Текст книги "Обряд Ворлока"
Автор книги: Владислав Русанов
Жанр: Историческое фэнтези, Фэнтези
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)
Глава 22. Слово божье
Подняв веки, Вратко тут же со стоном опустил их.
Яркое солнце резало, словно острый нож, втыкалось в глазницы раскаленным ножом.
Керидвена! – отрывисто бросила королева. – Удержишь волшбу?
– Удержу… – сквозь зубы прошипела чародейка. И тут же закричала на брауни. – Дуйте, лодыри, дуйте!!!
Словен хотел что-нибудь сказать, но не мог. Он чувствовал, как ускользает сознание. И лишь издалека пробиваются слова ее величества:
– Ворлок! Ворлок из Хольмгарда, ты слышишь меня?
Он замычал, пошевелил головой. Или подумал, что пошевелил? Понял, что оседает навзничь. Ноги не слушались, будто были набиты тряпьем.
– Да держите же вы его! – взвизгнула королева. Такой смеси растерянности и злости в ее голосе Вратко не слышал еще ни разу.
– Да держим… – глухо отвечал Гуннар. И едва слышно, не касалась бы викингова борода уха новгородца, он и не расслышал бы. – Все ей держать… Ты держи, ты держи…
– Пустите! Да пустите же меня! – А это уже Димитрий.
Откуда? Ах да! Херсонит прибежал к самому началу ритуала. В кромлех его, само собой, не допустили. Значит, грек слонялся вокруг… А теперь хочет помочь.
– Гоните этого оборванца! – рявкнула королева.
– Э-э-э… Погоди, твое величество! – Снова Гуннар.
– Что тебе?
– Я знаю этого человека, – веско проговорил кормщик. – Он может помочь.
– Глупости!
– Я попусту никогда не болтаю, – голос хёрда был вкрадчивым, как урчание сытого медведя. – Он сможет.
– Ваше величество! – воскликнула Керидвена. – Я сейчас приму помощь и от фирболг!
– Ладно! – выдохнула Маб. – Попустите его!
Последние слова, очевидно, были обращены к динни ши, цепью стоявшим вокруг кромлеха.
– Давай, ромей! Шустрее! – позвал Гуннар.
– Бегу уже! – задыхаясь, проговорил Димитрий.
«Хоть бы он догадался не молиться вслух, – отрешенно подумал Вратко. – К слуге Иисуса здесь не отнесутся с пониманием…»
Неожиданно сильные пальцы монаха обхватили голову новгородца, слегка сжали виски.
– Все будет хорошо, Вратко… – прошептал грек.
– Ты старайся, ромей, старайся, – вкрадчиво попросил Гуннар.
А Олаф пробурчал что-то невнятное.
– Терпи, парень, терпи, – едва слышно говорил Димитрий. – Хоть и богомерзкий ритуал затеяли, а все ж человек ты хороший. Не могу я допустить, чтобы с тобой злое сталось… А еще рассказать тебе хотел – я тут буквицы разбирал, разбирал, что в книге той прописаны… Есть там и про копье, и про чашу, и даже про зверя какого-то. Помнишь, ты мне сказывал?
Вратко вздрогнул.
– Ты молчи, не отвечай мне ничего… После поговорим. А сейчас заканчивать нужно с обрядом вашим. Я хоть и не должен язычникам сочувствовать, а все ж здесь они природнее, нежели бенедиктинцы с епископами латинскими…
Вместе с его словами слабость постепенно уходила из тела словена. Возвращалась ясность мысли.
«Что там сейчас на Сенлакском холме? Устоят ли саксы?» Душа Вратко словно раздвоилась.
Одна ее часть испытывала стойкую неприязнь к Гарольду Годвинссону. Как никак, а король Англии был повинен в смерти Харальда Сурового и множества норвежских воинов, к которым новгородец успел привязаться, как к родным. Со смертью конунга Норвегии начались злоключения словена в Йоркширских холмах, испытания, которых он не пожелал бы и лютому врагу. А сколько достойных людей пали не в честной битве, а от рук убийц, возглавляемых Модольвом Кетильсоном? И Хродгейр – мудрый, отважный, самоотверженный – ослеплен и влачит существование жалкого калеки. И Мария Харальдовна страдает в пещерах Полых Холмов вместе с ним. Но Гарольд сражался достойно при Стэмфордабрюгьере. Силы английского и норвежского войска не слишком отличались. Победа досталась более удачливому, напористому, возможно, более хитрому. Но на войне хитрость – не порок. Командир должен быть хитроумным, чтобы сохранить жизнь своим воинам и убить как можно больше вражеских.
Здесь же, при Гастингсе, нормандцы привели вдвое больше бойцов, чем саксы. И вооружение у них получше – кольчуги, кованые шлемы, кони. И опыт сражений там, за проливом. А кроме всего прочего, хускарлы Гарольда устали. Попробуй-ка отшагать от Йорка до южного побережья! Да еще с такой скоростью! Даже налегке, без доспеха и оружия, язык на плечо вывалишь. А тут… На ополченцев тоже надежды мало – что возьмешь с пахаря или пастуха? Потому-то второй половинкой души Вратко сочувствовал саксам. Даже не столько королю Гарольду, который казался слишком упрямым и прямолинейным, не его бесшабашным и нагловатым братьям, не ярлам и танам – этим есть что терять, но и присягнуть Бастарду они не постесняются, ежели нужда приспеет, а простым людям: хускарлам, танским дружинникам, селянам и горожанам, откликнувшимся на зов Годвинссона. Им погибать хоть так, хоть так. Победит Гарольд – положит большую часть войска, ибо по другому с нормандцами не справиться, сколько семей в Англии останутся без кормильцев, сколько женщин овдовеет, сколько детей станут сиротами? Одержит верх Вильгельм – будет еще хуже. Из приведенных на холм Сенлак тысяч выживут разве что сотни, если не десятки. Да и потом их будут травить, словно диких зверей. Строптивые подданные новому королю будут не нужны. Чернь, однажды взявшая в руки оружие и вышедшая с ним на поле боя, не забудет, как сладко раскалывать череп благородному рыцарю или втыкать вилы в брюхо его коня. От них только и жди бунта. Поэтому – если судить по слухам, какие ходили о Вильгельме Бастарде – он постарается избавиться от всех противников-простолюдинов.
Значит, он, Вратко из Новгорода, должен оправдать надежды королевы Маб и помочь войску саксов разбить южан. Не ради королевы и ее малого народца, а ради сотен и тысяч саксов, молодых и старых, знатных и простолюдинов, мужчин и женщин, для которых поражение Гарольда Годвинссона обернется опалой, преследованиями, нуждой. И чтобы не допустить к власти таких людей, как отец Бернар. Им только дай волю – начнут всех, кто мыслит иначе, принуждать к послушанию. Огнем и мечом, как Путятя с Добрынею.
Парень напрягся, изгоняя остатки слабости и нерешительности. Открыл глаза.
– О! Живой! – обрадовано воскликнул Олаф.
– И даже шевелится… – ухмыльнулся в бороду Гуннар.
– Ты можешь продолжать? – королева глядела, жестко прищурившись, подобно лучнику, натянувшему тетиву. Но в голосе ее таилась хорошо прикрытая тревога.
– Могу! – кивнуть Вратко не решился, но моргнул в подтверждение своих слов.
– Не упадешь снова?
– Не переживай, твое величество, – прогудел кормщик. – Уж мы его придержим. Не дадим свалиться.
– Тогда… – тревога сменилась надеждой. – Продолжай, Керидвена!
Седовласая чародейка смерила Вратко оценивающим взглядом, словно собиралась возражать повелительнице. Потом запустила руку в мешочек:
– Трипутник! Горицвет! Чернобыльник!!
– Смотри в воду, ворлок из Гардарики! – выкрикнула Маб.
– Я смотрю! – отозвался Вратко, наклоняясь над бурлящей водой.
– Внимательно смотри!
«Отвяжись…» – вяло подумал новгородец.
Волчья ягода! Росица! – хриплый голос Керидвены вознесся над источенными временем и непогодой камнями кромлеха.
Душистый пар охватил лицо Вратко. Ворвался в ноздри, капельками повис на ресницах.
Пузырящаяся вода потихоньку разглаживалась. На ней замелькали тени. Холм. Лес. Две рати.
– Поганка белая! Мухомор! «Ты бы себе в рот их засунула!» А вот и сражение!
Нормандцы по-прежнему атаковали изрядно покореженный палисад. В двух или трех местах бревна умудрились раскачать и выворотить из земли. Там кипел особо яростный бой. Взлетали тяжелые топоры саксов. Навстречу им поднимались мечи и палицы нормандцев. Кое-кто из всадников прыгал в свалку прямо с седла. Их с радостью принимали на вилы и рогатины бородатые ополченцы. На левом крыле, где нападали бретонцы во главе с Алэном Ферганом, сплоченный удар танских дружин откинул врагов от кольев. И тут же на южан обрушился дождь сулиц и град камней.
Бретонцы падали пронзенные, оглушенные ударами по шлемам. Кое-кому удавалось подняться на ноги, несмотря на свалку. Кто-то полз на четвереньках. Многие катились кувырком, ломая кости.
Рыцари, захваченные потоком напуганных, ошеломленных ратников, тоже отступали. Кони скользили по склону, приседали на задние копыта, съезжали по глине на крупах.
Большой отряд хускарлов – воинов пятьсот – вырвался за пределы палисада. Они крушили отступающих топорами, сбивали с ног щитами, добивали раненых. Впереди мелькали донельзя довольные лица Гурта и Леофвайна. Братья короля голосили, призывали небеса в свидетели праведности своей победы, звали саксов за собой. «Помочь, помочь… Немедленно помочь!» Вот и виса придумалась:
– Волки брашна брани
Рвать готовы с ночи.
Воронов норманнам
Норны, знать, сулили.
Под копыта конунг,
Конницы водитель,
Пал владыка брани
Сталь пусть всех рассудит.
Бретонцы ринулись вниз по склону, будто лавина. Сбивали оступившихся, топтали павших, пугали лошадей громкими воплями отчаяния. Казалось, из хорошо слаженного и выученного войска, они превратились в толпу безумцев, чей ужас возобладал над доводами рассудка. Ведь сохраняя порядок при отступлении они сберегли бы немало жизней как ратников, так и благородных рыцарей. Удирая прочь от кровавой схватки, они врезались в среднюю часть войска, смешали ее ряды. Саксы, увидев это, удвоили натиск.
Конный отряд с флажками короля Гарольда налетел на кучку всадников, окружавших знамя Нормандии. Ближняя свита Вильгельма сражалась отчаянно. Взлетали и падали мечи Ральфа де Тоэни и Уолтера де Лонгвилля. Крушила саксов булава нормандского герцога. Разили врагов копья баронов де Офэ и Фитц-Осберна.
Но защитники Англии напирали. Рубили врагов, не замечая ран и усталости. Они готовы были положить жизнь ради того, чтобы дотянуться до ненавистных захватчиков.
И вот дрогнуло, качнулось знамя с тремя львами.
Это чей-то топор подсек ноги скакуну Тустэна Ле-Блана.
Юный рыцарь свалился наземь, роняя тяжелое полотнище под копыта хрипящих коней.
Стон пронесся над схваткой.
– Дурной знак! Дурной…
Многие решили, что поражение неминуемо. Ряды нормандцев дрогнули. – Герцог! Где герцог? – кричали рыцари и пешие воины.
Вратко увидел, как Вильгельм натянул поводья и рванул с головы шлем.
– Я здесь! Я жив! Я с вами!!!
Глаза Бастарда, цвета доброй стали, сверкали решительно и бесстрашно. Новгородец поверил сразу и безоговорочно: вождь нормандцев не отступит. Он лучше умрет здесь, на склонах Сенлака…
Молодой сакс в забрызганной кровью кольчуге вынырнул из толпы у самого храпа герцогского коня. Радостно оскалился. Замахнулся топором.
– Гурт? – Вильгельм попытался поднять коня животное на дыбы. Занес булаву.
– Сдохни, волк! – выплюнул брат Гарольда и рубанул коня по шее.
Длинной струей брызнула кровь. Скакун рухнул, как подкошенный. Но нормандец, прежде чем выпрыгнуть из седла, успел нанести один единственный удар. И не промахнулся. Кровь из рассеченного лба хлынула на глаза сакса. Годвинссон опустился на одно колено, прикрываясь топором голову. Черноволосый де Офэ воткнул ему копье между лопаток. Кембриджский ярл упал ничком.
А саксы напирали. Они выстроились «датским клином» или фюлькингом[137]137
Фюлькинг – древнескандинавское построение войск в виде клина.
[Закрыть], на острие которого шел Леофвайн с ближайшими телохранителями.
Топоры свистели.
Земля, вытоптанная сапогами и копытами, раскисала от крови. Подошвы бойцов скользили на внутренностях людей и коней.
– Наша берет… – прохрипела Керидвена. – Еще чуть-чуть дожать…
– Колдуй, Вратко из Хольмгарда, – с нетерпением выкрикнула королева.
«Думаешь, это так легко?» – мысленно огрызнулся новгородец, уже подбирая кеннинги для следующей висы.
Он открыл рот, но не успел произнести ни единого звука.
Стальной обруч сдавил виски. Потемнело в глазах.
Воздух в легких загустел и застрял в пересохшем горле: ни туда, ни сюда.
Сквозь отдалившийся шум сражения пробился глубокий, исполненный необоримой силы голос:
– Crux sacra sit mihi lux
Non draco sit mihi dux
Vade retro, satana!
Non suade mihi vana
Mala est que libas
Ipse venena bibas![138]138
Святой крест да будет мне светом, а не дракон указывает мне путь. Изыди, сатана! И не вводи меня в искушение. Зло – все то, что ты мне предлагаешь. Пей сам свой яд (неканонический перевод с лат.)
[Закрыть]
Вратко догадался, что сейчас начнется, и его охватил ужас. Воспоминания битвы при Стэмфордабрюгьере всколыхнулись с новой силой. Тогда молитва отца Бернара без труда победила его чары.
Неужели здесь будет то же самое?!
– Эй, Подарок, ты чего? – пробурчал в новгородцу в ухо Гуннар.
– Что-то не так? – встревожено проговорила королева.
Парень лишь тряхнул головой. Некогда болтать! Да и ничего объяснить он все равно не сможет – не подберет слов, чтобы его поняли.
Продолжая вглядываться в пузырящуюся поверхность варева, словен увидел, как вскочил на нового коня герцог Вильгельм. Вновь взвилось «львиное» знамя.
Но отступающие воины слишком увлеклись бегством. Напрасно скакал вдоль рядов епископ Байеский. Размахивая булавой, Эвд выкрикивал громовым голосом:
– Остановитесь, малодушные! Мы все равно победим! В бой! В бой!
Рыцари откатились к подножью холма. Наступила временная передышка.
Саксы хохотали, звали нормандцев вернуться.
Хускарлы потрясали оружием. Несмотря на горы изрубленных тел, их стена щитов все еще выглядела прочной и надежной.
Ополченцы, потрепанные куда как сильнее, тоже не теряли присутствия духа. Бородатый мужик в овчинной безрукавке, развернувшись к противнику спиной, хлопал себя ладонью по ягодицам. Что он орал при этом, Вратко не разобрал за громовым хохотом прочих ратников.
«Может, еще не все потеряно?» – превозмогая морок, навалившийся от латыни бенедиктинца, подумал Вратко.
Желая поддержать войско Годвинссона, он сказал:
– Крепок дух хускарлов —
Кротости нет места
Там, где в ратном споре
Тан с бароном встали.
Крепче, други, бейтесь,
Крови не жалейте.
Жалости нет места —
Сталь бойцов рассудит.
Но будто бы в ответ… Нет, не мог же Бернар знать, что за сотни верст от Гастингса творится волшба, призванная отразить нормандское вторжение?! Скорее всего, просто совпало так. Монах прочитал новые строки молитвы:
Вдоль рядов нормандских бойцов вновь поскакали гонцы от герцога.
Сменившие коней, изрубленные щиты, притупившиеся мечи и топоры рыцари, сержанты, оруженосцы выстраивались поплотнее. На взгляд Вратко они заметно приободрились – лица все чаще озарялись улыбками, воины весело переговаривались, обмениваясь шутками, кое-кто крестился и шептал молитвы, возводя очи к ярко-синему небу. Пели трубы. Выдвинувшиеся вперед лучники дали несколько залпов.
Стрелы по-прежнему приносили саксам мало вреда. Что было тому виной? Крепкие щиты и надежная огорожа или заклинание ворлока?
А где же сам Бернар?
Седого монаха Вратко разглядел не сразу. Священнослужитель не лез в первые ряды, подобно Эвду или аббату Ланфранку. Хотя и приносил пользы куда как больше, чем если бы сражался с палицей или мечом в деснице. Он стоял в окружении полудюжины бенедиктинцев, скрывших лица под капюшонами. «Чернорясые» молитвенно сложили ладони, поддерживая предводителя.
Латынь, более уместная в храме, а не на поле брани, звенела, словно колокола.
– Tibi omnes Angeli;
tibi caeli et universae Potestates;
Tibi Cherubim et Seraphim
incessabili voce proclamant:
Sanctus, Sanctus, Sanctus, Dominus
Deus Sabaoth![140]140
Тебя ангелы и архангелы, Тебя небеса и все силы; Тебя херувимы и серафимы непрестанно воспевают: Свят, Свят, Свят Господь Бог Саваоф! (лат.)
[Закрыть]
Нормандцы вновь пошли на приступ холма.
Стоящее в зените солнце играло на шлемах и кольчугах, на мечах и наконечниках копий. Герцог Вильгельм с непокрытой головой ехал впереди строя.
– С нами Бог! За мной, мои львы! На Сенлак! Мы победим! – выкрикивал Бастард. – Мы все равно победим!
Рыцари наступали шагом. Потом подняли коней в легкую рысь.
От топота тысяч копыт земля дрожала и плакала.
Выли трубы.
В небесах несметные тучи воронья кружили в голодном хороводе.
Отец Бернар воздел ввысь костлявые руки. Его глаза горели неистовым, неукротимым огнем.
– Pleni sunt caeli et terra maiestatis gloriae tuae.
Te gloriosus Apostolorum chorus,
Te Prophetarum laudabilis numerus,
Te Martyrum candidatus laudat exercitus.
Te per orbem terrarum sancta confitetur Ecclesia…[141]141
Полны небеса и земля величества славы Твоей. Тебя восхваляет собор апостолов, Тебя восхваляет пророков множество, Тебя восхваляет пресветлое мучеников воинство, Тебя по всей вселенной святая Церковь исповедует… (лат.)
[Закрыть]
В ответ саксы завели ставшее уже привычным «Прочь! Прочь!».
Загремели топорами о щиты.
Гарольд, сжимая топор двумя руками, вырвался в первые ряды. Рядом с ним крепенький, как желудь, паренек удерживал круглый щит с нарисованным драконом. Вратко торопливо проговорил:
– Бранным птицам снова
Дарят вои пищу.
Стону стрел на радость
Встанут ратоборцы.
Пастырь саксов смелый
Асами отмечен.
Бальдр драки стоек:
Сталь пусть всех рассудит!
И вот нормандцы достигли вершины холма!
Напор атакующих был столь силен, что порядком расшатанные колья палисада не выдержали и рухнули. Заржали кони, ломая ноги, напарываясь животами на острия.
Закричали люди, падающие под копыта, придавленные бьющимися в агонии животными.
Разгон нормандских всадников разбился о стену английских щитов. Строй хускарлов прогнулся, но вскоре выпрямился, будто натянутая тетива, потеснив рыцарскую конницу. Ополченцы и дружины танов отступили на десяток шагов, но после встали насмерть, раз за разом отбрасывая противника.
Сталь звенела о бронзовую оковку щитов. С хрустом лопались звенья кольчуг. Орали во все горло бойцы. Скрежетали притупившиеся лезвия топоров.
Кровавый водоворот манил Вратко, завораживал, как взгляд гадюки завораживает мышь, тянул в себя. Но словен изо всех сил держался, чтобы не рухнуть в обрывки чужих мыслей, чужих чувств, чужих страданий. В этом ему помогали плечи Олафа и Гуннара, подпершие его с двух сторон, а также пальцы Димитрия на висках.
На левом крыле нормандские ратники десятками падали в ров, до поры до времени скрытый нарубленными в лесу ветками и хворостом.
– Прочь! Прочь! – орали саксы.
Оступившиеся бойцы встать уже не могли, их затаптывали свои же, упорно лезущие к знамени Гарольда.
А над всем этим вонзался в уши, наделяя южан небывалой силой духа, голос отца Бернара:
Бретонцы – вот уже второй раз за сегодняшний день – не выдержали яростного отпора ополченцев. Косы, вилы, плотницкие топоры и дубины оказались оружием ничем не хуже, чем копья, мечи и секиры. Да и силушкой Бог не обидел простолюдинов: некоторые размахивали целыми молодыми дубками, вывороченными с корнем. И вот рыцари медленно, но с каждым шагом все ускоряясь и ускоряясь, поползли по склону вниз.
Вратко увидел, что бойцы Вильгельма, приостановились. Атака ополченцев захлебнулась. Мечи без помех разрубали овчинные шубы, суконные куртки, незащищенные шлемами головы. Он воскликнул, торопясь поспеть, чтобы устояли саксы, не ослаб их напор:
– «Прочь с дороги, трусы!
Прочь!» – горланят саксы.
Лавки латных кленов
Славы днесь не имут!
Косы косят ноздри
Колют шеи вилы.
Бастарду бесчестье
Сталь тому залогом!
Саксы, поднатужившись, смяли бретонцев. И одетая в кольчуги конница обрушилась вниз, подобно горной лавине. Так бывает: вначале летит один камешек, цепляет два других, каждый из них, в свою очередь, сбивает парочку камней, а через несколько мгновений неудержимым потоком летят валуны, глыбы, обломки скал, сметаю все на пути. Лес попадется – не станет леса, человеческое жилье – и следа от него не останется. Тоже случилось и здесь. Сперва один всадник не выдержал и повернул коня, за ним другой, третий… И понеслось!
Знаменуя победу радостными криками, саксы рванулись следом. Рыцарей выбивали из седел, а потом рубили топорами, колотили дубинами, тыкали вилами. Вздымалось перепачканное кровью оружие. Все больше и больше увлекаясь погоней, ополченцы лились по склону Сенлака полноводной рекой.
«Почему медлит Гарольд? – промелькнуло в голове Вратко. – Сейчас поддержать бы! Удар конницы саксов, которая еще и в бой даже не вступала, окончательно рассеет левое крыло нормандского войска. А тогда можно ударить средней колонне, самой сильной, возглавляемой Вильгельмом, в бок…» И тут он услышал голос отца Бернара:
Tu, devicto mortis aculeo, aperuisti
credentibus regna caelorum.
Tu ad dexteram Dei sedes, in gloria Patris.
Iudex crederis esse venturus.
Te ergo quaesumus, tuis famulis subveni:
quos pretioso sanguine redemisti.
Aeterna fac cum sanctis tuis in gloria numerari.[144]144
Ты, победивший жало смерти, открыл верующим Царство небесное, Ты одесную Бога восседаешь во славе Отчей. Мы верим, что Ты придёшь судить нас. Потому Тебя молим: помоги рабам Твоим, Которых драгоценной Кровью Твоею искупил, Сопричти их ко святым Твоим в вечной славе (лат.).
[Закрыть]
Необоримая сила, враждебная чародейству словена, скрутила его в бараний рог.
Желудок рванулся к горлу, так и норовя выскочить наружу. Шею скрутило судорогой. Сердце на миг остановилось, а потом забилось, как бешеное – казалось, вот-вот проломит ребра и выпрыгнет на свободу.
Парень устоял на ногах только благодаря хёрдам и Димитрию.
– Колдуй! Не молчи! – взвизгнула королева.
– Быстрее… – прохрипела Керидвена. – Я теряю силы…
Из последних сил сопротивляясь сцепив зубы и сжав кулаки, Вратко открыл глаза.
По поверхности воды в котле бежала крупная рябь, понуждая сражающихся людей дрожать и изгибаться, наподобие ползущих змей.
– Удерживай! – в голосе Маб звенела сталь.
– Я стараюсь… – ныла Керидвена. – Как могу…
– Держи, я сказала!
– Держу…
Изображение успокоилось. Вратко сумел разглядеть, как на выбежавших далеко за пределы огорожи ополченцев обрушилась рыцарская конница. В голову длинной ленты овчинных кожухов и лохматых голов ударила тысяча нормандцев с епископом Эвдом во главе. А в бок, перерезая путь к отступлению – всадники из центральной колонны вильгельмова войска. Новгородец почему-то знал, что командуют ими Нейел, барон Контантенский, и Вильгельм де Мойон, один из ближних советников герцога.
Растянувшиеся по склону поселяне не сумели не то, что отразить удар. Даже сопротивления толком не оказали. Их топтали сотнями. Нанизывали на копья. Секли мечами и рубили секирами.
Оцепенев от ужаса, Вратко смотрел, как добрая четверть пришедших к Гастингсу саксов пала за время, необходимое, чтобы вскипятить котелок ключевой воды.
– Господи, – прошептал парень. – Зачем ты помогаешь им? Кого ты поддерживаешь?
А бенедиктинец гремел, будто труба, разрушившая стены Иерихона:
Его голос плыл над холмами, оврагами, лесами и полянами. Звенел, звал, пробуждал.
Окруженные ополченцы пытались отбиваться, пытались и убегать. Мечи нормандцев без труда рубили древки кос и вил. И не уставали сеять смерть и опустошение. Бегущих били в спину, сбивали с ног. Повернувшихся лицом к неприятелю убивали тоже.
Вратко попытался зажмуриться, но не смог.
Как будто кто-то мудрый и безжалостно справедливый говорил:
«Смотри, смотри… Впечатай увиденное и услышанное каленым железом в сердце. Только так, через страдания души, юноши становятся взрослыми мужами».
И он смотрел.
Не отрываясь, вглядывался в глубины волшебного котла. Не замечал, как горячий пар обжигает легкие, как от жара, поднимающегося над углями, начинает трещать кожа на щеках.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
