Текст книги "Один день Дениса Ивановича. Хроники конца света"

Часть III. Историческая инъекция
(статьи)

Неизбирательная история

Как известно, Иван Грозный, прозванный за жестокость Васильевичем, лично убил своего сына посохом в висок. И ничего, что никаких доказательств этому фейковому преступлению не было и нет. Зато оно отлично маскирует подлинные многочисленные преступления, совершенные представителями рода Романовых против своих родных и близких. Детоубийство, братоубийство, отцеубийство и мужеубийство – вещь в этой семье очень распространенная. Вот только говорить об этом не то что не рекомендовалось, но «приличные» историки этих тем избегали. И избегают до сих пор.

А мы давайте поговорим.

Михаил Романов, первый царь из рода Романовых, пришел к власти вовсе не в результате избрания на Земском Соборе, а путем военного переворота, когда верные ему казачьи отряды, фактически «державшие» Москву во время Собора 1613 года, с оружием в руках блокировали по дворам всех недовольных кандидатурой Романова «депутатов» и навязали оставшимся участникам Земского собора своего любимца. А ведь Миша Романов был сыном «воровского» патриарха Филарета Романова, которого в патриархи «назначил» Лжедмитрий Второй, получивший от Филарета за это взятку драгоценным камнем стоимостью в полбочонка золота. Сам Миша со своими родственниками – членами продавшей Москву и Россию полякам Семибоярщины – отсиживался в Кремле, пока его атаковали дружины ополчения Минина и Пожарского. А после избрания царем Миша приказал повесить своего главного конкурента в борьбе за престол – четырехлетнего Ваню Мнишек. Историография, даже советского периода, очень не любит об этом вспоминать. Ну и, соответственно, широкие массы трудящихся об этом не знают. Князя Пожарского, Рюриковича, освободителя Москвы и одного из претендентов на престол, Михаил Романов загнал «за Можай» – отправил в почетную ссылку подальше от столицы, собирать налоги и исполнять другие столь же непопулярные в народе обязанности.

Кстати, опять же, как легенда: Марина Мнишек, узнав о казни своего маленького сына, прокляла род Романовых и скрепила это проклятие собственной кровью – разбив голову о стены темницы в Коломне.

Сынок Миши Романова, Алексей Михайлович «Тишайший» любил окунуть в прорубь опоздавших с утра к его службе стольников. Или поколотить посохом раздраживших его слуг и бояр. Так он однажды избил своего престарелого боярина, который отказался «за компанию» с царем пускать себе кровь в лечебных целях. А в 1654 году тем же посохом поколотил на церковном соборе коломенского епископа. А мы-то думаем, откуда у Петра Алексеевича привычка – чуть что за дубинку хвататься. Яблочко от яблони недалеко падает.

Да вот еще иностранные послы в своих дневниках утверждают, что был у Алексея Михайловича старший сын. После собора 1666 года сын пошел против воли царственного отца и остался старообрядцем, спрятался в Соловецкий монастырь. А Тишайший царь послал стрельцов монастырь осадить и сынка поймать. Осада продолжалась восемь лет, пока предатель не показал тайный лаз стрельцам. Православных монахов православные воины после взятия монастыря пытали – хотели узнать, куда девался непокорный наследник престола. В процессе пыток соловецких монахов пилили пилами, замораживали во льду и применяли всяческие иные прогрессивные, взятые с Запада Романовыми виды добывания истины. Ничего не помогло, царевич пропал. Монахи были перебиты все до одного, а на их место завезли новых монахов с материка, которые готовы были верить так, как им прикажут из Москвы. И вот что интересно – Соловецкий монастырь стрельцы Алексея Михайловича взяли 1 февраля 1676 года, а сам «Тишайший» царь помер ровно через неделю после погрома, 8 февраля 1676, не дотянув даже до 47 лет. От естественных причин – сердечный приступ, но все же – каково! Скажите еще, что кары Божьей не бывает.

Сын его Петруша долго искал старшего братца по старообрядческим скитам, много его солдаты людей сожгли в лесах и на горах, пока, наконец, не нашли и не убили законного наследника престола. Но кто ж об этом сейчас вспоминает, кроме отдельных старообрядцев. А историки, пожалуй, все это в разряд легенд и мифов запишут.

После расправы с братом Петр Первый совершил клятвопреступление, выманивая сбежавшего от него (это ж как надо было парня довести!) сына из-за границы на родину, лично допрашивал и пытал его, а потом приказал убить. Алексея Петровича, как говорят, удушили подушкой в темнице ближайшие соратники вестернизатора России. Часто ли вспоминают об этом сыноубийстве читатели, журналисты, преподаватели?

Ну я уж не спрашиваю вас, друзья мои, кто из вас знает о судьбе императора Ивана VI, правившего Русью с октября 1740 года по ноябрь 1741го. Думаю, если назвать имя Ивана Антоновича, кто-то что-то припомнит. Но не много. «Дщерь» Петрова, Елизавета Петровна, совершив государственный переворот, закатала младенца сначала в ссылку, а когда свергнутому императору исполнилось 4 (четыре) года, отправила его в тюрьму на север, в Холмогоры. Что интересно, камера заключения для малыша была оборудована в архиерейской резиденции местного епископа. Когда императору исполнилось 15, его перевели в одиночку в Шлиссельбургской крепости. А в 1764 году уже другая «шальная» императрица, Екатерина Великая, спровоцировала попытку освобождения 24-летнего узника, который был при этом убит стражей. И все так чинно, благородно, как в лучших аристократических домах Европы…

А что тут удивляться? Екатерина Великая за два года до этого уже убила одного царя-батюшку – собственного мужа Петра Федоровича, императора Всероссийского. Набила, так сказать, руку. Ну эту историю вроде бы все знают, но подается она обычно широкой публике со знаком «плюс»: мол, прогрессивная немка из Европы устранила препятствие на пути прогресса в России в виде царя-германофила. Немку не устраивало то, что ее убитый муж любил немцев? Это никого, кроме меня, не смущает? А то, что эта немка была английской шпионкой, тоже в порядке вещей?

Да и вообще весь XVIII век в России был «бабьим царством», в котором мужики-императоры долго не заживались, зато страной правили то немцы, то австрийцы, то прибалтийские бароны, то украинские свинопасы, окопавшиеся в постелях шальных императриц. Но это так, к слову. Пойдем дальше.

Александр Первый «Благословенный» фактически дал добро на убийство «папеньки» Павла Петровича. Опять же, в первых рядах убийц были масоны и англофилы. Об этом убийстве известно довольно широко, но оно, как и убийство Петра III, подается под соусом «благодеяния» для России. По официальной версии истории для народа, заговорщики устранили взбалмошного психопата, который только и делал, что посыпал солдатам букли мукой и отправлял всех пешим порядком в Сибирь на каторгу.

История рода Романовых, как известно, началась в Ипатьевском монастыре, где Миша Романов хотел укрыться от возможных эксцессов Второго русского ополчения Минина и Пожарского (уж очень ополченцы были злы на бояр, предавших Москву полякам), а закончилась в подвале Ипатьевского дома. Кровь на стенах темницы Марины Мнишек через триста лет обернулась кровью Романовых на стенах подвала дома инженера Ипатьева. Неизбирательная история – интересная штука. Жернова ее мелют медленно, но надежно.

Зигзаг истории

«Резолюция IX съезда предполагала, что наше движение будет идти по прямой линии. Оказалось, как оказывалось постоянно во всей истории революций, что движение пошло зигзагами.»

В.И. Ленин о резолюции IX съезда РКП(б) о кооперации, как основанном на продразверстке движении.

Начну с максимы. НЭП для меня – это одна из самых больших неудач Советской власти, ну, может быть, чуть не дотягивающая до горбачевской перестройки. Более того, НЭП, по моему глубокому убеждению, это зигзаг истории, напоминающий больше всего слепую кишку – некий исторический аппендикс, где бесследно сгинули некоторые великолепные возможности социалистического строительства.

Изначально в планах Советской власти НЭПа не было. Была мировая революция, без которой руководители Октября никакого строительства социалистической России в капиталистическом окружении не мыслили (и, замечу в скобках, были в этом совершенно правы). Россию они представляли себе в качестве детонатора в гранате – детонатор взорвется сам, но взорвет и старый «мир капитала», вызвав цепную реакцию революций в развитых капстранах.

Поэтому основная задача Советской власти в первые послереволюционные годы было удержать власть в стране до начала мировой социалистической революции. На это – удержание власти – и были направлены все действия Ленина и поддерживающей его в ВКП(б) группы, начиная с Брестского мира и заканчивая этим самым НЭПом. Крах социалистических республик в Европе – Баварской, Бременской, Эльзасской, Венгерской, Словацкой – и провал наступления на Европу под Варшавой показали, что базе мировой революции – России – необходимо дождаться следующего кризиса капитализма и новой мировой войны, без которых мировое революционное движение не имело шансов на победу.

Однако к началу 1920-х годов в России сложилась социально-политическая ситуация, которая грозила большевикам потерей власти в стране. Дело в том, что даже в 180-миллионной Российской империи крестьянство составляло подавляющее большинство населения. После того, как в результате февраля-октября 1917 г., Первой мировой и Гражданской войн от России отделились западные урбанизированные окраины (Финляндия, Польша, Прибалтика), процент городского населения в Советской России (как и население в целом – по разным прикидкам в стране осталось чуть более 130 млн. человек) уменьшился, а сельского, соответственно, увеличился.

Но как совершенно справедливо заметил Ленин, крестьянство – это мелкобуржуазная стихия, которая постоянно порождает капиталистические отношения. Тем более это было верно на начало 20-х годов ХХ века, когда русский крестьянин, впервые за несколько столетий стал хозяином собственного земельного надела, т. е. собственником основного средства производства в России.

На фоне деградации промышленности, а вместе с ней и кадрового рабочего класса, который либо вернулся во время Гражданской войны в деревню, либо, в значительной своей части, погиб в боях, либо ушел «во власть» – на руководящую работу, значение крестьянства социально-экономическом аспекте выросло до, вероятно, пикового показателя за всю историю России. При этом политическое его значение, несмотря на прокламирование «рабоче-крестьянской власти», не соответствовало его новому положению.

Это вызвало обострение социальной борьбы и многочисленные крестьянские восстания, заставившие власть кроме силовых способов разрешения кризиса задуматься и об социально-экономических возможностях. Последней каплей, а вернее – гирей, брошенной на весы, оказалось Кронштадтское восстание в непосредственной близости к центру власти. Восстание началось 1 марта, а уже 14-го Х съезд ВКП(б) объявил о начале новой экономической политики в стране. Партия и советское правительство оказались вынуждены пойти на это чтобы остановить разрастание кризиса, воздействуя на вооруженные восстания военной силой и купируя недовольство остального крестьянства заманчивыми перспективами.

Что мы обычно представляем, когда упоминаем о НЭПе? Ассоциации просты: нэпман, капитализм – вплоть до ресторанов и кабаре с дамскими оркестрами, как в мечтах Кисы Воробьянинова. В общем – разгул НЭПа. Все это, безусловно, имело место. Недаром Бухарин бросил в толпу свой клич: «Обогащайтесь!» точно так же, как в свое время Ильич призвал «грабить награбленное». О всеобщем стремлении к обогащению свидетельствуют и книги Ильфа и Петрова, где главные герои – скромный уездный совслужащий, он же отец русской демократии Воробьянинов, отец Федор, незаметный бухгалтер и по совместительству подпольный миллионер гражданин Корейко, не говоря уже о сыне турецкоподданного Остапе Бендере – мечутся по стране как угорелые в поисках законных и не совсем законных способов обогащения. Как бы не относиться к известным юмористам и их книгам, надо отдать им должное – суть эпохи они уловили точно.

Но суть НЭПа была иной. С одной стороны, власть хотела успокоить «крестьянскую стихию», заменив продразверстку (по которой у крестьянина отбирали до 70 % «излишков», оставляя ему на прокорм 30 % урожая и таким образом начисто подсекая желание расширять производство зерна) на продналог (20–30 % урожая, в перспективе – снижение до 10 %), оставляя ему большую часть зерна для обмена на товары широкого потребления – у того же государства. Таким образом, предполагалось воплотить в жизнь социалистические идеи о безденежном товарообмене между трудящимися, одновременно являющимися собственниками средств производства.

Однако, товаров для обмена на захиревших за годы Гражданской войны госпредприятиях не было. А рынок надо было срочно наполнить ширпотребом и другими товарами, необходимыми в крестьянском хозяйстве. И потому власть поступилась своими социалистическими принципами и дала производственную и финансовую свободу государственным предприятиям, артелями и кооперативам. Отныне они, объединенные в тресты и синдикаты, могли сами решать, чего и сколько производить и почем это продавать за деньги на рынке. С другой стороны миллионы крестьянских хозяйств объединились в торгово-закупочные кооперативы.

И рынок вновь торжествующе полез изо всех щелей. При 80 % госсобственности в промышленности, частный сектор производил больше 40 % товаров, а в сельском хозяйстве – еще больше. Появились банки. Расцвели кооперативы. И, наконец, возродилась знаменитая Нижегородская ярмарка.

Эффект был потрясающий. За несколько лет экономика Советской России вышла на довоенный уровень 1913 года и даже частично его превзошла. И все же, уже с 1927 года правительство стало постепенно но неуклонно сворачивать НЭП, а в 1931 году новая экономическая политика была отменена специальным декретом, а тресты и синдикаты поставлены в подчинение наркоматам. На селе началась коллективизация. Страна от свободного рынка перешла к плановой экономике и пятилетним планам.

Почему? Опасения со стороны советских властей полной реставрации капитализма в России? Злая воля Сталина, взявшего курс на личную диктатуру? Были ли хоть какие-то объективные причины сворачивания НЭПа?

Без сомнения, были. За фасадом экономических успехов вызрел новый кризис, не менее страшный, чем кризис начала 20-х годов, когда 90 % крестьянского населения страны выступило против «генерального курса партии», не устраивавшего владельцев земельных наделов. Теперь разлом пролег по «святому» – между пролетариатом и крестьянством – и это в «рабоче-крестьянском государстве», где «спайка» между трудящимися города и села была объявлена социальной основой советской государственности.

Дело в том, что получившие финансовую свободу госпредприятия стали безбожно, в несколько раз, завышать цену на свою продукцию. Соответственно, другая сторона торговых отношений, крестьяне, отказывались покупать втридорога ширпотреб (или, соответственно, продавать по дешевке свое зерно). Кризисы один за другим сотрясали «советский» рынок – экономисты насчитывают их за 1921–1927 гг. как минимум три. В конце концов, в 1927 г. страна оказалась на пороге нового голода из-за диспропорций цен. Как ни странно это прозвучит, единственным фактором, сдерживающим государственный сектор от дальнейшего роста цен был частный сектор, ценообразование в котором происходило на рыночной основе и сдерживало аппетиты трудовых коллективов трестов. Таким образом, в стране, видимо, неожиданно для ее властей, возникло противоречие между интересами отпущенных на волю трудовых коллективов в промышленном секторе и мелкой буржуазией – крестьянством.

Второй причиной для сворачивания НЭПа стала неудачная попытка предоставить, в соответствии с социалистическим учением, самоуправление трудовым коллективам, которые, обмениваясь произведенной продукцией друг с другом и с крестьянами, должны были таким образом вытеснить товарно-денежные отношения из экономической жизни. Однако, человеческая природа оказалась сильнее социалистического учения: как уже было сказано выше, вместо победы трудящихся над капиталом, пролетариат, став хозяином заводов и фабрик, начал азартно зарабатывать деньги, повышая цены на свою продукцию. Устранение государства из экономики привело к прямо противоположным результатам, чем рассчитывали руководители ВКП(б). Сталину и стоящей за ним партийной группе стало ясно, что анархо-синдикалистские тенденции в промышленности станут препятствием в намеченной индустриализации. А без нее, как провидчески заявил в 1931 г. Иосиф Виссарионович, «нас через 10 лет сомнут» (и чуть не смяли – как и было сказано, через 10 лет, в 1941-м). Но – отрицательный опыт – тоже ценен. И правительство пришло к выводу, что независимые трудовые коллективы должны быть поставлены под контроль плановой экономики. Рулить стали госплан, наркоматы и досрочные пятилетки.

С независимым производителем на селе тоже решено было покончить – любыми мерами. По сути, в конце 20-х годов ХХ века в русской деревне снова ввели продразверстку – только назвали это колхозом. И это было разумно во многих аспектах. Во-первых, удобнее было собирать зерно с колхоза, объединяющего десятки, а то и сотни хозяйств, чем отнимать его у каждого хозяина по отдельности. Во-вторых, даже психологически это было легче – отдавать зерно как бы общественное, уже не твое. Но даже и в таких условиях крестьяне отчаянно сопротивлялись – в начале 30-х гг. в вооруженных выступлениях против советской власти участвовали около 3 млн. крестьян.

Но финансировать индустриализацию страны можно было только на деньги, полученные от продажи зерна и другой сельскохозяйственной продукции за границу – других источников в крестьянской России просто не было (царское правительство тоже финансировало индустриализацию конца XIX – начала ХХ вв. за счет продажи сельхозпродукции за рубеж, что вызывало, как и в Советской России, протесты и голод на селе).

Таким образом, сворачивание НЭПа было жестко обусловлено как вызревшим внутри него кризисом противостояния интересов города и села, так и необходимостью проведения скорейшей индустриализации ввиду надвигающейся новой мировой войны. Это был правильный выбор, в результате которого наша страна не только смогла победить во Второй мировой войне, но и стала второй сверхдержавой мира на несколько десятилетий.

Введение НЭПа было обусловлено противоречием между мелкобуржуазным характером крестьянской собственности – а крестьянство составляло 90 % населения России, – и курсом ВКП(б) на построение социализма при декларированной гегемонии пролетариата и слабой социальной базе такого курса – отсутствии массового рабочего класса в стране после окончания Гражданской войны.

НЭП изначально был попыткой: а) снизить накал недовольства политикой советской власти на селе (продразверсткой) и удержаться у власти компартии, б) установить социалистические безденежные отношения товарообмена в экономике, в) восстановить экономику России после Гражданской войны, г) воссоздать рабочий класс как базу дальнейшего социалистического строительства в стране.

НЭП оказался тупиковой ветвью развития Советской России так как: а) породил новый кризис, вызванный противоречиями города и села в условиях частичной реставрации капитализма, б) не смог решить задачу создания новых социалистических (безденежных) отношений товарообмена между производителями, в) не соответствовал потребностям индустриализации в промышленности и затруднял использование села в качестве источника финансирования индустриализации.

Историческая инъекция
Возможна ли революция в России?[18]18
  Издательство «Книжный мир» выпустило книгу Льва Троцкого «История Русской революции. Октябрьская революция». «Историческая инъекция» – предисловие к этой книге, написанное мной по просьбе издательства.


[Закрыть]

Столетие Русской революции февраля-октября 1917 года дало множеству аналитиков и журналистов повод поразмышлять над параллелями между тогдашними событиями и современной ситуацией в России.

Действительно, на первый взгляд, этих параллелей более чем достаточно: начиная от засилья западного капитала в российской экономике (засилья, вероятно, большего, чем в начале ХХ века) до отчетливого предчувствия новой мировой войны. И из этого ситуативного сходства некоторые авторы поспешно делают вывод о возможности новой революции.

Но существуют различия между царской Россией начала ХХ века и Российской Федерацией начала XXI века, которые позволяют усомниться в правильности такого вывода. В современной России отсутствуют и революционные партии, и организованный в профсоюзы рабочий класс, и массовое кооперативное движение – то есть те силы, которые были организатором и базисом Русской революции 1917 г. Броуновское движение в революционное само собой не превратится.

Конечно, можно, следуя новомодным социальным теориям, объявить «движущей силой современной революции» «креативный класс», якобы заменивший в постиндустриальном обществе промышленный пролетариат. Однако, при этом политические кружки и кланы, в которые сбиваются современные «креаклы» едва ли смогут заменить на баррикадах истории большевиков и массовые профсоюзы. Сколько бы не надували щеки сегодняшние «яблоки» и «фонды по борьбе с коррупцией», до РСДРП(б) они никак не дотягивают.

И, наконец, нет сегодня ни в России, ни в мире политической фигуры, которую по гениальности и харизме можно было бы сравнить с Лениным, Троцким, Сталиным, Мао, Кастро или Че Геварой.

Так что современные олигархические акулы капитализма могут спать спокойно: несмотря на жесточайший кризис в стране и в мире, для революции нет предпосылок. Вернее, революция идет, но это вовсе не та революция, о необходимости которой когда-то твердили большевики. Это «революция сверху», которую как раз и проводят в мировом масштабе олигархи и банкстеры с целью преодолеть общий кризис капитализма. Но это тема для отдельного разговора.

Конечно, если довести население до точки кипения, весьма возможен русский бунт, «бессмысленный и беспощадный». Но и тут беспокоиться капиталистическим элитам не о чем: «мятеж всегда кончался неудачей, в противном случае его зовут иначе». Бунт приведет к большой, но напрасной крови, развяжет элите руки для перехода от диктатуры экономической (существующей в обществе капитала де-факто) к диктатуре политической, к каковой всегда стремятся большие деньги.

Гораздо опасней спонтанного бунта – и для правящей группировки элиты, и для страны в целом – верхушечный переворот, который сейчас принято называть «цветной революцией». Здесь всякое лыко пойдет в строку: и креативный «класс», и национал-«патриоты», и «несистемная оппозиция». В результате народ и государство ожидают два плохих варианта: либо победа прозападной компрадорской части элиты и прикрытое ею внешнее управление, либо полный развал страны с последующей перманентной войной всех против всех и «умиротворяющей» оккупацией НАТО.

Поневоле воскликнешь: прав, прав Владимир Владимирович, сказавший на Валдайском клубе в Сочи: «Разве нельзя было развиваться не через революцию, а по эволюционному пути, не ценой разрушения государственности и беспощадного слома миллионов человеческих судеб, а путем постепенного, последовательного движения вперед?».

Посыл прекрасный, но вот беда: эволюционный путь подразумевает согласие в обществе и своевременное проведение экономических, социальных и политических реформ, направленных на благо всего народа. Реформы эти должны быть не ущербно-половинчатыми, а настолько полными, насколько это необходимо для снятия возникших в обществе противоречий. Царское правительство в свое время запоздало с проведением таких реформ как минимум на полвека, да и провело их частично, с опаской оглядываясь на дворянско-помещичью элиту, а как результат – загнанные внутрь проблемы образовали болезненный нарыв, который прорвался в начале ХХ века революционным взрывом.

Не сомневаюсь, что руководство страны это прекрасно понимает. Но как тут не вспомнить про многочисленные современные реформы и указы, результативность которых можно охарактеризовать словами В.С. Черномырдина: «Хотели как лучше, а получилось как всегда»? Чем тут помогут мудрые и благие пожелания, которыми известно куда вымощена дорога? Гнойник растет, а власть, как и сто лет назад, не может нарушить своих обязательств перед оторванными от российской почвы офшорными финансово-спекулятивными элитами, порвать свои связи с ними и провести необходимые для страны реформы, предпочитая замазывать смертоносный абсцесс зеленкой – заклинать общество теоретически верными, но практически бессильными политическими мантрами.

Президент России совершенно правильно говорил в своем послании Федеральному собранию (2016) о том, что «недопустимо тащить расколы, злобу и обиды прошлого» в современную жизнь, что надо извлечь из прошлого уроки, которые нужны для примирения: «Наступающий 2017 год – год столетия Февральской и Октябрьской революций. Это весомый повод еще раз обратиться к причинам и самой природе революций в России. Не только для историков и ученых – российское общество нуждается в объективном, честном, глубоком анализе этих событий… Недопустимо в собственных политических и других интересах спекулировать на трагедиях, которые коснулись практически каждой семьи в России, по какую бы сторону баррикад ни оказались тогда наши предки».

Но не удивительно ли, что не прошло и года после таких верных и взвешенных слов как в стране с удвоенной силой вспыхнуло противостояние так называемых «белых» и так называемых «красных» вокруг фильма «Матильда» (это пример выбран как наиболее наглядный, но таких стычек – бессчетное множество)? В кавычки стороны противостояния поставлены потому, что ни те, ни другие не являются идентичными началу ХХ века белыми и красными. Не существует ныне ни тех белых и красных, ни социальных слоев и классов, которые они представляли, ни тех экономических и политических условий, в которых эти слои и классы появились.

Современный спор квази-белых и квазикрасных вокруг «Матильды» – только один из эпизодов подготовки новой гражданской войны в современной России. В этом споре обе стороны, вне всяких сомнений, подпитываются из одного и того же финансового источника. Это вовсе не значит, что рядовые «бойцы» данного кинофронта действуют из меркантильных соображений. Они вполне искренне возмущены – одни посягательством на «святыни русского народа», другие – покушением на «свободу творчества». Но объективно они содействуют расколу страны и провоцируют гражданскую войну.

А ведь, казалось бы: если нынешние белые и красные – такие патриоты, то почему бы им, следуя известной русской пословице «Кто старое помянет – тому глаз вон» (впрочем, помня и вторую ее часть: «А кто забудет – тому оба») не заключить мир «без аннексий и контрибуций» и не объединить свои усилия на благо Родины? Или у нас мало внешних врагов? Вновь будем бить своих, чтоб чужие боялись?

Гражданская война в России намного вероятней, чем революция. И прав Президент: мы не должны тащить раскол и злобу из прошлого, всем нам – и народу, и власти – необходим честный, объективный исторический анализ событий Русской революции 1917-го, чтобы извлечь из них уроки и не повторять своих собственных исторических ошибок даже не в нашем будущем, а уже в нашем настоящем.

И трудно при этом переоценить то значение, которое имеют для нас свидетельства очевидцев и участников Революции вне зависимости от того, по какую сторону баррикад они находились. Желающий понять Большую Игру Истории должен беспристрастно изучать и правых и левых, и белых и красных, не доверяя слепо ни одной стороне, проверяя достоверность всех и каждого, кто оставил нам свои записки о великом событии, с которого фактически начался ХХ век в России.

Среди таких авторов один из самых известных – Лев Троцкий. Активный организатор и участник революции, споривший по степени влияния на массы с Лениным, упорно, но безуспешно боровшийся со Сталиным за власть и выбор путей развития социалистической революции и проигравший ему. Что, впрочем, вполне закономерно, ибо время Троцкого и подобных ему революционеров – борцов за мировую революцию – в 1920-х годах закончилось и в Европе наступило время диктатур, в какой бы цвет они ни были окрашены: красный, черный или коричневый.

Лев Давидович оставил, пожалуй, самые красочные, подробные и нетипичные для марксиста мемуары о революционных событиях столетней давности в России. Книга, которую выпустил «Книжный мир» – всего лишь часть объемного двухтомника воспоминаний Троцкого о феврале-октябре 1917-го и представляет читателю последнюю часть мемуаров, посвященную непосредственно Октябрю.

Книга ценна не только тем, что ее автор находился в центре событий, но и невероятной насыщенностью фактографическим материалом, который позволяет читателю почувствовать пульс времени и сделать собственные выводы.

Автор и сам пишет, что основу изложения в его книге «составляет повествование» и «читатель должен в самих фактах найти достаточную опору для выводов». То есть Троцкий, оказавшись в изгнании, отказывается, как минимум, на словах, от присущей марксизму установки на тотальную пропаганду «единственно верных взглядов» (помните алогичную ленинскую максиму: «Учение Маркса всесильно потому, что оно верно»?) и предлагает читателю делать выводы из приведенных фактов самостоятельно. Хотя, конечно, Троцкий порой не отказывает себе в удовольствии сделать эти выводы за читателя.

Художественный талант, присущий Троцкому, превращает чтение его сочинений в эстетическое удовольствие, которое, при определенной внимательности, дает пытливому читателю возможность понять с помощью текстового анализа, почему этот «демон революции» проиграл борьбу не столь как он одаренному ораторскими и писательскими талантами, но гениальному теоретику и практику политической борьбы Сталину. В битве титанов человек из стали поставил шах и мат рефлексирующему интеллигенту.

Обратите внимание на частоту употребления Троцким приставки «полу». У него всё и вся «полу»: «полупочтенный», «полуполемический», «полуконспиративный», «полупаралич», «полусмущенно», «полуреволюция», «полуанархический» и даже «полупокойник», «полуремесленный пролетариат» и «полупассивный гарнизон»…

Это частое «полу», видимо, не замечаемое самим автором, проходит красной нитью сквозь его сочинение и свидетельствует о внутренней неуверенности Троцкого. Внешней стороной этой неуверенности были его апломб и бахвальство своими заслугами перед революцией (иногда мнимыми, но чаще всего подлинными), его роскошный образ жизни в бытность «красным вождем» в Советской России, если, конечно, большую часть его «революционных излишеств» ему не приписали его политические противники. Эта внутренняя неуверенность и привела Троцкого к поражению в борьбе со Сталиным и, в конце концов, в Мехико, на встречу с брутальным ледорубом.