Текст книги "Факультет. Курс четвертый"

4. Представьте себе, что вы охраняете важную персону. Самую важную. У персоны встреча в верхах на незнакомой территории. Вокруг полно служащих, охраны, прочего персонала – как из делегаций других иностранных государств, так и из местных. Вам даны максимальные полномочия по обеспечению безопасности VIP-лица, но прежде вам нужно понять, кто есть кто.

Вы… Что будете делать Вы? На что сначала обратите внимание, на что обратите пристальное внимание, на что обратите самое пристальное внимание? А если на что-то не обратите внимания, то почему? И не забывайте, что времени и сил у Вас не так много, как хотелось бы. А работы – невпроворот. Пишите всё, что хотите…

Когда экзамен по ИП наконец закончился, Кирилл был измучен так, словно пробежал марафонскую дистанцию под палящим солнцем Сахары. Остальные выглядели не лучше. Студенты молча разошлись по своим блокам – у них не было сил перекинуться хотя бы парочкой слов.

Собрав остатки воли в кулак, Кирилл принял душ, почистил зубы и рухнул замертво, надеясь, что сон его освежит и вернет ощущение реальности. И способность логически и внятно соображать, которую (после такой умственной перегрузки) он временно утратил.

Ему снился детский сад. Подготовительная группа. И он – безостановочно произносящий считалки – в бешеном темпе:

 
Родились у нас котята –
Раз-два-три-четыре-пять,
Приходите к нам, ребята,
Посмотреть и посчитать.
 
 
Раз котенок – самый белый,
Два котенок – самый смелый,
Три котенок – самый умный,
А четыре – самый шумный.
 
 
Пять похож на три и два:
Те же хвост и голова,
То же пятнышко на спинке,
Так же спит весь день в корзинке.
 
 
Хороши у нас котята –
Раз-два-три-четыре-пять,
Приходите к нам, ребята,
Посмотреть и посчитать!
 

За котятами шли белки, машины, стаканы, лимоны, вороны, крокодилы с курительными трубками в зубах, пчелы, черепахи, стрекозы – а Кирилл всё читал и читал, иногда удивляясь во сне, – откуда у него такой запас считалок? Неужели и впрямь от детского сада остался?

Но вот – прозвучало финальное:

 
Прыг да скок, прыг да скок,
Скачет зайка – серый бок.
По лесочку прыг, прыг, прыг,
По снежочку – тык, тык, тык.
Под кусточек присел –
Схорониться захотел.
Кто его поймает,
Тот и водит!
 

Кирилл открыл глаза и обнаружил себя лежащим на полу – мокрым от пота. Когда он успел свалиться, он не помнил. Все мышцы болели, тело ломило, а голова ровным счетом ничего не соображала – немногим лучше, чем вечером. Налицо – абсолютный упадок сил и моральное и умственное перенапряжение со всеми вытекающими отсюда последствиями. А сессия еще не окончена – и ему нужно подняться, умыться, позавтракать и начинать готовиться к очередному экзамену….

Часть вторая. Веселись, пока молодой

Глава первая. Париж, Париж!

– Вот и сказочки конец, а кто слушал – молодец! – почему-то именно эта присказка вертелась на языке Кирилла, когда он подписывал сессионную ведомость в деканате. Сие нововведение появилось недавно, и теперь каждый студент должен был после сдачи всех экзаменов и зачетов лично явиться в деканат и поставить автограф – засвидетельствовав, так сказать, свое почтение. – Хотелось бы, чтобы следующая сказка была не столь зубодробительная, как эта. Хотя о чем я говорю? О несбыточной мечте – несбыточной ровно с первого семестра.

– Ну, здравствуй что ли, – за спиной Кирилла раздался знакомый голос. – Окончательно зазнался?

– В смысле? – Кирилл обернулся, искренне улыбаясь Маше. – Если ты имеешь в виду, что я долго не появлялся, ты же знаешь – я не пропал. Я просто был жутко занят – на самом деле жутко.

– Знаю, знаю, – милостиво кивнула Маша. – Ты меня сопроводишь?

Они не виделись уже примерное месяц, и Кирилл, конечно, соскучился.

Он уже неоднократно давал себе слово позвонить Маше, но откладывал выполнение обещания – времени катастрофически не хватало. Потому что Маша – это минимум один полноценный вечер (а может быть, и неделя полноценных вечеров и дней), а у него в распоряжении их нет. А вот на каникулах… Но каникул ждать не пришлось.

– Рассказывай! – как только они вышли из деканата, потребовала Маша. – Видишь, сегодня я без свиты, так что можешь говорить спокойно. Насколько мой загадочный джентльмен продвинулся в области изучения магических наук с нашего последнего рандеву? Простите, мусье, с нашего крайнего рандеву.

– Да уж, продвинулся, – Кирилл скривился. – Видишь, ели на ногах стою, а голова до сих пор гудит. Сессия оказалась уж больно тяжелой.

– Сессия? – Маша громко и недоверчиво хмыкнула. – Тебя она что, интересует? В смысле, отметки?

– Интересует, – набычился Кирилл. – И мы, кажется, уже это обсуждали. Больше, пожалуй, не стоит.

– Хорошо, хорошо. Просто я подумала, что ты уже на старшем курсе, и обычно в твоем возрасте оценки уже мало кого волнуют. Но ты ведь у нас особенный?

– Как будто мой возраст сильно отличается от твоего! – парировал Кирилл. – И что, скажи на милость, на тебя нашло, что ты решила на меня напасть? Вроде бы, я ничего плохого не сделал.

– Вот именно, что «вроде бы»! А с моей точки зрения – очень даже. Во-первых, ты пропадал слишком долго. Но ладно, я понимаю, сессия – всё такое. Но ведь она закончилась, а ты не звонишь. А я, между прочим, вот уже пару дней жду, когда ты нарисуешься. И если бы я тебя сегодня не встретила (случайно), ты бы так и не появился – что ли?

– Маша! – Кирилл укоризненно взглянул на девушку. – Ну что ты такое несешь? Я собирался звонить тебе уже сегодня, пригласить тебя куда-нибудь в Подмосковье, например. Помнишь, как в прошлом году мы оторвались?

– Ага. А еще помню, как кто-то кому-то морду набил. Кто бы это мог быть? Неужели не ты? Ладно, – Маша улыбнулась. – Извинения принимаются – но только с одним условием. Мы завтра летим в Париж. На три дня. Или на четыре, как получится. Надеюсь, заграничный паспорт у тебя в порядке и виза есть?..

* * *

Неожиданности бывают разными. И приятными, и неприятными. Последние случаются чаще, и поэтому первые – более ценны. И с этим мало кто поспорит – да и дело в общем-то не в количестве, а в качестве.

Паспорт у Кирилла имелся, да и визы тоже. Европейская и американская – как это ни странно. Странно – потому что еще несколько лет назад выезд Кирилла за границу был под большим вопросом, но однако ж – в начале учебного года его дернул Щербень и настоял: пусть Кирилл оформит всё чин по чину. С пятилетними визами – за государственный счёт.

– Вы что, собираетесь меня отправить резидентом в Нью-Йорк? – пошутил тогда Кирилл. И в ответ получил серьезный кивок Щербеня – без всяких шуток:

– А почему нет? Кто знает, как пойдут дела. Ты должен быть готов путешествовать по всему миру – вдруг специфика потребует.

– Ну, а как же моя секретность?

– Секретность? По нашим сведениям пока что она пребывает в полном порядке – т. е. ты, мистер Соколов, никак не ассоциируешься у спецслужб зарубежных государств с агентом Кремля.

– В смысле, мистер Соколов? Что это значит?

– В самом простом смысле. Паспорт сделаешь на имя Соколова Кирилла Борисовича и визы оформишь на него.

– А такое вообще возможно? – Кирилл не верил ушам. – Это же подлог. А меня не посадят за подобную самодеятельность? И где, спрашивается, я возьму общегражданский паспорт на имя Соколова. Сам нарисую?

– Не говори чуши! Общегражданский паспорт тебе не нужен, сейчас мы спустимся на пару этажей, я сведу тебя с нужными людьми – с ними всё и решишь. Документы будут – комар носа не подточит. Ну а после уже сам двинешь по посольствам – там заодно и проверим, пропустят они твою ксиву или сразу зарубят на корню. Только, пожалуйста, будь готов наклеить усы и воспользоваться расширителем носовых пазух и скул. Сам понимаешь – конспирация…

Хотя всё это напоминало Кириллу бред (какой-то сериальный шпионский), но ему пришлось подчиниться. Паспорт с его новой фамилией и новым обликом сделали в течение трех дней, еще месяц потребовался Кириллу, чтобы выправить визы. На визы он подавал информацию из МГТУ (снова подложную – по специальному разрешению самого ректора). И очень надеялся, что его фальшь не вскроется – в противном случае, последствия могут быть самыми печальными. Но всё прошло гладко – визы дали, лишних вопросов не задавали.

И теперь – после предложения Маши – Кирилл размышлял: есть ли у него право воспользоваться липовым паспортом:

– Позвоню-ка я Щербеню. И разве у меня есть другие варианты? – и он набрал соответствующий номер телефона.

– Ну, батенька, ты и задачки ставишь! – выслушав Кирилла, Шербень взял долгую паузу. – Повиси-ка на связи, я кое-с-кем переговорю. Не отключайся.

Отключаться Кирилл, само собой, не собирался, хотя ждать пришлось долго – минут двадцать (почти все деньги на мобильнике закончились, пока ждал).

– Что ж, – в голосе Щербеня звучало неприкрытое удивление. – Я сильно сомневался и готов был поспорить, что тебе откажут, но нет. Можешь отправляться в Париж – по нашему паспорту. И считай разрешение премией за Вьетнам – ну, ты меня понимаешь. Частью премии. Мы тут посовещались и решили – наград у тебя уже предостаточно, а поощрить офицера Раевского нужно. Вот и езжай с богом! Но только не больше, чем на неделю. И просчитывай риски – хотя с нашей точки зрения они минимальны. А лишняя отметка в паспорте не помешает – всё равно его рано или поздно пришлось бы обкатать в деле.

– Чего-то он не договаривает, – выслушав ответ Щербеня, решил Кирилл. – Явственно видно, что темнит старикан. Честно говоря, я не надеялся, что мне дадут зеленый свет – вероятность этого уж больно мала. А тут – на тебе! Нет, здесь есть еще что-то. Что-то, что мне нужно понять.

– Ага! – через несколько минут Кирилл удовлетворенно улыбнулся. – Шито белыми нитками – желание проверить меня на лояльность. Что ж, этого следовало ожидать, и скорее всего, в городе Париже я буду под колпаком. И возможно, меня даже удостоят чести и поставят за мной «топтуна» из посольства. Впрочем, не факт…

Догадка Кирилла оказалось верной. «Топтун» был – но, конечно, не в классическом стиле XIX века. За ним следили дистанционно, и это не доставляло Кириллу никаких неудобств. Другое дело – переход границы в образе господина Соколова, да еще и в компании с Машей.

– Господи, Кирилл, это ты? – поначалу (когда Кирилл подошел к ней в аэропорте – добирались они раздельно) девушка его даже и не признала. – Что с тобой?

Вероятно, только атмосфера аэропорта и приподнятое настроение не позволили Маше устроить настоящий допрос Кирилла, и она, в принципе, спокойно отреагировала на его объяснение:

– Да, это я! Прошу тебя, не задавай дополнительных вопросов, я тебе потом всё расскажу.

– Точно? – Маша, к ее чести, быстро взяла себя в руки. – Ладно, я понимаю – ты мужчина оригинальный и загадочный. И я даже кое-что знаю – как я уже тебе говорила. Но, по правде сказать, к такой оригинальности я была не готова. С пересечением границы, я надеюсь, у нас проблем не возникнет?

– Обещаю, – уверенно проговорил Кирилл, хотя уверенности у него не было. – Вообще-то бред! – он громко рассмеялся. – Но тебе ведь нравятся шпионские боевики?

– Нравятся. Но только не те, в которых меня сажают во французскую тюрьму.

– Маша, – Кирилл удрученно нахмурился. – К сожалению, выбор у меня невелик – либо я еду с тобой в таком виде (но обещаю, большую часть суток я буду дефилировать в привычном тебе образе), либо вообще не еду. Других вариантов у меня нет.

– Понятно. – Маша молчала минуты две – лишь ее ладони, сжимавшие и разжимавшие сумку, выдавали ее состояние. – Ты бы мог меня предупредить о предстоящем карнавале. Короче, во время перехода границы я тебя не знаю и знать не хочу. Ты извини, но вмешивать меня в шпионские (или еще какие непонятные игры) я не позволю. Я за это деньги не получаю! Это первая сторона вопроса. Негативная. Сторона вторая – мне интересно, чем всё это закончится. Я почему-то чувствую, что всё будет хорошо, а я до смерти люблю захватывающие нестандартные приключения. Остальное я уже перепробовала. А поучаствовать в шпионской истории – наверное, такая удача выпадает не каждому? Плюс мой авантюрный характер – которому я сейчас намерена потакать. Короче, тебе повезло, мальчик. Летим в Париж! Но ты мне расскажешь всё. Это раз. И я потребую от тебя максимум внимания в Париже к моей персоне. Это два. В качестве оплаты за стресс. Имей в виду…

Можно сказать, Кириллу повезло. Окажись на месте Маши не Маша, а другая девушка, еще бы неизвестно, как бы она себя повела. С большой долей вероятности, она бы послала Кирилла с его кривыми проходами куда подальше – и между ними было бы всё кончено. Но повезло. Точно так же, как и со всей поездкой…

* * *

Если бы история отдыха во Франции придумывалась для шпионского романа, а не случилась в реальной жизни, то, наверняка, всё так бы и произошло. Липовый паспорт (наподобие описанного выше), усы, маскарад, осмотр на таможне и девушка криминального склада ума и авантюрного характера, которая не прочь поучаствовать… И даже пострелять, и побегать от копов, и передвигаться по стране в комфортабельном багажнике лимузина.

Но обыкновенная жизнь – не шпионский роман. И когда Кирилл заявился к Щербеню за разрешением прокатиться в Париж, тот ему наотрез отказал. Дескать: «Ты что, с ума сошел? С твоим уровнем секретности даже и речи об этом быть не может!».

Обидно? Обидно. Но Кирилл заранее предполагал, что так произойдет, и продумал для себя план действий. Он не стал особо возражать, а предложил помочь Щербеню – вдруг, у того есть к нему вопросы. Вопросов была куча, Кирилл смиренно сел с ними разбираться и одновременно… в народе сказали бы, начал колдовать.

Колдовство заключалось в нехитрой процедуре. Кирилл ощущениями поместил Шербеня в свое личное пространство, наполненное силой и намерением, и пространство надавило на генерала. А поскольку тот был совершенно не в курсе, что такое возможно, его защитные механизмы не включились. И намерение постепенно склонило генерала к мысли: «А почему бы не помочь Кириллу?».

«Да, риск имеется, но, в конце концов, Кирилл пока нигде не засветился. Он – обыкновенный студент, молодой, без всяких «приводов» и «косяков», а то, что американцы знают его «энергетический отпечаток» – или как он там называется – ну, так это ерунда. Потому что ведь на таможне нет аппаратуры, способной сверить искомый «отпечаток» с базой. По крайней мере, во Франции точно нет. И даже если бы была, американцы своими секретами не стали бы делиться с лягушатниками». – Спустя полтора часа Щербень рассуждал уже примерно так.

А еще через полчаса он решительно поднял трубку телефона и принялся созваниваться с кураторами Кирилла из ФСБ. А потом минут двадцать убеждал их (кураторов оказалось аж трое), что проблем никаких. И что им всем реально нужно убедиться, что старший лейтенант Раевский нигде не засвечен, и в случае необходимости он спокойно улетит в Европу по работе.

К слову сказать, Кирилл до самого конца не верил, что получит разрешение – хотя и надеялся. И чтобы подстраховаться, он попеременно помещал и кураторов тоже в свое пространство. В подобном приеме нет ничего необычного и сверхъестественного – для Пространства Намерения понятие расстояния несколько отличается от того, каковым привыкли оперировать обычные люди. А ощущениями добраться до любого предмета во вселенной – раз плюнуть.

Помогло. Кураторы сдавались один за другим. Но, впрочем, Кирилл не испытывал никаких угрызений совести от такого удаленного манипулирования. Напротив, он чувствовал прилив сил и радость – Бесконечность его поддерживала. Париж манил его всё больше и больше, и, кроме того, если он откажет Маше, скорее всего, это станет окончанием их отношений. А девушку ему терять очень даже не хотелось.

– Везучий ты, – Щербень положил трубку и платком вытер пот со лба. Потом подозрительно взглянул на Кирилла. – Признавайся, колдовал?

– Никак нет! – не моргнув глазом, соврал Кирилл. – Колдовство возможно только в детских сказках и в сериале про Гарри Поттера.

– Уверен? – хмыкнул Щербень. – В случае с тобой я ничему не удивлюсь. Можешь катить! Только предупреждаю: рот на замок, никаких пьянок, никаких дебошей, никаких приводов в полицию. В случае проблем погоришь не только ты, но и очень серьезные люди, которые за тебя в ответе. Считай это командировкой для отработки оперативных навыков проникновения и внедрения. С визой я помогу – давай сейчас же дуй домой за паспортом! Привезешь мне, а завтра после семи вечера всё будет готово. Оформим через венгерское посольство. Шенген, он и есть Шенген – ему без разницы, кто его выдал.

* * *

Париж Кирилла впечатлил. Даже несмотря на обилие чернокожих, арабов, индусов, китайцев. Несмотря на то, что иногда казалось – это не Париж, а Багдад. Несмотря на жуткую – по меркам Кирилла – дороговизну всего и вся (и особенно в туристических районах).

За четыре дня (даже за три, ведь один день полностью был посвящен прилету-отлету) они успели полюбоваться всеми основными достопримечательностями Парижа:

– Эйфелевой башней,

– Собором Парижской Богоматери,

– Лувром,

– Елисейскими полями и Триумфальной аркой,

– Монмартром и мостом Александра III,

– Собором Сакре-Кёр

И кроме того, они съездили за город – в Версаль. То есть программа была насыщенной до чрезвычайности.

Больше всего Кириллу понравился Сакре-Кёр. Все же что такое Эйфелева башня и Собор Парижской Богоматери он представлял хорошо, а вот о существовании этой базилики до поездки даже и не подозревал.

Как оказалось, базилику Сакре-Кёр можно увидеть практически из любой точки Парижа – как и башню Эйфеля. Естественно, высота храма значительно меньше высоты башни, но благодаря тому, что построен он на вершине холма, создается впечатление, будто базилика – это самое высокое здание столицы. И выглядит она не только самым высоким, но и самым великолепным.

Сей визуальный эффект достигается благодаря уникальному камню, из которого практически полностью построен «Храм Сердца Христова» – так переводится название собора. Когда над Парижем восходит солнце, у всех без исключения появляется твердая уверенность в том, что Базилика Сакре-Кёр частично прозрачна и подсвечивается при помощи ультрасовременных технологий изнутри. Естественно, это мнение ошибочно, точно так же собор «светился» и в конце XIX-го века, когда речи ни о какой подсветке и быть не могло. Фантастическое зрелище базилика являет парижанам и гостям города благодаря четко выверенным расчетам архитекторов и удачному выбору строительного материала.

Стиль, в котором построен собор, называется римско-византийским, однако современные архитекторы утверждают, что «Храм Сердца Христова» больше напоминает собой огромную греко-византийскую церковь.

Строительство Сакре-Кер началось в 1875-м году и было связано с религиозными взглядами Юбера де Флери и Александра Лежанти. Эти два ревностных католика, глядя на бедственное положение, в котором находилась Франция в те годы, дали обет построить в столице страны великолепный храм, посвященный «Сердцу Христову». В Париже, как и в других городах Франции, после поражения во франко-прусской войне все приходило в упадок, жители бедствовали, в некогда великой и могущественной стране невозможно было найти работу, а преступность росла с каждым годом.

Юбер де Флери и Александр Лежанти обратились к французам с пламенной речью, мотивируя затруднительное положение нации тем, что бог отвернулся от французов. Они призвали соотечественников сдавать деньги на строительство великолепного храма, который стал бы началом новой Франции – богатой и процветающей. «Построить новую базилику в Париже – значит, искупить все свои мирские грехи!», – говорилось в обращении.

Парижане всегда отличались особенным взглядом на религию и архитектуру родного города. Достаточно вспомнить только, какой эффект в своё время произвела на парижан Эйфелева башня. Примерно такое же отношение коренное население Парижа выказало и к новому храму. Подавляющее число парижан было против возведения базилики на Монмартре. По свидетельствам очевидцев того времени, многие – даже незнакомые с планом люди – называли будущее сооружение не иначе, как «вульгарный праздничный торт».

Понять такое отношение французов к возможной новой католической святыне можно. Именно на Монмартре зарождалась Французская революция, которую даже после ее подавления все считали освобождением от «монархической кабалы». Парижане попросту не понимали, почему они должны просить у Бога прощения за свержение власти и «восстановление справедливости», которая бессовестно грабила свой народ. И церковь усиленно пыталась разъяснить населению, что это «не в поддержку монархии, а во имя Господа».

Юбер де Флери и Александра Лежанти со своей идеей нового храма, естественно, нашли поддержку в лице высшего духовенства. Так лично парижский архиепископ Гибер выбрал место, где будет построен новый величественный французский храм. Им оказалась самая высокая точка Парижа, но выбор холма Монмартра был связан не только с его высотой: именно на нем принял мученическую смерть за веру первый архиепископ города и один из его покровителей – Святой Дионисий.

Более того, Гибер внес предложение строить не обычный храм, а именно базилику. Как известно, в католической вере базилика – место, куда собираются все верующие из разных уголков страны. В будущей базилике «Святого Сердца Христова» все верующие Франции должны были возносить свои молитвы за процветание государства и просить об искуплении грехов ее жителей.

После франко-прусской войны во Франции все решения принимались чрезвычайно быстро и практически столь же быстро воплощались в жизнь: страну необходимо было в прямом смысле воскрешать. Сразу же после того, как архиепископ Гибер выбрал место для строительства базилики, Национальное Собрание Парижа объявило конкурс среди архитекторов на разработку плана нового храма. Победу в этом конкурсе одержал опытный зодчий, родившийся и выросший в Париже – Поль Абади. К тому времени он уже успел прославиться работами, связанными с реставрацией Собора Парижской Богоматери.

Основная заслуга Поля Абади состоит в том, что он удачно выбрал для строительства базилики строительный материал. Храм, посвященный памяти погибших в франко-прусской войне и символизирующий молитву об искуплении грехов французской коммуны, был возведен из редчайшего минерала, который добывали только в небольшом поселении Шато-Ландон. Этот минерал уникален тем, что при соприкосновении с водой он становится ослепительно-белым. А вода в данном конкретном случае – это дождь. Дожди сделали свое дело: сейчас базилика Сакре-Кер будто светится изнутри. Ее цвет многие даже называют неземным и божественным.

Когда Кирилл с Машей подъехали на такси к базилике, и храм явился во всей красе, Кирилл не смог сдержать удивленного возгласа. Смысл его был примерное таков: «Ради одного этого нужно было слетать в Париж!»

– Именно. – Маша была довольна произведенным эффектом. – И обрати внимание, насколько архитектура отличается от нашей, привычной церковной. Ты, кстати, как относишься к церкви? Давно хотела у тебя спросить.

– Да никак. Они сами по себе, я сам по себе. Кстати, а разве мы с тобой уже не беседовали на эту тему? – по настоянию Маши они сели на скамейку у подножия храма, не торопясь идти внутрь. Стоило потратить несколько дополнительных минут, чтобы рассмотреть архитектурный шедевр во всех подробностях.

– Я что-то не припоминаю. Так как?

– В целом отрицательно. Не одобряю, хотя и понимаю: в управлении государством и обществом церковь играет важнейшую роль. «Опиум для народа», – как когда-то говорил Владимир Ильич.

– Это который Ленин? – Маша засмеялась. – Вождь мирового пролетариата, предпочитавший жить в Швейцарии и кушать берлинские пирожные.

– Он самый. Ничто, как известно, капиталистическое не чуждо самым ортодоксальным большевиком. Но возвращаясь к церкви – ты себе даже не представляешь, сколько я о ней знаю. Без ложной скромности, – Кирилл иронично выпятил грудь, – я могу заткнуть любого архиерея за пояс.

– Вот даже как? – глаза Маши засветились нескрываемым интересом. – А откуда такие фундаментальные знания? Сам фанатеешь?

– Да нет, – нехотя ответил Кирилл. – Так уж получается, что приходится вникать в подробности. Здесь, как говорится, источник информации не важен, важен факт.

– Прости, я не поняла. Какой факт?

– Факт того, что церковь, я думаю, давно себя переросла, и гнать общество снова в средние века, заставлять молиться и исповедоваться священникам – это неправильно. Другой разговор, что и атеизм – это неправильно.

– Т. е. вера – неправильно, атеизм – тоже неправильно. А что тогда правильно?

– То, о чем мы уже много раз говорили. Знания. Настоящие знания, которые сочетают «разумное» с «божественным». Обрати внимание, и «разумное», и «божественное» я взял в кавычки.

– Знания – это, конечно, супер, но как их добыть? Разве у нас есть ВУЗы, которые такие знания дают? – Маша с наивным выражением лица посмотрела на Кирилла. – Мне кажется, нет. Или всё-таки есть?

Кирилл ничего не ответил. Вопрос девушки явно с подоплекой – не было сомнений, она представляет, о чем говорит. И, вероятно, не случилось бы ничего страшного, если бы Кирилл утвердительно кивнул. Вот только одна проблема: уже несколько дней (т. е. всё время, проведенное в Париже), Кириллу казалось, что за ними, за ним следят. Вот и сейчас казалось. А если следят, то и пишут разговоры – с использованием соответственной аппаратуры. Усиленных направленных дистанционных микрофонов, например. И любое слово, неосторожно брошенное, может стать для Кирилла проблемой – если вдруг проверяющие органы сочтут искомое слово разглашением государственной тайны. Ведь наверняка, Щербень и компания не оставили Кирилла без внимания – что бы там кто не утверждал…

Внутри собор оказался не менее роскошным, чем снаружи. От такой красоты у Кирилла даже перехватило дыхание – он по привычке сразу настроился на атмосферу собора, и накатившая на него благость была непередаваема и чудесна. Он остановился и несколько минут молча созерцал потрясающую мозаику под самым сводом, исполненную в лазорево-золотых оттенках (которая, как Кирилл потом выяснил, называется «Преклонение перед Святым Сердцем Христа и благословение Франции»). Маша ему не мешала, понимая его чувства.

Потом они сели на одну из скамеек – послушать хор певчих. В храме как раз шла служба, голоса хористов были чисты и проникновенны, и, конечно, Кирилл не сомневался: для истинно верующих базилика является Домом Бога – такие радостные и светлые эмоции испытываешь, находясь здесь.

Далее была крипта – под алтарной частью. Кирилл и Маша спустились туда и сначала долго стояли перед величественной статуей Христа, а потом минут сорок рассматривали древние церковные артефакты. В общей сложности они провели в соборе несколько часов и не заметили, как солнце стало клониться к закату.

Вечером Париж, конечно, безумно романтичен. Всё-таки в этом городе какая-то особенная атмосфера – и неважно, что зима, и погода не располагает к прогулкам на свежем воздухе. Романтическая атмосфера везде – в маленьких ресторанчиках и кафе, в кинотеатрах, в магазинчиках, на палубе прогулочных теплоходов, крейсирующих по Сене, и даже на крышах домов, многие из которых превращены в сады.

На одну из таких крыш они и забрались. Ну – как забрались? Чинно поднялись по парадной лестнице, а потом несколько метров – по некоему подобию пожарной (только внутри здания). На крыше были расставлены столики, разложены пледы и выставлены морозоустойчивые растения в кадках. Растянут навес и установлено несколько прозрачных, как стекло, пластиковых щитов, защищающих посетителей от ветра. Заведение в переводе с французского называлось «Буйство чувств».

Они уселись за столик и, заказав напитки и небольшой перекус, стали наслаждаться видами. Маша подробно рассказывала Кириллу, где что. С крыши было видно половину Парижа – всю в огнях и с узнаваемыми силуэтами. Неторопливо пить кофе и вот так – смотреть на город – наверное, ничего нет прекраснее! Особенно после зубодробительного семестра, не менее зубодробительной двойной сессии, командировок и работы по специальности.

– Наш последний вечер… – Маша прильнула к Кириллу. – Так быстро всё закончилось. Странно устроено время. Иногда кажется, что оно застыло, иногда – несется галопом. Как ты думаешь, от чего это зависит?

– Думаю, ты и сама знаешь ответ. Если тебе хорошо и хочется подольше растянуть мгновение, оно быстро заканчивается, а если скучно и хочется, чтобы всё это побыстрее завершилось, время тянется, как резина. Время – странная штука действительно. Оно, как это ни удивительно, повинуется нашему намерению. Только наоборот.

– В смысле?

– В смысле с обратным знаком. Нам хочется продлить – оно ускоряется. Нам хочется ускорить – оно замедляется. Но это лишь наше восприятие. На самом деле время всегда линейно, но ведь это мы наполняем его нашими эмоциями, нашими мыслями, нашими энергиями. Нашими желаниями или нежеланиями. Время, по сути, это и есть наша жизнь, только разложенная на часы, минуты, сутки и годы.

– Господи, какой ты умный! – Маша с улыбкой смотрела на Кирилла. – С тобой, в отличие от большинства моих знакомых и поклонников, так интересно! У них всегда одни темы – бабки, тачки и тёлки. Типа. Ну, еще – куда бы съездить потусить, куда бы съездить поклубиться. Жуткая скукота. Ты – совсем другое дело, и мне часто кажется, нет предела твоим знаниям. И пониманию мира – оно у тебя, как у древнего мудреца. Как такое возможно?

– Ты мне льстишь, – Кирилл улыбнулся в ответ. – Понимание мира в любом случае приходит с годами, а мне, слава богу, всего лишь двадцать один. Говорят, в это время у молодых людей – исключительно ветер в голове.

– Нарываешься на комплимент? Как в американских фильмах? Хочешь, чтобы я с жаром утверждала, что ты не такой. Типа, сначала выходят накачанные жлобы и заливаются слезами, дескать: «Я не могу этого сделать, я не создан для подвигов!», потом девушки дружно начинают доказывать им, что они именно могут, и после этого уже следует сам подвиг в исполнении жлобов. Просветленных, устыдившихся и осознавших, что их истинное предназначение – подвиг, подвиг и еще раз это самое.

– А у тебя острый язычок, – Кирилл привлек Машу и поцеловал. – Говорил, говорю и буду говорить. Нет, на комплимент я не нарываюсь, даже и не думал об этом. Но знаешь, у меня есть странное хобби – оно называется «отслеживание слабостей в самом себе и борьба с ними». Можно называть хобби по-другому, но так понятнее. И чувство собственной значимости (оно же – гипертрофированное эго) является одной из слабостей, и я постоянно заостряю на нем внимание. Например, если я подспудно увижу, что жду комплимента, значит, у меня есть недоработки. Которые, если их обнаружить и правильно использовать, позволят воздействовать на меня.