Текст книги "Шпион вышел вон"

А-а-а-а, – вопит Таня.

Камера медленно, как если бы ей было страшно, поворачивается. Мы видим, как Зоя, пританцовывая, выстригает из пухлых плеч Тани куски мяса. Это выглядит ужасно, течет кровь, стул раскачивается, несчастная жертва вопит.

Ну что кричишь кричишь… сука, – бормочет Зоя.

Ты пизда блядь это МОЙ мужчина… – бормочет она.

Чтоб ты сдохла, – бормочет она.

Мы видим на лице Зои удовольствие, это первый раз, когда мы видим хоть какие-то эмоции на ее лице (то есть, она сейчас не работает, а делает что-то от души – прим. В. Л.). Мы видим безумные глаза Тани. Это глаза женщины, которая спокойно варила борщ и пошла открывать дверь «Свидетелям Иеговы», а встретила персонажа Энтони Хопкинса из к/ф «Молчание ягнят». Она мычит, как ягненок.

Не пизди, не пизди, сука, – шепчет Зоя.

Снова бьет ножницами в плечи Тани. Та вопит. Зоя придирчиво рассматривает жертву, как художник – полотно, которое уже начал грунтовать, наносить на него ударами кисти всякого рода мазки (чтобы это ни значило – В. Л.). Крупно – фигура Зои. Она великолепно выглядит. Крупно – Таня. Та выглядит не менее великолепно. Просто это два разных типа красоты. Зоя – худощавая, стройная, подтянутая. Таня – чуть полная, женственная, с большим бюстом.

Смотрят друг на друга с ненавистью.

Мы понимаем, что присутствуем при хтоническом соперничестве Второго и Четвертого размеров бюста.

Ты пизда блядь, – говорит Зоя.

Это мой мужик, поняла ты, сука, – говорит она.

Попадья ебучая, – говорит она.

… – тяжело дышит Таня.

Думаешь, сука, сиськи отрастила, – говорит Зоя.

И Коля твой? – говорит она.

Ты пизда, – говорит она.

Снова начинает громко звучать музыка из кинофильма про мушкетеров. Теперь это песня безутешного Д Артяньяна, который плачет по утерянной навсегда Констанции.

Ты, прошмандовка ебанная, – говорит, отдышавшись, Таня.

Ты проститутка ебаная, присунул тебе мужик разок, – говорит она.

Думаешь теперь, сильно важная, – говорит она.

Да ты блядь дырка обычная, – говорит она.

А я Жена, – говорит она.

Ни сисек у тебя… ни ляжек… – говорит она.

Сосешь, что ли, как пылесос, блядина, – говорит она.

Чем еще мужика такой взять, – говорит она.

…анция, Констанция, – надрывается актер Боярский.

Позлить думаешь, сука, – говорит Зоя.

Умереть быстро хочешь, пизда, – говорит она.

Ничего, сейчас я тебе… в пизде пошурудю… – говорит Зоя.

Улыбается. Щелкает ножницами. Приподымает подол ночной рубашки Тани. Та говорит:

Ну лезь, хуесоска, – говорит она.

Коля, как узнает, на куски тебя порвет, пизда, – говорит она.

Ни хуя Коля не узнает, – говорит Зоя, улыбаясь.

Узнает, сама знаешь, тварь, – говорит Таня.

Он разведчик ФСБ, он караваны в Пенджаб водил, – говорит она.

Он как Лоуренс Австралийский, пять лет с аборигенами жил, – говорит она.

В Афганистане, в черном тюльпане, – поет она.

На-на-на-на-на, – поет она.

Та-ра-ра-ра-ра, – напевает она, крупный план слез на глазах (несомненно Таня поняла, что пощады ждать нечего, и решила умереть, как мужчина – прим. В. Л.)

Коля все знает, сука ты ебаная, – говорит она.

И что я ребеночка от него ждала, тоже узнает, – говорит она.

Я ведь не тварь абортированная как ты, – говорит она.

Сто сорок семь раз тебя скребли ты, хуесоска, – говорит она.

Небось пусто там у тебя, как в тазу медном, – говорит она.

А меня матка в порядке, не гниет, – говорит она.

Третий месяц, – говорит она.

Коленька очень хотел, даже ноги мне все задирал после, – говорит она.

Вот и получилось, – говорит она.

Как узнает Коля, пиздец тебе, – говорит она.

И вот тогда ты, овца, на моем месте быть захочешь, – говорит она.

Да только поздно будет, – говорит она.

И вот еще что, – говорит она.

Даже если и не узнает ничего Коленька, – говорит она.

Один хуй на тебе не женится, – говорит он.

Потому что есть бабы которым суют, – говорит она.

А есть те, на которых женятся, – говорит она.

Женился на мне, – говорит она.

…значит, из каких ты будешь? – говорит она.

Аха-ха, – говорит она, крупно показана кровь на губах.

Эта вспышка стойкости отбирает у нее последние силы. Таня начинает плакать, опустив голову. Видно, что ей страшно, и она не хочет смотреть на свою смерть. Сейчас она похожа на китайского «боксера», который покорно ждет пули в затылок, сидя в яме на корточках, и склонив голову.

…Зоя становится на колени перед Таней, поднимает ей голову, – пальцы на подбородке – и внимательно смотрит в глаза.

Говорит:

Пол, – говорит она.

Таня, не понимая, плачет. Зоя ласково вытирает ей слезы пальцем, – размазывая кровь по лицу, и терпеливо повторяет вопрос:

Пол, – говорит она.

Пол ребенка, – говорит она.

Таня всхлипывает. Говорит, кривя губы (мы видим десны, блестит слюна, это кривящийся рот плачущей женщины, самое печальное, что можно увидеть на свете)

Мальчик, – говорит она.

Как Коля хот… – говорит она и сотрясается в рыданиях.

Точно? – спрашивает Зоя.

УЗИ, сама виде… – говорит Таня.

Снова плачет. Зоя, не меняясь в лице, встает, – все еще глядя на Таню, – и вытирает руку о джинсы (она одета, как девочка-гот из порно-клипа про педофилов: джинсы в обтяг, розовая кофта, вызывающий маникюр, кеды, браслеты). Говорит знаменитую фразу Гиммлера, которому приглянулся голубоглазый беловолосый з/к – еврей в Дахау, но у которого не нашлось ни одного родственника-немца.

Ничем не могу помочь, – говорит она.

Камера берет план потолка, потом скользит к двери на кухню, мы видим обычную мебель, плохо подогнанную, солонку, перечницу, салфеточки, полотенца, сковородку… Тишина. Крупный план проигрывателя. Пластинка молча кружится на проигрывателе, крупно – иголка, она уже соскользнула. Потом мы видим окровавленную руку, остановившую пластинку. Рука дрожит, снимает пластинку. Потом рука вновь появляется в кадре. Показано, что она держит пластинку группы «Машина времени». Руки ставят пластинку, исчезают из кадра. Пластинка начинает крутиться.

…то за глупый скорец, что за глупый скворец, – гнусавит певец Макаревич, который так и не вырезал себе гланды.

Мелодия песни, отвратительная, как и все, что записывали в студии граммзаписи «Мелодия». Чмокание Макаревича. Занавески, которые колышутся из-за ветра. Мы видим, что по ним начинает бежать пламя. Оно разгорается, становится все сильнее. Дым.

Темнота.

ХХХ

Мы видим прозрачное море.

Крупно – пузырьки пены. Отъезд камеры. Мы видим, что это буруны пены, которые выходят из-под большого круизного лайнера. Общий план судна. Отдыхающие у бассейнов, группа жалких, никому не интересных аниматоров, которые показной наглостью пытаются компенсировать чувство собственной неполноценности, флаг. Это знамя Италии. Крупно надпись на борту судна.

«Коста Конкордия».

Камера показывает капитанскую рубку. Мы видим импозантного человека в белой фуражке. Он широко улыбается, держит руки на штурвале. Подмигивает в камеру. Та, помедлив, покидает рубку, перед окончательным уходом разворачивается. Мы видим, что под штурвалом сидит на корточках женщина в ярко-розовом платье, золотистых сандалиях и с сиреневой сумочкой, которую женщина держит на локте, несмотря на то, что делает капитану минет.

Девушка глядит в камеру, потом возвращается взглядом к капитану.

Хлюп-хлюп, – чмокает она.

Чмок-чмок, – хлюпает она.

Камера, показав нам эту сцену, покидает рубку, потом палубу, мы снова видим судно, оно несется стремительно, что мы можем судить по бурунам, после чего мы теряем «Конкордию» из виду (и никогда больше ее не увидим, ведь она затонула, да-да, всего 2 минуты в кадре, вот такой вот каприз сценариста – В. Л.).

Снова – чистое море.

Потом на его поверхности появляются дельфины. Резвясь, они выпрыгивают из воды. Солнце, брызги, ветер. Зритель должен в полной мере ощутить всю ту степень свободы, которую дарит живому существу Море, и понять, что эволюция – совершенная глупость. Развивайся мы по законам природы, мы бы никогда не покинули море, понимает зритель, глядя на дельфинов, резвящихся в водах моря, в порывах ветра, в лучах солнца, в соленой памяти Земли. Только зловредное, завистливое, и вздорное существо вроде Бога могло бы выкинуть нас на сушу, понимает зритель, уверовав. Морская идиллия, между тем, продолжается.

К дельфинам подплывают киты.

Мы понимаем, что это не Средиземное море, а Атлантика. Несколько гигантских китов, фыркая, выпуская фонтаны, тоже затевают игру. Они становятся почти вертикально, после чего падают, шлепая хвостом по поверхности воды. Громкие шлепки, грохот, брызги.

Несколько минут мы наблюдаем за игрой китов, вокруг которых резвятся дельфины.

После этого киты вдруг замирают, и мы слышим сигналы, которыми они обмениваются друг с другом.

К китам подплывают дельфины, и мы видим, что млекопитающие каким-то образом обмениваются сигналами и между собой, хотя принадлежат к разным видам. Мы слышим треск, пощелкивание, сигналы… Это чем-то напоминает шум, издаваемый атмосферой Земли. Мы слышим в сигналах китов и дельфинов тревожные нотки. Мы видим, как на небе появляются тучи, рябь от ветра, буквально в считанные секунды горизонт становится темным, потом черным. Дельфины тревожно посвистывают. Киты что-то передают им, мы слышим трубную музыку их сенсорных органов.

Мы буквально ощущаем Тревогу.

Звуки стихают, мы слышим лишь вой ветра, который становится сильнее. Мы видим как дельфины и киты покидают место. Первые – стремительно уплывают, вторые – уходят на глубину. Мы видим начало шторма. Камера стремительно поднимается и показывает планету из космоса.

Мы видим, что половина Земли скрыта темным вихрем.

Он разрастается.

ХХХ

Мы видим оштукатуренную белую стену.

Общий план. Это стена маленького домика, так называемой «мазанки». Он стоит посреди аккуратного сада, очень небольшого, озерцо, несколько фруктовых деревьев. Пара грядок картофельных. Крупно – колорадский жук на одном из растений. Снова общий план. Мы видим, как идут гуськом несколько гусей. Они шипят и тянут шеи в сторону чего-то, что находится за кадром. Потом – красный след на стене, которая только что была былой. Он тянется, камера медленно идет за ним, как за Бандерасом в фильме «Отчаянный». Мы видим, что по стене дома идет, – буквально подпираемый стеной, – отец Николай.

Он ранен в плечо, и оставляет за собой кровавый след.

Дойдя до крыльца дома, отец Николая падает на колени. Безвольно опускает голову. Крупно – несколько муравьев, пыль, окурки. Потом отец Николай поднимает голову, и мы смотрим снизу вверх на табличку у дома. Надпись золочеными буквами на металлической табличке.

«ДОМИК ПУШКИНА»

Ниже – серебряными буквами.

«В этом доме во время своей ссылки в Бессарабию жил и творил великий русский писатель и поэт, Александр Сергеевич Пушкин».

Под этим нацарапана надпись на румынском языке.

«Ебитесь в рот со своей негритянской ебанной обезьяной Пушкиным русские свиньи!!!!»

Рядом с этим написано «лайк». И цифра – 56799. Причем видно, что цифры наслаивались друг на друга, каждый, кто присоединялся в своем пожелании русским свиньям ебаться в рот с их негритянской обезьяной Пушкиным, выцарапывал свою цифру поверх другой. Камера разворачивается и мы видим перед прудом – бюст поэта Пушкина.

Он выкрашен в цвета флага Молдавии.

От этого Александр Сергеевич похож на болельщика (что оскорбительно) молдавской сборной по футболу (что вдвойне оскорбительно), который, увидев как его любимцы выиграли Чемпионат Мира, онемел и окаменел от счастья.

Снова крупный план крыльца и памятной таблички.

Мы слышим голос, он идет из глубины здания.

Хуесосы блядь, – говорит голос.

Заебали блядь, румыноиды хуевы, – говорит голос.

Твари блядь, засранцы ебанные, – говорит он.

Засрали все, – говорит он.

Крупно – лицо отца Николая, который вот – вот потеряет сознание. Он ползет по ступенькам, и отключается прямо у приоткрытой двери. Мы видим, что в руке отца Николая – чемоданчик. Мы слышим, как включается телевизор. Шумы, потрескивания.

Инцидент с трагическими последствиями произошел в непризнанном Приднестровье, – говорит голос Кати Андреевой.

Колонна священников и прихожан православной церкви, – говорит она.

…протестующих против принятия закона о свободе проведения гей-парадов в Молдавии, – говорит она.

Прошла торжественным ходом от Кишинева до Тирасполя, – говорит она.

У оружейных складов в местечке Колбасна подвергшись вооруженному нападению, – говорит она.

Не опознанных людей, – говорит она.

В ходе инцидента выяснилось, что колонне крестного хода содействие оказывали, – говорит она.

Сотрудники специального православного агентства безопасности «Невский», – говорит она.

Саперы, шедшие впереди колонны и минометчики, замыкавшие ее, – говорит она.

Дали достойный отпор предполагаемым сторонникам проведения гей-парадов в Молдавии, – говорит она.

В ходе короткого боя оказалось также, – говорит она.

Что крестному ходу было придано воздушное прикрытие, – говорит она.

В то же время, есть жертвы, – говорит она.

Несколько десятков богомолок убиты, – говорит она.

Пропал также без вести представитель РПЦ в Митрополии Молдавской, – говорит она.

Отец Николай, в миру Николай Трофименков, – говорит она.

Ветеран войны в Афганистане и двух чеченских компаний, – говорит она.

Мы смотрим на поникшего отца Николая, после чего начинаем видеть ретроспективы событий, под аккомпанемент бубнежа Кати Андреевой. Мы видим колонну, идущую крестным ходом по пыльной летней дороге. Мост через Днестр, вдалеке – силуэты военных складов. Кресты, золотые хоругви, священнослужители… Внезапно один из них падает, из головы течет кровь. Фонтанчики пуль на дороге. Участники крестного хода выхватывают пулеметы, автоматы, начинают окапываться. Дальний план – пост миротворческих войск на мосту через Днестр. Разворачивается бронетранспортер, начинает хаотично стрелять как в колонну, так и в тех, кто на нее напал. Крупно – напряженное лицо отца Николая. Бубнеж Кати Андреевой.

…со сторо… е… то буд… но, как крестный хо… – говорит она.

…амо собо.., ико… сы, крест… – говорит она.

Сумасшедшие, богомолки… – говорит она.

О, богомоххххххх ок… перед пого… фхффхфхф, на случай минныхххх пол…, – говорит она.

А… ы… – говорит она.

Ретроспектива продолжается. Отец Николай, покрутив головой, бочком-бочком отстает от колонны, которая собирается идти на прорыв, и скатывается в канаву у дороги. Оттуда бежит к лесу. Поглядывает на часы, потом – на листочек, который держит в руке. Тяжелое дыхание. Мелькают деревья, трава, цветы. Синее небо Молдавии, облака, нависшие над Днестром, словно раздумывают – искупаться ли в зной…

Бегущая фигура отца Анатолия. Он сбрасывает с себя рясу и с разбега форсирует Днестр, что не так уж и трудно, здесь течение реки достаточно узкое. Перебравшись через реку, отец Анатолий – он плыл, держа в одной руке автомат, – бежит к лесочку на другом берегу. Скрывается там. Камера разворачивается. Мы видим ожесточенный бой колонны крестного хода и нападающих. Те установили на холме над дорогой пулемет и активно обстреливают богомольцев. Внезапно один из священнослужителей вскакивает и с криком бежит на холм.

Ебана в рот!!! – кричит он.

Ловко, как обезьяна, забирается на холм и закрывает собой пулемет. Фонтанчики крови из тела героя. Искаженные страхом лица нападающих. Камера разворачивается. Мы видим вдалеке фигурку отца Анатолия, бегущего рысцой. Камера нагоняет его, как дух злого монстра, или оператор к/ф «Властелин колец» (что в принципе одно и то же, – прим. Сценариста). Дрожащая картинка (мы видим все как бы глазами отца Анатолия) – план, нарисованный ручкой на бумажке. Вдалеке – какие-то каменные плиты. Это напоминает вход в разрушенное оборонное сооружение Советской Армии. Табличка. На ней написано.

«Оборонное сооружение Советской армии, вход воспрещен!»

Становится громче и отчетливее бубнеж Кати Андреевой.

…ое дело не пизд… и… ать мусссссфффххххцццц… муссцццороввв… в… ровожденииии – говорит она.

….. ууууюшка,… а я… не… ы… – говорит она.

…ооооолько вот в……. иднестровье не знаю как… – говорит она

…аком, – говорит она.

…шние ментццццццыыы… ас,… ак тв… ссссслужат, – говорит она.

…аасссс.. едь мно… единяе… оворит она.

Поооославиеееее уууховввооосць, – говорит она.

…. ааааачит, верси… циальна…. така… – говорит она.

…итрополия прооооооив жооооопниооов пошшшцццссслаааа… рестны… ход…, – говорит она.

…ак приблизиммммммууу… склада…,…. еата проведу…… ацию, – говорит она.

…том со святын…., – говорит она.

…ратно в Кишинё…, – говорит она.

.. цидент, способный спровоцировать войну, – говорит она.

…нгтон потребовал от Москвы объяснений касательно серии взрывов на военных склада… – говорит она.

…темы ПРО ЕС приведены в состояние боевой готовности, – говорит она.

На что Кремль уже объявил о полной боеготовности систем доставки ракет средней даль… – говорит она.

…риарх Кирилл благословил воинство на смертный бо… – говорит она.

Мы видим все так, как если бы играли в компьютерную игру.

Вход в заброшенную базу ПВО, двери, болтающиеся на велосипедном замочке… Дверь с грохотом слетает, мы видим узкий тускло освещенный коридор, все это очень напоминает советский военкомат – мишень в виде воина НАТО, расписание дежурств, покрашенные во что-то отвратительно зеленое стены… Портрет воина отличника на плакате, знаки отличия у него на груди… Несколько гильз и, почему-то, черное пятно на полу. Провода, куски штукатурки… Это напоминает пейзаж из «стрелялки», декорации фильма кумира советских Непростых Интеллигентов Тарковского, или обычного советского учреждения, в котором деньги украли, и ремонт не сделали.

Общий план фигуры отца Николая.

Он разворачивается к двери, протягивает там что-то – подкованный сериалами «Братаны», «Братаны-2» и «Братаны-3» зритель понимает, что речь идет о растяжке, – и бежит внутрь помещения. За спиной взрыв, мы понимаем, что растяжка была установлена не зря. Мы видим, как в левом верхнем углу экрана медленно пролетает что-то оторванное… Это человеческая кисть… Преследователю не повезло… Крутой спуск по винтовой железной лестнице… Промышленный подземный пейзаж… Снова дверь на велосипедном замке… (то есть, все как в Советском Союзе – вроде бы и внушительно, и помпезно, а на самом деле – через жопу и на соплях – В. Л.). Нога выбивает ее…. Время от времени камера разворачивается и показывает нам растяжки, которые ставит отец Николай… Взрывы… Помещение, куда ворвался священник. Это заброшенный пульт управления ПВО. Почему-то, все приборы в исправности, все горит, мы видим, как на экране. Крупно – листок с записанным заданием Патриарха.

«Увидеть горящую точку и нажать кнопку».

Мы видим, что на экране… две точки. Зеленая и красная. На пульте – две кнопки. Зеленая и красная. Отец Николай смотрит на них в замешательстве. Вдалеке слышен грохот сапог. Отец Николай бормочет.

Ебаный в рот, ебаный в рот… – бормочет он.

Зеленую или красную? – говорит он.

Ебаный ваш рот, все блядь через жо… – говорит он.

Зеленую или красную? – говорит он.

Он же с меня шкуру с живого… – говорит он.

Так еб вашу мать! – кричит он.

ЗЕЛЕНУЮ ИЛИ КРАСНУЮ? – кричит он.

Слышны крики, стрельба, грохот все ближе. Отец Николай мечется возле радара. Оглядывается несколько раз. Плачет. Кричит:

А-а-а-а-а-а-!!!! – кричит он.

Ссссуууукааааа!!!! – кричит он.

Да хуй с вами блядь суки, – кричит он.

С силой жмет сразу на обе кнопки. Огоньки, поморгав, пропадают. Отец Николай смотрит на экран, как человек, который уже поставил родительской наследство в казино, и выиграет он или нет, значения не имеет, ведь самое худшее, что можно было сделать, уже сделано.

Это взгляд человека, потерявшего себя.

Внезапно фигура священника резко дергается, он падает на экран.

Общий план помещения. Это преследователи, ворвавшись в помещение, стреляют в отца Николая. Почему-то, они все говорят по-английски. Мы видим надписи на спинах людей в форме. На них написано.

«Специальный антитеррористический отряд ЦРУ номер 76-pz»

Отец Николай, перевернувшись на здоровый бок, стреляет в дверь, несколько фигурок падают, раздается взрыв мины. Николай ползет в закуток, где под креслом – оно старое, дерматиновое, мы буквально видим на нем маршала Шапошникова («Товарищ капитан, почему вы вчера пьяный наехали на танке на дом жительницы Петушки гражданки Сидоровой? – Какая страна, такая и армия, товарищ маршал» – прим. В. Л.), – и, прикрываясь им, поднимает с пола дипломат. Под ним он видит еще одну кнопку. Нажимает, не раздумывая.

Раздается грохот, экран застилает дым.

…дым рассеивается, мы видим отца Николая, лежащего неподалеку от домика-музея Пушкина. Надпись внизу экрана. Там написано:

«Дом-музей Пушкина, Молдавия, граница с Приднестровьем».

Отец Николая, ошарашенный, оглядывается. Он сидит в том самом кресле из дерматина. Очевидно, после нажатия кнопки кресло сработало, как катапульта. Отец Николай шепчет:

Ебана в рот, ну нихуя себе… – шепчет он.

Катапуль.. – шепчет он.

Освобождается от ремней кресла, ползет к усадьбе… Крупно – лицо. Отъезд камеры. Священник уже лежит на пороге дома-музея Пушкина. Приходит в себя, переползает через порог. Крупно – телевизор. Катя Андреева. Говорит:

Но беда, как говорится, не приходит одна, – говорит она.

Этим же утром в результате невыясненных пока инцидентов, – говорит она.

Потерпел крушение борт с делегацией правительства Польши, – говорит она.

Летевшего в Катынь почтить память погибших в результате… – говорит она.

Одновременно с этим пропала, не подавая сигналы вот уже… – говорит она.

Делегация франко-немецкого союза, возглавляемого Ангелой Ме… – говорит она.

Речь, предположительно, также идет о воздушной катастрофе… – говорит она.

Вдобавок, осведомленные источники на Елисейских полях сообщают, – говрит она.

Об исчезновении президента Франции Николая Сарко… – говорит она.

Пиздец блядь что происходит, – говорят нам глаза Кати Андреевой, чья мимика не выдает этого ни единым движением.

Мы видим затылок человека, который смотрит новости. После падения отца Николая мужчина поворачивается. Мы видим, что он очень полный, у него усики, он одет в шорты и жилет.. На груди – бейджик.

«Дима Быков, смотритель дома-музея Пушкина»

Приподнявшись в кресле, мужчина смотрит на отца Николая безо всякого выражения. Говорит:

Это еще что за хуйня? – говорит он по-русски.

Я… ранен… помоги… – говорит отец Николай по-румынски.

Что… что… для чего вы тут? – говорит смотритель.

Помоги… ранен… – говорит отец Николай.

Смотрит на смотрителя с надеждой сверху вниз. Потом обводит глазами помещение. Портреты Пушкина и смотрителя Быкова перемежают друг друга. Книжные полки. Корешки с фамилиями Пушкина и смотрителя, – как и портреты, – также перемешаны. У зрителя создается впечатление, что смотрителю музея хотелось бы создать впечатление о каком-то своем духовном родстве с великим поэтом.

Бля, ты по-человечески говорить можешь? – говорит смотритель Быков

Блядь, уебки, хоть бы слово по-румынски выучили, – говорит, слабея, отец Николай.

Извините, я вас не понимаю, – говорит злорадно смотритель.

Город, город, мне нужно в город, – шепчет отец Николай.

Кишинеу, – говорит он слабо (Кишинев по румынски – прим. Сценариста).

Как-как? – говорит смотритель, склонившись к раненному.

Кишинеу… – бормочет слабо отец Николай.

Кишинев? – переспрашивает злорадно Быков («Кишинев» – название города Кишинев по-русски – прим. Сценариста).

Кишинеу… – шепчет отец Николай.

Блядь, не знаю… Может, Кишинев? – говорит смотритель.

Хуй с тобой, – шепчет отец Николай по-румынски.

Кишинев, – шепчет он название города по-русски.

Смотритель торжествующе улыбается. Говорит:

Можете же, когда захотите!!! – говорит он.

Снисходительно глядя на священника, говорит:

А что случилось-то? – говорит он по-русски.

Да какая тебе на хуй разница, – шепчет отец Николай по-румынски.

Ты же все равно блядь по-румынски не понимаешь, – говорит он.

Впрочем, какая на хуй разница, – говорит смотритель музея.

Один хуй я по-вашему не понимаю, – говорит он.

И Пушкин не понимал, – говорит он.

Видишь, сколько у нас общего, – говорит он.

Скорую.. скорую… пиздобол, врача скорее сука, – шепчет отец Николай.

SOS – шепчет он международную аббревиатуру, отчаявшись что-то объяснить.

В больничку тебе надо… – говорит смотритель Быков, наклонившись над рукой отца Николая.

Сейчас, скорую вызову… – говорит он.

Берет мобильный. Набирает, подносит к уху. Слушает недовольно. Мы слышим механический голос.

Абонент вне зо… – говорит он.

Ебанная мазанка, – говорит недовольно смотритель.

Только снаружи ловит, – говорит он.

Отец Николай, шевеля губами, как полудохлая рыба, активно и беззвучно призывает смотрителя выйти на улицу, набрать номер «Скорой» и спасти его, наконец. Отчаявшись, начинает плакать, достает из нагрудного кармана фотографию – две карточки, Зоя и Таня, – рвет немеющими пальцами, жует… Всем телом наваливается на секретный дипломат, из-за которого началась вся заваруха…

Смотритель, брезгливо глядя на священника, выходит на порог домика. Не торопится.

Крупно – раскрашенный Пушкин. Недовольное лицо смотрителя.

В рот вас тупицы, – шепчет он, качая головой.

Дикари на хуй, – шепчет он.

Набирает номер «Скорой». Огонек мобильного. Отъезд камеры. Это уже знакомое нам помещение, из которого руководят самыми важными операциями армии и разведки США первые лица страны. Мы видим напряженное лицо президента Обамы. Он смотрит на экран. Мы видим карту Восточной Европы, там горят несколько точек. Увеличение кадра. Молдавия с высоты птичьего полета. Увеличение еще. Усадьба.

Сказал он ему что-то или нет… – говорит он.

Если он уже зна… – говорит Обама.

А вдруг нет, – говорит кто-то.

Известно ли ему что-то об участии америка… – говорит он.

Напряженное молчание, все смотрят на президента, в зале операций никто не шевелится даже. Чернокожий человек в мундире со знаками отличия бригадного генерала говорит:

Если мы ударим, то это будет озна… – говорит он.

Молчание. Щелчок пальцев. Голос – «Выдайте нам его на экран». Увеличение кадра. Мы видим музей и домик Пушкина в прямом эфире, переданном беспилотным самолетом. Картинка черно-белая. Прижима плечом телефон к уху, смотритель музея Пушкина Дима Быков (вы видели? видели? они вместе, ВМЕСТЕ!!! – прим. сценариста) расстегивается, и начинает мочиться прямо с крыльца. Бормочет.

Дикари, сука,.. засрали вс… – бормочет он.

Что же не отвечают, – говорит он.

Ебанная связь, – говорит он.

Крупный план лица. Блаженное выражение смотрителя. Слегка обернувшись, он говорит:

Еще и пидор этот… животное бля румынское… – говорит он.

Крупно – напряженные лица руководства США. Черно-белая картинка из Молдавии. Картофельный куст. Полосатый колорадский жук на нем. Смотритель, застегиваясь, и дожидаясь ответа скорой, смотрит на жука, и говорит по привычке каждого уважающего себя жителя пост-советского пространства ритуальную фразу, все чаще заменяющую «бля» :

Еще и эти ебанные пиндосы с их блядь заговоро… – говорит он.

Быстрая ретроспектива, вскинутый большой палец Обамы при слове «заговор». Снова лицо смотрителя. Задирает голову. Слезы на глазах от облегчения. Облака… Дрожащий от зноя воздух… Красная точка – совсем маленькая, – которая стремительно разрастается. Полные ужаса глаза смотрителя.

Вспышка.

ХХХ

Красный экран.

Постепенно в разных местах экрана красное начинает приобретать различные оттенки. Бордовый, пурпурный, светло-розовый. Каждый оттенок начинает словно кружиться, создает свой особенный водоворот на этом море красного. Красный калейдоскоп. Для кинозрителей с солидным культурным багажом это не оставит ни малейших сомнений в культурном цитировании. Разумеется, речь идет о «Красном Колесе» писателя Солженицына, которого «шестидесятники» любовно кличут «Солж». Мы слышим тяжелое дыхание. Мы слышим шепот.

Да это же… Солж, чистый Солж, – шепчет голос.

Красное колесо, ебана в рот, – шепчет голос.

Жизнь прожил, не поле перешел, и вот, – шепчет голос.

Сподобился, – шепчет он.

Ну ни хуя себе, – шепчет он.

Таня, Танюша, что же ты, подружка, – шепчет он.

Камера показывает, как сквозь красное проступает что-то белое. Это записка. Мы видим, что на ней написано:

«НЕ ЖДИ ОСТАНУСЬ У ПАПЫ». Подпись – «Таня».

Отъезд камеры. Мы видим, что это записка. На ней, под подписью, мы видим также отпечаток пальца, сделанный при помощи крови. Разворот камеры. Пустые, ничего не понимающие, глаза отца Николая. Общий план квартиры и священника. В доме все залито кровь. Мы видим стул, на котором сидела убитая Зоей Таня. Почему-то, в кресле – Зоя. Она тоже залита кровью, и слабо что-то шепчет. Отец Николай выглядит ошарашенным, он покачивается, в его правой руке автомат «Калашникова», со сдвоенным, почему-то, рожком. Священник сглатывает. Это явно не та ситуация, в которой каждый из нас будет рад увидеть

Зоя снова слабо шевелит губами.

…что, малыш? – говорит ей отец Николай

…то случилось? – шепчет он.

…я им ничего не ска… – шепчет Зоя.

Я им ничего не сказала, – шепчет она.

Это настолько наглое пародирование знаменитой фразы из фантастического советского фильма про юношей и девушек, которые, вместо того, чтобы трахаться, Искали Миелофон (который давно придумали в застенках НКВД 30-хх годов) что у зрителя захватывает дух от наглости Зои. Один только отец Николай, как и положено влюбленному олуху, ничего не понимает.

Малыш, – заботливо говорит он.

Малыш… ебана в рот, – шепчет он.

Что же ты, солнышко, – бормочет он.

Как же ты так Зойка… – бормочет он.

Кто они.. – шепчет он.

Заботливо снимает Зою с кресла – симулянтка, не зажмурившись до конца, подглядывает сквозь свои прекрасные, слипшиеся от крови ресницы, – и кладет на диван. Пятна крови на стене. Куски мяса на полу. Зоя так густо вымазана кровью, что можно предположить, будто это ее пытали. Хотя, конечно, это не так, и Зоя, как и все женщины (о лживые суки, будьте вы прокляты! – прим. подавшего на развод сценариста) – просто напросто притворяется, как у женщин принято. Ну, за исключением мертвых. Вроде Тани.

А где… Танюша? – спрашивает отец Николай.

Она… – шепчет Зоя.

Она была с ними… – шепчет она.

С кем? – говорит отец Николай.

Я не… не знаю… – шепчет Зоя.

Много людей, форма, оружи… – шепчет она.

Ты выдала им Центр? – говорит отец Николай.

Что ты малыш… – говорит Зоя.

Точно? – говорит подозрительно отец Николай.

Нам же все равно не говорят где Ставка, – говорит Зоя.

И то верно, – говорит отец Николай.

Как она могла… – говорит он.

Что они искали? – говорит он.

Не знаю, чемо… чемодан какой-то… – говорит Зоя, прерывисто, словно от боли, дыша.

Какой-то дипло… ох, больно! – говорит она,

А что они еще говорили? – говорит отец Николай.

Даже сейчас он сжимает в левой руке дипломат и не выпускает его.

Говорили, что убьют всех кро… – говорит она.