Текст книги "Обряд Ворлока"

Глава 14. В темноте

Вязкая темнота навалилась сразу же, как только Вратко начал клевать носом. По всему получалось – спящий ворлок колдовать не может. Да это и неудивительно. Здравый смысл подсказывает, что сонному или беспамятному заклинания не произнести.

Только лишь исчез светящийся клубок, Олаф забурчал невнятно, поминая прячущуюся в темноте нечисть. Гуннар негромко предложил затеплить свечу. Монах вздохнул в ответ, что свечек осталось не больше полудюжины, а кто знает, сколько им придется просидеть в подземелье? Выспаться можно и без света.

Несмотря на холод и урчащий живот, сон сморил всех. Кого-то раньше, кого-то позже.

После того, как Лохлайн с Нехтой устроили в углу раненых, путешественники собрали харчи: сколько у кого сохранилось. Вышло немного. Полкаравая хлеба да несколько сушеных карасей в сумке Димитрия, десяток сухарей, пять луковиц и соль в тряпочке – у Вульфера. Вот и все. Остальное растеряли во время схватки с пиктами.

Еду разделили поровну. С тем расчетом, чтобы осталось еще немного на завтра. И кто знает, не придется ли растягивать запас на три, четыре, десять дней?

Маленький походный котелок динни ши остался наверху – у одного из убитых. Да и толку от него было бы немного. Чтобы вскипятить воду нужны, самое малое, две составляющие: вода и огонь.

Деревянные щепки, найденные в подземелье, упрямо не хотели разгораться ни от искры, ни от трута. Напрасно кормщик срезал тонкую стружку. Похоже дерево изменило свои свойства, стало твердым как камень и таким же горючим.

Воду нашли, и об этом стоит рассказать особо.

Посоветовавшись, викинги и оборотень решили обстоятельно обыскать уходящий из схорона проход. Вдруг он, если и не приведет к выходу, то хотя бы натолкнет на мысль, где же искать спасение. Вратко пошел с ними, освещая путь кусочком холодного солнца. Саженей двадцать лаз извивался, как кишки у коровы, а потом открылся в новую пещеру. Огромную. Свет не доставал ее потолка и дальней стены. Она гораздо больше напоминала залы дворцового холма королевы Маб. Белесые, грубые наросты известняка на стенах. Торчащие друг навстречу друга каменные сосульки. Пол усеян валунами размером от кулака до двух обхватов. Здесь из-под одной глыбы пробивался крохотный родничок. Напиться вволю не удастся, но от жажды помереть не даст. Продолжая обследовать пещеру, они наткнулись на кучку костей, принадлежащих крупному зверю: меньше человека, но больше козы. Как едко заметил Гуннар, это вполне мог быть двоюродный дядя Лохлайна, а мог быть и баран, похищенный неизвестным хищником наверху, у селян, живущих в окрестностях Стринешальха. Кости были обглоданы и следы зубов не оставляли сомнений в участи погибшего существа. Или существ. Несколько костей – скорее всего бедренные или плечевые – оказались расщепленными. Видимо хищник любил лакомиться костным мозгом.

– Я слышал, в некоторых пещерах находят следы огромных медведей, – поразмыслив, сказал Вульфер. – Они больше нашего лесного раза в два. Когти на лапах такие крепкие, что оставляют царапины даже на камне, и такие длинные, что при ходьбе зверю приходится выворачивать ступню, опираясь на запястье. Говорят, они жили здесь еще до появления на островах человека.

– Можно подумать, нам от этого легче… – пробурчал Олаф и тут же поинтересовался. – А убить его можно?

– Как и любого зверя. Хорошая рогатина с крепким ратищем и длинным наконечником – вот и все.

– Можно подумать, у нас есть рогатина…

– Да медведь в наш лаз не протиснется, – сказал Вратко. – А нам без особой нужды и в одиночку лучше сюда не соваться.

– Это точно, – согласился Гуннар. – Фляги наполнили? Чего еще надо?

– Выход поискать хорошо бы, – напомнил сакс.

– Поищем.

Они прошли вдоль пещеры, считая шаги.

Пятьдесят. Сто. Сто пятьдесят…

Вот и дальний конец.

Олаф полез пятерней в затылок, а Вульфер присвистнул.

– Дырок-то, дырок! Как в старом сапоге.

И правда. Вратко бегло насчитал десяток черных провалов, каждый из которых мог быть проходом, ведущим в новую пещеру, а мог быть и коротким отнорком, пару саженей глубиной. Чтобы исследовать их, могло не хватить двух-трех дней. Но, с другой стороны, один из них мог привести к спасению.

Они заглянули наугад в один лаз, убедились, что он не заканчивается за первым поворотом, и отправились назад – усталость брала свое. Вратко показалось, что он видел на известняке, слагающем стены прохода, длинную царапину. Но парень постеснялся поделиться открытием с друзьями. Того и гляди, на смех поднимут. Только услыхал про пещерного медведя, как его следы начали мерещиться повсюду.

Вернувшись, они застали Димитрия, прижимающего к груди найденную книгу.

– Ну, слава тебе, Господи! – воскликнул херсонит. – Вас так долго не было. Я уж думал, не случилось ли чего?

– Если бы на нас напали, ты услышал бы, ромей, – усмехнулся Олаф.

– А что, есть кому? – округлил глаза грек.

– Ты еще этого не понял, путешествуя по Англии? – Вульфер присел на корточки рядом с монахом. Склонив голову к плечу, оглядел книжный переплет. – Старинная…

– О да! – кивнул Димитрий. – Я даже затрудняюсь определить, сколько же ей лет.

Сотни четыре, не меньше…

– Тогда он может помнить руки самого Святого Кутберта.

– Я еще плохо знаю имена крестителей ваших земель… – смущенно улыбнулся монах.

– Будет время, я расскажу, – Вульфер чуть не хлопнул собеседника по плечу, но сдержался в последний миг.

– Если будет… – невольно вырвалось у Вратко. Как ни старался он заглушить рвущееся наружу отчаяние, оно оказалось сильнее.

– Чего-чего, а времени у нас будет сколько угодно! – хмыкнул Гуннар. – Сидеть в подземелье, знаешь, бывает скучно. Хоть послушаем байки нашего оборотня.

– Кого? – поразился Димитрий.

Вульфер скривился, едва ли не сплюнул.

– Я – оборотень, – твердо сказал он после недолгого раздумья. – Превращаюсь в волка. По своему желанию, а не в полнолуние, если тебе это интересно, ромей.

Как ни удивительно, монах не испугался, не выказал презрения или отвращения. Немного позже Вратко сообразил, что человека, отправившийся за тридевять земель в поисках новых знаний, трудно обескуражить такой малостью.

– Но ты собирался рассказывать о святых, учивших народ ваших островов слову Божьему… – пожал плечами херсонит. – Выходит, ты христианин?

– Самый настоящий. Крещен. И к причастию хожу. Не так часто, как нужно было бы.

Но я стараюсь.

Димитрий отложил книгу. Сжал ладонями виски.

– Я не понимаю тогда, – сказал он, будто бы разговаривая сам с собой. – Меня учили, что чародейство от Лукавого. Оборотни – нечисть. И что я встречаю здесь, в Альбионе? Юного волшебника, использующего свою силу, силу, как я всегда считал, противную Господу, чтобы спасти меня, божьего человека. Ну, ладно… Я еще согласен думать, что спасал он, прежде всего, себя, а мое бренное тело подвернулось заодно с остальными его друзьями. Но теперь я вижу перед собой крещенного оборотня, не чурающегося побеседовать о святых и святителях…

– А почему ты думаешь, что оборотень – порождение Люцифера? – сакс неспешно выбрал обломок деревяшки пошире и уселся на него. Уперся локтями в колени, а подбородок умостил на сомкнутые кулаки. – Я думаю, что Господь наделил меня чудесной силой по промыслу своему, нам, смертным, не понятному. И не один я так думаю.

– Что? А кто еще так думает?

– Я – не единственный оборотень в этом мире. Да, нас мало, но, признаться, я знаю еще нескольких.

– И что, они все христиане?

– Да нет, – усмехнулся Вульфер. – Один из моих знакомых оборотней молится Вотану. Викинги называют его Одином. А лет двадцать назад в Йорк приезжал купец из Сарагосы. Он молился своему богу, которого называл Аллахом. Еще он почитал пророка, именуемого Мухаммедом…

– Он тоже был оборотнем?

– Да. И это не мешало ему слыть наичестнейшим купцом среди подданных эмира Кордовы. И молиться Аллаху пять раз в день. И жертвовать на храмы, и на благотворительность.

– Уму не постижимо… – Димитрий тряхнул головой.

– Он оборачивался хищным зверем пардусом. Слыхал о таком? Похож на большую кошку, рыжую в черных пятнах.

– Слыхал… – рассеянно кивнул монах. – А зачем он открылся тебе?

– Он искал встречи с Финном, – просто и буднично пояснил сакс. Заметив, что его никто не понял, а переспросить попросту стесняются, добавил. – Финн первым придумал объединить нас.

– То есть как это? – тут уж не выдержал Вратко. Он еще мог представить себе незлобивого оборотня, отказывающегося охотиться в полнолуние на зазевавшихся поселян, но уж тайное сообщество оборотней…

– Понимаешь ли… – неторопливо начал старик, не замечая косых взглядов динни ши, обосновавшихся в углу подальше от людей. – Сколько живут на свете люди, столько же появляются, живут с ними бок о бок и умирают оборотни. Мы всегда считали себя частью того народа, в котором довелось родиться. Я – сакс. Саксом я родился и саксом умру. Что же до чудесных свойств, то все люди не очень-то равны, согласись. Кто-то поет душевно, а кого-то Господь обделил – блеет, словно обожравшийся чистотела баран. Кто-то видит зорче других, кто-то чутьем не уступит псу. Один играет в тавлеи, а другому Бог ума не дал. Зато это другой превосходит всех воинов в игре клинков. Так бывает?

– Бывает, – согласился Димитрий. А викингам и Вратко ничего не оставалось, как покивать.

– Вот и оборотничество мы считаем ничем иным, как особым свойством, подаренным нам Господом. Пользоваться им можно, но не во зло…

– А откуда же тогда истории берутся про кровожадных чудовищ, меняющих ради убийства человечий облик на звериный? – Не поверил монах.

– Есть и среди нас отщепенцы, – вздохнул Вульфер. – Те, которым гордыня спать спокойно не дает. Ну, таким волю дай, они любой Божий дар во зло обратят к собственной выгоде. Другие обижены кем-то: соседями, знакомцами, а то и правителями. Эти решают мстить – вроде как по благородному, а все одно выходит только во вред.

– Кому во вред?

– А всем во вред. Простым людям во вред, потому что гибнут чаще они. Нам, оборотням, во вред, ибо один такой выродок всех нас позорит и народ против настраивает. Вот и ходят сказки ужасные о нечистой силе, так и рыщущей: кому бы в горло вцепиться? Финн и придумал. Нельзя давать гулять слухам о нас. Нельзя, чтобы люди думали, будто мы звери кровожадные. Нам нужно друг дружки держаться, помогать и поддерживать. А с предателями и изгоями по-свойски бороться. Не доводить до мужиков с вилами или облавы господской. Молодых учить, что с людьми в мире жить надо. Тех, кто к крови приохотился, отыскивать и уничтожать нещадно.

– Ты гляди! – развел руками Гуннар. – Мудрец ваш Финн. Правильно мыслит.

– И давно он до этого додумался? – спросил новгородец.

– Думаю, что давно. Я и не знаю, сколько ему годков. Финн еще при Святом Патрике седым старцем был. К слову сказать, со Святым Патриком он знакомство водил и креститель наш замыслы Финна одобрял. А вот Святой Кеннет не слишком нас жаловал. Осуждал в проповедях бесовское семя…

– И что Финн? – Вратко затаив дыхание слушал рассказ старика. А Димитрий так и вовсе рот раскрыл и глаза распахнул, что твой филин.

– Да ничего. Уплыл к себе в Лапландию. С дружиной Ингольва-хевдинга…

– Ингольва-хевдинга? – вскинулся новгородец.

– Да. Жил когда-то такой хевдинг. Из данов, кажется. То ли в Халланде, то ли в Сконе[86]86
  Халланд и Сконе – исторические области на юге Скандинавского полуострова, которые долгое время находились под властью датчан. Ныне входят в состав Швеции.


[Закрыть]…

– Я не про то! – Вратко довольно невежливо перебил сакса. – Ты знал Ингольва? – Нет. Откуда? – Вульфер не заметил обиды. Добродушно развел руками. – Я и Святых Кеннета с Патриком не знал. Позже их я родился. Много позже. А об Ингольвехевдинге мне Финн сказывал, когда последний раз гостил в Нортумбрии. Уже при короле Элле. Я ведь тогда мальчонкой был, но старика слушал… Во! Как вы меня сейчас!

Он подмигнул и улыбнулся до ушей.

– А что тебе говорил Финн об Ингольве?

– Погодите? – оборотень прищурился. – Вы откуда про него знаете?

– У нас его все знают, – пробасил Олаф. – Жадный Хевдинг. Так его теперь кличут.

– Нам одну любопытную легенду рассказали по дороге в Англию, – объяснил словен. – Про Жадного Хевдинга. И про брата его сводного, ворлока…

– А! Вот вы о чем! Это – Асвард. Финн говорил о нем тоже. Ворлок сильный, но человек дрянной. Он тоже был оборотнем. Но когда Финн предложил ему помогать нашему делу, то вначале просто посмеялся над диким лапландцем, как он сказал, а после начал выгоду искать – все выспрашивал, как бы ему для своей пользы и Финна и всех нас приморочить. Они после пропали где-то на севере, в поисках Свальбарда[87]87
  Свальбард – «Холодные берега», предположительно арктические острова: Шпицберген или земля Франц-Иосифа.


[Закрыть]. – Не Свальбард они искали, – покачал головой парень.

– А что же?

– Золото. Сокровище, которое дракон охраняет.

– Нашли? – ухмыльнулся Вульфер. И не дожидаясь ответа, махнул рукой. Поморщился, потому что по неосторожности растеребил старую рану. – Можешь не говорить! Даже если нашли, толку с того не вышло бы. Дурная удача, не заслуженная, я хочу сказать, добра не приносит.

– Ну почему же так… – обиженно засопел Олаф. – Удача никогда лишней не бывает.

И никакая. Заслуженная – хорошо, незаслуженная – тоже пригодится.

– Пригодится-то пригодится, только, гляди, чтоб потом хуже не было.

– Чего это вдруг? – насупился здоровяк. – Помнишь, Гуннар, кода мы с Торкилем Лесным сцепились борт к борту? Что бы мы без удачи делали? Или когда с Лосси Точильным Камнем спорили, кто скорее во фьорд поспеет? Разве там без удачи обошлось?

– Не обошлось! – Буркнул кормщик. – Только в деле с Торкилем не столько удача, сколько хитрость Хродгейра помогла. Заставил Черный Скальд врагов за собой погоняться, а потом мы уставших рубили. И одолели, хоть их бойцов в полтора больше, чем наших, было. А когда с Лосси спорили, вспомни, кто заставил «Жрущего ветер» скорость потерять?

– Чего тут вспоминать? Подарок Ньёрда! Да вот и сам он сидит. Скалится, будто гривну серебряную нашел в навозе!

– А перед тем мы его из моря выловили. Обсушили, обогрели, накормили. Хродгейр парня в хирд принял. Так почему ты думаешь, что удача наша там незаслуженная была? Правильно сакс говорит. Дурная удача балует, заставляет на рожон другой раз лезть, оглядку позабыть. А заслуженная удача… Она как благодарность богов за достойные поступки. Вот Подарку Ньёрда удача улыбнулась, что его никакое чудище в пучину не утянуло, чайки глаза не выклевали, не замерз в волнах насмерть, думаешь, почему?

– Почему? – удивился Олаф.

– Потому что против совести не пошел. На купца гамбуржского с кулаками бросился, за отца заступаясь. А если бы струсил, смолчал, то продал бы его Гюнтер на ближайшем рабском торгу. В Роскилле или Хедебю…

– Погодите! – вмешался Димитрий. – Это какой такой Гюнтер?

– Купец из Гамбурга, – пояснил Вратко. И, не сдержавшись, добавил. – Морда жирная, германская… Ох, и дал бы я ему, если бы повстречал!

– Это не тот купец, у которого корабль звался «Морской красавицей»?

– Наверное, тот, – кивнул словен. – Маленький, толстый. Брюхо, что жбан…

– Когда я его повстречал, брюхо у него пообвисло изрядно, – грустно проговорил монах.

– Что так?

– От него охранник ушел. Дитер, вроде бы…

– Да. Был такой. Дитер из Магдебурга. Единственный, против кого я зла не держу. Когда я за борт свалился, только Дитер не ржал. И бочонок мне бросил.

– Так вот… Дитер ушел от него. За магдебуржцем еще пятеро охранников расчета попросили. И, Гюнтер говорил, слушок про него нехороший пустили… Короче, никто в Хедебю не захотел на «Морскую красавицу» охранником наниматься. Вот его в двух днях пути от торжища датский морской хевдинг и ограбил. Хорошо, что германцы догадались оружия в руки не брать. Только поэтому живы и остались.

– Конечно, – со знанием дела покивал Гуннар. – Викинги, которые еще верны дедовским понятиям о чести, никогда слова не нарушат. Обещали – отпустят.

– И все равно, грабить не хорошо… – укоризненно нахмурился херсонит.

– Грабить – не хорошо. А воинскую добычу с боя брать никто еще не запрещал, – возразил Олаф.

– В Зунде и Скагерраке испокон веков датчане взимают дань с мимоезжих купцов, – добавил Гуннар. – Кто делится частью товара, сохраняет остальное. Хотя, конечно, если война вдруг начнется…

– Гюнтер всегда жадюгой был, – с ненавистью бросил Вратко. – За что и поплатился.

– Ох, не знаю я… – Димитрий перекрестился. – Во многих землях я был. Сколько держав пересек! А нигде люди по Господним установлениям не живут. Везде сильный слабого обобрать норовит, а хитрый простака обжулить так и целится… – Он вздохнул и скороговоркой прочел молитву. – Вседержитель, Слово Отчее, Иисусе Христе, будучи Сам совершенным, по великому милосердию Твоему, никогда не оставляй меня, раба Твоего, но всегда во мне пребывай. Иисусе, добрый Пастырь Твоих овец, не предай меня мятежу змея и на волю сатаны не оставь меня, ибо семя погибели есть во мне[88]88
  Часть молитвы святого Антиоха к Иисусу Христу.


[Закрыть].

– А через какие державы ты до Англии добирался? – решил увести разговор в сторону новгородец.

– Я? – встрепенулся Димитрий. – До Англии? А обычным путем…

– Через Греческие моря или через Варяжское?

– По северу… – Черты лица монаха разгладились. Он, казалось, весь погрузился в воспоминания, словно и не было неприятного разговора о грабежах. – Сперва Соляным трактом до Борисфена[89]89
  Борисфен – Днепр.


[Закрыть]. Потом с купцами на стругах. От половцев два раза отбивались, но Господь не выдал. Кочевники стрелы побросали, побросали с берега, да и убрались восвояси. Как до Киева добрались, я в Десятинную церковь направился, по наказу отца Никифора.

– Зачем? – удивился Вратко.

– Разве ты не знаешь, юноша, что князь Владимир Великий перевез часть мощей священномученика Климента в Киев? И устроил в Десятинной церкви придел в честь апостола[90]90
  Священномученик Климент в церковной традиции приравнен к апостолам.


[Закрыть].

– А правда, что Киев – самый красивый город?

– Не был ты в Миклогарде[91]91
  Миклогард – Константинополь.


[Закрыть], Подарок! – возмутился Гуннар. – Дворцы! Храмы! Да все в позолоте!

– Что, красивее, чем рассвет над фьордом? Чем окрашенные розовым скалы и синяя волна, разрезаемая драконоголовым штевнем? – прищурился Вульфер.

– Нет, само собой… – смутился кормщик. – Если есть самая красивая в мире земля, так это родина. А вся позолота да белый мрамор вольному викингу без надобности. Баловство одно, да и только… Но ведь красиво! И как подумаешь, сколько труда потрачено, сколько золота и серебра!

– Вот бы ободрать все… – донесся до Вратко приглушенный голос Лохлайна.

Динни ши опять говорил по-гэльски, без риска быть понятым урманами. Но Гуннар что-то заподозрил – бросил на подземельщика суровый взгляд, сжал кулаки.

– Киев тоже очень красивый! – поспешно заговорил Димитрий, чтобы не допустить новой перепалки. Кому охота, чтобы около тебя постоянно ссорились и обещали пришибить друг дружку? – Особенно храм Святой Софии Киевской. Такого чуда и в Константинополе не увидишь. Я от Почайны[92]92
  Почайна – приток Днепра, где была построена пристань для купеческих кораблей.


[Закрыть] через Подол в город Владимира сперва прошел. Как и велел отец Никифор, Десятинной церкви поклонился. А после уж в город Ярослава, к Софии. Хотел еще пойти к преподобному Феодосию[93]93
  Феодосий Печерский (ок. 1036 г. – 3 мая 1074 г.) – православный монах XI века, русский святой, почитаемый в лике преподобного, один из основателей Киево-Печерской лавры, ученик Антония Печерского. Именем Феодосия названы Дальние (Феодосиевые) пещеры Лавры и источник Феодосия на территории Лавры.


[Закрыть]… Хоть издали поглядеть на человека, идущего по стопам святых подвижников, апостолов Христовых.

– О старце Феодосии я слыхал, – решил проявить осведомленность Вратко.

– Да какой же он старец, когда моложе меня? – искренне удивился Димитрий. – Святой подвижник, но никак не старец. Только не удалось мне на него поглядеть. Даже одним глазком.

– Что так? – заинтересовался Олаф. – Не пустили, что ли?

– Да при чем тут «не пустили»?! Как раз Великий Пост начался. А преподобный Феодосий всякий раз на время поста затворяется в келье, вырубленной в камне и просит, чтобы его замуровали. Только ма-аленькое окошко оставляет. Ему раз в три дня туда братья воду подают и сухарь ржаной.

– Зачем это? – почесал затылок викинг.

– Вот так он постится. Молится, голодает и очищается от скверны земной.

– Да откуда же у него скверна возьмется, если он и так монах? Божий человек.

– Ну, он ведь не только за спасение своей души молится, – устало пояснил херсонит. – За всех вольных и невольных грешников… Во искупление грехов умерщвляет плоть. Как и Сын Божий – Иисус Христос. А что вы так насупились? Не верите мне, что ли? – вдруг вздрогнул он, пробегая взглядом по лицам сидящих рядом людей.

– Да почему же? – за всех ответил Вратко. – Верим.

– Так что же вы хмурые такие?

– Да вспомнили одного чудотворца… Тоже, поди, святым себя чувствует… – зло бросил Гуннар.

– Это кто же такой? – Димитрий посерьезнел. напрягся, даже спина выпрямилась и плечи развернулись.

– А отец Бернар. Не слышал о таком?

– Уж не тот ли монах-бенедиктинец[94]94
  Бенедиктинец – т. е. монах Ордена Святого Бенедикта (лат. Ordo Sancti Benedicti), старейшего католического монашеского ордена, основанного св. Бенедиктом Нурсийским в VI веке.


[Закрыть], про которого вспоминал Гюнтер?

– Может, и бенедиктинец, откуда мне знать, – словен пожал плечами. – Но Гюнтеркупец его знать должен. Это точно.

– Знает, я думаю… Горько сетовал Гюнтер, что послушал посулы монаха, доставил того в Ставангер. А бенедиктинец возьми, да и не заплати обещанного. Благословил, говорит, и пошел. Говорит: «In nomine Patris, et Filii et Spiritus Sancti. Amen[95]95
  Во имя Отца и Сына и Святого духа. Аминь. (лат.)


[Закрыть]». Что означает…

– Я знаю, что это означает…

– Ты, похоже, здорово зол на этого монаха.

– Не то слово.

– Так поделись. Глядишь, чего-нибудь посоветую…

«Много вас тут, охотников в чужой душе грязными пальцами ковыряться», – подумал Вратко. А потом махнул рукой и все рассказал. О том, как впервые увидел отца Бернара на волинском торгу, о том, как он вмешался в дела купца Позняка, и чем все это закончилось. Как Бернар вновь повстречался на пути словена на Оркнеях, где монах охотился за тайным знанием пиктского народа и уничтожил семью Рианны. О его участии в сражении у Стэмфордабрюгьере и о попытке захватить дочь Харальда Сурового. О том, как чернорясник пытал, сделав калекой, Хродгейра и как отправил на съедение диким зверям самого новгородца.

Димитрий слушал не перебивая. Не пытался оправдать священнослужителя.

А когда парень смолк, тихонько проговорил:

– Давать такому человеку в руки Святой Грааль – все равно, что юродивому сунуть в руки заряженный самострел. Мне стыдно, что бенедиктинец прикрывается именем Господа и творит непотребство со святой молитвой на устах. Если вы не прогоните меня, я хотел бы встать рядом с вами, чтобы бороться с отцом Бернаром.

– Но ведь ты же монах! – дернул себя за бороду Гуннар. – Ты пойдешь против своего? Обеты позволят? А если и пойдешь, то как будешь сражаться? Оружие носить вам не положено…

– Против такого своего мои обеты не то, что позволят… Да они просто обязывают меня остановить его. А бороться можно и без оружия. Молитвой. Истинным словом из Священного Писания. Верой. Знанием.

Вратко не зная, что ответить, посмотрел на викингов и оборотня. Мол, что посоветуете? Олаф пожал плечами. Отвел глаза. Но Гуннар с Вульфером, не сговариваясь, кивнули.

Тогда и словен улыбнулся Димитрию.

– Хорошо, ромей, будем держаться друг дружки. Авось, не пропадем.

На том и порешили. Теперь Вратко, с трудом преодолевая сонливость, вспоминал свои слова и речи монаха. Все пытался отыскать подвох. И не находил.

В темноте легонько храпел Гуннар. Продолжал жалобно стонать динни ши. Сопел носом грек.

Новгородец сладко зевнул, выворачивая челюсть…

И вдруг почувствовал чье-то присутствие. Взгляд чужого существа.