Текст книги "От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое"

У нас не было никакой возможности ввести войска в Китай, чтобы изгнать японцев из материковой части Китая. Мы всегда надеялись на ввод в Маньчжурию достаточного количества русских вооруженных сил, чтобы вытеснить оттуда японцев. В настоящее время это был единственный путь».

При этом у Трумэна сложилось твердое убеждение: участие Советского Союза в войне с Японией имеет военно-стратегическое значение, но его роль после победы должна быть минимальной. А победа должна быть американской, сокрушительной и неизгладимой из памяти народов, как взятие Берлина советскими армиями. И здесь бомба была бы более чем кстати.

Поэтому одновременно в Госдепартаменте ломали голову над тем, как бы выхолостить ялтинские договоренности по Дальнему Востоку, как обезопасить Азиатско-Тихоокеанский регион от «советского проникновения»?

12 мая Госдеп представил свои предложения по всему комплексу восточноазиатских проблем военному и военно-морскому министерствам – Стимсону и Форрестолу. Суть их сводилась к тому, что прежде, чем начать выполнять Ялтинское соглашение, необходимо получить ряд гарантий от советского руководства. А именно, чтобы СССР использовал все свое влияние на китайских коммунистов, а те способствовали объединению Китая под властью Чан Кайши. Русские должны также безоговорочно поддержать Каирскую декларацию и поклясться вернуть Маньчжурию под юрисдикцию Китая. А прежде, чем США дадут окончательное согласие на переход к СССР Курильских островов, советское правительство должно предоставить на них особые права американцам «в целях развития там торговли».

Одновременно Грю запросил мнение военных по двум вопросам. Первый, представляет ли вступление Советского Союза в войну на Тихом океане столь жизненно важный интерес для Соединенных Штатов, чтобы отказаться от попыток заранее получить уступки от Советского Союза для достижения американских политических целей на Дальнем Востоке? Второй, должно ли решение Ялтинской конференции по Дальнему Востоку быть пересмотрено или выполняться полностью или частично?

Симпсона предложенный госдепартаментом план действий не удовлетворил. Напомню, он был не только военным министром, но и председателем Временного комитета, занимавшегося вопросами производства и использования атомной бомбы. Результат испытаний мог быть известен только через несколько недель, а дипломатическая игра при столь высоких ставках и без старшего козыря в колоде представлялась Стимсону опасной.

В своем дневнике Стимсон 14 мая писал, что, «обладая бомбой, Соединенные Штаты обеспечат себе более сильную позицию в случае возникновения разногласий с Россией из-за советских претензий на Дальнем Востоке. Тогда у нас будет на руках козырная карта… Мы должны восстановить наше лидерство, которое уступили русским». Стимсон полагал, что окончательные ответы на вопросы Грю могли быть даны только после испытания ядерного оружия.

Форрестол же считал, что, во-первых, Советский Союз имеет достаточную военную силу, чтобы получить все, что ему было обещано в Ялте, вне зависимости от того, хотят этого Соединенные Штаты или нет. За возможным исключением Курильских островов (да и то проблематично) США просто не имеют возможности использовать свои вооруженные силы в зоне действия Красной армии. Во-вторых, по чисто военным причинам нет необходимости в пересмотре секретного Ялтинского соглашения, пока не прояснится ситуация на земле после вступления СССР в войну с Японией.

В своих ответах от 21 мая Стимсон и Форрестол доверили принятие решения президенту и государственному департаменту. Общее мнение сходилось к тому, что СССР будет сам решать, вступать ли ему в войну и когда это делать, исходя из собственных расчетов. Москва может выбирать модус поведения: ждать, пока американские войска почти разгромят японцев, или начать военные действия как можно скорее. Советский Союз в любом случае будет обладать такой военной мощью, которая позволить взять то, что было обещано в Ялте, за исключением, возможно, Курильских островов. Попытка США их захватить возможна, но только за счет других фронтов войны с Японией и ценой больших человеческих потерь. С военной точки зрения нет необходимости пересмотра Ялтинского соглашения, что поможет достичь взаимопонимания.

В результате внутренних согласований в госдепартаменте пришли к следующему решению. Американское правительство не будет выходить из соглашения, заключенного в Ялте. Но прежде, чем просить Чан Кайши согласиться с его выполнением, США должны убедиться в искренности советских намерений. А именно – поддерживает ли Сталин основополагающие ялтинские принципы урегулирования проблем как в Европе, так и на Дальнем Востоке? И действительно ли советское правительство намерено позволить Чан Кайши управлять всем Китаем и Маньчжурией и будет ли оно помогать в обеспечении политического и военного единства Китая? Прояснить ситуацию и должен был Гарри Гопкинс в ходе своей специальной миссии в Москву.

Одновременно отслеживали настроения в самом Токио. 28 мая заместитель военного министра Джон Макклой призвал Стимсона исключить из американских требований к японцам термин «безоговорочная капитуляция». Из перехватов японских телеграмм в Пентагоне видели, что высшие руководители в Токио ищут способы выхода из войны и готовы при этом принять многие американские условия. В тот же день Грю ознакомил президента с этой информацией. Но подчеркнул, что японские руководители настаивали на одном условии: «Они хотят сохранить императора и конституцию, опасаясь, что в противном случае военная капитуляция вызовет полный крах порядка и дисциплины».

Трумэн был настроен на разгром Японии, а не на переговоры.

Китай в 1945-м

В Китае в начале 1945 года японские войска продолжали контролировать ситуацию и одерживать победы. Поверенный в делах в Китае Скворцов докладывал Молотову: «В первой половине января 1945 г., после некоторого затишья, на юге Китая возобновились боевые действия. Японские войска с юга, со стороны Кантона, предприняли наступление вдоль Кантон-Ханкоуской ж.д. и 26 января захватили Шоагуань (Куконг), где находилось правительство провинции Гуандун. Эта группа японцев двигается дальше на север, намереваясь соединиться с теми японскими войсками, которые идут на юг со стороны Хэняна… Японские войска ведут наступление из Хэняна на восток, стараясь очистить от китайских войск весь юго-восток Китая. Японские операции почти не встречают сопротивления… В январе активизировалась диверсионная деятельность японской агентуры в Чунцине… 19 января они сожгли здание посольства США, а 22 января – радиостанцию и подсобные помещения штаба американских сил в Китае».

Внутриполитическая ситуация оставалась острой. Посольство СССР в Китае 3 февраля информировало Молотова о «военно-политической обстановке»: «Переговоры между ГМД и КПК, проходившие в январе 1945 г., не привели к каким-либо результатам.

Требование КПК о создании коалиционного правительства очень сильно тревожит Гоминьдан, так как оно весьма популярно не только среди всех прогрессивных кругов Китая, но и за границей… ЦИК ГМД решил создать Политический Комитет, в котором были бы представлены по два человека от ГМД, КПК, Демократической лиги, беспартийных, а также министры иностранных дел, военный и финансов… По замыслу ГМД такой Комитет должен был парализовать требования о создании коалиционного правительства. В Яньани сразу же разгадали махинацию ГМД.

Американцы, в частности посол США в Китае Хёрли, прилагают усилия к тому, чтобы побудить ГМД и КПК к достижению между ними какого-либо соглашения до выезда Сун Цзывэня в Москву». Визит главы китайского МИД в СССР вызвал негативную реакцию в руководстве КПК.

Чжоу Эньлай в разговоре со Скворцовым «особенно резко критиковал Сун Цзывэня. Он называл его компрадором американской буржуазии, указывал, что Сун Цзывэнь постоянно находится на квартире у Хёрли».

Кремль не спешил ввязываться в сложные переговоры по дальневосточным сюжетам с правительством Чан Кайши до завершения войны с Германией. Молотов 4 февраля поручил проинформировать: «Советское правительство считает целесообразным перенести время посещения Москвы Министром иностранных дел г-ном Сун Цзывэнем на вторую половину апреля или на май месяц».

Ялтинские договоренности были тщательно охраняемым секретом. Рузвельт не информировал о них даже Трумэна, многих ближайших помощников, законодателей и посла США в Китае. Мао выпытывал у Владимирова после Ялты, будет ли СССР воевать с Японией? Чан Кайши ожидал, что его могут «кинуть» в Ялте. Еще за три дня до подписания секретного соглашения в Крыму, 8 февраля, он записал в дневнике: «Не сговорится ли Рузвельт против меня с англичанами и русскими?» 28 февраля его сын Цзян Цзинго справлялся у Скворцова-Токаринина, не обсуждались ли в Крыму вопросы, связанные с Китаем. Тот не мог это подтвердить, даже если бы и знал.

Чан узнает о том, что в Ялте договаривались о Китае, от своего посла в Вашингтоне 15 марта. В ярости он написал в дневнике: «Узнал, что Рузвельт и Сталин в одностороннем порядке обсуждали Дальний Восток… Если это так, то идеалы этой антияпонской войны становятся иллюзорными». Дополнительную информацию Чан получил от Хёрли, посетившего Москву и Лондон, после чего записал в дневник: «Утром размышлял о международных проблемах, главным образом о визите Хёрли в Англию и Россию, чувствую неимоверные печаль и гнев».

Военная обстановка на китайском театре военных действий оставляла желать лучшего. С конца марта японские войска предприняли новые успешные наступления в юго-западной Хэнани, северном Хэбее и западной Хунани. До начала мая чанкайшистские армии повсеместно терпели поражения.

Чан Кайши встретил известие о смерти Рузвельта с умеренной печалью: «Он ублажал Англию, боялся Россию и унижал Китай. Вплоть до того, что уступил требованию России в отношении Люйшуня (Порт-Артура – В.Н.). Это очень печально. Но после его смерти политика США в отношении Китая еще больше ухудшится. Рузвельт умиротворял Россию и беспринципно защищал только китайскую компартию. Но он действовал в рамках, и у него были определенные принципы и идеалы».

Трумэн, придя к власти, сразу уделил Китаю большое внимание: «Наши усилия по укреплению и поддержке Китая в его военной программе состояли из множества операций, включая и деликатные дипломатические переговоры. Для достижения этой цели мы отправили в Китай американских советников, предоставляли военные и экономические консультации на высшем уровне и обеспечивали китайцев обширными кредитами».

Уже 10 мая Хёрли сообщил Трумэну, что обсудил с Чан Кайши весь комплекс вопрос, связанных с реализацией ялтинских договоренностей, но не раскрывая их конкретного содержания. «И Рузвельт, и Сталин сообщали мне, – утверждал Хёрли, – что между ними была достигнута договоренность о том, что я не буду обсуждать ялтинские решения с Чан Кайши до тех пор, пока Сталин не даст мне соответствующего сигнала…»

Теперь Хёрли полагал, что подходящее время настало и попросил президента испросить разрешения у Сталина раскрыть Чану конкретное содержание принятых в Ялте решений. 12 мая Трумэн инструктировал Хёрли: «Пожалуйста, продолжайте свои усилия по достижению целей, намеченных вам президентом Рузвельтом… Что касается „прелюдии“ к ялтинскому соглашению о будущем ведении войны на Тихом океане, то в настоящее время вам нецелесообразно передавать какие-либо сведения китайскому правительству».

Сам Трумэн 14 июня принял Сун Цзывэня.

– Главный интерес сейчас – это увидеть Советский Союз участвующим в войне на Дальнем Востоке, причем ровно столько времени, сколько потребуется для сокращения сроков войны и предотвращения гибели американских и китайских солдат, – объяснял президент.

Одновременно решались проблемы экономической помощи Китаю. Сун просил выделения миллионов долларов золотом, все еще причитавшихся китайцам из полумиллиардного кредита, утвержденного Конгрессом в январе 1942 года. Трумэн одобрил отправку денег.

Что касается Компартии Китая, то ее руководство в апреле-июне 1945 года заседало – шел VII съезд партии, на который в Яньань приехали 544 делегата с решающим и 208 – с совещательным голосом. Зал заседаний украшали портреты Маркса, Ленина, Сталина, Мао Цзэдуна и Чжу Дэ. На открытии съезда 23 апреля 1945 года Мао выступил с речью «Две судьбы Китая», где заявил:

– Наш съезд – это съезд, от которого зависит судьба всего четырехсотпятидесятимиллионного китайского народа. Наш съезд будет посвящен задачам разгрома японских империалистов и освобождения всего китайского народа. Перед китайским народом лежат два пути – путь света и путь мрака. Существуют и две судьбы Китая – светлая и мрачная… Мы должны отдать все силы для завоевания светлой перспективы и светлой судьбы, против другой, мрачной перспективы и мрачной судьбы.

На следующий день Мао выступил с речью о коалиционном правительстве:

– Китай настоятельно нуждается в создании временного демократического коалиционного правительства, в котором были бы сплочены воедино представители всех партий и групп, а также беспартийные деятели…

Подчинение Гоминьдану? Ни в коем случае.

– Разве может китайский народ позволить китайским коммунистам самовольно передать эти районы Китая, добившиеся освобождения, и народные войска, имевшие большие заслуги в войне против японских захватчиков, правительству, которое является правительством пораженческим, фашистским, правительством гоминьдановской фашистской диктатуры. Имеется много признаков того, что эта клика уже давно готовилась, а в настоящее время особенно усиленно готовится к тому, чтобы развязать гражданскую войну, как только определенная часть континентального Китая будет очищена от японских захватчиков войсками какой-либо из союзных держав. После полного разгрома японских захватчиков необходимо создать в Китае государственный строй, основанный на демократическом союзе участников единого фронта, опирающемся на подавляющее большинство населения всей страны и находящемся под руководством рабочего класса. Такой государственный строй мы называем новодемократическим. Эти наши требования полностью совпадают с революционными требованиями Сунь Ятсена. Современный Китай страдает от избытка иностранного империализма и собственного феодализма, а вовсе не от избытка отечественного капитализма. Наоборот, капитализма у нас слишком мало.

Вряд ли такие программные установки могли сильно понравиться Сталину.

Американцы в это время в очередной раз прилагали усилия к тому, чтобы примирить Гоминьдан и Компартию, и частично им это удалось. 20 мая Хёрли докладывал Трумэну: «Мы добились того, что национальное правительство признало Китайскую вооруженную коммунистическую партию политической партией, назначив китайского коммуниста делегатом для представления национального правительства в Сан-Франциско. Коммунисты признали национальное правительство, приняв это назначение. Мы встречались с коммунистическими лидерами на их собственной территории. Мы организовали встречи коммунистических и национальных лидеров, в которых они, по всей видимости, устранили некоторые из противоречий».

Но на Мао эти договоренности не произвели большого впечатления. В его речи на закрытии VII съезда 11 июня не было уже ни намека на заигрывание с Соединенными Штатами:

– Вчера в разговоре с двумя американцами, собирающимися вернуться в США, я заявил, что американское правительство пытается сломить нас, но мы этого не допустим. Мы выступаем против политики американского правительства, направленной на поддержку Чан Кайши в его борьбе против коммунистической партии.

В статьях, написанных сразу после съезда, Мао продолжил эту линию: «Если политика Хёрли будет продолжаться, то американское правительство безнадежно погрязнет в глубокой и смрадной клоаке китайской реакции и поставит себя во враждебные отношения с уже пробудившимися и пробуждающимися на наших глазах многомиллионными массами китайского народа…»

В принятом на съезде Уставе партии (его представил Лю Шаоци) говорилось, что «идеи Мао Цзэдуна» являются идеологическими основами КПК. На первом пленуме ЦК седьмого созыва, состоявшемся сразу после съезда, Мао был избран Председателем ЦК, Политбюро и Секретариата ЦК. По его протекции членом ЦК впервые стал и руководитель Северо-Китайского бюро ЦК и фронтовой ставки 18-й армейской группы Дэн Сяопин.

Пока коммунисты заседали, начались перемены и на китайских фронтах. 8 мая войска Чана смогли остановить японцев и даже перейти в контрнаступление. 11 мая они взяли столицу Фуцзяни – Фучжоу, 27 мая – Наньнин, 28 июня – Лючжоу и 27 июля – Гуйлинь. Вместе с тем о переломе в ходе войны с Японией речи идти не могло.

Обещание Сталина

Ялтинская конференция всерьез озадачила Токио. Там заподозрили, что о ее итогах что-то недоговаривают. И это что-то – о Японии. В Японии понимали, что после разгрома Германии в Европе внимание союзников будет перенесено в Восточную Азию.

С февраля 1945 года японское правительство активизировало дипломатические шаги, призванные втянуть СССР в качестве посредника в переговоры о достижении перемирия Токио с западными державами.

14 февраля 1945 года принц Коноэ представил доклад императору, в котором говорилось: «Мне кажется, наше поражение в войне, к сожалению, является неизбежным… Хотя поражение, безусловно, нанесет ущерб нашему национальному государственному строю, однако общественное мнение Англии и Америки еще не дошло до требований изменения нашего государственного строя… Следовательно, одно только военное поражение не вызывает особой тревоги за существование нашего национального государственного строя. С точки зрения сохранения национального государственного строя наибольшую тревогу должно вызывать не столько само поражение в войне, сколько коммунистическая революция, которая может возникнуть вслед за поражением… Существует серьезная опасность вмешательства в недалеком будущем Советского Союза во внутренние дела Японии». Главный смысл доклада Коноэ заключался в том, что до вступления в войну СССР надо успеть капитулировать перед США и Великобританией.

Вопрос был вынесен на заседание Высшего совета по руководству войной. Этот орган был создан в августе 1944 года из шести наиболее влиятельных политиков и военных и принимал ключевые решения в стране. Это были: премьер-министр адмирал Судзуки, военный министр Анами, министр флота Ёнаи, начальник Генерального штаба армии Умэдзу, начальник Генерального штаба флота Тоёда. Входил в него и министр иностранных дел – до 9 апреля 1945 года Сигэмицу, после – Того. Формально Высший совет не имел властных полномочий, но именно он и был реальной властью. Формальная власть была у кабинета министров, но еще не было случая, чтобы правительство поставило под сомнение решение Высшего совета.

Премьер – 77-летний адмирал барон Кантаро Судзуки – питал плохо скрываемое отвращение к политике, был весьма простодушен и исповедовал даосизм с его ценностью неделания. Авторитетный в народе герой войн 1894–1895 (с императорским Китаем) и 1904–1905 годов, прежде чем возглавить правительство, десять лет был управляющим императорского двора и обер-камергером императора.

Министр иностранных дел Сигэнори Того был карьерным дипломатом. В годы Первой мировой войны он служил в посольстве в Швейцарии, был участником делегации Японии на Парижской мирной конференции. Затем несколько лет был первым секретарем японского посольства в Вашингтоне, работал в центральном аппарате МИДа, где слыл закулисным стратегом японской внешней политики 1930-х годов. В 1937 году назначен послом в Германию, а через несколько месяцев – в Советский Союз. Молотов, обычно скупой на комплименты, был о Того высокого мнения: «Давно я не встречал такого человека, который так искренне, как господин Того, отстаивал бы то, что он считает для себя правым. Я уважаю господина Того не только как известного дипломата и государственного деятеля, но и как человека». В октябре 1941 года генерал Хидэки Тодзё, став премьер-министром, сделал Того министром иностранных дел. Уйдя с этого поста в 1942 году, Того вернулся на него в 1945-м.

Военным министром был Корэтика Анами. 58-летний генерал, вне всякого сомнения, был одной из самых популярных фигур в стране и в армии.

Именно он возглавлял неформальную «военную группировку» в японском руководстве. Образцовый пример самурая середины ХХ века, целеустремленный, преданный империи, подтянутый в ежедневных тренировках тела и духа, один из лучших в стране бойцов на мечах и стрелков из лука. Занятия кэндо, где он достиг пятого дана, были для него видом религиозного обряда. Себя Анами считал профессиональным солдатом, а никак не политиком.

Генерал Ёсидзиро Умэдзу, начальник штаба армии, раньше пять лет командовал Квантунской армией и был послом Японии в Маньчжоу-Го, то есть на практике управлял эти марионеточным государством. Умэдзу вдвое увеличил численность личного состава Квантунской армии, готовя ее к большому наступлению на Советский Союз. Так называемая 5-я секция во главе с генерал-лейтенантом Сумихисой Икэдой разрабатывала планы практического осуществления оккупационного режима на территории нашей страны, готовила диверсантов и боевые группы для действий в тылу советских войск, переводчиков и административный персонал для управления советскими землями.

ВМФ в Высшем совете по руководству войной представлял министр флота адмирал Мицумаса Ёнаи, которому ранее доводилось занимать пост премьер-министра; а также адмирал Соэму Тоёда, начальник штаба флота.

На заседании Высшего совета по руководству войной 15 февраля представители военной разведки и министерства иностранных дел доложили свои соображения относительно возможности расторжения Москвой советско-японского Пакта о нейтралитете 1941 года и вступления его в войну с Японией. Сигэмицу говорил императору:

– Дни нацистской Германии сочтены. Ялтинская конференция подтвердила единство Великобритании, США и Советского Союза.

Сигэмицу рекомендовал Хирохито не полагаться на Пакт о нейтралитете. Однако император считал, что не следует отказываться от попыток привлечь СССР в качестве посредника для достижения перемирия с США.

В тот же день японский генконсул в Харбине Миякава посетил советского посла Малика и несколько раз повторил одну и ту же мысль:

– В развитии войны сейчас наступил такой момент, когда кто-либо из наиболее выдающихся международных деятелей, пользующихся достаточным престижем для убедительности, должен выступить в роли миротворца, потребовать от всех стран прекратить войну. Таким авторитетным деятелем может быть только маршал Сталин.

Понятно, что СССР и его союзники меньше всего в тех условиях были заинтересованы в каких-либо мирных инициативах. Малик никак не отреагировал на предложение Миякава, и японский зондаж позиции СССР продолжился. В марте в советское посольство с аналогичными предложениями пришел президент крупной рыболовецкой компании «Нитиро» Танакамару. Однако советский посол, следуя инструкциям из Кремля, продолжал избегать прямых ответов.

В апреле истекал срок, когда у СССР существовала правовая возможность денонсировать пакт о нейтралитете с Японией: если бы он это не сделал, пакт автоматически продлевался на следующие пять лет. Учитывая ялтинские договоренности, дальше тянуть было нельзя. Суть договора о нейтралитете была в его второй статье: «В случае, если одна из договаривающихся сторон окажется объектом военных действий со стороны одной или нескольких третьих держав, другая договаривающаяся сторона будет соблюдать нейтралитет в продолжение всего конфликта». Япония оказалась «объектом военных действий» не в результате нападения на нее третьих стран, а вследствие агрессивных действий самой Японии. Академик Тихвинский утверждал: «С декабря 1941 г. этот пакт уже не накладывал на Советский Союз никаких обязательств и превращался в пустой лист бумаги, так как Япония сама вероломно напала 7 декабря 1941 года на США и Великобританию, к тому времени ставших союзниками нашей страны по антигитлеровской коалиции».

Пятого апреля Молотов пригласил посла Сато и заявил ему о денонсации пакта из-за изменения международной ситуации:

– С того времени обстановка изменилась в корне. Германия напала на СССР, а Япония, союзница Германии, помогает последней в ее войне против СССР. Кроме того, Япония воюет с США и Англией, которые являются союзниками Советского Союза. При таком положении Пакт о нейтралитете между Японией и СССР потерял смысл, и продолжение этого Пакта стало невозможным.

Сато уверял в желании сохранить мир на Дальнем Востоке. Японское правительство выразило, мягко говоря, сожаление. «Время, когда мы могли бы прибегнуть к каким-либо остроумным приемам с целью склонить СССР на свою сторону, явно прошло, – напишет Того. – Но ведь полное и окончательное присоединение СССР к нашим противникам было бы для Японии фатальным».

После денонсации пакта о нейтралитете японский МИД стал добиваться от высшего политического руководства страны принять все требования, которые может выдвинуть СССР в качестве условия сохранения своего нейтралитета, чтобы внести раскол в ряды союзников. В принятом 20 апреля Высшим советом по руководству войной документе «Общие принципы мероприятий в случае капитуляции Германии» прямо ставилась задача: «Приложить усилия к тому, чтобы умелой пропагандой разобщить США, Англию и СССР и подорвать решимость США и Англии вести войну».

20 апреля Малик встретился с Того, который высказал идею личной встречи с Молотовым на его обратном пути из Сан-Франциско, где открывалась международная конференция по вопросам учреждения Организации Объединенных Наций, – если нарком будет возвращаться в Москву через Сибирь. Того хотел воспользоваться своим опытом общения с Молотовым в бытность послом Японии в СССР, чтобы попытаться все же убедить его согласиться на посредничество в организации переговоров Японии с США и Великобританией.

Того писал в мемуарах: «Я поручил послу в Москве Сато добиться от Советского правительства заверений, касающихся намерений СССР. Посол Сато доложил, что 27 апреля нарком иностранных дел Молотов заверил его, что позиция СССР в связи с сохранением нейтралитета остается неизменной. Тем не менее, начиная еще с последних чисел марта, наблюдались все более крупные переброски советских сил на восток… Заместитель начальника Генерального штаба армии генерал Кавабэ, представив детали концентрации сил Красной армии в Сибири, попросил сделать все возможное для того, чтобы предотвратить участие России в войне. Аналогичные просьбы поступили от заместителя начальника Генерального штаба ВМФ адмирала Одзава и начальника Генерального штаба армии генерала Умэдзу».

Попытки договориться с Советским Союзом заметно активизировались после капитуляции Германии, когда Япония осталась одна перед мощной коалицией союзных держав. Сражаясь за Окинаву, японское командование спешно готовилось к битве за метрополию. Принимались комплексные меры для мобилизации нации на продолжение войны всеми возможными средствами, в том числе с использованием воинов-смертников – летчиков-«камикадзе», людей-торпед – «кайтэн», противотанковых отрядов смертников. Большие надежды возлагались и на Квантунскую армию, которую при резком осложнении планировалось перебросить на территорию Японии.

В обстановке строжайшей секретности 11, 12 и 14 мая прошли заседания Высшего совета по руководству войной. Главным вопросом обсуждения был Советский Союз: какую линию поведения избрать, как удержать его от вступления в войну, как заставить быть посредником на мирных переговорах, как рассорить его с западными союзниками, как получить от СССР жизненно важные ресурсы. В ходе бурной дискуссии Того нанес оскорбление адмиралу Ёнаи, назвав его глупцом за уверенность в том, что Япония сможет уговорить Советский Союз поставить ей горючее и самолеты для противостояния союзникам.

Впервые заговорили о возможности мирного урегулирования, и даже военные впервые уже не возражали в принципе против этой идеи. Споры вызвали конкретные условия перемирия. Военный министр Анами горячо доказывал:

– Прежде всего мы должны помнить, что Япония все еще удерживает за собой большую часть вражеской территории. Мы не проиграли войну, пока сохраняется подобное положение, и мы должны вести переговоры, исходя из этого.

Официальное решение трехдневного заседания выглядело так: «Крайне необходимо, независимо от того, как будут развиваться военные действия против Британии и Америки, чтобы наша империя предприняла кардинальные усилия и не позволила СССР вступить в войну, так как это стало бы роковым ударом по нашей империи, в то время как мы отчаянно сражаемся против Британии и Америки. Более того, мы должны приложить усилия к тому, чтобы Советский Союз продолжал соблюдать благожелательный нейтралитет в отношении нашей страны… и стал посредником в переговорах об окончании войны. Принимая все эти факты во внимание, мы должны начать переговоры с СССР немедленно.

Мы должны попытаться убедить Советский Союз, что его победа над Германией стала возможной благодаря нашему нейтралитету; что в его интересах, чтобы Япония сохранила важное положение в международных отношениях, поскольку СССР обречен на конфронтацию с Америкой в будущем; и что для Японии, СССР и Китая необходимо действовать совместно против Британии и Соединенных Штатов. Однако в то же время мы должны быть готовы к невыполнимым требованиям, которые, возможно, СССР предъявит нам… Хотя естественно, что мы должны попытаться смягчить их. Следует также добиваться отмены Портсмутского мирного договора 1905 года и Русско-японского договора 1875 года, если мы хотим, чтобы переговоры были успешными. Итак, мы должны: 1) вернуть Южный Сахалин; 2) отказаться от наших прав рыбной ловли; 3) открыть пролив Цугару [между японскими островами Хонсю и Хоккайдо]; 4) перенести железнодорожные пути в Северной Маньчжурии; 5) признать сферу влияния Советов во Внутренней Монголии; 6) заключить договор об аренде Порт-Артура и Дайрена.

В дополнение к перечисленным условиям северная часть Курильской гряды может быть передана Советскому Союзу, если того потребуют обстоятельства. Однако Корея должна остаться в наших руках и независимость Маньчжоу-Го сохраняться возможно дольше, посредством таких мер, как образование нейтральной зоны в Южной Маньчжурии. Что касается Китая, то было бы наиболее желательным поддерживать сотрудничество в этом вопросе между Японией, Советским Союзом и самим Китаем».