Текст книги "Пятое Евангелие. Явление пятистам"

Никаких сверхзадач. Альфред Хичкок хотел только одного: рассказать правду о реальности. Но, похоже, бесполезно.

Вставка из 2005 года

За несколько дней до Дня победы один человек сказал по «Радио Свобода», что в конце фильма «Звезда» делается глупость. Немцы там окружили разведчиков в каком-то доме. Этот человек говорит, что надо было этот домик с русскими разведчиками поджечь или расстрелять из пушек. Это было бы реально. Вместо этого немцы вошли в дом и начали штыками тыкать в сено. Это глупость. В реальности так не бывает. Правильно.

Надо было только сначала сказать это Адаму, чтобы он делал всё правильно, не делал глупостей, и не ел яблоко. А потом Каину, чтобы не убивал своего брата Авеля. А так получается, все совершают одни глупости. Каин потому и в живых был оставлен, чтобы его потомки совершали глупости. Ошибки. Они и идут по жизни, всегда выбирая неправильный вариант. О правильном-то им и так известно, что он правильный. Конечно, это ошибка. Но это ошибка не человека, а самой реальности. Она ошибочна.

Даже если не вспоминать эти библейские истории, все равно больно слышать такую критику. Ведь что происходит? Немцы вместо того, чтобы поджечь домик, заходят в него и ищут разведчиков. Это момент истины. Момент превращения материала в КИНО! Или этот человек, который был на «Радио Свобода» перед Днём победы, такой кондовый реалист, что не может выдержать такой неправды в кино. Он что, конюшню в колхозе убирает? Или землю пашет? Или, может, навоз по полю разбрасывает? Нет. Он… тихо… КИНОкритик. Фантастика. Неужели он никогда не видел, что всё КИНО состоит из одних ошибок, из одних так называемых глупостей. Печально.

Критики продолжают пытаться дожать художников. Вместо того, чтобы пропагандировать новые формы романа, они хотят уничтожить даже старые. В новой, современной, «Звезде» сарай, из которого отстреливалась разведчики «Звезды», уже поджигают. Все-таки дожали.

Недавно другой человек выступал на «Радио Свобода». Известный переводчик. Говорит, что все пиратские переводы американских фильмов – какими интересными они бы ни были – ошибочны. Почему? Потому что, говорит, это не переводы, в общем-то, а рассказы. РАССКАЗЫ. Но ведь в фундаменте все переводы и должны быть рассказами. Почему? Потому что и переводится ВСЕГДА рассказ.

Печально. Но с другой стороны об этой печальной ошибке и весь мой рассказ.

Продолжим ЭССЕ девяносто девятого года.

Киновед Джеймс Уолкотт сказал, что фильмы Альфреда Хичкока не являются свидетельствами времени.

Хорошее замечание. Ибо это просто возражение тому, кто скажет, что фильмы Хичкока реальны. То есть это попытка взять, так сказать, не мытьём, так катаньем. Реальны, но свидетельствами времени не являются. То есть замечание о свидетельстве времени есть просто увеличение степени конкретности и больше ничего. То есть это не реальность, а «ещё большая реальность». По сравнению с которой, естественно, реальность становится уже, по сути дела, и не реальностью. Значит, надо доказать, что фильмы А. Х. являются свидетельствами времени.

«Евгений Онегин» А. С. Пушкина тоже не был свидетельством времени. Говорили, что там в какой-то главе ничего не происходит, жук пролетел и всё.

Но сравнительно с произведениями Хичкока или Пушкина другие произведения их времён, обладающие большей конкретизацией фабулы, объёмностью, обладающие жизненностью, становятся одномерными.

То есть фильмы Альфреда Хичкока потому являются свидетельствами времени, что других свидетельств просто нет. Точнее, жизненные, фактурные произведения являются произведениями плоских героев Хичкока, входят в них. А не существуют самостоятельно.

Так сказать, если, улетая на другую планету возьмешь с собой фильмы Альфреда Хичкока, то возьмешь с собой и всю конкретность, фактуру, все свидетельства времени, необходимые для воссоздания жизни.

Так получается потому, что фильмы Хичкока существуют не сами по себе. На другую планету летит не только Альфред Хичкок, а:

Альфред Хичкок и Ты.

Вставка из 2005 года

Метель

Прежде чем написать этот небольшой рассказ о Метели Пушкина, напомню первую ошибку Альфреда Хичкока. Собственно, для пояснения этой ошибки он и приводится. Там рука сжимает стакан, он раздавливается, и тут же этот человек играет на рояле. Противоречие здесь, у Хичкока, разрешается легко. Если это невозможно, то этого, следовательно, и не было. То есть между раздавленным стаканом и игрой на рояле, значит, были еще события. Какие? Не важно. Но после этих событий рука была вылечена. Здесь можно сделать два вывода. Противоречие показывает, что были еще события, кроме показанных, это раз. И два – это, что не все события нам показаны. Не всю последовательность событий мы видим в жизни.

В Метели всё, в общем-то, также. Только противоречие может показаться не таким очевидным. Находим это противоречие в Метели. Чего хочется человеку? Чего бы хотелось Марье Гавриловне? Первое, ей бы хотелось быть верной своей первой любви, любви к Владимиру. Это очевидно. Это стандартный хеппи-энд. Почему должен быть хеппи-энд? А кто себе несчастия желает? А счастье не осуществилось. Это основное противоречие. Как в сказке.

Но дальше, больше. Человеку мало такого счастья. Он хочет и верным быть, и изменить. Хочет быть самим собой, но также он хочет быть и другим. А Марья Гавриловна хочет быть и с другим. И вот А. С. Пушкин предоставляет человек эту возможность быть счастливым. Даёт ему стопроцентный хеппи-энд. Он дает человеку возможность изменить, оставаясь верным. Изменить это ведь не так уж плохо. Ведь это значит, поступить по-своему, в общем-то. И вот, как поступить по-своему, не изменяя богу, Пушкин здесь рассказывает.

Значит, в Метели должно быть следующее:

– Владимир и Марья Гавриловна любят друг друга в начале повести, значит, в конце они должны пожениться. Раз.

– Марья Гавриловна не прочь изменить Владимиру с Бурминым. Это два.

Из повести следует, что она готова изменить, лишь бы это было законно. Но это только так кажется на первый взгляд. На самом деле, она хочет изменить при условии, что измены вообще не будет.

И вот представление начинается. Владимир поехал в церковь. Но получился ли бы стопроцентный хеппи-энд, если бы они поженились. Нет, родители Марьи Гавриловны не были бы рады такому событию, хотя, возможно, и простили бы потом влюблённых. Владимир решает сделать по-другому. О чём Владимир договорился с отставным корнетом Дравиным, землемером Шмидтом, и молодым уланом? Чтобы они были свидетелями на свадьбе? Нет, проказа была придумана по круче. Они разыграли перед Марьей Гавриловной спектакль. Где? В церкви. Да, именно, в церкви был разыгран спектакль.

Это и был план Владимира. Он не был достойным женихом для Марьи Гавриловны. Недаром ей снились кошмары перед венчанием. Отец не пускал ее. Какой уж тут хеппи-энд. У Владимира был только один вариант. Он решил «забить» свою невесту. Сделать так, чтобы она не вышла замуж ни за кого, пока он будет становиться человеком достойным ее руки. Куда её запереть? Есть такая клетка. Надо её выдать замуж. Но так, чтобы ей потом не пришлось разводиться. И с мужем не жить. Только, чтобы ждала его. И Владимир придумал «проказу». Эта «проказа» может быть не видна другим, но сама жертва связана на веки. Она думает: «Но я другому отдана; Я буду век ему верна». Весь вопрос, кому только?

Владимир не мог никого попросить жениться вместо себя. Ни усатого землемера, ни отставного корнета, ни молодого улана. Вероятно, они бы не отказались. Только Владимиру это ничего бы не дало. И он попросил Петрова. Если у него была фамилия Иванов, то вполне возможно, у его дублёра была фамилия Петров. Ведь у каждого артиста есть замена. Значит, Владимир женится сам, но роль в этот раз исполняет другой актер. Марья Гавриловна, естественно, не узнаёт его в церкви. Она вскрикнула:

– Ай, не он! не он! – и упала без памяти.

А потом появляется раненый гусарский полковник Бурмин. Через сколько лет он появляется? Через три. Так написано. Сколько лет надо для превращения бедного армейского прапорщика в гусарского полковника «с Георгием в петлице и с интересной бледностию»? Оставим эту проблему. В принципе, это возможно. Из уборщиц императрицами становились.

Бурмин это Владимир. Но Марья Гавриловна не узнает его. Конечно, здесь сильная маскировка. В роли Владимира не Иванов, который хорошо знаком Марье Гавриловне, а Петров. Ибо это Бурмин. А Бурмин появляется в повести, когда меняется актер. К тому же это не бедный армейский прапорщик, а гусарский полковник, который приехал в отпуск в свои поместья.

На первый взгляд кажется, что Бурмина она могла бы узнать. И кажется, что узнает. Но, каким образом? Вряд ли по актеру Петрову, с которым она должна была целоваться в церкви. Она его практически не видела. Даже Бурмин не узнает Марью Гавриловну, а он был в нормальном состоянии. Она же только что находилась в обмороке. Значит, только по ситуации. А ситуация пятьдесят на пятьдесят. Бурмин, рассказывает ситуацию, в которой будто бы был он. По званию его не узнаешь. В каком звании тогда был полковник Бурмин неизвестно. По крайней мере, ни отставной корнет, ни землемер, ни молодой улан тогда у церкви не смогли отличить Бурмина от Владимира по внешним признакам.

Но в этой же ситуации мог быть и Владимир. Ведь его ждала в церкви Марья Гавриловна. Если бы появился Владимир и сказал, что это он был в церкви, просто загримировался. Приклеил усы там, бороду, надел парик, сменил одежду. И ведь он тоже должен был ехать в полк. Владимир находился в отпуске. В повести Метель написано, что развязка будет самой неожиданной. «Она приуготовляла развязку самую неожиданную и с нетерпением ожидала минуты романтического объяснения». Для читателя не будет ничего неожиданного в том, что в церкви тогда был Бурмин. А вот если это был Владимир, тогда да, это действительно неожиданно. Но Владимир узнал бы сразу свою жену. Если Марья Гавриловна его не может узнать, то он-то ее знает.

Вообще, это приличная проблема. Проблема узнавания. Даже апостолы не узнают Христа после воскресения.

– Боже мой, боже мой! – сказала Марья Гавриловна, схватив его за руку, – так это были вы! И вы не узнаете меня?

Владимир не узнаёт свою Марью Гавриловну. Да. Потому что, в роли Владимира был актер Иванов, а он, как говорят, умер в Москве. Далее, Бурмин это актер Петров в роли Владимира. Если предположить, что и Марья Гавриловна уже не та, то получается, никто никого не знает в лицо.

Задача для Отелло, какая тут Дездемона? Как бы не задушить кого-нибудь другого. Думаю, Шекспир, потому и назвал эту пьесу трагедией, что Отелло задушил не ту Дездемону, которую надо бы задушить. И сделать ничего нельзя было.

Чтобы получился хеппи-энд, актер Иванов должен был передать актеру Петрову информацию о Марье Гавриловне. Это можно сделать только посредством роли. Никто ничего не помнит точно. Они просто разыгрывают любовь. Не только «Повести Белкина» рассказаны разными людьми, но и каждая повесть пишется не от одного лица.

Марья Гавриловна и Владимир Николаевич должны узнать друг друга. Каким образом? Нужны приметы, знаки. Отелло у Шекспира ходит кругами, руки чешутся, надо кого-то душить. А кого? Как узнать изменщицу? Входит девушка. Это она? Как узнать? И Шекспир предлагает примету. Платок. Изменщица узнается по платку. А здесь как любовникам узнать друг друга? Если бы Марья Гавриловна и Владимир обменялись раньше какими-нибудь медальонами с портретами, или «сверх того носил он черное кольцо с изображением мертвой головы», как это написал Пушкин в «Барышне-Крестьянке». Нет, ни о чем таком в Метели не говорится. Что же было? А были письма. Письма. Письма Владимира передал актер Иванов, игравший роль Владимира, актеру Петрову, который должен был сыграть Бурмина в роли Владимира.

Марья Гавриловна узнает Владимира Николаевича, когда Бурмин начинает читать (говорить) ЕЁ письмо!

«Я вас люблю, – сказал Бурмин, – я вас люблю страстно…» (Марья Гавриловна покраснела и наклонила голову еще ниже.)» Потом идет ответ Владимира: «Я поступил неосторожно, предаваясь милой привычке, привычке видеть и слышать вас ежедневно…» (Марья Гавриловна вспомнила первое письмо St.-Preux.)»

В самом начале повести сказано:

«Наши любовники были в переписке, и всякий день видались наедине в сосновой роще или у старой часовни. Там они клялись друг другу в вечной любви…»

Значит, Марья Гавриловна узнает своего любовника по письму. А он ее? Можно подумать, что Бурмин узнает Марью Гввриовну по образу: «Бурмин нашел Марью Гавриловну у пруда, под ивою, с книгою в руках и в белом платье, настоящей героинею романа». Он узнает ее не только по этому романтическому образу, но по КНИГЕ! Это был роман Ж.-Ж. Руссо «Юлия, или Новая Элоиза». Именно письмами из этого романа и переписывались любовники. Именно первое письмо Сен-Прё из этого романа Жан-Жака Руссо и узнала Марья Гавриловна. Узнала в исполнении Бурмина. Знак, пароль, так сказать, у них был – НОВАЯ ЭЛОИЗА.

«Приуготовлять развязку самую неожиданную», значит прийти на свидание «героинею романа», с письмами из «романа».

Таким образом, Марья Гавриловна выходит замуж за Владимира, и основное противоречие снимается. Она не может не думать иногда, что изменила Владимиру с Бурминым. Как только она это понимает, она вспоминает – сразу или немного погодя – что Бурмин это Владимир, Владимир в роли Бурмина. И наоборот, Владимир это Бурмин в роли Владимира. Ей удалось и верной быть, и изменить. Быть и собой, и другим человеком. Хеппи-энд.

Отелло у Шекспира, похоже, не понял естественности этого раздвоения и придушил одну Дездемону. Не захотел хеппи-энда почему-то.

Сами герои могут думать, что у них ничего хорошего не получилось, они могут считать, что между ними положена непреодолимая преграда, но кто-то за них всё устраивает, как надо.

Потому что:

ВЕСЬ МИР ТЕАТР, А ЛЮДИ В НЁМ АКТЁРЫ

К столетию Альфреда Хичкока был показан фильм Брайана де Пальма «Подставное тело», 1984 год, говорилось, что это объяснение Хичкоку в любви. Говорилось также, что у Брайана де Пальма всё хорошо, но только, к сожалению, вторично.

Разберемся уж заодно и в этой ошибке.

Говорится, что фильмы Брайана де Пальма вторичны, то есть он берет все у Хичкока, своими фильмами рассказывает о фильмах Альфреда Хичкока.

Ошибка в том, что когда так говорят, не имеют в виду, не замечают, что рассказ Брайана де Пальма точен. То есть его фильмы вторичны потому, что рассказывают о вторичности фильмов Альфреда Хичкока. Он вторичен потому, что так было у Хичкока. А у Хичкока так было потому, что фильм, разговор всегда вторичен. Почему? По определению. Это не сама реальность, а рассказ о ней.

И Грэм Грин, и Камилла Палья, и Джеймс Уолкотт замечают, что рассказ, фильм, не совпадают с реальностью. Но они думают, что ошибка в рассказе. Получается, что никогда нельзя рассказать правды. Куда уж дальше ехать: человек говорит на английском языке, а мы слышим его на русском.

Но если предположить, что никто не ошибается, то есть Брайан де Пальма вторичен, потому что рассказывает о вторичности Альфреда Хичкока, Хичкок вторичен, потому что фильмы – это рассказы, и то есть не сама реальность, а вторичность, а реальность является не реальностью, а рассказом о ней. То есть сама реальность вторична! Мы тут развлекаемся, а кто-то кино смотрит. Если мы в кино, то должны видеть съемочную площадку. Режиссёра. А кто он? Бог. Значит, вторичность верна, ибо вторичность означает рассказ о боге. А где он? В противоречии.

Увидеть режиссёра, съёмочную площадку можно будет. Но это будет конец света. Как говорится:

– Что-с?

– Армагеддон-с.

Поэтому, видимо, и начали получаться распечатки всех этих ошибок, что год 1999. Видимо, точно приехали.

Далее опять начнём с первой страницы. Хотя это будет, в общем-то, продолжение. С фильма Брайана де Пальма «Подставное тело», именно после рассказа о нем, о его вторичности, началось доказательство Великой теоремы Ферма. Оказывается, мы не только говорим не на том диалекте, но и тело имеем не то. Это не наше тело, а подставное. Поэтому и вынуждены все время говорить неправду.

Великая теорема Ферма

Доказательство

(Краткое содержание)

Рассказ о Брайане де Пальма включил Ф. в. т. Великую теорему Ферма. Я думал уже всё, ЭССЕ закончено, но опять неожиданно всплыла эта теорема. Посмотрите сначала, что это за теорема, что за легенда. Рассказы о ней напоминают поиски Земли Обетованной. Какого-то всемирного сказочного клада. Недаром Французская Академия обещала большую премию тому, кто её докажет. Желающих доказать теорему было очень много, настолько много, что в конце концов премия была снята. Это было еще в конце 1-й мировой войны. Решили, что если за 300 лет теорему не смогли доказать, то доказать её вообще невозможно. По крайней мере, до тех пор, пока математика не будет развита в достаточной для доказательства этой теоремы степени. Но почитайте эту небольшую выписку из энциклопедии. А главное не надо ничего бояться. Всё будет объясняться просто, буквально на пальцах. Если вы читали Агату Кристи здесь вам бояться нечего. А если что-то покажется непонятным или сложным, можете смело пропустить, вреда не будет. Потом вы к этому вернетесь и увидите, что всё не более, чем дважды два – четыре. Или, как говорится, дальше «Чёрного квадрата» Малевича мы все равно не уедем. Итак:

(Fermat) Ферма Пьер (18.08.1601 Болон-де-Ломан – 12.01.1665 Кастр.) французский математик. Юрист, с 1631 г., был советником парламента в Тулузе.

Ферма теорема, великая теорема Ферма, знаменитая теорема Ферма, большая теорема Ферма, последняя теорема Ферма – утверждение, что для любого натурального числа n> 2, уравнение

Хn + Yn = Zn (уравнение Ферма) не имеет решений в целых ненулевых числах x, y, z. Она была сформулирована П. Ферма примерно в 1630 году на полях книги Диофанта «Арифметика» следующим образом

«невозможно разложить ни куб на два куба, ни биквадрат на два биквадрата, и вообще никакую степень большую квадрата, на две степени с тем же показателем». И далее добавил: «я открыл этому поистине чудесное доказательство, но эти поля для него слишком малы».

В бумагах П. Ферма нашли доказательство Ф.т. для n=4. Общее доказательство до сих пор еще не найдено, несмотря на усилия многих математиков (как профессионалов, так и любителей). Нездоровый интерес к доказательству этой теоремы среди неспециалистов в области математики был в своё время вызван большой международной премией, снятой в конце 1-й мировой войны.

Предполагается, что доказательство Ф.т. вообще не существовало.

Доказательство для n=3 дал Л. Эйлер в 1770 г., для n=5 И. Дирихле и А. Лежандр в 1825 г. и так далее.

Несмотря на простоту формулировки Ф. в. т., полное её доказательство, по-видимому, требует создание новых и глубоких методов в теории диофантовых уравнений.

Из другой книги:

«Ферма написал на полях против 8-й задачи I I книги Диофанта „Разделить квадратное число на два других квадратных числа“ следующие слова: „Разделить куб на два других куба, четвертую степень или вообще какую-либо степень выше второй на две степени с тем же обозначением невозможно, и я нашел воистину замечательное доказательство этого, однако поля слишком узки, чтобы поместить его.“ Если Ферма имел такое замечательное доказательство, то за последующие три столетия напряженных исследований такое доказательство не удалось получить. Надежнее допустить, что даже великий Ферма иногда ошибался.»

Диофант жил ок. 250 г. Его «Арифметика» – книга, которая будит мысль, и её задачи вдохновляли многих исследователей более поздних времен. Кем был Диофант неизвестно – возможно, что он был эллинизированный вавилонянин. Его книга – один из наиболее увлекательных трактатов, сохранившихся от греко-римской древности.

Да-а… Когда я первый раз в 1993 году прочитал условие этой теоремы, я подумал:

– Что в ней великого? Пифагоровы штаны во все стороны равны.

Тогда я подумал, что теорема Пифагора является частным случаем этой теоремы. Квадраты Пифагора мы видим, а где остальные степени? Как их увидеть? Хотя бы представить. Или помыслить. Говорят, бесконечность нельзя представить, её можно только помыслить.

Тогда, в 93-м году, произошел просто магический случай. По телевизору передают, что кто-то решил теорему Ферма, но сказать своё доказательство не хочет. Звоню на телевидение и говорю:

– Вы сейчас говорили про Великую теорему Ферма. Давайте обменяемся информацией. Скажите мне условие этой теоремы, а я… скажу вам решение.

Почему я так думал? Сам не знаю.

Когда через несколько дней я прочитал в энциклопедии эту теорему мне всё ещё казалось, что я могу её решить. Откуда такая уверенность?

Потом оказалось, что я просто не понимаю, о чем речь.

Поэтому в этот раз я почти сразу поставил себе первую задачу:

– В чем величие этой теоремы?

В чём тут вообще дело? Почему за доказательство была объявлена международная премия? Мало ли других задач? В чём её ценность?

Понятно, почему теорему пытались решить не только математики: Ферма написал, что решил, доказал, то есть, эту теорему, но как бы немного места не хватило. И еще написал, что нашел не просто доказательство, а «поистине чудесное» доказательство этой теоремы. Как клад Али-Бабы. Кажется, что нужно только найти тайный шифр, сказать: «Сим-Сим откройся» и теорема будет доказана.

– Ну и что? – если спросить. – Что там, за дверью пещеры? Ну доказана и доказана.

Значит, получается, что не только её доказательство существует «чудесное», но «что» она докажет, будет «чудесно».

Так что она доказать должна? Что квадрат можно разделить на два квадрата, а куб нельзя? Ну и что?

Правда, когда в этот раз я взялся за эту теорему я знал, что доказательство должно быть в рассказе, в кино. Собственно, это и было толчком к теореме в этот раз. Более того, я был уверен, что уже доказал ее. Доказав, что Пушкин не ошибся с частицами «не», я доказал Ф. в. т. Вопрос только почему? Всё как бы идет сзади: сначала знаешь, что доказал, потом надо доказать, что доказал. Как Маргарет Митчелл была сначала написана последняя глава «Унесенных ветром», а затем она взялась за работу сначала и так шла, от главы к главе.

Пьер Ферма в 1630 году сказал, что нашел чудесное доказательство. А вы сейчас увидите еще более чудесные вещи. Увидите не только чудесное доказательство великой теоремы, но и увидите поистине чудесную вещь: увидите доказательство этой теоремы самим Пьером Ферма.

Собственно, моё доказательство и будет состоять в том, что я докажу, что её доказал Пьер Ферма, французский математик семнадцатого века. То есть я докажу, что Пьер Ферма, как и Пушкин, и Альфред Хичкок не ошибся.

Я вам покажу теорему Ферма, и это будет не копия, а подлинник 17-го века. Вы увидите его, как переданный через века нерукотворный памятник Пушкина, как улыбку Джоконды Леонардо да Винчи, она мелькнет и исчезнет, как вечный миг. Вы подумаете, что этого не может быть, как Мона Лиза опять улыбнется и опять улыбка исчезнет, как только вы засмотритесь на нее чуть дольше. Я покажу вам чудо в квадрате.

Считается, что в бумагах Ферма не нашли доказательства теоремы. Странно, не правда ли? Ну не уместилось доказательство на полях книги Диофанта, можно бы потом доказать. Однако этого сделано не было. Почему? Считается, что Ферма сначала подумал, что решил эту задачу, а потом понял, что ошибся. Нет, он не ошибся.

На следующий день, сам не знаю с какой стати, я пошел в городскую библиотеку и нашел там это, казалось бы, не существующее доказательство теоремы самим Ферма. Мистика? Да, такая же мистика, такой же случай описан А. С. Пушкиным в «Истории села Горюхина».

«Ключница моя, в то самое время как я, сидя за моей тетрадью, грыз перо и думал об опыте сельских проповедей, с торжеством втащила корзинку в мою комнату, радостно восклицая: „книги! книги!“ – „Книги!“ – повторил я с восторгом и бросился к корзинке. В самом деле, я увидел целую груду книг в зеленом и синем бумажном переплете – это было собрание старых календарей. Сие открытие охладило мой восторг, но все я был рад нечаянной находке, все же это были книги, и я щедро наградил усердие прачки полтиной серебром. Оставшись наедине, я стал рассматривать свои календари, и скоро моё внимание было сильно ими привлечено». Потом: «Брося взор на сии строки, с изумлением увидел я…»

Что увидел Пушкин с изумлением? Да, он увидел в своем роде доказательство Великой теоремы Ферма.

Правда, я увидел его не сразу. Я все повторял:

– Теорема должна быть в рассказе, теорема должна быть в рассказе…

– Есть! Пометки Ферма на полях книги Диофанта и означают, что утверждение Диофанта находится в рассказе. В кино, ибо замечание Ферма находится вне текста, это замечания режиссера.

Слава богу, один шаг сделан. Хоть что-то сдвинулось с места.

Но дальше всё. Никак. У меня пять отмычек. Первая, ошибка Даниэля Дефо в «Робинзоне Крузо», когда герой ныряет под воду и отрезает ножом что-то, а перед этим он разделся. Вторая – это, подробная распечатка ошибки Пушкина в «Воображаемом разговоре с Александром I» и три ошибки Альфреда Хичкока.

Как их применить? Во всех этих случаях на противоречия уже было указано другими людьми. Здесь тоже есть указание: Ферма ошибся, что доказал эту теорему. Хотелось чего-то по конкретнее, где, например, противоречие в утверждении Диофанта, что квадрат можно разделить на два квадрата?

Ничего не понятно.

Действительно, эта теорема обладает мистическими свойствами. Недаром столько людей пытались ее решить.

Нужно объединить две не совместимые сцены в одну, как это сделал Альфред Хичкок в фильме «Веревка». Раздавливает рукой стакан – первая сцена, и человек играет на рояле, а руки у него даже не забинтованы – вторая сцена. То есть утверждение Диофанта и утверждение Ферма должны быть в одной сцене. Что это значит? Штурм этот длился два или два с половиной дня. А может быть, дня четыре.

На следующий день мне показалось, что эту теорему решил даже не Ферма, а Диофант.

Что имел в виду Диофант, сказав, что квадрат можно разделить на два квадрата, неизвестно. Зато известно, что сказал Ферма. Что же он сказал?

Теперь внимание. Да, доказательство, действительно, находилось в обычной библиотеке.

Раньше еще в 1993 году, в 94-м я всё думал, рассматривая теорему Пифагора, где находятся все остальные степени. Вторую мы видим, это Пифагоровы штаны, а где остальные? Вокруг? Непонятно, где они. Поэтому сейчас я решил добраться до бесконечности. Иначе теорему не решить. Пока не будет ясного вида того места, где находятся все степени выше куба вплоть до миллионной, миллиардной и так, и так, и так далее до бесконечности, нельзя понять, почему они Не делятся. Почему делится квадрат, мы понимаем, потому что видим, потому что можем доказать. Что же это за место?

Фантастика! Это квадрат. Вот он – ЧЁРНЫЙ КВАДРАТ Малевича. Вот оно доказательство Ферма. Теперь на этой библиотеке можно повесить доску с надписью:

– Здесь было найдено доказательство Великой теоремы Ферма, найденное самим математиком 17-го века Пьером Ферма.

В том-то и дело, как написал Ферма, либо надо много писать, что не хватает полей книги Диофанта «Арифметика», надо иметь целую систему пояснений, надо иметь ошибку Даниэля Дефо, Александра Пушкина, три ошибки Альфреда Хичкока, надо иметь целую теорию, либо…

Теперь внимание.

Доказательство Великой теоремы Ферма

X2 + Y2 = Z2

ч. т. д.

Всё. Ничего не понятно? Да, вот так это доказательство и было долгое время непонятым. Это простое квадратное уравнение. Когда Ферма написал, что полей мало ему, чтобы привести свое чудесное доказательство, что он имел в виду? Какого места ему хватит? Где оно? А оно в самой книге. Там, где написан текст. То есть доказательством, что ни куб, ни биквадрат и т. д. нельзя разделить, являются слова Диофанта «РАЗДЕЛИТЬ КВАДРАТ НА ДВА КВАДРАТА».

Доказательство Ферма – это указание на слова Диофанта, что это есть доказательство.

А моё доказательство – это указание на слова французского математика семнадцатого века Пьера Ферма, что они являются доказательством.

Когда я это понял, то еще раз попался. Казалось, всё доказано. То есть:

(Xn) 2 + (Yn) 2 = (Zn) 2

Вот он насамомделешный вид Диофантова уравнения. Но я вдруг подумал, что не очевидно, что при делении квадрата, куб или какая-либо иная степень тоже не разделится одновременно с ним. А вдруг? Получается, что где были, там и остались. Ноль. Никакого доказательства. Я был уверен, что всё правильно. Но ведь в этом я был уверен давным-давно. Уверенность не доказательство. То есть это еще слишком абстрактно. Нужно что-то еще. А по сути всё. Если степени могут разделиться вместе с квадратом, значит ноль. Должна быть уверенность. Сам должен быть уверен, что всё ясно. Как говорил Пушкин, ты сам свой высший суд. Я был не удовлетворен, это ясно. Где оно это решение? Опять казалось, что идти надо до бесконечности.

Сначала я попробовал все три ошибки Хичкока. Сцену с разбитым стаканом и роялем можно представить, как куб, то есть трехмерное измерение, составленное из двух кубов. А это невозможно. Поэтому и было замечено противоречие. Не может такого быть, чтобы человек раздавил стакан и тут же играл на рояле. Куб, состоящий из двух кубов, не может существовать. Чтобы доказать, что все степени, кроме второй, нельзя разделить, надо доказать очевидное: их разделить можно. Есть.

Что же получается, когда куб делится?

Рассматриваю «Воображаемый разговор». Профессор Сергей Михайлович Бонди рассматривает два куба: царя и Пушкина. Поэтому в тексте черновика «Воображаемого разговора» у него получается противоречие. Сначала был одни Пушкин, потом он делится на Пушкина и Царя. А они отличаются от того царя и Пушкина, которые были у Бонди. Чем они отличаются?

Подожди, давай сначала. Пушкин делится на два куба, на Царя и Пушкина. Как это возможно? Они делятся в тексте «Воображаемого разговора», то есть они уже получаются на плоскости, по отношению к первоначальному Пушкину. Он художник. Стоит перед плоскостью, перед полотном и рисует или пишет, кому как лучше, Пушкина и Царя. Царь с большой буквы, потому что это не тот царь, которого имеет в виду Бонди, а герой рассказа. Хотя лучше, конечно, не путаться, потому что этот Царь тот же самый царь. Царя вне «Разговора» просто не существует.

Значит, что получается? Пушкин делится на Царя и Пушкина. Куб на два куба. Но этого не может быть. Так ведь это и надо доказать. Смотрим ещё раз. Трехмерное пространство превращается в два трехмерных. Есть! Мы не замечаем мгновения перехода. Как только куб или любая другая степень начинает делиться, так она стремительно начинает понижать степень. Она летит по разрыву времени, по фантастической трубе, где нет времени и превращается… да, любая степень, как только захочет разделиться, так сразу превращается в квадрат. Любую степень мы можем представить, как рассказ в рассказе и так далее. Дело в том, что квадрат делится раньше, чем любая другая степень.