Я больше не буду!

Иван Петрович отпустил воротник его рубашки, сердито погрозил пальцем и сказал:

– Что, не нравится? Смотри мне!

И пошел к подъезду, тяжело ступая и сутулясь. Ребята восхищенно переглядывались – ведь Ленька многим успел насолить за свою жизнь. Щука, растерянно моргая, смотрел вслед нашему соседу. Видно, здорово ошалел от неожиданной взбучки – так, что даже про нас забыл. Мы, конечно, воспользовались удобным моментом и потихоньку удрали, пока наш враг не опомнился.

Кстати, при всем своем неприятии прозвищ – а ведь бывают очень обидные – я должна признать, что Леньке очень подходит его кличка. Конечно, она к нему приклеилась из-за фамилии, но при этом – до чего удачно! У него длинный нос, втянутые щеки и очень мелкие, косо посаженные зубы. Когда он злится или дразнит кого-нибудь, то вытягивает голову вперед на своей длинной шее, прищуривает глаза и оскаливает зубы в мерзейшей улыбке. Ну, точно щука выглядывает из гущи водорослей; сейчас она метнется на мелкую рыбешку и слопает без сожаленья! А вы понимаете, как неприятно чувствовать себя в роли такой рыбешки? Нам со Светкой иногда приходится.

Ленькин отец занимает какой-то большой пост на заводе и очень хорошо зарабатывает. Поэтому его сын напоминает картинку из модного подросткового журнала: одежда у него самая лучшая, фирменная. На наш со Светкой взгляд, она плохо сочетается с его рыжими патлами и тупо-надменным выражением лица. Но сам Щука считает себя просто неотразимым и обожает медленно прогуливаться в очередной модной тряпке на виду у всего двора. Это минуты его торжества! Мы со Светкой, глядя на него, весело хихикаем где-нибудь на безопасном расстоянии. У каждого, как известно, свои радости.

Вот только у Ленькиных родителей их, наверное, немного. Его отец, как я слышала, очень тяжело переживает разгильдяйство своего сыночка и его репутацию убежденного двоечника. И это понятно: сам-то он имеет высшее образование и на работе его уважают. Самое интересное, что внешне Щука похож на него, а не на мать – и рыжими вихрами, и большим носом. Но – надо же, какая история! – у отца те же самые черты имеют совсем другое выражение: у него некрасивое лицо, но умное и энергичное.

Ленькина мать, красивая полная брюнетка, нигде не работает. Она «сидит дома и воспитывает сына, потому, что это главное для женщины» – так, я слышала однажды, она говорила своим соседкам во дворе. Те вежливо молчали, опустив глаза – все отлично знают, как хорошо «воспитан» Щука и как он учится.

Но однажды я случайно, совсем не желая этого, сделала одно маленькое открытие, несколько объясняющее, как мне кажется, стойкое нежелание Леньки учиться.

Зимой, в декабре, у нас заболела учительница по естествознанию. Поэтому урок получился тогда «сдвоенным» – два класса (наш и Ленькин) посадили в один кабинет. Вела естествознание в тот раз Ирина Александровна – Ленькин классный руководитель. На перемене перед уроком я увидела, что к ней, запыхавшись, подошла мать Щуки и стала что-то взволнованно объяснять. Я стояла далеко от них и рассматривала журнал, поэтому не слышала их разговор. Но через пару минут, когда вот-вот должен был раздаться звонок на урок, Ирина Александровна стала перемещаться к двери кабинета, и Ленькина мать – вместе с ней. Вот они подошли совсем близко, и до меня донесся возмущенный голос учительницы:

– Но ведь мальчик не был в школе три дня! И без всякой справки, и даже без вашей записки! Теперь, пожалуйста, предоставьте объяснительную. Леня передал вам, что это необходимо?

– Конечно, конечно! – торопливо заверила ее собеседница. – Он у меня хороший, послушный мальчик, все вчера передал. Вот только муж сегодня в отъезде…

– И что? – нетерпеливо спросила Ирина Александровна, поглядев на часы.

– Ну, понимаете, – запинаясь, сказала Ленькина мать, – я эту объяснительную написала… Но, боюсь, не так, как надо. Муж через три дня вернется и напишет. Можно?

– Нет, нельзя, – строго сказала «классная», – такие документы предоставляются немедленно. Давайте то, что сами написали. Мне скоро на урок.

Та неохотно вынула из сумки листок бумаги и отдала учительнице. Потом умоляюще сказала:

– Вы не думайте, пожалуйста, что Лене дома не уделяют внимания. Да я живу только им! Только придет из школы, пообедает – я его сразу за стол, уроки учить. И сидит, не спорит. Я его даже на улицу почти не выпускаю – там, вы знаете, дурное влияние. Просто ему учеба не дается, – закончила мать Щуки плачущим голосом.

– Да я и не думаю, – вздохнула в ответ учительница.

Тут прозвенел звонок и все пошли в класс. Я, признаюсь, шла на полусогнутых – от изумления. Как, Ленька учит уроки?! Но почему же тогда всегда молчит, как пень, стоя у доски? Неужели мать не может проверить, как он выучил заданное? Меня вот мама иногда проверяет, хотя и нечасто. И еще: его, оказывается, оберегают от дурного влияния. Да он сам – дурное влияние! На нашу с подругой жизнь – уж точно. Мне не терпелось поделиться услышанным со Светкой, но ее в тот день не было (не помню, почему). Уже усевшись за парту и разложив учебники, я решила, что в этом есть один хороший факт: боясь уличного влияния, мать не часто выпускает Щуку во двор. И отлично! А то бы мне и Светке совсем от него житья не было – мы-то ведь гуляем на улице каждый божий день. «Пусть мальчик сидит дома, учит уроки, как мамочка велит!» – подумала я и, не выдержав, громко хихикнула, получив замечание Ирины Александровны: картина «Ленька над учебником математики» – это что-то просто фантастическое. Даже я, с моим живым воображением, не могла себе такое представить, хотя очень старалась.

В конце урока некоторые получили карточки с заданием и должны были выполнить его в тетрадках (я в том числе). Когда прозвенел звонок, мы вчетвером подошли к учительскому столу со своими работами, а Ирина Александровна стала быстро их проверять. Я была последней и поэтому встала не с правой стороны стола, как остальные, а слева, обойдя Ленькину «классную» и оказавшись лицом к сидящим ребятам. Ожидая своей очереди, от нечего делать я стала рассматривать предметы на столе. Ничего интересного – учебники и тетради. Но тут мой скучающий взгляд упал на лист бумаги справа от классного журнала. Это была та самая объяснительная, которую оставила мать Щуки. Вот что там было написано:

У Лене во фторник очинь болел зуп.

Я вадила его к врачу. В среду апухла

щека и тожи болела. А в читверг была

высокая тимпиратура. Вот он и ни мок

три дня прити в школу.

Щукина Зоя Егоровна.

Я очень долго не могла понять смысл «документа», пока не стала в изумлении произносить слова шепотом. Хорошо, что учительница не услышала. Тогда мне стало ясно: Щука три дня маялся с зубом. Но как такое вообще можно написать? И взрослому человеку?! Я побыстрее перебежала на другую сторону стола: как раз подошла моя очередь. Мне, конечно, было стыдно, что я самовольно, никого не спросясь, узнала про безграмотность Ленькиной матери. Но зато все встало на свои места. Щука, конечно, не учит никаких уроков, хотя и сидит в своей комнате, а только делает вид. И проверить мать его не может, потому что сама ничего не знает. Настоящий отпад: так не напишет, наверное, даже первоклассник! Вот такое Щукино «воспитание». И, конечно, мать его в детстве совсем не училась. И он, наверное, в нее.

Я не стала тогда ничего рассказывать Светке: как-то неудобно было, будто подсмотрела чью-то жизнь в замочную скважину…

И вот теперь – каникулы. И Ленька не ходит в школу, а потому не имеет возможности, как всегда, втихушку от учителей отравлять существование своих одноклассниц – «отличниц». Теперь он может проделывать это только с нами – «ботаничками», да и то не часто, потому что и в каникулы он больше сидит дома, чем торчит во дворе (уж не знаю, что он теперь делает в своей комнате, какие «уроки» учит). Вот он и ждет меня здесь, радостно ощерив свои хищные зубы и предвкушая потеху…

И, как ни обидно, его надежды сбудутся, это я хорошо понимала. Рядом со мной не было Светки, так же, как и никого из взрослых – значит, помочь будет некому. А вот Ленькины дружки – Мухин и Акимов – из кустов вышли! «Как же! – разозлилась я. – Уж такое они не пропустят!»

Эти двое оболтусов тоже учатся в нашей школе, но они на два года младше меня и Светки. А Щуки, второгодника, выходит, на четыре. Они – его верные стражи и, по-моему. просто обожают этого дурака, как собаки своего хозяина. «Шавки», – презрительно подумала я, когда близко увидела их довольные улыбочки и жадно раскрытые глаза: что сейчас будет! Вот поглядим!

А вы не замечали, что люди, с любопытством ожидающие скандала и изо всех сил стремящиеся подойти поближе к тому месту, где он должен произойти, похожи на стаю голодных псов, окружающих какую-нибудь драную кошку? По-моему сходство поразительное: глаза блестят, конечности дергаются, зубы оскалены.

Вот и Щукины прихвостни похожи на таких облезлых дворняжек, когда стоят за его спиной и радостно орут нам:

– Ботанички упертые! Заучки больные! Вас в дурдом надо!

Честно говоря, когда я подошла к этой шайке, ноги меня уже не несли от страха. «Излупят они меня!» – эта мысль просто сверлила мой мозг. Но когда я услышала этот отвратительный, ненавистный Ленькин голос:

– Пришла, ботаничка наша? – и угодливые смешки мальчишек, ужас почему-то сразу отпустил меня и на душе стало легко и спокойно. Видно, я уже сильнее не могла бояться, и на место страха пришла какая-то бесшабашность. Я даже засмеялась в ответ, отчего у мальчишек открылись рты – причем сразу у троих одновременно. Это было так смешно, что я уже захохотала! Как говорит моя мама, произошла немая сцена. К омпания дураков уставилась на меня, выпучив глаза, будто на чудо света. Я уже хотела, помахав им рукой на прощанье, войти в подъезд, но Щука опомнился и загородил мне дорогу. От злости на то, что чуть не дал мне уйти, он сощурил глаза до состояния почти полной закрытости – по-моему, он ими уже ничего не видел. Ему очень хотелось сразу кинуться на меня – я это хорошо видела по его побелевшим, крепко сжатым кулакам. Но рядом были его дружки, и он решил сначала поиздеваться надо мной, покрасоваться перед ними. И вот Ленька, возвышаясь надо мной на целую голову, сказал притворно-добродушным голосом:

– Слушай, заучка, мы тут тебя спросить хотели, а уж потом бить. Ты уже все книжки прочитала или нет?

А я не боялась! Мне было наплевать: помирать, так с музыкой.

– Знаешь, не все! – сердито пожаловалась я этому балбесу, – Все пока не могу, хотя и стараюсь.

– Смотри, Щука! – подал писклявый голос Акимов. – Она и сейчас книжки несет, целую сумку нагрузила. Вот дура!

– Дура, конечно, – убежденно сказал Ленька. – По ней давно психушка плачет, а она старается, книжки таскает. Может. мы ее полечим, пацаны? Нормальной сделаем?

– Надо, надо полечить, – озабоченно подтвердил карапуз Мухин. – Ботаников почаще учить надо, а то других заразят!

Тут в голове у меня что-то тонко зазвенело, как разбитое стекло, и я тоже сжала кулаки. Так, значит, я заразная! Значит, я больная, а эти пеньки – здоровые?! Ага, сейчас я вам покажу (сначала, конечно, Леньке)! Дело в том, что в моем возмущенном мозгу очень удачно и вовремя всплыл один старинный рецепт, по которому любит готовить моя мама. Я уже говорила вам, что она – историк. Вы не представляете, сколько она знает интересных вещей из давно прошедших времен! О Древнем Риме она рассказывает так, будто только что оттуда приехала, прожив всю жизнь среди мраморных колоннад, оливковых рощ и посещая гладиаторские бои. И она считает, что знание человеческой истории было бы неполным, если бы мы не могли представить еще и то, как питались разные народы в разные времена, во что одевались, в каких домах жили. И мама любит удивить меня, папу и Митьку каким-нибудь диковинным блюдом, сообщив при этом, в какой стране и в какую эпоху его любили есть. Вот вы, например, знаете, что такое гречневики? Или гурьевские блины? А оршад вы пробовали? Нет? Мне, честное слово, жаль, но тут ничего не поделаешь, если ваши мамы не преподают историю!

Итак, я уже знала, как мне поступить, чтобы сбить со своего врага его тупую спесь. Хотя, конечно, Щука не даст мне долго над собой издеваться – он только сам это любит делать. Но кое-что я все-таки смогу успеть! Правда, для этого мне надо прикинуться наивной пай-девочкой – такой, знаете, чувствительной и откровенной. Кажется, во французском театре семнадцатого века это называлось «амплуа простушки». Придется попробовать, иначе эта банда не позволит мне и слова сказать, а просто наподдает, и все…

Я широко открыла глаза и испуганно спросила Мухина:

– Лечить? А как?

Тот засмеялся. Ему почему-то трудно было ответить мне: «А вот так!» – и ударить. Он вопросительно перевел глаза на Леньку, который просто светился от удовольствия: как же, ботаничка испугалась – это уже хорошо, а скоро еще и по ушам схлопочет.

Щука уже разинул рот, чтобы ответить мне поехиднее, но я не дала ему этого сделать, жалобно сказав: