Текст книги "Холодная нефть с горячим запахом крови"

Кое-кто из удельных властителей на съезд не прибыл, кое-кто предпочёл виртуальное присутствие реальному, но все самые могущественные князья были здесь вместе со своими ближними вассалами – необходимость скорейшей интеграции отчётливо понимал не только Василий Тёмный. Были здесь северный князь Александр Холодный («хозяин морей», как его называли), располагавший мощным атомным флотом, усиленным камчатскими субмаринами и пребывавшим в полной готовности, и молодой питерский князь Владимир Владиславович, занявший место отца, погибшего на Чудском озере. Эти двое держались на особицу, а все прочие «военные вожди», числом до двухсот, группировались вокруг двух центров силы, коими являлись московский и сибирский князья. Михаила Могучего поддерживали омский, новосибирский, алтайский и прочие князья необъятной Сибири, а Василий Тёмный привёл под свою руку нижегородского, ярославского, волжского и других князей-«европейцев». Уральский хребет служил своеобразным водоразделом между Сибирью и Московией, и никому из князей, по большому счёту, не хотелось, чтобы он стал «горячей границей». Необходимость тесного союза (а ещё лучше – объединения) была очевидной: закавыка было только в том, под чьей рукой состоится это объединение: кто и чем должен поступиться ради общего блага.

Взвешенную и рассудительную речь Василия Тёмного слушали внимательно, кивали головами, но ухмылка на широком лице «хозяина нефти» говорила сама за себя: мол, всё так, всё верно, но кто же всё-таки будет править объединённой Русью – я или ты? И Михаил, дослушав до конца князя Василия, встал и заявил без обиняков:

– Объединяться нужно, спору нет, – врагов у нас хватает с лихвой, а сказочку про прутья веника все мы знаем. И судьба Приморского и Камчатского княжеств ведома всем – урок наглядный. Вопрос один: кто из нас станет царём русским. Давайте не будет ходить вокруг да около: реальных кандидатов на трон государя всея Руси только двое – я да вот он, Василий-князь, властитель московский.

– А меня ты, значит, в счёт не берёшь? – холодно уточнил Александр.

– Флот у тебя сильный, спору нет, и оружие атомное тоже имеется. Но, – Михаил пренебрежительно махнул рукой, – не равен ты по силе ни мне, ни ему, – он кивнул на князя Василия, с интересом слушавшего их. – Без наших заводов и научных лабораторий весь твой флот лет через пять встанет на прикол, а потом и вовсе заржавеет. И даже вдвоём с князем питерским вам не сравнятся ни со мной, ни с Москвой – сам посчитай да прикинь.

Лицо Владимира гневно вспыхнуло, но он, обменявшись с Александром взглядами, промолчал.

– Я предлагаю так, – продолжал Михаил, не обращая внимания на молодого князя. – Выкликать будем: кто из нас двоих больше голосов соберёт, тому и быть царём.

Среди вассальных князей поднялся одобрительный ропот.

– Решил поиграть в демократию, Михаил-князь? – с иронией произнёс Василий. – Может, давай тогда предвыборную кампанию устроим на всю Русь великую, да чёрный пиар запустим, да ещё компромат друг на друга добудем – покажем народу видеозапись, где ты или я тешимся в бане со срамными девками, то-то смерды порадуются. А если будем считать только голоса наших с тобой вассалов, то выйдет почти поровну – ничья. И что нам с тобой дальше делать? Северян да питерцев перетягивать к себе мытьём да катаньем – чья возьмёт?

– А что ты предлагаешь? – глухо спросил Михаил.

– Можно подсчитать экономический – и военный – потенциал наших с тобой земель.

– Боеголовками предлагаешь меряться? – усмехнулся тюменский князь. – Или просто головками? Давай, княже, приводи свои полки на Чусовую, я приведу свои, и устроим потеху молодецкую – поглядим, кто кому бока намнёт. А по результатам ристалища…

– А в числе болельщиков окажутся халиф с богдыханом, – спокойно заметил князь питерский, – то-то они за вас порадуются. И за себя тоже – а как же!

Нефтяной владыка осёкся, изумлённо глядя на Владимира – ишь ты, мол, молодой, да ранний.

– Говоришь, устроим потеху молодецкую? – с расстановкой произнёс московский князь. – Кровь русскую в сварах наших попусту лить не резон, её и так много пролито. Но мысль твоя мне по нраву, князь тюменский, и потому предлагаю я тебе вот что: возьмём мы с тобой мечи и решим спор наш о троне в честном поединке. Один на один, здесь, на глазах у всех князей русских и с трансляцией на всю страну. Одолеешь меня – быть тебе царём, я верх возьму – не обессудь. Что скажешь?

Зал замер в потрясённом молчании – такого не ожидал никто. Но мало-помалу мысль, высказанная Василием Тёмным, завладевала сознанием князей – уж очень она согласна была с внутренним настроем военных вождей, бравших власть силой, и придерживавшихся ныне своеобразного кодекса чести, рождённого среди лязга неофеодальных мечей. Василий знал, с кем имеет дело, – тот же Михаил, бывший офицер-ракетчик, собственноручно вешал прямо на буровых вышках их прежних владельцев, пытавшихся воспротивиться насильственной «приватизации» нефтепромыслов, – да и у самого князя московского руки были замараны кровью по самые плечи. Офицеры выпуска начала века были людьми особенными – они выбирали военную стезю не в надежде разбогатеть (желавшие этого в девяностые годы шли в экономические вузы), а движимые древними генами поколений воинственных предков. Эти люди чувствовали себя в наступившие «железные времена» как рыба в воде – дуэль за право властвовать казалась им вполне естественной.

– Добро, – прогудел князь Михаил, встав во весь свой богатырский рост. – Позвеним мечами!

– Позвеним, – подтвердил Василий. – Мечами – поединок на автоматах Калашникова не столь зрелищен, я так полагаю. А ты, князь Александр, не сверкай очами – вижу, как ты оживился. С тобой я биться не буду – на равные мы по силе наших княжеств, как ни считай. Разные у нас весовые категории – неспортивно. Спор мы наш решим с князем сибирским – он прав, нет сейчас других реальных кандидатов на пост… э-э-э… царя-императора единой России.

* * *

Местом для поединка был выбран просторный холл на первом этаже, окружённый по периметру внутренней балюстрадой второго этажа – очень удобно для зрителей, нетерпеливо ждавших начала дуэли, и для операторов видеокамер, установленных в четырёх точках, чтобы фиксировать схватку во всех ракурсах. Немного подумав, прямую трансляцию решили не устраивать – мало ли как оно обернётся, – однако запись велась: новая история требовала новых летописей. За бронированными стёклами выгородки первого этажа разместились судьи-секунданты – по четверо с каждой из противоборствующих сторон, – и старик-врач с молоденькой медсестрой. Судьи должны были следить, чтобы «бой чести» шёл без подвоха (а вдруг один из поединщиков в критический момент пустит в ход припрятанный в рукаве игломёт), что же касается медиков, то их обязанностью было оказать немедленную помощь раненому (или раненым), а в случае летального исхода боя – зафиксировать смерть одного из дуэлянтов (или обоих).

Секунданты, выбранные из числа ближних бояр князей-соперников, проникнувшись важностью момента, были спокойны (или казались спокойными), чего нельзя было сказать о старом докторе. Он помнил времена, когда в «Белом доме» собирались солидные люди в дорогих костюмах и в белых рубашках с галстуками (некоторым из них если и требовалась медицинская помощь, то разве что утром после торжественного банкета, сопровождавшегося обильными возлияниями), и двое взрослых мужчин в кевларовых пластинчатых кольчугах-байданах и в шлемах с забралами из бронепластика, стоявшие в разных концах пустого холла с обнажёнными славянскими мечами в руках, казались ему горячечными бредом – врач то и дело моргал и мотал головой, словно надеясь, что видение исчезнет. Медсестра, напротив, не находила в происходящем ничего особенного. Её детство пришлось на годы постобвала, она нагляделась всякого, и воины с настоящими мечами, готовые к смертельной схватке, не были для неё любителями-реконструкторами, заигравшимися в рыцарей. Для дочери «железного времени» дуэль на холодном оружии была столь же естественной, как для её матери – бутики элитной одежды, иномарки на улицах русских городов и телевизионное шоу «Секс втроём – это клёво!». Она смотрела на поединщиков во все глаза, чуть приоткрыв рот от восхищения и крепко стиснув в руках чемоданчик с врачебным инструментарием и медикаментами.

Ударил гонг.

В наступившей полной тишине было хорошо слышны тяжёлые шаги противников, медленно шедших друг другу навстречу. Зрители на балюстраде затаили дыхание – зрелище само по себе было захватывающим, не говоря уже о том, что за ним стояло.

На первый взгляд, победу должен был одержать тюменский князь. Он был выше чуть ли не на голову и шире в плечах, чем князь Василий, и обладал медвежьей силой – недаром ещё во время службы под Красноярском, на «точке» у пусковых шахт, в которых прятались межконтинентальные ракеты «Сатана», молодого лейтенанта прозвали «Мишка-Медведь». Меч в его руках – Михаил держал его как топор, словно собираясь рубить дрова, – казался вязальной спицей, и сторонники московского князя недоумевали, зачем Василий предложил «нефтяному хозяину» такой неравный бой.

Однако московский князь оставался спокоен. Его решение предложить поединок было в какой-то мере спонтанным – роль триггера сыграли слова Михаила о «потехе молодецкой», – но бой на мечах Василий выбрал сознательно. Дело в том, что в юности он занимался спортивным фехтованием и знал, что мечом (равно как и другими колюще-режущими длинномерами) можно не только рубить сплеча, уповая на одну лишь силушку богатырскую.

Мечи лязгнули, встретившись, а потом удары посыпались один за другим. Кто-то из судей шумно вздохнул: казалось чудом, что московский князь выстоял под натиском князя Михаила. И не только выстоял, но и ловко отбивал выпады, крутясь волчком и уклоняясь от наиболее мощных ударов, которые со смачным хаканьем обрушивал на него Медведь. И тогда только стало ясно, что худощавый и подтянутый Василий превосходит своего грузного противника подвижностью, что далеко не сразу бросалось в глаза. Пропустив несколько ударов, понял это и Михаил – кольчуга спасла его от ран, но удары были очень ощутимыми.

Взревев, нефтяной владыка ринулся вперёд, надеясь поймать вёрткого противника на меч и выиграть бой одним сокрушительным взмахом – не разрубить доспех, так оглушить и обездвижить супостата. Однако проклятый московит играл с ним, как кошка с мышью – это было ясно уже всем, кто наблюдал за поединком.

Михаил тяжело дышал, глаза ему заливал пот. Давно уже не занимавшийся никакими физическими упражнениями, он проклинал свою самонадеянность и хитрость князя Василия, который обвёл его вокруг пальца как мальчишку, предложив «позвенеть мечами». «Не надо было мне играть в эту игру…» – с тоской подумалось тюменскому князю.

Развязка наступила неожиданно. Вымотав противника, Василий выбил из его руки меч и тут же вонзил свой клинок в незащищённую ногу Михаила. Сибирский князь тяжело рухнул на каменный пол, перевернулся на спину, но встать уже не смог: мешала раненая нога, и ещё – острие меча Василия, упершееся ему в кадык. Московский князь наклонился и одним движением сорвал с него шлем.

– Я одолел тебя в честном поединке, – громко (чтобы все слышали) сказал Василий. – Жизнь твоя в моих руках, но я не хочу тебе убивать – хватит лить русскую кровь. Ты храбро бился, князь, и ты достойный правитель своих земель. Признай меня старшим братом и принеси мне присягу верности как верховному правителю всех земель русских, и правь по-прежнему свом уделом. Или умри, если считаешь для себя позором покориться мне.

Лезвие клинка подрагивало в нескольких сантиметрах от глаз Михаила. Медведь не был трусом, но он понимал, что умри он сейчас от меча князя московского, это ничего уже не изменит. Поединок видели все князья, и все они стали свидетелями его поражения. Как бы то ни было, бой за шапку Мономаха он проиграл, а Василий выиграл.

– Признаю твоё верховенство, князь Василий Тёмный… – проговорил сибирский властитель, стараясь не морщиться от боли в раненой ноге. – И буду служить тебе верно.

Он произнёс эти слова негромко, но акустика в холле была превосходной – и для ушей, и для микрофонов.

Василий вложил меч в ножны, помог Михаилу сесть и кивнул медикам – не спите, делайте своё дело. Князь Михаил не знал о юношеских занятиях соперника фехтованием, а сам Василий не счёл нужным доводить до сведения Медведя этот нюанс. Никаких угрызений совести он в связи с этим не испытывал – Михаил всё равно не отказался бы от поединка. Тюменский богатырь рассчитывал на свою недюжинную силу, а проявить трусость означало автоматически отказаться от притязаний на престол государя российского.

«И это всё-таки честнее, – подумал Василий, снимая шлем и вытирая потный лоб, – чем подсылать к сопернику ночного убийцу или бабку-знахарку, чтобы та подсыпала ему в самогон отравного зелья».

* * *

На другом конце планеты на стол начальника «внешней информационной службы» United Mankind Эрни Баффина легла распечатка шифрограммы, полученной от информатора из Сибирского княжества.

«Значит, вопрос объединения русских княжеств в единое целое можно считать почти решённым, – подумал «Пончик Эрни», прочитав донесение. – Надо немедленно сообщить об этом Совету Сорока. Надеюсь, за эту дурную весть меня не бросят в кипящее масло – мы же всё-таки цивилизованные люди».

Часть третья
КРОВЬ ЗЕМЛИ

Нефть – не топливо, топить можно и ассигнациями

Д.И. Менделеев

Глава десятая. РЫБЫ СПЯТ ПОДО ЛЬДОМ

2031 год

Атомные субмарины напоминали пару исполинских китов, утомившихся от бега под волнами и решивших передохнуть в укромном закутке Ис-фиорда. Их покатые чёрные тела были покрыты сплошным слоем изморози: тонкая водяная плёнка, смочившая их могучие корпуса, превратилась в льдистый иней, похожий на седину.

«Хороши, – подумал Эйрик. – Глобы держат своё слово. А теперь слово за мной…».

После поражения у берегов Кольского полуострова властитель Свальбарда притих и больше года сидел смирно – его драккары и близко не подходили к территориальным водам Северного княжества. Однако смирение ярла было обманчивым: он отнюдь не успокоился и не терял времени зря. Его корабли демонстрировали свою боевую мощь у берегов Норвегии, и эмиссары Эйрика работали в городах и посёлках: убеждали, соблазняли и запугивали, готовя почву для пришествия «конунга Скандинавии, способного объединить и возглавить весь Север Европы». Живой пример имелся – Шарнхорст Железнобокий, – а о подробностях последнего боя «Ингрид» мало кто знал: любое поражение можно представить победой, тут всё дело в том, кто и как будет о нём рассказывать. А реальная мощь свальбардского ярла не уменьшилась, а увеличилась: глобы, следуя постулату «Отрицательный результат – это тоже результат», сделали соответствующие выводы из неудачного набега Эйрика и усилили его флот атомными подводными лодками. Арктическая нефть ждала своего хозяина, и планы United Mankind относительно этой нефти нисколько не изменились.

– Ты доволен, ярл? – спросил Хендрикс. – Я обещал – мы сделали.

– Доволен, – искренне ответил Эйрик (он действительно был доволен – и было чем).

«Морской волк» – лодка-«охотник» четвёртого поколения – по сумме характеристик была признана лучшей субмариной двадцатого века. Корпус «волка» имел почти идеальную гидродинамическую форму и был снабжен внутренним и внешним покрытием, гасящим собственные шумы и поглощающим импульсы поисковых сонаров. Акустическое поле корабля сливалось с фоновым – субмарина словно растворялась в какофонии разнообразных случайных звуков, которыми наполнены океанские глубины. Шумность лодки снижалась и за счёт оригинального водомётного движителя, заменившего привычный винт. Но при этом «Морской волк» имел чуткие уши: семь его гидроакустических антенн на двадцатиузловой тактической скорости были способны обнаруживать, классифицировать и отслеживать до двух тысяч акустических контактов. И хищник этот был зубастым: на его борту имелось до полусотни единиц оружия – торпед разных типов и крылатых ракет «Томагавк». Калибр торпедных аппаратов «волка» резко возрос – до двадцати шести дюймов вместо обычных двадцати одного, хотя специальное оружие под этот калибр так и не было создано, и «волки» стреляли стандартными 533-мм торпедами и ракетами.

К постройке планировалась тридцать таких лодок, но в связи с распадом Советского Союза и стремительным усыханием русского военно-морского флота нужда в них отпала. Тем не менее, три «волка» были построены: предшественникам глобов почему-то и в голову не пришло переориентировать свою атомную судостроительную промышленность на выпуск алюминиевых рыбацких яликов и тем самым угробить её на корню. Обвал пережила только одна «суперлодка», и она стояла сейчас в тихих водах Ис-фиорда, радуя душу ярла Эйрика.

Вторая субмарина, пополнившая флот Свальбарда, несколько отличалась обводами, хотя отличия эти были невелики и были заметны лишь искушённому глазу. «Девственница» родилась в начале века, и по нормам срока службы пребывала в расцвете сил – субмарины этот типа были последними многоцелевыми лодками, построенными на американских верфях до Обвала.

Ударные атомные субмарины типа «Девственница» были многофункциональными подводными крейсерами, предназначенными для борьбы с подводными лодками на глубине и для прибрежных операций. По уровню шумности они не уступали «волкам», но могли решать более широкий круг задач, среди которых особое место отводилось специальным – диверсионным – операциям. Крейсера были оборудованы шлюзовой камерой для боевых пловцов и несли мини-подлодку, способную перебросить группу «коммандос» за сто миль от корабля-матки. Кроме этого, специально для «девственниц» проектировались беспилотники «Предатор», запускаемые с борта в подводном положении, и «морские хорьки» – каждый крейсер мог нести на борту от четырёх до шести таких разведывательно-ударных аппаратов. Имели они и собственную противовоздушную оборону – у чужих берегов можно напороться на вертолёты и самолёты, которые могут грубо обидеть «девственницу» Ко всему прочему, эти крейсера особо адаптировались для арктических миссий: их усиленная рубка – «парус» – была приспособлена для взламывания тяжёлого льда из-под воды.

– Не терпится опробовать их в деле, а? – милитар улыбнулся, заметив в глазах ярла характерный хищный блеск. – Есть такая возможность, и, я бы даже сказал, необходимость. Арктика ждёт, Эйрик.

– Скоро она дождётся, – в тон ему отозвался властитель Свальбарда. – Я сам выйду в море – надоело мне что-то сидеть на берегу: скучаю. И на Северном полюсе я ещё не бывал, а надо бы побывать: норвежец я или нет?

Глоб и викинг стояли у самой воды, глядя на атомоходы. А рядом с ними – в двух шагах, но всё-таки рядом, – стояла Ингрид. Она откинула меховой капюшон и тоже смотрела на субмарины, не обращая внимания на холодный ветер, перебиравший её густые светлые волосы. В том, что в нарушение грубых средневековых нравов «новых викингов» жена ярла присутствует при серьёзном разговоре мужчин, Хендрикс не находил ничего особенного – за время своего пребывания на Свальбарде он понял, что роль Ингрид в жизни пиратского архипелага отнюдь не исчерпывается согреванием ложа своему супругу (для этого есть и наложницы). Во время частых отлучек Эйрика вся полнота власти переходила к его жене, и никто из островитян не мог пожаловаться на чрезмерную мягкость этой женщины – хватка её маленьких изящных ладоней была железной.

– Ты пойдёшь на «Морском волке»? – поинтересовался глоб. – Корабль надёжный, и его экипаж…

– Нет, – Эйрик засмеялся, обнажая крепкие белые зубы. – Я пойду на «Девственнице» – нравится мне её название. Волков в нашем мире хватает – что морских, что сухопутных, – а вот девственницы в дефиците. Редкие звери – пора заносить их в «Красную книгу».

Ингрид усмехнулась, но промолчала: умная женщина не станет попусту ронять слова.

– А ты, Хендрикс, пойдёшь со мной? – спросил свальбардский ярл.

– Нет, – милитар покачал головой. – Я останусь на берегу: должны подойти ещё три субмарины – их надо встретить. Да и тебе нет особой нужды лезть под лёд – экипажи лодок знают своё дело, и на борту обеих субмарин будут и твои люди. Зачем зря рисковать, ярл?

– Я пойду в море, – упрямо повторил властитель Свальбарда. – Викинг не должен всё время сидеть на берегу – вытащенный на берег драккар рассыхается.

Краем глаза Эйрик перехватил взгляд, которым Ингрид одарила Хендрикса, когда тот произнёс «я останусь на берегу», однако сделал вид, что ничего не заметил.

* * *

– Мы рады приветствовать господина… э-э-э… президента Московии.

– Я рад приветствовать посланцев United Mankind, – Василий учтиво склонил голову, не вставая, однако, с вычурного кресла, которое с полным основанием можно было назвать троном: новое средневековье внесло свои коррективы в дипломатический протокол. – Но я не президент: я великий князь Новой Руси, утверждённый волею всех её удельных князей.

Он постарался, чтобы слова его не звучали упрёком или вызовом, хотя был далеко не уверен, что оговорка сделана главой глобского посольства случайно, а не умышленно. Нет резона ссориться по пустякам со структурой Ю-Эм: уж больно тёмная эта лошадка – тёмная и могучая, и силы её прибывают день ото дня, тем самым всё чаще напоминая всем, кто умел помнить, времена мирового господства Соединённых Штатов Америки.

– Однако титул мой, – добавил Василий Тёмный, – не суть важная материя: хоть горшком назови, только в печь не ставь («Интересно, мой переводчик сумеет перетолмачить эту пословицу на английский, не потеряв её смысла?»). Не будем тратить время на экивоки: чего хочет от меня Совет Сорока?

Лицо главы посольства еле заметно дрогнуло, из чего Василий сделал безошибочный вывод (вернее, даже два вывода). Во-первых, этот глоб владеет русским (удивительно, если бы было по-другому), а во-вторых – прямота русского князя его покоробила. Василий чётко дал понять, что ему хорошо известно, что такое есть United Mankind, и кому принадлежит реальная власть в этой структуре, мало-помалу расползавшейся по планете. Посол был явно выбит из колеи: все его домашние заготовки-штампы вроде «волеизъявления нашего народа» или «выбранного правительства масс» разом стали непригодными к употреблению. Политик старой закалки, глоб давным-давно усвоил, что первая заповедь дипломата – «Никогда и ни при каких условиях не говори правду» (на то ты и дипломат!), и варварская манера русского «tzariya» называть вещи своими именами не могла придтись ему по вкусу. Однако он сумел не подать виду и скрыл своё замешательство под вежливой синтетической улыбкой, пустой и ни к чему не обязывающей.

– Мы поздравляем вас с избранием верховным правителем и надеемся, под вашей рукой Новая Русь пойдёт по пути процветания и прогресса, – произнёс глоб (вышедший из моды штамп «демократия» он решил не употреблять – в эпоху безраздельной власти меча и права сильного это слово звучало несколько диковато).

Несмотря на более чем прямой вопрос, заданный ему московским властителем, посол никак не мог покончить с велеречивостью, которая всё больше напоминала обыкновенное словоблудие, и перейти к делу, ради которого посольство United Mankind прибыло в Москву и без проволочек было принято в Кремле. Великий князь слушал и даже кивал головой, то ли соглашаясь с высказываниями дипломата, то ли благодаря его за добрые пожелания, но когда глава заокеанского посольства поинтересовался здоровьем княжеского семейства, терпение Василия истощилось.

– Княгиня Анастасия и княжич Иван, слава богу, здоровы. А состояние здоровья моих наложниц вряд ли имеет прямое отношение к предмету нашей беседы, не так ли?

Глоб поперхнулся на полуслове, вздохнул и сказал:

– Советом Сорока мне поручено обсудить с вами, великий князь московский, целый ряд вопросов, среди которых ключевым является вопрос об арктической нефти.

«Давно бы так» – подумал Василий.

– Приполюсная нефть? – произнёс он с хорошо разыгранным удивлением. – Честно говоря, я не вижу здесь вопроса, который требовал бы обстоятельного обсуждения на высшем уровне. Ещё до Обвала, если господин посол помнит, права России на арктический шельф были убедительно доказаны. Подводные хребты Ломоносова и Менделеева являются геологическим продолжением российского континентального шельфа, то есть территорией России. Какие тут могут быть неясности?

– Права России? – посланец Ю-Эм изобразил не меньшее удивление. – Но России нет – о чьих правах может идти речь?

– После съезда князей в Екатеринбурге она есть, – князь сделал решительный жест. – Единая Новая Русь – законный правопреемник Российской Федерации: точно так же, как United Mankind – это наследник Соединённых Штатов Америки. Или я ошибаюсь, и вы вовсе не претендуете на такое же место в изменившемся мире, какое занимала в нём Америка?

– Любое государство всегда претендует на увеличение своей значимости, – уклончиво ответил посол. – А права, – он поднял голову и посмотрел на князя, – их надо подтверждать.

«Прав тот, у кого больше прав» – подумал Василий, но не стал говорить этого вслух. В словах посланника Ю-Эм таился откровенный вызов: игра в недомолвки кончилась.

– В настоящее время, – продолжал глоб, – на свою долю дна Северного Ледовитого океана претендуют три державы: Новая Русь, United Mankind и Скандинавия.

– Скандинавия? («Это что ещё за географические новости?»). Насколько мне ведомо, Дания вошла в состав германских Объединённых Земель, а на месте бывших Финляндии, Норвегии и Швеции, а также Исландии и Гренландии существуют малоструктурированные области полупервобытных самоуправляемых общин, ведущих натуральное хозяйство. Разве этот рыхлый конгломерат может претендовать на роль державы?

– Может, – на губах глоба появилась змеиная улыбка. – Ярл Эйрик Сигурдссон – кто это такой, думаю, вам известно, – скоро станет королём Скандинавии. Таким образом, есть три претендента на нефтяные богатства Арктики, и нам представляется целесообразным разделить приполюсный район на три сектора в соответствии с географическим положением трёх упомянутых государств. Конечно, возможна – и даже необходима – кооперация усилий по освоению месторождений арктических углеводородов, однако приоритетные права той или иной державы на строго определённый участок океанского дна необходимо закрепить юридически – заключением трёхстороннего договора по Арктике. Викинги требуют свою долю: они столбят нефтеносные участки морского дна – право первооткрывателя никто не отменял, – и во избежание масштабного кровопролития нам бы хотелось безотлагательно зафиксировать подводные арктические границы путём переговоров. Пятьсот лет назад была сделана попытка поделить земной шар между Испанией и Португалией, но Тордесильясский договор[17]17
  По Тордесильясскому договору 1494 года «папский меридиан», проходивший через всю Атлантику, от полюса до полюса, разделил мир на две «сферы влияния». Все земли к западу от папского меридиана считались владениями Испании, к востоку от него – Португалии. Но все европейские морские державы (Франция, Англия, Голландия) нисколько не считались с этим «нормативным актом»: их пираты (и первооткрыватели) активно промышляли в зоне Мирового океана, формально для них закрытой.


[Закрыть] не пресёк посягательства других стран Европы на свою долю в добыче. И поэтому договор по Арктике должен быть трёхсторонним – он должен учитывать интересы конунга Скандинавии.

«Ну, жлобы… – подумал князь со смешанным чувством раздражения и восхищения. – А то я не знаю, кем на самом деле является грумантский пират, которого вы уже объявляете конунгом Скандинавии! Этот картонный ярл – он ваша марионетка, вы дали ему корабли, и доля викингов, о которой ты так красиво говоришь, на самом деле будет вашей долей. Лихая комбинация – вы хотите урвать две трети, хотя в самом лучшем случае вам полагается всего лишь треть (а то и четверть) площади дна Ледовитого океана, причём там, где нефтью и не пахнет. Ну, торговцы, – на ходу подмётки режут!».

– Что ж, уважаемый господин посол, давайте обсудим этот вопрос.

* * *

Подводные драккары Свальбарда шли на глубине трёхсот метров, с каждым часом приближаясь к заданному району. Они (точнее, только одна «Девственница») появились на поверхности лишь один раз: всего на несколько минут, по приказу (точнее, по капризу) ярла, пожелавшего посмотреть на льды полюса и на небо над северной макушкой планеты. Для всплытия была и более веская причина: на обеих лодках забарахлила инерционная система навигации (за годы постобвала уровень сервисного технического обслуживания флота Ю-Эм заметно снизился, и неполадки были неизбежны) – требовалось уточнить координаты, чтобы не блуждать в подводных потёмках и не пройти мимо цели. Командир крейсера не возражал: причина была уважительной, временная присяга верности Свальбарду обязывала, а успеху миссии кратковременное всплытие не угрожало: на орбите давно уже не висели спутники-шпионы, и ничьи самолёты больше пятнадцати лет не нарушали покой белого безмолвия, простиравшегося от сибирского побережья до берегов Аляски, Канады и Гренландии.

«Девственница» отыскала относительно тонкое ледяное поле, вспорола его, как нож консервную банку, и высунула наружу «парус» и часть корпуса. Пока навигаторы устраняли рассогласование свой хитрой системы, Эйрик с большим удовольствием вдыхал холодный воздух Арктики. Свальбардский ярл был по-мальчишески доволен, и даже не стал стрелять в любознательных белых медведей, появившихся из-за торосов и возжелавших познакомиться поближе с диковинной железной рыбой, вылезшей из-подо льда, – а вдруг она съедобная?

К великому разочарованию медведей, от близкого знакомства эта «рыба» уклонилась: она снова нырнула, глубоко разочаровав мохнатых хозяев Арктики.

…Субмарины, похожие на исполинских рыб, шли подо льдами, приближаясь к цели: к подводной долине, разорвавший хребет Менделеева и находившейся на трёхкилометровой глубине. Подо льдом рыбы спят, но эти рыбы, управляемые людьми, не спали: пошевеливая плавниками горизонтальных рулей, они выдерживали заданную глубину – на дне подводной долины чудовищное давление воды мгновенно расплющило бы их веретенообразные тела.

Люди, находившиеся в центральном посту флагманского корабля, молчали – тишина нарушалась только еле слышными щелчками реле пульта управления и слабым шуршанием вентиляторов электронных блоков.

– Мы на месте, – произнёс вахтенный милитар, не отрывая глаз от дисплея сонара, и в напряжённой тишине центрального поста его голос прозвучал неестественно громко.

– Хорошо, – Эйрик облизнул пересохшие губы. – Выпускаем «пиявку».

Лихому морскому разбойнику было не по себе: бесшабашный властитель Свальбарда почти физически ощущал многотонную тяжесть воды, сдавливавшей со всех сторон корпус «Девственницы». Наверху, на поверхности моря, он презрительно не обращал внимания на самый жестокий шторм и даже не думал о том, что под ногами – многокилометровая бездна, отделённая от подошвы его сапога считанными сантиметрами стали корабельного днища. А здесь, в тесной утробе подводной лодки, ему не хватало солёного ветра и неба над головой, пусть даже затянутого низкими облаками.