Текст книги "Первая мировая. Во главе «Дикой дивизии». Записки Великого князя Михаила Романова"

Председатель Государственной думы М.В. Родзянко, как всегда, в таких случаях многое в своих воспоминаниях исказил. Он весьма утрировал ситуацию с описанными событиями. Попробуем в этом разобраться, тем более, что в дневнике императора Николая II от 5 ноября 1915 г. зафиксировано:

«День был теплый, но дождливый и с порывистым ветром. Доклад был непродолжительный. В 3 часа между военной жел. – дор. платформой и водокачкой изобретатель Братолюбов показывал интересные опыты с его воспламеняющимися жидкостями. От смешения их происходит моментальное воспламенение, причем никакими средствами потушить огонь нельзя. Погулял недолго с Алексеем в садике»[381]381
  Дневники императора Николая II. М., 1991. С. 556.


[Закрыть].

Впоследствии генерал А.С. Лукомский (1868–1939), находясь в эмиграции, подробно описал эту детективную историю в своих воспоминаниях:

«В декабре 1915 года из Министерства внутренних дел ко мне поступил запрос, на каком основании и для какой надобности распоряжением главного начальника Петроградского военного округа явно незаконно реквизировано несколько домов в Петрограде.

Я немедленно соединился по телефону с главным начальником Петроградского военного округа, князем Тумановым, и спросил его, правда ли это.

– Да, правда.

– На каком же основании Вами реквизированы эти дома и для какой надобности?

– По Высочайшему повелению. В точности и не знаю, что предположено делать, но эти дома приказано передать в распоряжение одного изобретателя, Братолюбова, под мастерские и под жилье рабочим.

– Кто Вам передал это Высочайшее повеление и почему Вы не доложили военному министру или не сообщили мне?

– Эти распоряжения я получил в виде писем на мое имя от великого князя Михаила Александровича; в письмах определенно сказано, что распоряжения делаются по Высочайшему повелению.

У меня не было никакого сомнения в подлинности подписи под письмами, и я думал, что военный министр и Вы об этом знаете. Тем более что по распоряжению второго помощника военного министра, генерала Беляева, в распоряжение этого же изобретателя назначаются рабочие – солдаты.

– Вам должно быть известно, что подобное распоряжение о реквизиции домов в городе законом не предусмотрено и явно незаконно.

– Но ведь распоряжение сделано от Высочайшего имени. Как же оно может быть незаконно?

– Незаконно потому, что законом не предусмотрено. Может получиться крупный скандал. Получив эти распоряжения, Вы обязаны были немедленно доложить военному министру. Военный министр доложил бы Государю, и недоразумение, конечно, выяснилось бы и было бы приказано эти распоряжения в исполнение не приводить.

– Как же мне быть? Завтра уже назначено выселение жильцов из одного из домов.

– Прошу вас, князь, распоряжение о выселении жильцов из реквизируемого дома временно отменить. А Вас прошу завтра, к 10 часам утра, быть у военного министра, захватив с собой все письма, полученные Вами от великого князя.

Затем я соединился по телефону с генералом Беляевым, который мне подтвердил, что и им получено письмо от великого князя Михаила Александровича с указанием, что по Высочайшему повелению он должен назначить в распоряжение изобретателя Братолюбова (указан адрес) рабочих солдат – в числе, которое последний потребует.

Я попросил и генерала Беляева быть на другой день утром у военного министра.

После доклада военному министру было решено всякие реквизиции пока приостановить, а мне было поручено устроить свидание великого князя с военным министром.

Великий князь Михаил Александрович был в это время в Петрограде.

Я в тот же день вызвал к себе начальника штаба великого князя генерала Юзефовича. От него я узнал, что, действительно, великому князю было дано какое-то поручение Государем императором. Но подробностей Юзефович не знал и обещал в тот же день доложить великому князю желание военного министра его видеть.

На другой же день великий князь был у военного министра; в результате их разговора было решено, что Его Высочество договорится о подробностях дела со мной.

Через день приехал ко мне Юзефович и сказал, что великий князь не может принять меня на квартире своей жены, так как там у него нет буквально угла, где можно было бы без помехи переговорить, и что, с разрешения вдовствующей императрицы, Его Высочество примет меня в Аничковом дворце.

В назначенный день и час я там был.

Великий князь рассказал мне следующее. Как-то один из великих князей доложил в Ставке Государю, что есть некий Братолюбов, изобретший замечательную все сжигающую жидкость, которую с большим успехом можно применить на фронте. Но что, к сожалению, главное военно-техническое управление, по обыкновению, отнеслось к изобретателю недоброжелательно: жидкость его не приняли, не произвели никаких опытов, а просто заявили, что она не нужна.

Великий князь просил разрешения привезти Братолюбова в Могилев и показать опыты с жидкостью Государю.

Государь заинтересовался и поручил великому князю переговорить с начальником штаба генералом Алексеевым и показать ему опыты с жидкостью.

Опыты состоялись на полигоне около Могилева. Великий князь Михаил Александрович, будучи в это время в Ставке, попал на опыты случайно.

Опыты дали блестящие результаты. Оказалось, что деревянные сооружения, приготовленные чучела и даже совершенно сырое дерево и сырая солома, облитые этой жидкостью, сгорают дотла, развивая страшный жар. Загорается же эта жидкость или самостоятельно под действием воздуха или от удара пуль, в которые вставляются капсюли с особым возбудителем.

Было доложено Государю, что пользоваться этой жидкостью можно различно; можно с аэропланов поливать постройки и поля с хлебом; можно особыми помпами поливать окопы противника; можно, наконец, устраивать особые резервуары в виде ранцев со шлангами и употреблять эту жидкость при атаках укрепленных позиций.

После опытов Государь решил, что Братолюбову заказ на жидкость дать надо и, обращаясь к генералу Алексееву, спросил, не будет ли правильно поручить кому-нибудь, по его, Государя выбору, наблюсти за правильностью и срочностью выполнения этого заказа. Генерал Алексеев ответил, что, по его мнению, это будет правильно.

Тогда Государь обратился к великому князю Михаилу Александровичу и сказал, что скоро на фронт тот не поедет и потому свободен, и поручил ему принять на себя руководство организацией дела по заказу этой жидкости и наблюсти за правильностью и срочностью выполнения этого заказа.

Великий князь ответил, что во всем этом он мало понимает, но что если ему помогут, то он с удовольствием примет на себя общее руководство.

На этом и было решено.

Все дальнейшее и явилось следствием совершенно неправильной постановки дела.

Нельзя не винить начальника штаба, генерала Алексеева, который должен был предвидеть, что могут получиться самые невероятные осложнения и что так заказы давать нельзя.

Великий князь сказал мне, что какой-то юрист и его адъютант ему помогают в этом деле и уверили его, что все распоряжения, которые до сих пор им сделаны, не противоречат законам. Что на последнее он сам несколько раз обращал внимание, опасаясь, как бы не сделать чего-нибудь такого, что он делать не имеет права. Но его уверили, что все ведется правильно.

Из разговора выяснилось, что заказов дано более чем на шестьдесят миллионов рублей; что заказана не только жидкость, но и особые аппараты для ее выбрасывания, и предположено заказать аэропланы и блиндированные машины для перевозки этой жидкости. Братолюбову заказы давались письмами за подписью великого князя; таких писем было написано около двенадцати.

Я доложил великому князю, что порядок дачи этих заказов может вызвать запрос в Государственной Думе и создать очень трудное положение; что целый ряд распоряжений великого князя, сделанных от имени Государя, противоречит действующим законам; что вообще надо более внимательно проверить предложение Братолюбова.

В результате великий князь просил меня взять все это дело в мое ведение и просит Государя освободить его от этого неприятного поручения, в котором, как выразился великий князь, “я совсем запутался и вижу, что мои советники меня сильно подвели”.

После разговора с великим князем я вызвал Братолюбова.

Этот изобретатель держал себя крайне вызывающе и сбавил тон только после того, как я его припугнул.

Он мне показал не подлинные письма великого князя, а фотографические с них снимки.

Ясно было, что приходится иметь дело с опытным господином, который постарается сорвать все, что только возможно.

Поехал я осмотреть завод Братолюбова (дом и сарай, уже реквизированные для него по распоряжению главного начальника Петроградского военного округа), рядом с которым был трехэтажный дом, подлежавший реквизиции под квартиры рабочим и под контору.

Работа по подготовке завода к работе кипела; устанавливались станки, проводились электрические провода.

Но что, собственно, будет производить завод, было неясно: были на заводе какие-то старые аэропланы, подлежавшие исправлению; была модель нового аэроплана; были грузовики, подлежавшие бронированию; но не было ничего, относившегося до изготовления “все сжигающей жидкости”, на которую, однако, был дан заказ на большую часть всей суммы.

На мой вопрос, где же приготовляется жидкость, я получил ответ, что “в другом месте”.

На другой день ко мне на прием явился какой-то прибалтийский немец, по виду простой ремесленник, очень плохо говоривший по-русски (фамилию его, к сожалению, я забыл). Рассказал он мне, что им уже несколько лет тому назад изобретена жидкость, которой можно сжигать все что угодно. Что он обращался и тогда и теперь, во время войны, в главное военно-техническое управление, но там его жидкость признали годной только для сжигания трупов, сказав, что в обращении она слишком опасна и для употребления на войне войсками непригодна.

Но он познакомился с Братолюбовым, который обещал это дело провести и затем, получив заказ, половину чистого барыша отдавать ему – изобретателю. Что теперь Братолюбову заказ дан, и последний требует от него секрет приготовления жидкости, предлагая за все это всего несколько тысяч рублей.

Закончил он заявлением, что Братолюбову сообщить секрет изготовления жидкости он не хочет, и предложил передать состав своей жидкости мне.

Я немедленно вызвал прокурора и следователя, которым немец и дал свои показания.

Затем для немца было составлено заявление в суд о мошенничестве Братолюбова, которое он и представил по принадлежности.

Химический состав жидкости изобретатель мне сообщил, а я поручил начальнику военно-технического управления заказать ему пудов двадцать жидкости и произвести с ней всесторонние опыты.

Через несколько дней ”настоящий” изобретатель уже работал на одном из полигонов около Петрограда.

Был составлен по этому делу Всеподданнейший доклад, и последовало Высочайшее соизволение освободить великого князя от наблюдения за исполнением сделанных заказов, а все дело направить и решить по усмотрению военного министра.

После этого я вновь вызвал Братолюбова и предложил ему временно прекратить исполнение сделанных ему заказов, сообщив мне состав его жидкости. Он категорически отказался. Я тогда сказал ему то, что мне было известно от немца-изобретателя.

Братолюбов признался, что это правда. Ему было объявлено, что дело ликвидируется, и чтобы он представил все данные, подтверждающие его действительные расходы, которые ему будут возмещены.

Трудно было от него получить подлинные письма великого князя и негативы фотографических с них снимков; но, в конце концов, он их сдал.

Великий князь заезжал ко мне несколько раз и был очень доволен, когда, наконец, дело было окончательно ликвидировано.

Описываю все это я подробно, так как до меня тогда же доходили слухи, что Братолюбов, сохранив, конечно, фотографические снимки с писем великого князя, хотел впоследствии их опубликовать.

При ликвидации этого дела мне пришлось два раза делать подробные доклады в Совете министров, и в результате на возмещение расходов, вызванных этим делом, было ассигновано, если не ошибаюсь, 250 000 рублей.

Жидкость для употребления в войсках оказалась совершенно непригодной и, как содержащая в своем составе фосфор, очень опасной в обращении»[382]382
  Воспоминания генерала А.С. Лукомского. Т. 1. Берлин, 1922. С. 77–79.


[Закрыть].

Следует отметить, что великий князь Михаил Александрович тяжело переживал за эту неприятную историю с Братолюбовым. В одном из своих писем с фронта уже в феврале 1916 г. он с досадой и горечью писал Н.С. Брасовой:

«Наташа, не забудь одно, что я до сих пор за всю жизнь ни в какие грязные истории не попадал, и только в конце прошлого года, действительно, благодаря моему доверчивому характеру я мог бы иметь неприятности, но, к счастью, этот вопрос теперь ликвидирован. Но ведь это не значит, что я буду продолжать делать ошибки. Наоборот, эта неприятная история будет служить мне тяжелым, но хорошим уроком и уж, конечно, ничего подобного никогда не повторится. Мне только всю жизнь будет досадно и обидно вспоминать, что я мог сделать такую ошибку»[383]383
  ГА РФ. Ф. 622. Оп. 1. Д. 21. Л. 21–22.


[Закрыть].

По воспоминаниям дворцового коменданта генерал-майора В.Н. Воейкова назревали важные в жизни страны события: «31 декабря 1915 года в 12 часов ночи протопресвитер Шавельский служил в Высочайшем присутствии молебен в церкви Ставки, а на следующий день в зале Дворца состоялись новогодние поздравления, принесенные Государю императору чинами штаба. Перед отъездом со Ставки министр двора граф Фредерикс доложил Государю о желательности, по его мнению, Высочайшего посещения наших законодательных палат, дабы показать восседавшим в них представителям народа доброжелательное к ним отношение со стороны царя. Этот доклад министра двора вызвал такое изумление со стороны либерально настроенных министров, в особенности С.Д. Сазонова, что благодаря их болтливости и обнаружилось, кто был инициатором этой мысли»[384]384
  Воейков В.Н. С царем и без царя. М., 1995. С. 122.


[Закрыть].

По этому же поводу делился воспоминаниями жандармский генерал А.И. Спиридович:

«Новый год за общей молитвой с царем. Государю нездоровилось, но он приехал в штабную церковь. Начался молебен. Отец Шавельский сказал хорошее слово. Когда читали молитву о даровании победы, Государь, а за ним вся церковь опустились на колени. Молебен кончился. Приложились к кресту. На душе было радостно»[385]385
  Спиридович А.И. Великая война и февральская революция (1914–1917). Мн., 2004. С. 250–251.


[Закрыть].

В первый день 1916 г. французский посол в России Морис Палеолог (1859–1944) записал в своем дневнике (даты в нем указаны по новому стилю, который расходился с нашим календарем и опережал его на 13 дней) следующее:

«Пятница, 14 января. (1 января по старому стилю. – В.Х.)

Император, по случаю русского Нового года, обратился к армии со следующими словами:

“Доблестные воины мои, шлю вам накануне 1916 года мои поздравления. Сердцем и помышлениями я с вами, в боях и в окопах… Помните наша возлюбленная Россия не может утвердить своей независимости и своих прав без решительной победы над врагом. Проникнитесь мыслью, что не может быть мира без победы. Каких бы усилий и жертв эта победа нам ни стоила, мы должны ее добыть нашей родине”»[386]386
  Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М., 1991. С. 22.


[Закрыть].

Редактор «Московских ведомостей» Л.А. Тихомиров (1852–1923) также зафиксировал по этому поводу в своем дневнике:

«Государь дал очень энергичный новогодний приказ по армии. Конечно, так и нужно говорить. Но насколько он сам верит своему оптимизму – вопрос иной. Я думаю, он получше нас знает, что наше положение весьма ненадежное.

Вот чего он, вероятно, не знает – как громко стали говорить о его Августейшей супруге. Рассказывал Н. недавно как, ехавши по траму (в Петрограде), его знакомый слыхал слова одного из публики: “А уж нашу Матушку Царицу давно бы пора заключить в монастырь”. Рассказами о Гришке полна Россия. Так, еще недавно слыхал уверения, что Хвостов назначен в министры Гришкою. Нет сомнения, что все такие слухи раздуваются врагами Самодержавия, но это не изменяет результатов. Как прежде – очень давно, в начале Царствования – общий голос был, что Царица держится в стороне от государственных дел, то теперь все и всюду говорят, что она беспрерывно и всюду мешается и проводит будто бы именно то, чего хочет Григорий Распутин. Этот злой гений Царской Фамилии сам постоянно направо и налево рассказывает о своем влиянии. Это такая язва, такая погибель, что и выразить невозможно…»[387]387
  Дневник Л.А. Тихомирова. 1915–1917 гг. М., 2008. С. 187–188.


[Закрыть]

Глава Британской военной миссии в России генерал-майор Джон Хэнбери-Уильямс (1859–1946) записал в этот день в дневнике:

«14 января (1 января по старому стилю. – В.Х.) 1916 года.

Русский Новый год.

У меня был долгий разговор с Алексеевым и адмиралом Русиным по поводу снабжения армии боеприпасами; здесь вроде бы наметился прогресс, несомненно, благодаря энергии, с которой Император взялся за этот важнейший вопрос.

Алексеев получил орден св. Михаила и св. Георгия, чем очень доволен, и просил меня составить черновик письма с изъявлениями благодарности.

За обедом я сидел рядом с Императором, который говорил о том, что написание истории этой кампании потребует титанических усилий. Он считал, что труд о войне должен быть результатом коллективной работы всех союзников, что упрощенный вариант с иллюстрациями нужно напечатать для гимназий, и т. п.

Мы говорили о техническом образовании. Я сказал Его Величеству о письме лорда Роузбери, написанном несколько лет назад, где подчеркивалось превосходство немцев в этой сфере. Его Величество согласился с важностью технического образования, которое, как он сказал, “почти единственная приличная вещь, которую я могу сейчас сказать о немцах”. Однако и здесь неизбежны трудности: во-первых, огромные расходы, во-вторых, старый вопрос, готовы ли русские к такому прогрессу.

Телеграмма с наилучшими пожеланиями от имени Британской армии доставила Его Величеству много удовольствия, как и другие – из Индии и со всех концов Российской Империи. “Времена меняются, – говорил он. – Представьте, Российский Император получает поздравления из Индии!”»[388]388
  Государь на фронте. Воспоминания./Сэр Джон Хэнбери-Уильямс. Император Николай II каким я его знал; П.К. Кондзеровский. В ставке Верховного: Сборник./Сост.: С. Лизунов. М., 2012. С. 88–89.


[Закрыть].

Прошел трудный военный 1915 г. В дневнике великого князя Михаила Александровича читаем:

«31 декабря/13 января 1915 г. Четверг. – Гатчина. В 10 ч. Наташа, Вяземские, Джонсон и я поехали в Петроград. Там мы все разъехались. Я поехал к Лидвалю, затем в Аничков [дворец], где принял Жирара, а потом пошел к Мама. В 1¾ ч. поехал на Варшавский вокзал, где мы все соединились и поехали в Гатчину. Приехав домой, я прошелся по саду. (С нами приехали Шлейфера с детьми и Марией А.) и Керим. Мы до чая расставляли подарки, а в 5½ ч. зажгли елку, – еще присутствовали м-м Barlet и Мария Сер. – было очень оживленно и весело. Жирар приехал позже. После 7 ч. мы закусили. В 10¼ ч. поехали во дворец в церковь, на молебен. В 12 ч. мы сели ужинать. Разошлись поздно, около 2½ ч. Был тихий солнечный день. – 16°»[389]389
  ГА РФ. Ф. 668. Оп. 1. Д. 134. Л. 369.


[Закрыть].

В последний день 1915 г. вдовствующая императрица Мария Федоровна записала в дневнике:

«Видела Гадона, который находится в отчаянии из-за смерти своего брата. /…/ Затем Миша оставался до ужина, выглядит очень здоровым, слава Богу! После обеда еще приняла американского посла Мэри с женой, с которыми беседовала в течение часа до трех. /…/ Так закончился этот горестный год, за который мы, тем не менее, должны благодарить Господа»[390]390
  Дневники императрицы Марии Федоровны (1914–1920, 1923 годы). М., 2005. С. 94.


[Закрыть].

Как обычно, начало года великий князь Михаил Александрович провел в краткосрочном отпуске в Гатчине в кругу семьи. В дневнике часто встречаются подобные фразы: «Беби вчера получил от Лавриновских в подарок чучело маленького медвежонка, с которым он сегодня не расставался весь день»[391]391
  Дневник и переписка великого князя Михаила Александровича: 1915–1918. М., 2012. С. 218.


[Закрыть]. Михаил Александрович в эти дни часто встречался со своей матерью. В дневнике вдовствующей императрицы от 4 (17) января 1916 г. читаем:

«Чувствовала себя лучше, но осталась дома – нуждалась в покое. Ужасно холодно – 16 гр[адусов], да еще с ветром. Как же, наверно, сейчас страдают бедняки и наши несчастные солдаты! С фронта никаких новостей. Миша пришел к завтраку и остался до в[ечера]. Был весьма мил, нахожу, что он очень возмужал»[392]392
  Дневники императрицы Марии Федоровны (1914–1920, 1923 годы). М., 2005. С. 97.


[Закрыть].

Мария Федоровна внимательно следила за судьбой своего младшего сына и делилась наблюдениями со своими близкими. Так, в ее записке к Ксении Александровне от 11 января 1916 г. читаем:

«Душка моя Ксения. Слава Богу, наконец, я хорошо спала и бодрее. Надеюсь, что тебе тоже лучше, только грущу здесь сидеть и не видеть тебя! Вчера Миша у меня обедал и был очень мил. Он только мало ест, т. к. он vigilarion и находит, что это великолепно действует. Правда, что у него вид гораздо лучше. Что ты знаешь, что делается? Я ничего. Крепко тебя целую с детьми. Твоя Мама»[393]393
  ГА РФ. Ф. 662. Оп. 1. Д. 174. Л. 4–4 об.


[Закрыть].

Вот запись в дневнике императрицы Марии Федоровны от 15 (28) января 1916 г.:

«Чувствую себя лучше, но из дома не выхожу и официально никого не принимаю, что, признаться, очень приятно. Писала Аликс. Миша был к завтраку. Рассказал, что ночью скончался наш дорогой и любимый Воронцов! Трагическое известие! Все наши старые и верные друзья уходят от нас один за другим! Писала Аликс»[394]394
  Дневники императрицы Марии Федоровны (1914–1920, 1923 годы). М., 2005. С. 99.


[Закрыть].

Перед нами еще одна небольшая записка от 15 января вдовствующей императрицы великой княгине Ксении Александровне, говорящая о теплых семейных отношениях:

«Душка моя Ксения, как ты себя чувствуешь? Лучше ли? Миша у меня был сегодня и мне говорил, что дорогой Воронцов скончался ночью! Ужасно, как грустно и мне жаль! Несчастная Lili, для нее он был все, не могу себе представить, как она будет жить без него и бедные дети, какое sirribla loss! Странно, что никто из них мне не телеграфировали, зная, как я его любила и ценила. Получила ли ты известие? Бедный Ларька, которому воспретили видеть отца, все это так тяжело и грустно! и бедная Софка так далеко! Он был настоящий, верный друг, и я грущу, что так давно его не видела! Он последний из наших самых близких! Желаю тебе спокойной ночи. Нежно тебя целую с внуками. Твоя Мама»[395]395
  ГА РФ. Ф. 662. Оп. 1. Д. 174. Л. 6–6 об.


[Закрыть].

В отличие от младшего брата Михаила Александровича император Николай II отмечал праздники в Ставке в Могилеве среди штабных забот. Начальник штаба Царской Ставки генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев (1857–1918) сделал 2 января 1916 г. краткое сообщение Государю о положении на фронтах.

Французский посол в России Морис Палеолог в этот день отметил в своем дневнике:

«Третьего дня австрийцы заняли Цетинье: черногорцы очень любезно сдали им этот город.

Генерал Б., сообщивший мне эту новость, заметил: “Вот отступление, от которого пахнет изменой”»[396]396
  Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М., 1991. С. 23.


[Закрыть].

На следующий день еще одна неутешительная запись французского посла:

«Оставление Галлиполи английскими и французскими войсками оказывает подавляющее действие на русское общественное мнение. Со всех сторон я слышу одно: “Ну, теперь вопрос решен – нам никогда не видеть Константинополя… Из-за чего же дальше воевать?”» [397]397
  Там же.


[Закрыть]

В этот день 3 января 1916 г. член Государственного Совета Владимир Карлович Десятовский предоставил докладную записку императору Николаю II с изложением своих соображений об административном устройстве Галиции и Буковины[398]398
  См.: ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 994. Л. 1–2.


[Закрыть].

Император Николай II в очередном письме супруге от 3 января 1916 г. сообщал из Ставки в Могилеве:

«Утренние доклады теперь кратки, потому что пока все спокойно, но на Кавказе наши войска начали наступление и довольно успешно. Турки этого совсем не ожидали зимою. В Персии мы также наносим тяжелые удары этим проклятым жандармам, находящимся под руководством немецких, австрийских и шведских офицеров. Между прочим, я получил очень сердечную телеграмму от Гардинга, вице-короля Индии, от имени правительства, князей и народа. Кто мог бы подумать это 10 лет тому назад?»[399]399
  Переписка Николая и Александры. М., 2013. С. 436.


[Закрыть]

5 января 1916 г. начальник штаба Царской Ставки генерал М.В. Алексеев предоставил на рассмотрение императору Николаю II записку о необходимости воздействия на Англию и Францию с целью заставить их принять меры к спасению сербской армии[400]400
  См.: ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 652. Л. 1.


[Закрыть].

В Царской Ставке большой православный праздник Крещение Господне по воспоминаниям жандармского генерал-майора А.И. Спиридовича проходил так:

«6 января в Могилеве Крещенский парад с водосвятием. В 11 утра после торжественной службы из церкви крестный ход пошел на реку. На всем пути шпалерами стояли войска. Звучала молитва “Коль славен”. За высокопреосвященным Константином, несшим крест на голове, следовал Государь, за ним свита, генералы, начальство. Народ стоял по всему пути. Красивым и необычайным для Могилева было это шествие с Государем. Приятно было смотреть на радостные лица толпы. При погружении креста в Днепр загремел орудийный салют – сто один выстрел. Процессия двинулась назад. Раздалась та же военная молитва “Коль славен”. Я стоял около моста, заполненного народом. Проходя мимо меня, Государь улыбнулся и, показывая на толпу, спросил смеясь: “Мост не провалится?” Я ответил, улыбаясь, что нет, было сделано испытание. Поднявшись, Государь пошел в штаб.

На фронте было спокойно, только в Галиции наши начали наступление, чтобы хоть как-то помочь героям-сербам и союзникам на Балканском полуострове. Страшные оттуда доходили слухи. Капитулировала Черногория. Говорили о колоссальном по масштабу подкупе. Говорили много»[401]401
  Спиридович А.И. Великая война и февральская революция (1914–1917). Мн., 2004. С. 257–258.


[Закрыть].

Из другого лагеря российской интеллигенции раздавались критические, а порой провокационные голоса. Редактор «Московских ведомостей» Л.А. Тихомиров в это время записал в своем дневнике:

«Конец еще одной трагедии. Черногория сдалась на полный произвол победителей.

Что бы ни случилось впредь, но славянство потеряно для России, а может быть, и вообще для себя. В 1905 г. мы потеряли Дальний Восток. В 1915–16 – потеряли Запад. Да, впрочем, не только славянский, а и свой собственный. Что нам, в конце концов, останется? Несчастная, погибшая страна! А ведь если бы наш правительственный слой и выращенный им командный состав армии стоили быть хоть ломаный грош, то мы могли бы быть теперь в Берлине»[402]402
  Дневник Л.А. Тихомирова. 1915–1917 гг. М., 2008. С. 191.


[Закрыть].

Тем временем великий князь Михаил Александрович находился в отпуске в Гатчине, продолжая регулярно заполнять дневник:

«6 января. Среда.

Гатчина.

В 10 ч. 20 м. [В.А.] Вяземский и я поехали во дворец к обедне. Вернувшись домой, я завтракал с детьми, затем с Дж[онсоном] поехал по Б[алтийской] дороге в Петроград.

Там я прямо поехал к военному министру ген. [А.А.] Поливанову по одному делу. Оттуда я поехал к [Н.А.] Врангелю до поезда. В 4 ч. Дж[онсон] и я поехали обратно в Гатчину. По дороге домой заехал к Клевезаль. Его бедная жена продолжает очень болеть. К Наташе к завтраку приехал [Д.И.] Абрикосов; после обеда я играл с ним на бильярде, после чего он уехал. Вечером разбирал прошения. Погода пасмурная утром 4 гр., веч[ером] – 1 гр. мор[оза].

(События дня). Черногорская армия сдалась Австро-Германской армии»[403]403
  Дневник и переписка великого князя Михаила Александровича: 1915–1918. М., 2012. С. 218.


[Закрыть].

Царская чета продолжала регулярно обмениваться письмами между собой. Временами вспоминали и о великом князе Михаиле Александровиче. Так, например, Государь Николай II в своем очередном письме от 8 января 1916 г. к супруге в Царское Село писал из Могилева:

«Ты меня спрашиваешь, где Миша? Я уверен, что он вернулся в Гатчину, после того как провел две недели в деревне. Почему ты его не повидаешь? Правда, ты себя недостаточно хорошо чувствовала, чтобы принимать»[404]404
  Переписка Николая и Александры. М., 2013. С. 454.


[Закрыть].

В Ставке наступила повседневная будничная штабная работа, которая временами чередовалась с поездками Верховного главнокомандующего на фронт. По поводу смотра войск императором Николаем II в середине января 1916 г. имеются свидетельства все того же жандармского генерал-майора А.И. Спиридовича:

«14[-го] вечером Государь переехал в свой поезд и ночью отбыл в Бобруйск, куда прибыл 15-го в 10 утра. Бобруйск – крепость, расположенная при слиянии рек Бобруйки и Березины, недалеко от города того же имени. Она находилась рядом с Полесьем в Минской губернии. На станции Государя встретил почетный караул и главнокомандующий Западным фронтом Эверт. Приняв караул и доклад Эверта, Государь произвел смотр полков 1-й казачьей Забайкальской дивизии и Кубанской дивизии. День был ясный, солнечный, но была гололедица. При прохождении падало много лошадей. Это всегда производит нехорошее впечатление. Казаками Государь остался доволен. Вечером вернулись в Могилев»[405]405
  Спиридович А.И. Великая война и февральская революция (1914–1917). Мн., 2004. С. 259–260.


[Закрыть].

Английский посол Джордж Бьюкенен отразил в своих мемуарах о подвижках в снабжении русской армии и боевых действиях на фронте за этот период:

«1916 год был отмечен улучшением в деле доставки военного снаряжения из-за границы, а также ростом производства на местных заводах. В то же время, благодаря инициативе земств и городов, в целом ряде районов возникли новые заводы по производству военных материалов. В общем, военные перспективы были более оптимистичными. В Армении, где командовал великий князь Николай Николаевич, армия продвинулась в середине зимы через трудно проходимую гористую местность и в конце февраля (по новому стилю. – В.Х.) заняла Эрзерум. На бессарабском фронте русские, готовые оказать возможную помощь своим западным союзникам, перешли в наступление с целью помочь доблестным защитникам Вердена, которых жестоко теснили немцы. Хотя это наступление и сопровождалось некоторым успехом, оно не достигло результатов, будучи предпринято без достаточной подготовки, при отсутствии необходимого количества аэропланов и других боевых машин»[406]406
  Бьюкенен Д. Моя миссия в России. Мемуары. М., 2006. С. 198.


[Закрыть].

Несколько изменился тон редактора «Московских ведомостей» Л.А. Тихомирова, который 6 января 1916 г. записал в своем дневнике:

«Заходил Шечков прямо с Двинских позиций, куда возил подарки от Курской губернии. Он возвращается завтра в Курск делать отчет о поручении своем. Говорит, что на позициях все прекрасно. Дух бодрый, веселый, содержание превосходное, полки в полном составе (нет меньше 4500 чел. в полку). Все вооружено. Снаряды в изобилии; пулеметов столько, что больше некуда девать.

Вообще из Японии доставлено, говорят, 4 500 000 ружей. К сожалению, ружья японские, пули малого калибра, штыки ножом. Для того чтобы в доставке патронов не выходило путаницы, целые армии вооружаются однообразно; одни – японскими ружьями, другие – нашими. Но я думаю, что при наших порядках (а иногда и по измене) путаница все-таки возможна, и тогда в целых армиях могут оказаться патроны, не подходящие к ружьям. По мне эта двойственность оружия – очень опасная у нас штука.

Качества японского ружья офицеры хвалят. Я этому тоже плохо верю. Во всяком случае, солдат приучают к новому ружью. Я думаю, что дрянной ножевой штык – не важный в Японии, где не любят штыкового боя, – у нас окажется огромным недостатком, ибо у нас сплошь и рядом только и выезжают на штыке.

Итак, на позициях все обстоит благополучно. Но в наступление наше не верится, потому что теперь слишком сильны снега, а когда пойдет таяние, то разлив Двины помешает. Значит, только после марта можно наступать.

Вопрос лишь в том, что, может быть, ни снега, ни разливы не помешают наступлению немцев. Они до сих пор были менее чувствительны к погоде.