Текст книги "Отличники. От других…"

– Ну что ж, уже выглядишь гораздо бодрее! – поддержал мой сникший от недавно перенесённой пытки пыл, Фёдор Тимофеевич. – Глаз не болит?

– Нет. Всё в порядке. Спасибо!

Я старался понять, куда мы едем, вглядываясь в окно. Но мелькавшие окрестности были мне не знакомы. Наконец, машина свернула через открытые кованые чугунные ворота в какой-то парк и остановилась около длинного жёлтого двухэтажного здания, украшенного когда-то белыми каменными канделябрами с осыпавшейся штукатуркой, под которой угадывалась старинная кирпичная кладка.

– Это мединститут – пояснила Маша. – Здесь работает моя мама. Она проверит твое зрение, посмотрит глаза и назначит лечение. Только, чур, не возражать!

– Хорошо, – покорно согласился я, вспоминая, какими неприятностями мне может «грозить» врач-окулист.

Анна Петровна встретила нас в белом халате у машины.

– Здравствуй, Владик! Ты сегодня выглядишь гораздо лучше. Василий Альбертович, отличный травматолог, хорошо знает свою работу. Аккуратно всё сделал.

Я понял, почему так быстро у нас всё получилось в ЦГБ.

– Спасибо Вам! Со мной сегодня, действительно, очень хорошо врач поработал, – ответил я, соврав, напоследок, и стараясь добавить в голос героические нотки. – Было совсем не больно.

– Ну что, герой, – пророкотал Фёдор Тимофеевич, – мне пора ехать. До вечера! Надеюсь, сегодня поужинаем вместе и поговорим.

Я поблагодарил Машиного папу, и мы прошли в волшебный сложный и загадочный мир медицины, прятавшийся за потрёпанными стенами видавшего революцию, Гражданскую войну и бог знает, что ещё, здания. Чувствуя, как девушка крепко держит мою руку, я подумал, что должно быть, именно так держат упирающихся детей при визите к доктору. В какой-то момент тревога посетила меня при виде больного с забинтованными глазами, которого санитарка вела по коридору навстречу.

– Не бойся, до этого не дойдёт, если будешь слушать доктора, – прошептала Маша мне на ухо.

В кабинете окулиста, помимо проверочной таблицы и привычного ящика с набором линз, на столе стоял сложный аппарат, напоминающий замысловатой формы морской бинокль. За чёрной занавеской я увидел незнакомые приборы и оборудование, должно быть, применявшееся для исследования глаз. Жутковатая модель огромного глаза, разбиравшаяся на веко, роговицу, радужную оболочку со зрачком, хрусталик, сетчатку, стояла на столе врача.

– Я ознакомилась с твоей медицинской историей, – начала Анна Петровна, усадив меня в кресло пациента перед «морским биноклем».

Она открыла смутно знакомую пожелтевшую, как антикварная книга, медицинскую тетрадь с моей фамилией на картонной обложке, распухшую от рецептов и выписок. Маша села на кушетку, с интересом слушая рассказ о моей болезни, звучавший в исполнении её мамы как материалы следствия из популярного телесериала. Слушая её, я тоже освежил в памяти детали былого, психологически сложного для меня лечения, о которых успел позабыть. К тому же, было приятно, что моя девушка интересуется моей жизнью.

– Сейчас я проверю твои глаза. Для этого, придётся снять повязку. Потерпишь? – спросила Анна Петровна.

– Конечно! – ответил я напрягшись.

Она аккуратно сняла лейкопластырь, и я зажмурился от яркого света и боли.

– Хорошо! Сейчас закапаю тебе в глаза лекарство для расслабления мышц аккомодации. Так наиболее точно можно измерить показатели зрения и исследовать глазное дно, хрусталик и сетчатку. Острота зрения через какое-то время снизится. Может возникнуть дискомфорт на два-три дня, но сейчас, под повязкой это не страшно. Глаз, который хуже видит, быстрее приспособится быть ведущим, чего и нужно добиться нашим лечением. Очки, которые я назначу, помогут эффективнее активизировать «ленивый глаз».

Я сказал, что с этим эффектом уже знаком и с покорностью доверил себя специалисту, мельком взглянув на Машу, которой, похоже, был крайне интересен исход опыта надо мной. Через пятнадцать минут мир потерял для меня чёткость, которая удивительным образом вернулась на минуту, когда я смотрел в «этот извращённый морской бинокль», обнаружив там мультяшные картинки настолько четкие, что раньше не мог представить себе, что можно видеть так хорошо. Одобрительные реплики Анны Петровны подтвердили мою надежду, что ещё не все потеряно с моим зрением. Оказалось, что на меня расслабляющее мышцы глаз лекарство действует, не так эффективно, как на других пациентов, и невозможно провести какие-то исследования. Поэтому, она принесла из лаборатории какой-то другой препарат, после которого всё в глазах расплылось настолько, что я бы не рискнул вообще встать со стула, чтобы не упасть. Зато, после него, исследования на разных приборах, с линзами и без, пошли быстрее. Маша с мамой водили меня по кабинету за обе руки, начисто предотвращая возможность падения и столкновения с чем-либо. Даже, отвели в какую-то темную комнату, в которой кто-то мутный, с помощью яркого луча света, телескопа и датчиков, смотрел, как мне казалось, в самый мозг, при этом глаза не слезились и не болели. Вывели меня обратно в кабинет тоже за руки, причем я не почувствовал разницы между абсолютной темнотой лаборатории и дневным светом. В глазах расплывались яркие круги, сквозь которые смутно, как ночью, угадывались стены и другие препятствия. Меня положили на кушетку, плотно завязав глаза мягкой абсолютно чёрной повязкой. Анна Петровна, судя по звукам, вышла из кабинета, оставив нас с девушкой вдвоём. Я чувствовал мягкие руки подруги, державшие мою ладонь.

– Ну вот. Мама сказала, чтобы ты полежал так час, пока не восстановится световосприятие. Она пошла в мастерскую, где тебе сделают очки.

– Ого, я думал, очки долго нужно заказывать. Раньше мне их неделю делали, – сказал я в темноту, наугад повернув лицо в направлении голоса.

– Да, я знаю. Когда мне их заказывали – тоже долго было, дней пять, кажется …, – продолжал тот же мелодичный голос.

– Маш, ты меня тут не бросишь? – настороженно поинтересовался я в чёрное пространство.

Вместо ответа на свой глупый вопрос я почувствовал на щеке прикосновение мягких губ.

– Конечно, нет! Я тебя спасу и буду водить за руку, оберегать от опасностей и препятствий. Теперь, ты под моей защитой.

– Моя фея, мой ангел хранитель! – это про тебя? – спросил я, почувствовав, как мягкая ладошка закрыла мне рот.

– Тс-с-с! – молчи. Да, про меня, – прошептала девушка смеющимся голосом.

Я услышал, как открылась дверь, и мужской голос спросил Морозову.

– Анна Петровна ушла в лабораторию. Будет через полчаса, – ответила Маша голосу, тут же повторив эту фразу в трубку вдруг зазвонившего телефона. Затем, я услышал лёгкие шаги и щелчок замка на двери.

Различные звуки воспринимались внезапно резко, чёткими и необычно громкими, и их было так много, что, казалось, я и не замечал раньше такое разнообразие акустических раздражителей. Поделившись с Машей, узнал, что так бывает, когда одно из чувств выключается, как сейчас с моим зрением, и организм воспринимает мир, усиливая сигналы других доступных чувств. Да, пожалуй, запахи тоже стали для меня более яркими и разнообразными. И ощущения от касания пальцами я проверил, нащупав и погладив колени девушки.

– Да, тоже обострились…, – произнес я результат своих исследований.

– Что «обострились»? – Не поняла Маша. – Мои ноги?

– Нет, ощущения в пальцах от прикосновения к тебе. Это я проверил то, что ты рассказала.

– А, понятно. Слушай, давай поиграем с тобой в игру. Я буду давать потрогать какие-нибудь предметы, а ты будешь угадывать, что это. Только, чур! Не ощупывать.

– Давай! Это твоя спина, она в кофте. Кажется, бежевой. А это – косичка с заколкой, – зачастил я, проводя рукой все ниже, пока не упёрся в сиденье стула.

– Стоп! Стоп! Не щупать! – относится так же и ко мне. – Вытяни руки перед собой.

Я послушно протянул вперед ладони. Правая прикоснулась к чему-то гладкому и холодному.

– Графин стеклянный!

– Угадал. А сейчас?

– Похоже на книжку, – неуверенно произнес я, пытаясь определить размеры плоской шершавой поверхности.

– Да, правильно. Молодец! А сейчас?

Я резко отдернул руку, почувствовав жгучий укол.

– Наверное, ёжик. Но он немой, потому что я не слышу его шуршания и сопения.

– А цвет его угадаешь? – послышался в темноте такой близкий смеющийся голос.

– Запросто. Это зелёный ёжик, по кличке «Кактус», живёт в горшке на окошке.

– Ты, прямо провидец какой-то! Давай дальше! – азартно воскликнула подруга.

Я скорее, услышал стук и коснулся чего-то рифленого и продолговатого.

– Может ножка стула? Или, нет! Это какой-то оптический прибор. У твоей мамы их так много, даже описать сложно.

– Да, глаза разбегаются, но ты, всё равно не угадал. Это торец толстой закрытой книги.

– Я никогда не ощущал торец толстой закрытой книги, так что не считается, – протянул я, наугад разводя руки, стараясь поймать девушку и привлечь к себе.

Мне вдруг очень захотелось ощутить её всю в своих объятьях, поцеловать. Её голос, прикосновения, запах духов манили так, что я вдруг забыл о приличиях. Вспомнив детскую игру в «апанаса», бросился догонять, чутко улавливая шаги и малейшие звуки от девушки. Мебель и обстановка кабинета немного мешали, о чём я догадался по звуку упавшего стула. Потом абсолютная тишина. Я замер, почувствовав дуновение её дыхания. Резко развернулся, прижав руками её к себе, чтобы не убежала. Она не отстранилась. Я вдруг почувствовал прикосновение мягких губ, и горячие ладошки, крепко обхватившие мою голову, притягивая вниз, к её лицу.

– Мне кажется, я люблю тебя, Владька! – услышал я у самого уха шепот. – Мы могли бы попробовать узнать друг друга поближе! Ты позволишь мне?

Я замер, чувствуя зашкалившее напряжение в каждой молекуле моего организма. Время застыло на бесконечные несколько секунд. Когда вспомнил, что нужно дышать, произнёс только:

– Ты уверена? А твой брат?

– Не беспокойся, я благоразумная девочка. Тебе ничего не нужно делать. Просто чувствуй…

Внутри меня словно разжалась горячая пружина. Я прижал тело девушки к себе так крепко, что казалось, сломаю ей что-нибудь. Между нами был только тонкий слой ткани одежды. Я раньше не думал, что одежда может оказаться препятствием для любящих друг друга людей.

– Машенька! Ты не представляешь себе, как я счастлив! Как жаль, что не могу сейчас увидеть твои глаза! – услышал я свой срывающийся голос, наугад целуя лицо, волосы, шею прильнувшей ко мне девушки.

– Потерпи. Тебе нельзя ещё снимать повязку.

Я сел, подчиняясь требовательному движению Машиных рук, и почувствовал прикосновения её ласковых пальцев. Все вокруг, в том числе и стеснявшая одежда, стало вдруг далеким и не важным. Остались только мы вдвоем, полностью в руках друг у друга.

Звук открываемого замка двери кабинета напомнил о том, что мы всё же не одни во вселенной. Шаги и голос Анны Петровны вернули к реальности.

– Отдохнули, молодёжь? Ну как, Владислав, зайчики и круги в глазах прошли?

– Да. Абсолютная темнота, – ответил я, повернувшись на звук, стараясь скрыть возбуждение в голосе.

Она взяла меня за руку, отведя в другую часть кабинета, где уложила на кушетку.

– Хорошо, сейчас плотно зажмурь глаза. Я сделаю тебе черную заклейку на правый глаз, и поверх нее наложу повязку, как было. Важно, чтобы в глаз не попал свет, пока я это делаю. Я крепко зажмурился под повязкой, почувствовав, как руки врача уверенно выполняют манипуляции на лице.

– Всё, теперь можешь открыть глаза.

Нестерпимо яркий свет вызвал невольные слезы. Я снова зажмурился и закрыл лицо руками. Осторожно, через щелочку между пальцами, увидел в луче света яркие расплывчатые образы. Никак не получалось сфокусировать зрение.

– Не бойся, продолжала Машина мама. Светобоязнь сейчас пройдет. Чтобы ты мог видеть и читать, надень эти очки. Бифокальные. Они позволят тебе получить приемлемую остроту зрения «слабым» глазом вдаль, и в них же сможешь читать. Стекло для правого глаза специально сделано с диоптриями, чтобы ведущий глаз не работал. Капать лекарство нужно будет в этот глаз каждый день утром, после того, как снимешь повязку. Так сможем выключить его из процесса зрения, чтобы эффективнее тренировать ленивый глаз, причём незаметно для окружающих.

Я увидел смутные очертания стен, неуверенно встал, оглядываясь, привыкая к непривычно увеличенным, плывущим в пространстве предметам. Пришлось ухватиться за стул, чтобы сохранить равновесие. Смутный, но такой знакомый образ приблизился, взяв меня за руку. Мы вышли на свет, и я поразился, как четко могу видеть её глаза.

– Машенька, я тебя вижу!

– Звучит, так, как будто с тобой не случалось этого раньше, – голос подруги снова был наполнен нотками иронии, но глаза светились каким-то новым радостным светом. – Но мне приятно.

Я понял, что она тоже пытается скрыть от мамы свое возбуждение, и чтобы сменить тему, снял очки, чтобы рассмотреть их. Они были в роговой оправе прямоугольные, несколько удлинённой формы, со слегка затемнёнными стеклами. Самое главное, я обнаружил, что без них мир был расплывчатым и непригодным для визуального восприятия. Ориентироваться в таком я не мог. Снова надел их, и почувствовал себя увереннее, с усмешкой вспомнив, как стеснялся сделать это при всех когда-то во втором классе, когда мне их прописали носить постоянно.

– Отлично, Владик. Значит, очки тебе подходят. Скоро привыкнешь к ним, и тогда сможешь без проблем ходить, видеть, делать всё, что обычно.

– Да. Я снова вижу почти так же, как раньше. Спасибо Вам, Анна Петровна!

– Мам, спасибо тебе! Ты делаешь Владу столько хорошего! – включилась в разговор Маша.

– Ну да, он настоящий мужчина, защитил от нападения мою дочь. Это малое из того, что я готова для него сделать, моя девочка!

– Спасибо вам, я вас очень люблю и ценю всё, что вы для меня делаете, дорогие Морозовы! – вставил я только что придуманную и слегка напыщенную фразу.

– Владь, а тебе очки идут. Ты выглядишь более взрослым. Ну что, сможешь идти? – поинтересовалась Маша, желая завершить эту китайскую церемонию рассыпания во взаимных благодарностях.

– Да, пожалуй, сказал я, оглядываясь, и всё ещё не отпуская руки девушки.

– Мам, мы поедем домой, пообедаем, погуляем.

– Хорошо. Давайте, дети, идите. Владу полезен будет свежий воздух и движение. Выздоровление пройдёт быстрее.

Миновав длинные извилистые коридоры больницы, мы, наконец, вышли на улицу. Яркое солнце снова заставило зажмуриться. Открыв глаза, я обнаружил, что могу комфортно смотреть сквозь стёкла, которые волшебным образом стали почти черными. Маша, взглянув на меня, объяснила, что в них стоят особые фотохромные линзы, которые темнеют на ярком солнечном свете и становятся прозрачными в сумерках и темноте. Мы шли через больничный парк, залитый светом, и я поражался ярким краскам осени, которыми природа наделила мир. Под ногами шуршали опавшие разноцветные листья, лоскутным ковром покрывавшие зелень травы. Девушка поддела их тростью, обсыпая меня золотым шелестящим дождём. А я не мог налюбоваться своим зеленоглазым счастьем.

Дома, пока Маша готовила обед, я не отходил от неё ни на шаг. Когда ей это надоело, девушка, насупив брови, прогнала меня в душ. Плескаясь в ванне – бассейне, я подумал, что не мог и мечтать о том, что этот день окажется таким богатым на сюрпризы. Мне очень захотелось сделать что-нибудь хорошее для Маши и её близких. Но я не знал, что именно. За обедом и ароматным кофе мы разговаривали, рассказывали друг другу свои истории, делились мечтами, как обычные советские подростки. Потом пошли во двор, и я придумал, что можно навести порядок в саду за домом, где стоит «Виллис». Девушка с энтузиазмом подхватила мою инициативу, вручив мне грабли, вилы и выкатив из гаража садовую тележку для сбора мусора и листьев. Джек весело бегал среди нас, то и дело вылизывая руки, толкаясь и повизгивая от своего собачьего восторга. Маша бережно стряхнула листья и нападавшие ветки с брезента, покрывавшего джип. Мы разделили нашу работу так: я наполнял тележку, а она вывозила её за калитку и высыпала на расстеленную нами старую палатку возле мусорных баков. Когда на ней образовывалась внушительная куча, я выходил и вываливал её в бак, освобождая место для новых листьев. Втянувшись в работу, мы так увлеклись, что не заметили, как спустя два часа во двор вошел Машин папа.

– Эй, молодёжь! Морозовы здесь живут? – загудел его бас.

– Нет, мужчина, вы ошиблись парадным, – подхватила его шутку Мария, повиснув на шее отца.

– Молодцы! Так чисто тут ещё никогда не было!

– Было. В прошлом году Мишка сам весь двор убирал, – слегка обиделась за брата девушка.

– Да, прости, забыл. Зато сейчас – вы продолжили его дело. Михаил обрадуется, – продолжил шутливый спор Фёдор Тимофеевич.

– Хорошо, пап, разговорами сыт не будешь. Пойдём, я тебя накормлю, – засуетилась Маша, и добавила по-хозяйски, – Владик, уберёшь инструмент в гараж, и приходи кофе пить.

Я быстро домёл дорожку, сложил инвентарь, тележку и пошёл в дом мыть руки. Из кухни доносились запахи ужина и аромат кофе. На столе дымилась кастрюля, судя по запаху, с грибным супом. Маша беседовала с папой, уплетавшим его из тарелки. Я занял свободное место за столом, и она тут же наполнила глубокую тарелку солидной порцией ароматного блюда.

– Вкус потрясающий! – не смог удержаться от похвалы хозяйке папа.

– Да, Маша – умница! – поддержал я, уплетая угощение с краюхой мягкого белого каравая.

– Мужчины, это мама готовила суп, – охладила наш пыл похвал девушка. – Я тут, ни при чём.

– Приготовить вкусную еду, это полдела. Важно преподнести её так, чтобы вкусно было кушать. Правда, Владислав?

– Да, полностью согласен, Фёдор Тимофеевич. Еда должна быть подана красиво, тогда её вкусно есть. И у Маши это здо́рово получается. Я чувствую так, хоть и почти никогда не бывал в ресторанах. Видел только по телевизору.

– Я обедал в ресторанах разных стран, и в престижных, дорогих, и в маленьких частных. Скажу, что наибольшее удовольствие получаю от тех, в которых хозяева уделяют максимум внимания своеобразию, стилю, уюту. Итальянцы в этом превзошли всех. Несколько месяцев назад довелось быть в Риме, Генуе, Венеции и в Сардинии. За две недели не нашёл ни одного заведения, похожего на другое. В порядке эксперимента, заказывал одну и ту же «la pizza pepperoni». В каждом новом ресторанчике её мне подавали по-разному. И сейчас я могу в деталях описать внутреннее убранство и оформление любого из них, не забыв оттенков вкуса угощения в каждом из этих мест. Итальянцы – вообще удивительные люди, талантливые, утончённые, с богатой историей и культурой и запредельным темпераментом, который чувствуется в их звучном и красивом, быстром языке.

– А какие у них красивые автомобили и мастера кузовных ателье! Мазератти, Гиа, Бертоне – подхватил я, старательно произнося звучные наименования.

– Да, верно, Италия – родина многих талантливых дизайнеров мирового уровня. Сейчас ателье Гиа разрабатывает кузова для английских и американских автомобилей Chevrolet. Ателье Бертоне, основанное Джованни и его сыном Джузеппе в 1912 году, помимо автомобилей, выпускаемых под своей маркой, разрабатывало дизайнерские мотоциклы, скуттеры и шлемы для велогонок.

– Пап, Влад, вы так интересно рассказываете! – включилась Маша, до этого слушавшая беседу затаив дыхание. – Я уже вижу красивые дома и дворцы в старинных городах этой страны, тихие улочки с уютными кафе и весёлых добрых итальянцев. Эта страна дала миру Леонардо да Винчи, Паганини, Джузеппе Верди, а из современников Федерико Фелинни, Адриано Челентано. Нация талантливых людей.

– Может природа этих мест обусловила такое богатство талантов? – предположил я.

– Вероятно, без этого не обошлось, – подхватил папа. – Можно привести примеры стран с суровыми природными условиями. К примеру, Исландия. Мы знаем мало её национальных героев. Но это не значит, что их там нет, либо у них скудная история. Вероятно, их культура оказалась более замкнутой, чем у экспрессивных итальянцев, и у нас попросту недостаточно знаний, чтобы оценить их значимость. Думаю, история римской империи сыграла не меньшую роль в богатом наследии жителей этой части Средиземноморья.

– А почему в других странах их насмешливо называют «итальяшками», «макаронниками»? Я в книжках читала.

– Это не официальное мнение народов этих стран, а слова отдельных представителей, которым по тем или иным причинам нужно самоутверждаться за счёт других. А своих талантов для этого не хватает. Вот они и ищут характерные особенности у тех людей, которых хотят сделать своими антигероями, чтобы тех легко узнавали их малограмотные собеседники. А журналисты и писатели охотно подхватывают эти ярлычки с той же целью, чтобы быть узнаваемыми и легко читаемыми этими же посредственностями, за счёт которых они живут и получают деньги. Извини, дочка, я не о тебе сейчас говорю.

– Я понимаю, папа. Писатель или журналист не всегда определяет свою аудиторию на сто процентов. И к нам из-за рубежа попадают далеко не все достойные произведения.

– Ты права, я тоже встречал такие журналы в библиотеке, – подхватил я показавшуюся интересной мысль. – Берёшь такой, в яркой обложке, вроде и читается легко, картинки, фотографии красивые, но в памяти ничего не остается. Может, о них говорят – «жёлтая пресса»?

– Да, таким названием обозначают продажную журналистику. За рекламу и статьи в итоге, всегда платит читатель. Чтобы издание было богатым, оно должно быть массовым, чтобы быть доступным как можно большему числу читателей. В Англии газетный магнат Мэрдок давно ввёл цветные вкладки в свои деловые газеты, как бы разграничивающие аудиторию читателей. Деловые новости и информация на белой бумаге – для бизнесменов, политиков, а вкладки с яркими объявлениями, рекламой, проплаченными статейками и светскими новостями адресованы более широкой непритязательной аудитории. Но, зато его газеты покупают и те, и другие, и третьи.

Так мы разговаривали ещё долго. Уже стемнело, как запиликал телефон.

– Мишка! – кинулась к аппарату Маша. – Алло! Ой, извините, сейчас позову. Влад, кажется, тебя нашли, – проговорила она растерянно, закрыв трубку ладошкой.

Проговорив в трубку «Алло!» я услышал сквозь треск помех тревожный голос мамы. Впрочем, услышав меня, голос успокоился и поинтересовался, когда меня ждать.

Я сказал, что скоро поеду домой, что был сегодня на перевязке, и теперь буду ходить в очках. Остальные новости я посчитал не такими важными, чтобы рассказывать по телефону, и положил трубку.

– Мне пора. Но так интересно с вами беседовать! Теперь я знаю, что имела в виду Маша, рассказывая о долгих вечерах и Ваших рассказах, Фёдор Тимофеевич.

– Владик, мы очень рады, что тебе понравилось. Как оказалось, ты можешь быть интересным собеседником, – ответила Маша. – Как жаль, что тебе пора домой. Пап, давай отвезём его, а потом заедем за мамой.

– Не вопрос. Сейчас ей позвоню, узнаю, подождёт ли она нас, или сначала за ней, а потом к Владиславу домой.

– Ура, я мигом оденусь и спущусь! – воскликнула девушка, звонко чмокнув отца в щёку.

Пока папа убирал со стола посуду, я вышел на веранду, где тут же подскочил Джек, ощутимо толкнув меня, чтобы обозначить свое присутствие. Всем своим видом он хотел показать, как рад мне. Я решил, что он станет совсем счастливым, если поест что-нибудь. Под лестницей стояла пустая алюминиевая миска и ковш с остатками воды. Я взял и то, и другое, чтобы помыть под краном, торчащим из фундамента дома. Пёс пришёл в полный восторг, держась, однако на расстоянии, чтобы я не расплескал его воду и корм, который я добыл из большого мешка за дверцей сарая, где стоят велосипеды.

– Иди, ешь, Джек, – подбодрил я пса, который, должно быть, устал вилять хвостом, заверяя меня в своей преданности.

Морозовы, наконец, вышли из дома.

– Ты подкупил нашу охрану, – пошутила Маша, указав тросточкой на увлеченно уплетающего корм Джека.

– Просто мы с ним друг друга поняли.

Мы с девушкой разместились на широком заднем сиденье, и папа, ловко развернувшись, аккуратно вывел «Волгу» на асфальт улицы, направляясь в центр города.

– Мы сейчас заберем нашу маму из института, а затем, поедем на Западный. Никто не против?

– Никто! – хором сказали мы, приготовившись насладиться поездкой по ночному городу.

– Ну, тогда держитесь, – шутливо предупредил Фёдор Тимофеевич, слегка пустив машину юзом в поворот.

Однако скорости не превышал, двигаясь как обычно аккуратно, объезжая многочисленные люки и ямы, коими наш город был богат и знаменит. За окнами мелькали светящиеся витрины магазинов на главных улицах, тротуары с гуляющими людьми, освещённые ярким желтоватым светом новых газоразрядных уличных фонарей, которые постепенно на центральных улицах вытесняли старые светившие дрожащим тусклым белым светом люминесцентные «кобры». Впрочем, свернув с проспекта на Красноармейскую улицу, мы погрузились в привычный уже полумрак кое-где работающих светильников, которым не могли помочь светящиеся окна старых одноэтажных домиков. И тут выручили яркие фары, вовремя выхватывающие из темноты неровности и неосвещённые задние стенки кузовов грузовых машин, натужно гудящих моторами в правом ряду. Маша отвернулась к открытому окну, наслаждаясь свежим ветром, ворошащим распущенные волосы. Я подвинулся ближе, попытавшись высунуть голову в её окошко. Шутливо погрозив пальчиком, девушка, молча, показала на зеркало заднего вида. Потом стала ерошить мои волосы. Закрыв глаза, я мысленно благодарил судьбу за то, что она подарила мне этот замечательный день с милыми добрыми людьми, с моей любимой девушкой.

– Ты, как кот разомлевший. Просыпайся, приехали, – услышал я ласковый шёпот у себя над ухом.

– Ты – моё чудесное сокровище, – пробормотал я, неуклюже чмокнув её в щёку.

Машина заехала на стоянку, остановившись перед шлагбаумом, закрывавшим проезд на территорию мединститута по случаю вечернего времени. Анна Петровна уже ждала нас. Папа вышел из машины, приобняв жену, галантно открыл правую дверцу. Сумка из её рук перекочевала в багажник.

– Здравствуйте, юноши и девушки! Как провели время?

Девушка, подавшись к матери, звонко поцеловала её, обняв обеими руками вместе со спинкой переднего сиденья.

– Отлично, мамочка. У нас был сначала субботник, а потом клуб знатоков с папой.

– Владислав, как глаз? Болит? А в очках привык ходить?

– Да, спасибо, без них не знаю теперь, как бы обходился. Я иногда забываю, что только одним глазом пользуюсь.

– Отлично. Если будешь дома читать, включай яркий свет, не напрягай пока глаз. Он должен постепенно привыкнуть к своей роли «ведущего». Сейчас поедем к тебе домой, и я объясню твоей маме, как и когда правильно применять лекарства.

Пока мы разговаривали, «Волга» мчалась по центральной улице на Запад. Вдали, на горе, тускло мерцали в столбик красные огни телевышки. Яркая полная луна дополняла пейзаж засыпающего города.

– Как красиво! Луна над городом! – восторженно воскликнула Маша, – какой сегодня замечательный день!

– Ты читаешь мои мысли, Маш, – негромко ответил я.

– Не хочу, чтобы он заканчивался. Не хочу спать, – капризным голосом ребёнка добавила девушка.

– Но завтра будет новый.

– Я буду ждать тот, который с тобой, – сверкнув белозубой улыбкой в полумраке машины, сказала она. – Завтра не смогу к тебе приехать, извини! После школы я уже обещала подругам заявиться в гости.

– Хорошо, тогда я завтра буду дома поправляться. И уроки скопились. Нужно делать. Давай вечером созвонимся?

– Договорились!

Подъехав к дому, мы все вышли из машины и в полном составе затолпились в коридор нашей квартиры. Сестра первым делом критически меня осмотрела, сказала, что очки стильные, и вернулась в комнату к телевизору. Пока Анна Петровна инструктировала мою маму, как когда и чем меня правильно лечить, мы с Машей зашли в комнату. Я не мог не использовать ещё один шанс без свидетелей поцеловать мою девушку. Наверное, у нас это происходило очень долго. Деликатный стук в дверь и голос «Машенька, пора ехать!» напомнили нам о скоротечности времени.

Когда все Морозовы ушли, родственники вдоволь на меня насмотрелись и получили какие-никакие ответы на свои вопросы, другими словами, оставили меня в покое, я залез под одеяло с машиной книжкой. Ночник светил действительно слабо, и я вооружился лампой для чтения на прищепке, которая позволяла мне читать. Медленно.

* * *

Еле распрощавшись с назойливым «студентом», мы направились к выходу из терминала, пытаясь понять смысл указателей. Нам был необходим отдых.

– Решено, сейчас едем в город, отдыхаем в гостинице, а завтра уже отправимся в медицинский центр – решительно сказала мама. Я была полностью солидарна с таким решением, и с откуда-то взявшимися силами, первой взяла на плечо сумку, потащив в сторону стоянки такси, больше похожей на рынок подержанных автомобилей. Пара длинных белых «Фордов» с полосами шашечек на бортах и фонариками была буквально окружена всевозможными разноцветными легковыми машинами и джипами, водители которых наперебой предлагали свои услуги парочке «блондинок». На бортах некоторых из них виднелись надписи «Air Conditioning», что было очень кстати этим душным вечером. В одну из таких мы погрузились, попросив шофёра привезти в гостиницу. Такси выехало на прямую, как стрела автостраду, залитую желтоватым светом уличных фонарей. По обеим сторонам дороги замелькали пальмы и яркие рекламные щиты, подсвеченные снизу. Лишь некоторые из них имели перевод на английский язык. Огромная светящаяся красными люминесцентными трубками конструкция «Enjoy Coca Cola!» недалеко от обочины приветствовала автомобилистов, заезжающих в центр. Город в сумерках вечера казался светлым, просторным и весёлым. Машина снизила скорость, пробираясь в пробках. По тротуарам гуляли люди. Тут же торговцы разной снедью предлагали наперебой свои угощения. Черноволосые загорелые мальчишки подбегали к машинам прямо на перекрестках, предлагая купить сладости и бутылочки с водой. Мне захотелось побродить вечером по этим светлым весёлым улицам, позаглядывать в магазины, попробовать вкусности у уличных продавцов, одним словом, влиться в эту первую в моей жизни, такую красивую «заграницу». Наконец, такси, немного, не доехав до набережной, остановилось у стеклянного 13-этажного здания гостиницы «Grand Beach Hotel», подозрительно похожего на наш «Интурист». Водитель выбежал из-за руля, открыв нам двери и крышку багажника. Я с легким скепсисом уже начала вылезать из машины, опираясь на костыли, как тут же появился безукоризненно одетый метрдотель, и ослепительно улыбаясь, бережно помог мне сесть в кресло на колёсах с вензелем отеля на внешней стороне спинки. Полы из полированного камня позволяли свободно передвигаться по всем помещениям гостиницы. Регистрация заняла не более пяти минут, и кучерявый черноволосый мальчик вызвался проводить нас к лифту, буквально отняв у мамы наш чемодан. В просторном двухкомнатном номере с широким диваном в одной комнате и двуспальной кроватью в другой, нас ждал на столике десерт и две бутылочки Кока-Колы. Положив чемодан на специальную тумбочку, слуга ждал на пороге, улыбаясь до ушей, пока мама не всунула ему в руку пятидолларовую банкноту. Он тут же исчез, но не успели мы захлопнуть дверь, как снова появился, вручив узкую прозрачную вазу с красивой красной розой.