Текст книги "Холодная нефть с горячим запахом крови"

«Наверно, можно было поручить это дело кому-нибудь другому… Нет, нельзя. Имей тевтоны хоть смутное подозрение о том, что их ждёт, они ни за какие коврижки не сунулись бы на лёд, а на том берегу эффект был бы не тот. Так что всё ты сделал правильно, князь питерский, – нельзя было по-другому. За власть надо платить полной мерой, если ты воин, а не торговец…».

Он поднял голову, вглядываясь в серое небо, сплошь затянутое низкими облаками, как будто мог разглядеть там ракету, которая наверняка уже выгибала траекторию и падала вниз, к притихшей земле, – ракету, шедшую на сигнал его коммуникатора.

«Жаль, конечно, но что поделаешь… Как там сказал этот паренёк? Безносая всё равно догонит, главное – это сохранить честь. Надеюсь, вспомнят меня незлым словом – я ведь всё-таки был не самым плохим князем…».

* * *

– Товарищ адмирал, получен кодовый сигнал «Вызываем огонь на себя»! Координаты цели…

– Ввести координаты!

– Координаты цели введены! Готовность к пуску…

– Пуск!

– Пуск произведён!

«Синева», вырвавшись из плена пусковой шахты крейсировавшего в Баренцевом море атомного подводного ракетоносца «Тула», в центральном посту которого находился выполнявший личный приказ князя Александра морской воевода Михаил Пантелеев, ушла в стратосферу. Ракета несла всего одну водородную боеголовку мощностью в сто килотонн – цель была незащищённой и единичной, и разведение боевых блоков «виноградной грозди» не требовалось.

– Ляжет ли она точно в цель, – тихо произнёс командир стратегического крейсера. – Отклонение до пятисот метров и наверняка есть погрешность заданных координат. Хотя при её мощности это не так существенно. Вам известен характер цели, товарищ адмирал?

– Скверный у неё характер – очень скверный. А ракета наша ляжет куда положено – ей помогут, подскажут дорогу.

Командир «Тулы» не понял Пантелеева, однако переспрашивать не стал: бывают ситуации, когда любопытство неуместно.

О деталях и сути операции командующий флотом узнал от князя Александра. В тайну был посвящен третий человек, но она, наперекор пословице, так и осталась тайной. «Пришло время вернуть питерцам долг» – сказал морскому воеводе северный князь, и воевода сделал всё от него зависящее, чтобы этот долг был уплачен.

* * *

Над Чудским озером расплескался убийственный свет.

И вздыбился лохматый дымный гриб, выбеленный тысячами тонн воды, вырванной дьявольской силой из потревоженного озерного лона.

Танки ударного легиона, оказавшиеся в эпицентре взрыва, исчезли мгновенно. С тех «леопардов», которые оказались вне сферы полного уничтожения, ударная волна срывала башни, переворачивая горящие шестидесятитонные машины как детские игрушки; лёгкие «пумы» сминались, словно пустые консервные банки. Однако некоторым танкам повезло: рассчитанные на устойчивость к поражающим факторам ядерного взрыва и находившиеся на достаточном удалении от эпицентра атомного ада, они отделались оплавленной бронёй и снесёнными выступающими частями. Ракетно-ядерный удар не стал бы смертельным для всего легиона генерала фон дер Танна, если бы он попал под него на твёрдой земле, но под гусеницами боевых машин был лёд, а подо льдом – вода глубиной до десяти метров.

Озёрный лёд треснул как оконное стекло, в которое попал булыжник. Во все стороны разошлись километровые трещины, а от эпицентра взрыва покатилась пятиметровая водяная волна, вздыбливая и раскалывая крупные льдины и дробя их на куски. Лёд обернулся зыбкой трясиной, подёрнутой мелкими ледяными обломками. Это крошево расступалось под ногой, не давая надёжной опоры, а соскальзывающие с переворачивающихся льдин тяжёлые боевые машины проваливались в него и тонули слитками железа, не успев даже распахнуть люки.

Ударный бронетанковый легион, краса и гордость армии Объёдинённых Тевтонских Земель, погиб почти полностью. Генералу фон дер Танну оставалось только застрелиться, но его штабная машина тоже ушла под лёд, и холодная чёрная вода Чудского озера избавила Карла от такой необходимости.

А примерно через час над озером выпал чёрный снег – водяные капли, унесённые вихрем взрыва вверх, на десятикилометровую высоту, остыли и превратились в снежинки, вобравшие в себя мельчайшие частицы атомного пепла…

Но князь Владислав Балтийский ничего этого не увидел: он сгорел раньше, чем его зрительный нерв успел передать в мозг картину происходящего.

Глава восьмая. СТРЕЛЫ ВОСТОКА

2031 год

«Откровенная демонстрация силы, – думал приморский князь Константин, глядя из иллюминатора вниз, на близкую землю (посольский самолёт шёл на малой высоте, почти на бреющем полёте, – это было обязательным условием, продиктованным китайской стороной, и князь только сейчас понял, чем оно было вызвано), – смотрите, соседи, и трепещите…».

Маньчжурские сопки были густо нафаршированы войсками и военной техникой – танки, самоходные орудия и бронетранспортёры в пятнистой камуфляжной раскраске стояли совершенно открыто, пренебрегая не только маскировочными сетями, но даже природными укрытиями вроде лесополос и зарослей гаоляна. Поднебесная Империя явила силу, и теперь демонстрировала её приморцам, желая подавить их зрелищем боевой мощи трёхсоттысячной ханьской армии, изготовленной к броску.

По обоим бортам княжеского самолёта попарно летели четыре китайских истребителя – два «ченьгду» и два «шеньянг». Судя по бортовым номерам машин, с момента пересечения посольским «Як-42» границы Приморского княжества воздушный эскорт успел смениться по меньшей мере дважды – мол, самолётов у нас тоже много, так и знайте. И Муданьцзян как место переговоров был выбран китайцами далеко не случайно: высокие стороны могли бы встретиться в приграничных городках Чуньхуа или Дуннине, но тогда генералы богдыхана лишились бы возможности ослепить властителя русского Приморья блеском оружия – много ли покажешь за несколько минут полёта?

Но князь Константин и без этого знал: там, за маньчжурской границей, – сила. Китай пережил Обвал без особых потрясений: сама структура этой страны во многом копировала средневековую феодальную иерархию, державшуюся на старинных статусных привилегиях, а не на богатстве некоторых индивидуумов или групп индивидов, выраженном в условных единицах. В начале двадцать первого века, ещё до Обвала, были попытки отдельных лиц, сколотивших себе состояние, приобрести политический вес и влияние на внутреннюю и внешнюю политику будущей Поднебесной Империи, но все эти попытки кончались для их организаторов весьма и весьма печально: не в меру шустрых торговцев незатейливо вешали или расстреливали, не заморачиваясь чуждыми китайскому менталитету ценностями вроде соблюдения прав человека. А после Обвала импортированный лак западной цивилизации отшелушился, и страна с более чем миллиардным населением быстро трансформировалась в самую настоящую империю времён династий Мин или Цин: в державу, покорную жёсткой воле богдыхана, где людьми признавались только носители пайцзы – персонального чипа, – а все аутсайдеры (без всякого исключения) считались враждебным элементом, подлежащим незамедлительному уменьшению роста на голову при помощи палаческого меча. И сотни миллионов трудолюбивых ханьцев, нисколько не возражая против распределения риса и хлопчатобумажной ткани для халатов-ципао, сумели создать армию: одну из самых мощных армий постобвального мира.

Начало созданию это армии было положено ещё на стыке тысячелетий, когда Китай на основе зарубежных образцов (в основном советских и российских) наладил собственное производство вооружений. Американские эксперты брезгливо морщились, изучая скудные разведданные о китайских модификациях советских истребителей «Миг-21» или подводных атомных ракетоносцах «Цзинь», скопированных с устаревших русских «дельфинов», однако после Обвала глобам пришлось создавать вооружённые силы практически заново, тогда как ханьцы заботливо сохранили имевшееся у них оружие и теперь наращивали боевые мускулы. А мускулы – это дело такое: их требуется разминать, чтобы они не атрофировались. Всё шло к большой войне, и приморский князь Константин это хорошо понимал.

Ко всему прочему, Китай и Япония заключили военный союз, что казалось делом почти невозможным, учитывая вековую вражду этих двух стран. Однако богдыхан и микадо как-то сумели вытравить из памяти своих чипизированных подданных Нанкинскую резню и привычку японских офицеров пробовать на пленных ханьцах заточку самурайских мечей. Из пыльных архивов был извлечён термин «панмонголизм» и лозунг «Жёлтая раса будет править миром!»; расползавшаяся Поднебесная Империя вобрала в себя азиатских «молодых драконов» и точила зубы на Индию, зажатую между ней и Новым Халифатом, тоже быстро набиравшим силу. Но если судьба далёкой Индии не сильно волновала князя Константина, то прямой угрозы своим владениям он не мог не замечать, и степень этой угрозы беспокоила властителя Приморского удела – именно поэтому его самолёт и летел сейчас в Муданьцзян. Хотя князь и не слишком уповал на успех переговоров, он всё-таки надеялся отдать ханьцам не всё, а только часть, причём желательно как можно меньшую. Надежды эти таяли по мере того, как приморский властитель машинально подсчитывал ханьские войска, стоявшие возле его границ, но другого выхода не было: прямое военное противостояние с Поднебесной было абсолютно безнадёжным – после всех пертурбаций атомный арсенал Приморского княжества был более чем скудным. И надеяться было не на кого: единой России более не существовало, сибирский князь Михаил (не говоря уже о камчатской лисе, князе Алексее) заботился прежде всего о собственных землях, а глобы сидели за океаном, решая свои проблемы и надеясь (как всегда) извлечь выгоду из чужой свары.

…Чуть накренившись, самолёт пошёл на посадку и приземлился на аэродроме на окраине Муданьцзяна. Лётное поле было самым обычным, – бетонка как бетонка, – и постройки вокруг него не выглядели специфическими китайскими, но ощущение затаённой враждебности Константин ощутил сразу, как только ступил на трап, мгновенно подогнанный к самолёту.

По всему полю ровными рядами стояли солдаты ханьской армии; за их спинами смотрели в небо счетверённые стволы самоходных зенитных установок. На плоских лицах солдат, сжимавших в руках до боли знакомые АКМы, не было и тени эмоций, однако князь видел: перед ним беспощадный враг, и любая попытка вести с ним переговоры заранее обречена на провал. По спине приморского князя прошёл ледяной холодок, и вспомнилось ему заплаканное лицо жены, провожавшей его в Кневичах[13]13
  Кневичи – аэропорт Владивостока.


[Закрыть], и слова, которые она повторяла безнадёжно-исступлённо: «Не лети к ним… Не надо… Прошу тебя…».

У трапа уже ожидали несколько машин, одна из которых явно предназначалась для послов. Намётанным глазом князь сразу определил, что в ней поместится от силы четверо пассажиров – он сам, переводчик и двое ближних бояр, – и это ему не понравилось. Однако отступать было некуда, и Константин, стиснув зубы, начал спускаться по хлипкому трапу, дрожавшему под его ногами.

– Приветствую гостей, – китайский офицер, стоявший у трапа, хорошо говорил по-русски. – Джихангир[14]14
  Джихангир – главнокомандующий (монгольск.). Здесь – командующий армией вторжения.


[Закрыть] ждёт вас в доме для беседы.

Кортеж ехал недолго – «домом для беседы» оказалось приземистое здание на краю лётного поля. По углам здания стояли четыре танка, но Константин уже не реагировал на очередную демонстрацию военной силы Поднебесной Империи. Отсюда до границы сотни километров и сотни таких танков: четырьмя больше, четырьмя меньше – какая разница?

Помещение внутри оказалось довольно просторным и не перегруженным мебелью. Всю противоположную стену занимал огромный экран; вдоль других стен замерли ханьцы в боевой броне, вооружённые не только автоматами, но и мечами – экипировка воинов личной охраны высоких персон Поднебесной. «Похоже, беседовать придётся стоя, – подумал князь. – Что ж, это к и лучшему: значит, наша беседа не затянется. А вот зачем тут такой дисплей, пока неясно».

Джихангира Чжан Сяньджуна, командующего Шэньянским военным округом, князь узнал сразу, хотя никогда не видел его в реале. Ошибиться было мудрено: генерал Сяньджун выделялся осанкой, одеждой и буквально излучаемой им непререкаемой властностью. Сын мукденского комиссара Хуа Сяньджуна, Чжан был из тех офицеров, которые очень быстро поняли, куда дует ветер перемен, превращавший бывших партийных бонз и военачальников в сановников рождавшейся империи или смешивавший их с пылью. Чжан Сяньджун сделал правильный выбор и головокружительную карьеру: Шэньянский округ был самым сильным из семи военных округов Китая.

– Приветствую джихангира, – старательно выговорил Константин заготовленную фразу по-китайски, вежливо поклонившись. Переводчик молчал, а двое бояр шумно дышали за спиной князя, наверняка проклиная тот день и час, когда его приказ заставил их пуститься в это путешествие. – Мы будем говорить?

– Джихангир рад видеть лицо приморского князя, – по-русски ответил Чжан (знание языка потенциального противника приветствовалось среди ханьских военачальников). – Мы будем говорить, и не только мы.

«Что это значит?» – удивился князь, и в это время громадный дисплей ожил.

Владыка Поднебесной не снизошёл до общения во плоти с удельным русским князем – богдыхан появился на экране.

– Мы будем говорить, раз ты этого так добивался, – произнёс механический голос синхронного киберпереводчика. – А какой будет наша беседа, зависит только от тебя, князь Константин. Я же скажу так: пришло твоё время покориться моей силе.

Властитель Приморья невольно сглотнул, однако постарался, чтобы охватившее его смятение не отразилось на его лице – канал связи наверняка был двусторонним, и богдыхан не только слышал, но видел всё до мельчайших деталей.

– Мы не хотим войны, – слова давались князю с большим трудом. – Скажи, чего ты от нас хочешь? Мы можем жить в мире, можем торговать, можем…

– Покорности! – прогромыхал император Поднебесной. – Мы помним всё: и то, как твои предки убивали наших предков, и опиумные войны, и нищету моего народа, созданную вами, белые люди.

– Мы, русские, не участвовали в опиумных войнах…

– Вы все одинаковы, – узкие глаза виртуального богдыхана превратились в щёлочки, – вы презирали нас веками. А теперь пришло наше время. Ваш мир обмана распался, князь, и вам, белые люди, придётся теперь стать нашими слугами, потому что мы сильнее. Хочешь сопротивляться? Что ж, попробуй. Но знай: маленький ручеек, впадающий в море, не в силах остановить прилив – он потечёт вспять. А если ты хочешь сохранить свою жалкую жизнь, то стань передо мной на колени и поцелуй прах в знак покорности. И знай: отныне ваши женщины будут спать в наших постелях, и будут рожать нам здоровых детей – вы оказались на это неспособны.

С нарастающим отчаянием князь Константин понял, что всё это телешоу и его финал были запланированы заранее. Богдыхан всё уже решил – ему нужна война, а не мелкие дары, уступки и сохранение хрупкого мира, и никакие переговоры при таких заранее заданных условиях ни к чему не приведут. Ханьский император откровенно унижал русского князя, наслаждаясь его бессилием: от виртуального богдыхана можно было ожидать чего угодно, вплоть до оскорбительного и неприемлемого требования подарить ему княгиню Ирину. И ещё Константин понял, что живым ему отсюда не уйти.

– А вот хер тебе, – выкрикнул приморский князь, остро сожалея, что у него нет под рукой гранатомёта, и что виртуальный богдыхан неуязвим. – Как говорили наши предки, нас убьёшь, тогда и женами нашими владеть будешь!

Он не заметил неуловимого знака, поданного джихангиром своим телохранителям, – он услышал вскрик переводчика и задавленный хрип кого-то из своих спутников. Князь ещё поворачивался, когда широкое лезвие меча вошло ему под рёбра.

«Ирина… – промелькнуло в гаснущем сознании приморского князя. – Прости…»

* * *

Обвальный грохот отдалённого взрыва ватным кулаком ткнулся в обветшавшие стены монументального здания штаба флота, заставив испуганно задрожать оконные стёкла. Люди в здании не обратили на это особого внимания – глухие взрывы следовали один за другим. Подрывные команды делали своё дело, хотя смысла в этом было уже немного: обречённый Владивосток ждал пришествия победителей и того, что они ему принесут.

– Товарищ адмирал, – статный офицер в синей флотской куртке с погонами капитана первого ранга привычным жестом вскинул руку к чёрной пилотке, – крейсер к бою и походу готов. Жду ваших приказаний.

– Приказаний? – человек, сидевший за рабочим столом в кабинете командующего флотом, поднял глаза. – Кончились мои приказания, Чебрецов. Осталось последнее: выходи в залив и топи свой крейсер, чтобы он не достался ханьцам.

– Как топить? – растерянно отозвался капитан первого ранга (такого он не ожидал). – Корабль полностью укомплектован боезапасом – у меня на борту шестнадцать «вулканов» и больше сотни зенитных «ос» и «трёхсоток»! И всё это на дно?

– Через несколько часов в город войдут моторизованные тумены противника, – голос адмирала отвердел. – Остановить их некому, и нечем. И твои ракеты тут уже не помогут. Да, твой крейсер единственный боеспособный корабль флота – последний корабль, – и поэтому затопить его надо непременно. Остальные наши корабли, – воевода бросил взгляд в окно, на причал, у которого безжизненно замерли оставленные экипажами фрегаты типа «адмирал» (один из них был полузатоплен – по весне льдина пропорола обшивку, и некому было унять течь), – для неприятеля ценности не представляют. Есть ещё АПЛ «Самара» на ремонте в Большом Камне, но её, надо полагать, уже взорвали, или, – воевода прислушался к новому далёкому взрыву, – вот-вот взорвут. Ракетные катера в бухте Улисс – им я послал приказ о подрыве и затоплении, а Фокино уже не в счёт – там один хлам, остров погибших кораблей. Так что…

– Мой крейсер находится в полной готовности к бою и походу, – упрямо повторил каперанг. – Бункер полный – мы выскребли все запасы. Я могу принять на борт княжескую семью и прорваться в любой нейтральный или дружеский порт.

– Некого принимать. Княгиня Ирина и оба княжича приняли яд, – в голосе старого моряка было столько горечи, что Чебрецову и в голову не пришло спросить, правда ли это, и откуда это известно командующему флотом: такими вещами не шутят.

– Зачем? Неужели им нельзя было бежать?

– Средневековье, капитан. А в средневековье вражий род принято было вырезать до седьмого колена. Богдыхан не оставил бы в покое семя князя Константина, и княгиня это знала. Да и куда им было бежать? В тайгу? Авиация ханьцев держит воздух – они сбивают любой наш самолёт, стоит ему только взлететь.

– А куда же смотрят наши пилоты?

– Нету больше наших пилотов, Чебрецов. Авиабаза Каменный Ручей под Совгаванью перепахана так, что там места живого не осталось – они выходили на связь. И в Кневичах то же самое – одни обломки догорают… Сила солому ломит. И куда ты пойдёшь? В Индию? Хождение за три моря… Далеко она, Индия, и не факт, что тебя там ждут с распростёртыми объятьями.

– Но мой крейсер…

– Поздно. Раньше нужно было думать и прикидывать, чем всё это может кончиться. И не двадцать, а все сорок лет назад, когда была ещё страна Россия, а не охапка удельных княжеств. А теперь, когда ничего уже не осталось…

– Осталась честь русского офицера, – спокойно произнёс командир крейсера.

– Когда нет ни флота, ни страны, честь превращается в призрак на руинах. Хотя… Ты прав, Чебрецов, но толку от твоей правоты как-то не наблюдается. Что ж, делай то, что велит тебе честь русского офицера. Только не вздумай палить ракетами по берегу – пустая затея. В городе ещё стреляют, но это уже агония. Обитатели чайна-тауна повылезали из своих щелей и вытащили из тайников припрятанные стволы, так что ещё неизвестно, кто первым до нас доберётся – десантники Чжан Сяньджуна или наши местные хунхузы, которых здесь у нас как клопов. Всё, капитан первого ранга Чебрецов, иди. Выполняй свой долг…

«А вы, товарищ адмирал?» – хотел было спросить командир крейсера, но что-то его удержало.

Выйдя из кабинета, он осторожно прикрыл за собой дверь и удивился резкому хлопку, с которым она закрылась. И только через несколько секунд капитан первого ранга Чебрецов понял, что это был не щелчок язычка дверного замка, а пистолетный выстрел, раздавшийся из кабинета командующего флотом гибнущего Приморского княжества.

* * *

– Товарищ капитан третьего ранга, что будем делать?

Капитан третьего ранга Беляков, командир ракетного катера «Кореец», посмотрел на стоявшего перед ним молодого капитан-лейтенанта, командира ракетного катера «Алеут». Нервозность молодого офицера можно было понять: каплей прокомандовал кораблём всего две недели, и за это время на «Алеуте» разлетелась изношенная газовая турбина (хорошо ещё, обошлось без жертв). Искалеченный катер уныло стоял у причала, а в городе творилось чёрт знает что. И в довершение всего, пропал командир дивизиона – отправился в город и не вернулся, и никто не мог сказать, что с ним приключилось. В такой ситуации поневоле тянет к старшему и более опытному человеку, каковым был командир «Корейца» кап-три Беляков, исполнявший обязанности заместителя комдива.

– Что делать? У нас есть приказ командующего – будем его выполнять.

– Значит, взрываемся-топимся?

Беляков видел, что подобная перспектива не приводит в восторг молодого командира невезучего «Алеута», но что им ещё оставалось? Обидно, конечно, но…

Дивизион ракетных катеров оставался последним боеспособным соединением флота, обеспечивающим охрану водного района залива Петра Великого. Старые корветы сгнили, а дизельные «варшавянки» превратились в подобие дохлых железных рыб, плавающих кверху брюхом в мутной воде бухты Улисс. Катерный ракетный дивизион уцелел, сократившись до пяти единиц, из которых в настоящий момент полностью боеспособным был один «Кореец». «Камчадал» стоял на слипе, латая пробоину, полученную во время последнего выхода в море (повезло же ему налететь на камень), «Тунгус» занимался переборкой машин, а злополучный «Алеут», на котором оную провести так и не удосужились, стал полным инвалидом. Был ещё «Манджур», находившийся в море на боевом дежурстве, однако ещё утром с него пришла тревожная радиограмма, гласившая «Атакован неопознанными самолётами». А затем связь с катером оборвалась, и не надо было быть ясновидящим, чтобы догадаться о его судьбе.

И всё-таки Белякову не хотелось топить свой катер. Он сжился с этим маленьким – всего пятьсот тонн водоизмещения, чуть больше миноносца времён русско-японской войны, – корабликом и знал на нём каждую заклёпку. Капитан третьего ранга любил свой корабль, и ему казалось, что катер платит ему взаимностью, словно проверенный боевой товарищ. А теперь этого товарища Беляков должен был убить, как пристреливают загнанную лошадь…

От мрачных дум капитана третьего ранга оторвал крик вахтенного сигнальщика:

– Воздух!

– Боевая тревога!

Со стороны города появилась пара вертолётов, идущая на малой высоте. Силуэты машин были незнакомыми, однако вскоре Беляков опознал в них «еврокоптеры» «Кугуар» – точнее, слепки с этого французского прототипа, сделанные на заводах Поднебесной. Это были десантные вертолёты, принимавшие на борт взвод солдат и прикрывавшие их высадку огнём двадцатимиллиметровых пушек и двух пулемётов.

«Дождались» – отстранённо подумал командир «Корейца», глядя на приближающиеся вертолёты ханьцев. Эта посторонняя мысль скользнула краешком сознания, не мешая делать главное: руководить боем. Беляков верил своему кораблю и его экипажу, и катер не подвёл своего командира.

Две шестиствольные кормовые зенитки «Корейца» крутнулись и выбросили в небо длинные языки пламени. Шестистволки АК-630 выдавали до пяти тысяч выстрелов в минуту при длине очереди четыреста осколочно-фугасных зажигательных снарядов весом в один фунт. Они предназначались для поражения скоростных воздушных целей, и медлительные «кугуары» не имели никаких шансов от них увернуться. Огненные пальцы снарядных трасс вцепились в неуклюжие машины, и…

Первый «кугуар», изрешеченный тридцатимиллиметровыми снарядами, взорвался, просыпавшись вниз дождём мелких обломков, среди которых Беляков успел заменить охваченную огнём человеческую фигуру. Второму «еврокоптеру» повезло немногим больше: густо дымя, он круто пошёл на снижение, силясь дотянуть до острова Русский, и упал в волны Босфора-Восточного, подняв высокий неряшливый всплеск.

– Так, и только так! – яростно выдохнул командир «Корейца». – Молодцы комендоры, угостили косоглазых, чтоб им на том свете икалось без передышки…

Возбуждение, вызванное коротким выигранным боем, схлынуло, и снова встал перед заместителем комдива проклятый вопрос: что делать, топиться или взрываться? «Вам что лучше, – подумал капитан третьего ранга, чувствуя на себе настороженные взгляды десятков пар глаз, – электрический стульчик или гильотинку?».

Он тяжело вздохнул, почти неосознанно оттягивая миг, когда ему всё-таки придётся отдать роковой приказ. С катерами-калеками всё ясно – тут двух мнения быть не может, – но «Кореец», его «Кореец», который только что показал, что он умеет драться и бить насмерть – как быть с ним?

– Товарищ командир! – услышал он за спиной и поспешно обернулся, уловив некую странную нотку в голосе вахтенного офицера. – Код-сигнал с «Варяга»! «Дивизиону ОВРа. Иду на прорыв. Кто может, следуйте за мной. Капитан первого ранга Чебрецов».

– Вот и конец всем вопросам, – громко (чтобы все слышали) произнёс Беляков. – Так, всем командирам инвалидов: готовьте свои корабли к взрыву. Исполнение – по готовности. А на «Корейце» – по местам стоять, со швартов сниматься!

* * *

…Корабль, резавший острым форштевнем волны Уссурийского залива, был красив убийственной красотой совершенной боевой машины. В своё время знаменитый советский адмирал сказал, сравнивая ракетный крейсер проекта 1164 с его атомным наследником 1144-го проекта: «Орлан», кончено, мощнее, но «Атлант» выглядит куда свирепей и агрессивней. У «орланов» оружие спрятано под палубу, его не видно, а у «атлантов» всё на виду – давит на психику». Да, у ракетных крейсеров типа «Атлант» было чем давить на психику…

Главная ударная мощь этого корабля водоизмещением одиннадцать с половиной тысяч тонн заключалась в шестнадцати пусковых установках ракет «Вулкан», размещённых по бортам – по четыре спаренные наклонные шахты с каждого борта. Изначально крейсер «Варяг», тогда ещё носивший имя «Червона Украина», был оснащён противокорабельными ракетными комплексами «Базальт», но затем он был перевооружён более совершенными «вулканами» и получил титул «убийца авианосцев». Топить авианосцы ему не доводилось, однако никто из пятисот человек его экипажа не сомневался: их корабль на это способен. ПВО крейсера обеспечивали восемь подпалубных револьверных ракетных установок С-300 «Форт», рассчитанных на поражение самолётов и сверхзвуковых крылатых ракет на дальней дистанции, и два зенитно-ракетных комплекса «Оса» ближнего радиуса действия. И ещё – реактивные бомбомёты, спаренная стотридцатимиллиметровая артиллерийская установка, шесть скорострельных зениток АК-630, два пятитрубных торпедных аппарата для стрельбы самонаводящимися глубинными торпедами и палубный вертолёт. Газотурбинная силовая установка мощностью девяносто тысяч лошадиных сил обеспечивала «Варягу» скорость в тридцать два узла и дальность плавания семь с половиной тысяч миль.

Крейсер прослужил больше сорока лет, из них тридцать – на Тихом океане, пережил всё, включая Обвал, и не пошёл на слом только благодаря повышенному запасу прочности корпуса, заложенному в него ещё при постройке, да трепетной заботе князя Константина, считавшего «Варяга» чем-то вроде талисмана и залогом возрождения русского флота Тихого океана. Ради поддержания крейсера в боеспособном состоянии приморский князь шёл на всё (беспощадная разборка на запчасти других кораблей была в этом списке далеко не на первом месте) и добился своего: флагман Приморской флотилии разнородных сил и всего княжьего флота пережил и флот, и самого князя Константина…

Крейсер выскочил из узкости Золотого Рога как раз в тот момент, когда над городом появились десантные вертолёты ханьцев. Роящиеся над Владивостоком машины напоминали мух, слетевшихся на мёртвое тело, и первым желанием Чебрецова было немедленно угостить их «осами». Но вертолётов было слишком много, а ракеты могли ещё ой как понадобиться, и командир «Варяга» сдержался. Он сумрачно наблюдал за берегом в бинокль, и в памяти его всплыла вдруг давно забытая песенка, слышанная им в детстве от отца:

 
Морды жёлтые над городом кружатся,
С парашютами на площади садятся
Никуда от них не спрятаться, не скрыться,
Морды жёлтые, чего же вам не спится…
 

«Думал ли тогда отец, что эта шутка обернётся злой явью…».

– Дайте код-сигнал, – приказал Чебрецов. – Всем, всем, всем. Иду на прорыв. Кто может, следуйте за мной.

Командир крейсера не слишком надеялся, что хоть кто-то сможет пойти за ним в бой, и потому был приятно удивлён, когда на выходе из Босфора за кормой «Варяга» обозначился силуэт ракетного катера, вынырнувшего из бухты Улисс.

– Смотри-ка, – пробормотал вахтенный офицер, наблюдая за маленьким корабликом, поднимавшим носом пышный белый бурун и быстро нагонявшим крейсер. – Есть ещё порох в пороховницах… Судя по бортовому номеру, это «Кореец». Символично…

«Да, – подумал капитан первого ранга, – символично. Интересно, как далеко зайдёт в своих совпадениях эта символика?».

Достав персональный коммуникатор, он набрал шифр-код, который имел каждый из немногочисленных старших офицеров Приморского флота.

– Беляков? Чебрецов на связи.

– Я, товарищ капитан первого ранга. Слушаю.

– Следуй мне в кильватер в четырёх кабельтовых. Идём в Петропавловск-Камчатский через пролив Лаперуза, так что не гони лошадей, а то горючки не хватит, и придётся мне брать тебя на буксир.

– Есть!

«Кореец» пристроился в кильватер «Варягу», чётко выдерживая заданную дистанцию, и через несколько минут корабли качнула встречная волна Уссурийского залива. Вертолёты остались позади – у них была другая задача, да и не предназначались десантные «кугуары» для боя с кораблями, имевшими сильную ПВО. Однако Чебрецов не сомневался: какую-нибудь пакость ханьцы ему непременно устроят – не с воздуха, так из-под воды. Встречи с устаревшими китайскими эсминцами он не опасался – «Варяг» справится с десятком таких кораблей, – но кто его знает, что успели выстроить ханьцы под пологом полной секретности, окутавшей всю Поднебесную?

Корабли шли на юго-восток двадцатиузловым ходом, пересекая Уссурийский залив и держа курс на остров Аскольд. Экраны радиолокаторов были чисты (засветка от десантных вертолётов в кормовых секторах не в счёт), но в бухту Стрелок Чебрецов решил не заходить – что там делать? Посмотреть с моря на покинутый городок Шкотово-17, на ржавые корпуса десантных кораблей «Ослябя» и «Пересвет», на пустые коробки списанных эсминцев да на мёртвый остов атомного крейсера «Адмирал Лазарев», которого так и не удалось вернуть к жизни? Зачем бередить душу перед боем?