Текст книги "От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое"

В конце июня в рядах сирийских и ливанских войск, находившихся под командованием французских офицеров, началось массовое дезертирство. Правительства Сирии и Ливана заявили, что национальные подразделения должны возглавлять местные командиры, а все французские войска должны быть выведены из этих стран, прежде чем начнутся переговоры о политическом урегулировании. Председатель сирийского парламента, выступая в мечети Алеппо, заявил:

«– У нас одна цель – заставить Францию вывести ее войска из нашей страны».

Де Голль жаловался: «Между тем английское вмешательство привело в Сирии к новой волне антифранцузских выступлений, и на этот раз нашим слабым силам, которым к тому же грозили ударом в спину британцы, не удалось удержать ситуацию под контролем. Генерал Бейне принял решение вывести войска из городов, которые тут же были заняты англичанами. За этим последовали многочисленные кровавые нападения, жертвами которых стали французские подданные. Под предлогом предотвращения дальнейшего кровопролития наши „союзники“ удалили из Дамаска, Халеба, Хомса, Хамы и Дейрэз-Зора еще остававшихся там французских граждан».

В течение лета в Сирии сохранялось шаткое равновесие сил между французами, продолжавшими удерживать предместья Халеба и Дамаска, портовую часть Латакии, воздушную базу в Райяке, англичанами, обосновавшимися в большинстве крупных городов, и сирийскими властями, которые теперь требовали вывода и британских войск. В Ливане было спокойно.

«Конечно, ни при каких условиях наши войска не покинут этот район, пока там будут оставаться британские вооруженные силы, – замечал де Голль. – Что касается более отдаленного будущего, то я не сомневался, что взрывоопасное состояние, нагнетаемое на Ближнем Востоке нашими бывшими союзниками, распространится на весь Восток и обернется против этих пособников дьявола; в конце концов рано или поздно англосаксам придется дорого заплатить за свою антифранцузскую политику».

В вопросе о Леванте, что любопытно, сошлись интересы СССР и США, уже признавших суверенитет Ливана и Сирии. Государственный департамент довел до сведения британцев, а через них и французов, что США будут против любого соглашения, которое ущемляло бы независимость и суверенитет Сирии и Ливана и тем самым вредило бы демократическому имиджу самих Соединенных Штатов.

В июле 1945 года французы согласились передать контроль над армией и силами безопасности независимым правительствам Сирии и Ливана. Уже даже не шло речи о том, чтобы навязать этим странам союзные договоры с Францией.

В Северной Африке Франции удавалось пока удерживать свои позиции. «Хотя некоторые признаки волнений уже давали о себе знать, в целом ситуация была под контролем, – писал де Голль. – В Алжире восстание в Константине, вспыхнувшее одновременно с майскими мятежами в Сирии, было подавлено генералом Шатеньо…»

Понятие суверенитета в марокканском королевстве и в тунисском регентстве неразрывно связывалось с их верховными правителями – султаном и беем. Я решил начать непосредственно со встреч с первыми лицами этих стран. Первым приглашение посетить Францию получил султан и был принят со всеми почестями, полагающимися главе государства, доказавшему свою преданность в дни самых трудных испытаний. Помимо обычных официальных приемов, он находился рядом со мной на торжественном военном параде 18 июня, и я публично вручил ему воинскую награду – орден «Крест Освобождения». Де Голль попросил султана высказаться со всей откровенностью об отношениях между Марокко и Францией. Мухаммед V ответил:

– Итогом новых соглашений, к переговорам о которых мы готовы приступить, могла бы явиться договорная ассоциация наших двух стран в экономической, дипломатической, культурной и военной сферах.

«Я сказал султану, что, по существу, разделяю его точку зрения, но необходимо внимательно изучить конкретные аспекты проблемы. Относительно даты начала переговоров я предложил приступить к ним сразу после принятия Четвертой Республикой собственной конституции, поскольку последняя, судя по всему, определит характер отношений с рядом территорий и государств, самоопределение которых, как и их участие в сообществе стран, потребует взвешенного решения…»

Следующим Францию посетил бей Туниса Сиди Ламину. 14 июля в Париже он присутствовал на параде.

«Из разговоров с главами стран Магриба, – писал де Голль. – Я сделал вывод о том, что с этими двумя государствами необходимо заключить соглашения о сотрудничестве, соответствующие велению времени и способные – в меняющемся мире – урегулировать взаимные отношения, по крайней мере, на период жизни следующего поколения».

В самый разгар кризиса в Сирии де Голль решил, что настало время для дружественных жестов в отношении СССР, от которого хотелось бы также получить военную помощь. 2 июня де Голль писал Сталину: «Ввиду того что боевые действия в Европе закончены, я прошу Вас передать в распоряжение французской авиации полк „Нормандия – Неман“. Я пользуюсь этим случаем, чтобы еще раз поблагодарить Вас за то, что Вы приняли французских летчиков в ряды славной советской авиации и снабдили их оружием для участия в боях против нацистского врага. Братство по оружию, скрепленное таким образом на полях сражений, предстает в нашей победе как надежный залог дружбы обоих народов – советского и французского».

Сталин ответил 5 июня более чем дружеским письмом: «Ваше послание от 2 июня получил. Французский авиационный полк „Нормандия – Неман“ находится в Москве и готов к отъезду во Францию. С советской стороны не было и нет какого-либо повода к задержке его отбытия во Францию. Полк пойдет на родину в полном вооружении, то есть при самолетах и авиационном вооружении, маршрутом через реку Эльбу и далее на запад. Я считаю естественным сохранить за полком его материальную часть, которой он пользовался на Восточном фронте мужественно и с полным успехом. Пусть это будет скромным даром Советского Союза авиации Франции и символом дружбы наших народов. Прошу принять мою благодарность за хорошую боевую работу полка на фронте борьбы с немецкими войсками».

Де Голль был в восторге, о чем не замедлил 9 июня сообщить в Москву Богомолов: «Встретил на приеме в ассамблее 6 июня Палевского, который рассказал мне, с каким искренним восхищением воспринял де Голль послание И. В. Сталина о возвращении во Францию „Нормандии“ со всем ее вооружением и самолетами.

7 июня меня посетили представители министерства авиации генералы Буска и Валлен с выражениями благодарности по этому же поводу. Они рассказали, что де Голль одновременно послал в Лондон и в Москву письма с просьбой вернуть во Францию полк французских бомбардировщиков из Англии и полк „Нормандия“ из СССР. В письме, адресованном английскому командованию, де Голль просил английское правительство продать Франции бомбардировщики, на которых французские летчики летали на бомбежку Германии в течение почти пяти лет. Английское военное министерство согласилось продать самолеты, но запросило очень большие цены.

Ответ англичан пришел незадолго до послания Сталина, и контраст этих двух ответов взбудоражил все воздушное министерство. В министерстве хотят организовать торжественную встречу „Нормандии“ на парижском аэродроме Ле-Бурже».

Де Голль и сам не скрывал своей благодарности в письме Сталину 13 июня: «Мы с гордостью встретим возвращение наших летчиков из полка „Нормандия – Неман“ на тех самолетах, на которых они сражались бок о бок со славными советскими армиями. Вы можете быть уверены в том, что Французское правительство и народ высоко ценят дар, сделанный Франции Советской Россией. Они видят в нем яркое свидетельство глубокой дружбы наших обоих союзных пародов».

Полк вернулся во Францию уже 20 июня. Богомолов сообщал: «Встреча прошла очень тепло. 23 июня присутствовал на завтраке в министерстве авиации в честь французских летчиков и советских инженеров и механиков „Нормандии“. В 16 часов 30 минут присутствовал на награждении полка „Нормандия“ орденом Почетного легиона. В 18 часов был на приеме в честь „Нормандии“ в обществе „Франция – СССР“… Командование „Нормандии“ с восторгом отзывается о Красной армии и об СССР. Просят ускорить высылку им ордена Александра Невского, которым награжден полк, а также тех орденов личному составу полка, которые не были им выданы во время их пребывания в СССР.

Отмечу, что народ встречает „Нормандию“ исключительно тепло, а правительство довольно равнодушно. Словно не французская, а советская воинская часть прибыла во Францию».

Это действительно было так. В мемуарах де Голля об этой истории с полком «Нормандия-Неман» нет ни слова.

Зато там много о том, как де Голль до глубины души был уязвлен отсутствием приглашения в Потсдам. Не позвали его не из-за позиции Москвы, которая просто не настаивала на приглашении, учитывая незначительный вклад Франции в Победу и тяжелый характер де Голля. Не позвали англичане и американцы, отношения с которыми были на тот момент здорово подпорчены историями с Северо-Западной Италией и Левантом. «Все накопившиеся в процессе подготовки конференции проблемы подтвердили точку зрения Вашингтона и Лондона, что присутствие на ней де Голля будет скорее препятствием для осуществления их планов, чем поддержкой, даже если удастся убедить Сталина пригласить французского руководителя. Его присутствие усложнит переговоры, а возможно, и заведет их в тупик», – писал Фейс.

«Встреча наших вчерашних союзников в наше отсутствие – кстати, в последний раз – не могла не вызвать у нас новой волны раздражения, хотя, в сущности, мы предпочитали не ввязываться в дискуссии, которые впредь теряли всякий смысл.

Мир находился перед лицом свершившихся фактов. Огромный кусок Европы, авансом отданный Советам согласно ялтинским соглашениям, теперь уже на практике перешел в их руки… Это был всего лишь фатальный итог того, о чем было договорено на конференции в Ялте. Напрасно теперь американцы и англичане кусали локти.

Я сожалел о том, что не был приглашен в Тегеран. На Тегеранской конференции было еще не поздно попытаться предотвратить нарушение равновесия в Европе. Я был раздражен тем, что мое присутствие не потребовалось на Ялтинской конференции – и тогда еще сохранялись шансы помешать „железному занавесу“ расколоть Европу надвое. Сегодня же все было предопределено, и делать в Потсдаме мне было нечего». В общем, не очень-то, мол, и хотелось.

Трумэн, не приглашая де Голля в Потсдам, одновременно постарался его ободрить. Он пригласил генерала посетить Вашингтон сразу после окончания конференции. Де Голль сделал вид, что признателен. Однако в день отплытия Трумэна на конференцию французский посол появился в Белом доме. Он заявил протест своего правительства против исключения де Голля из числа ее участников. И выразил надежду, что не будет принято какого-либо решения, затрагивающего интересы Франции, без предварительных консультаций с Парижем. Особенно когда речь зайдет о репарациях и территориальной целостности Германии.

Трумэн ничего не обещал. Заметил лишь, что, по его мнению, так и будет.

Глава 8. Народ – победитель

Парад Победы

Наша страна была беспредельно благодарна воинам-освободителям. Благодарность эта выражалась в охапках цветов и горячих поцелуях, правительственных наградах, которые доставались возвращавшимся на Родину бойцам. Но благодарность имела и вполне материальное выражение.

Девятого июня Сталин подписал постановление ГКО «О выдаче генералам и офицерам Красной армии трофейного имущества»:

«I. Разрешить НКО выдать генералам Красной армии из числа трофейных машин в собственность, безвозмездно до одной легковой автомашины каждому…

3. Разрешить Военным советам фронтов:

– продажу генералам действующей армии за наличный расчет по одному предмету:

– выдачу бесплатно офицерам действующей армии по одному трофейному мотоциклу или велосипеду, в зависимости от наличия трофейных мотоциклов и велосипедов на каждом фронте.

4. Разрешать Военным советам фронтов продажу трофейных предметов за наличный расчет:

– генералам и офицерам действующей армии:

ковров по цене от 120 до 1 000 руб. за штуку

гобеленов от 50 до 500 руб. за штуку

мехов разных от 20 до 350 руб. за штуку

сервизов чайных разных 250 руб. комплект

сервизов столовых разных до 700 руб. за комплект

фотоаппаратов:

камерных от 100 до 200 руб. за штуку

пленочных от 500 до 1 000 руб. за штуку

разных товаров широкого потребления – по ценам, установленным распоряжением Военных советов фронтов».

Но не забывали и об остальных, что нашло выражение в постановлении ГКО от 14 июня: «…6. Обязать Военные советы фронтов, округов и армий:

а) обеспечить рядовой и сержантский состав, увольняемый по демобилизации, полным комплектом обмундирования и обуви по следующей номенклатуре: пилотка со звездой, шинель или ватная куртка с погонами, гимнастерка с погонами, шаровары, сапоги или ботинки с обмотками, две пары нательного белья, одно полотенце, две пары портянок, ремень поясной, ремень брючный, вещевой мешок, котелок или миска, ложка и кружка, а офицерский состав положенным ему по норме вещевым довольствием.

Выдать бесплатно, в качестве подарка, увольняемым по демобилизации из действующей армии, единовременно:

а) рядовому и сержантскому составу, сверх отпускаемого сухого пайка, по 10 кг муки, по 2 кг сахару и по 2 банки мясных консервов (338 гр. банка);

б) офицерам – продуктовую посылку (сахар, конфекты, консервы, колбаса, сыр, кондитерские изделия, чай и др.) весом 20 кг каждому.

9. Выдать демобилизуемым единовременное денежное вознаграждение за каждый год службы в армии в период Великой Отечественной войны в следующих размерах:

а) рядовому составу всех родов войск и служб, получающему денежное содержание по общевойсковому тарифу, – годовой оклад за каждый год службы;

б) рядовому составу специальных частей и подразделений, получающему повышенное денежное содержание, – полугодовой оклад за каждый год службы;

в) сержантскому составу всех родов войск – полугодовой оклад по должностным ставкам в пределах до 900 рублей и не ниже 300 рублей за каждый год службы;

г) офицерскому составу, прослужившему в период Великой Отечественной войны:

один год – двухмесячный оклад,

два года – трехмесячный оклад,

три года – четырехмесячный оклад,

четыре года – пятимесячный оклад…

II. Разрешить Военным советам фронтов и армий:

а) бесплатную выдачу из трофейного имущества в качестве подарков увольняемым по демобилизации красноармейцам, сержантам и офицерам, хорошо исполнявшим службу, некоторых предметов бытового пользования, как то: велосипедов, радиоприемников, фотоаппаратов, часов, музыкальных инструментов, бритвенных приборов и других предметов, имеющихся в наличии во фронтах и армиях»…

15. Обязать Всесоюзный банк финансирования коммунального и жилищного строительства (ЦЕКОМБАНК) в районах, пострадавших от немецкой оккупации, выдавать нуждающимся от 5 до 10 тысяч рублей со сроком погашения ссуды от 5 до 10 лет…

17. Освободить военнослужащих, уволенных из Красной армии, при переезде государственной границы, от таможенного досмотра.

Так что и рядовые возвращались не с пустыми руками…

В Москве тем временем готовились к Параду Победы.

«На парад мы предлагали вывести по одному сводному полку в 1000 человек от каждого действующего фронта, не считая командиров, – рассказывал Штеменко. – Сводный полк должен был представлять все виды Вооруженных Сил и рода войск и выйти на Красную площадь с 36 боевыми знаменами наиболее отличившихся соединений и частей фронта.

Всего на парад предстояло вывести 10 сводных фронтовых полков и один сводный полк Военно-морского флота при 360 боевых знаменах. Помимо этого, к участию в параде предлагалось привлечь военные академии, военные училища и войска Московского гарнизона.

Знамя Победы, реявшее на куполе Рейхстага в Берлине, по нашим соображениям, следовало поставить во главе парадного шествия, и чтобы несли и сопровождали его те, чьими руками оно было водружено над столицей гитлеровской Германии, – М. В. Кантария, М. А. Егоров, И. Я. Сьянов, К. Я. Самсонов и С. А. Неустроев».

В каждом сводном полку предписывалось иметь – «шесть рот пехоты, одну роту артиллеристов, одну роту танкистов, одну роту летчиков и одну роту сводную – кавалеристы, саперы, связисты.

Роты укомплектовать так, чтобы командирами отделений были средние офицеры, а в составе отделений – рядовые и сержанты.

Личный состав для участия в параде отобрать из числа бойцов и офицеров, наиболее отличившихся в боях и имеющих боевые ордена.

Сводный полк вооружить: три стрелковые роты – винтовками, три стрелковые роты – автоматами, роту артиллеристов – карабинами за спину, роту танкистов и роту летчиков – пистолетами, роту саперов, связистов и кавалеристов – карабинами за спину, кавалеристов, кроме того, – шашками.

На парад прибыть командующему фронтом и всем командармам, включая авиационные и танковые армии.

Парадное обмундирование для всего состава полка будет выдано в Москве».

Комиссию по подготовке к параду возглавил начальник Московского гарнизона генерал-полковник Павел Артемьевич Артемьев. Работа кипела денно и нощно. «В ожидании прибытия полков почти все швейные фабрики Москвы готовили парадное обмундирование для солдат, – писал Штеменко. – На офицеров и генералов заработали многочисленные мастерские и ателье. Подыскивались помещения для расквартирования участников парада. Центральный аэродром был отведен для строевых тренировок».

Заказ на пошив формы был размещен на фабрике «Большевичка», которая, загрузив и смежников, успешно справилась с заказом, заложившим новый тренд моды на армейскую парадную форму в послевоенные годы.

Парадные бархатные штандарты, окаймленные золотой вязью с названием фронтов, и знамена в итоге изготовили в художественно-производственных мастерских Большого театра.

Разрабатывался план праздничного салюта и иллюминации. Решили поднять над Москвой аэростаты с портретами лидеров страны, красными флагами, изображениями орденов «Победа» и Красной Звезды размером восемнадцать на девятнадцать метров. Подсветить все это мощными прожекторами. На аэростатах же подняли сильные репродукторы.

С датой Парада Победы определились не сразу, она плавала еще в конце мая. Узнаем об этом и из стенограммы переговоров Сталина с Гопкинсом. Сталин 28 мая пояснил: в Москве 20 или 24 июня готовится парад возвращающихся с фронта войск, поэтому он «готов встретиться либо до парада, либо после парада».

К 10 июня парадные расчеты собрались в Москве. Все участники парада были тщательно отобраны, конкурс был огромный. Выбор падал на тех, кто проявил особое мужество в схватках с врагом и награжден орденами. Обращалось внимание и на внешний вид. Так, в приказе по 1-му Белорусскому фронту говорилось, что участник парада должен быть не ниже 176 см и не старше 30 лет. Но, конечно, для особо отличившихся делали исключения.

В столице личный состав прибывших полков разместили в Чернышевских, Алёшинских, Октябрьских и Лефортовских казармах, а также в пригородах – в Хлебниково, Болшево и Лихоборах.

Готовился к параду генерал армии Андрей Иванович Еременко вместе с войсками 4-го Украинского фронта: «Батальоны были сводными и состояли из наиболее отличившихся и заслуженных воинов. Мы сформировали такой полк в г. Пардубице, где размещался в то время штаб фронта…

10 июня 1945 года наш сводный полк тремя эшелонами прибыл на Киевский вокзал… В ушах еще звучали приветствия и звонкие песни жителей Остравы и Праги, а в глазах переливались утопающие в цветах, освещенные солнцем и тысячами улыбок улицы городов и сел, переживавших единственное в своем роде торжество: праздник освобождения и праздник весны.

Среди участников парада от нашего фронта было 77 Героев Советского Союза, а все остальные неоднократно награждены орденами и медалями.

Местом сбора нашего полка была Красная Пресня. Здесь воины были окружены самой теплой заботой трудящихся района, имеющего давние революционные традиции».

Строевые занятия и тренировки личного состава шли по шесть-семь часов в сутки. Вместе с солдатами маршировали генералы и маршалы. Если для курсантов военных училищ и воинов московского гарнизона строевая подготовка была делом привычным, то для 15 тысяч фронтовиков – новым и крайне сложным. Для релаксации была организована культурная программа – кино, самодеятельность и московские театры.

12 июня на Центральном аэродроме имени Михаила Фрунзе (в Тушино) впервые прошла репетиция парада в новом обмундировании. Там же пройдет и генеральная репетиция пеших и конных колонн. А вот артиллерийские, механизированные и бронетанковые колонны проводили генеральную репетицию на самой Красной площади.

Готовился к параду и сводный духовой оркестр московского гарнизона под руководством генерал-майора Семёна Александровича Чернецкого. В него вошли 38 оркестров московских военных училищ, частей Красной армии и НКВД. В параде примут участие 1313 музыкантов, младшему из которых было 13 лет. Репертуар утвердили 5 июня, в него вошли 36 композиций, включая гимн СССР и старинные русские марши. Двадцать композиций принадлежало самому Чернецкому.

Знамя Победы, водруженное на рейхстаге, приказали доставить в Москву с военными почестями. Утром 19 июня начальник политотдела 3-й ударной армии полковник Лисицын на аэродроме Берлина торжественно вручил его Кантарии, Егорову, Сьянову, Самсонову и Неустроеву. На Центральном аэродроме Москвы Знамя Победы было встречено почетным караулом Московского гарнизона.

Но Знамя Победы так и не проплывет 24 июня над Красной площадью. Герои, водрузившие его над Рейхстагом, оказались никудышными учениками строевой подготовки. Они провалили генеральную репетицию, а капитан Неустроев, чей батальон брал Рейхстаг, с его пятью ранениями еще и хромал. Жуков принял решение не передоверять Знамя Победы никому другому и просто отказаться от его выноса во главе парадных колонн.

Впервые Знамя Победы примет участие в Параде Победы в 1965 году, и понесут его уже полковник Константин Самсонов, Михаил Егоров и Мелитон Кантария.

Для принимающего парад и командующего заблаговременно подобрали коней: маршалу Жукову и его сопровождающему – светло-серой масти терской породы Кумира и Целебса, маршалу Рокоссовскому – вороных Полюса и Орлика из личной коллекции маршала Семена Михайловича Буденного.

Идею бросить на землю фашистские штандарты, говорят, подсказал Сталину известный историк академик Евгений Викторович Тарле. Именно так поступали со штандартами врага в минуты торжества вернувшиеся из победоносного похода римские легионы.

«Сводные полки привезли с собой очень много знамен разбитых гитлеровских частей и соединений, в том числе даже личный штандарт Гитлера, – писал Штеменко. – Выносить их все на Красную площадь не имело смысла. Отобрали только двести штук. Вражеские боевые реликвии должна была нести специально выделенная рота. Договорились, что они понесут их с углом наклона, чуть не касаясь полотнищами земли, и потом под треск десятков барабанов бросят к подножию Мавзолея Ленина…

Выработанный ритуал пытались доложить Верховному.

– Это дело военных. Решайте сами, – заявил Сталин».

Не доставившее бойцам большого удовольствия дело выноса немецких штандартов было доверено роте из дивизии имени Феликса Дзержинского во главе со старшим лейтенантом Дмитрием Вовком.

Многие видные участники Парада Победы одновременно были заняты подготовкой к не менее важному событию – войне с Японией. Маршал Мерецков, который откроет парад со своим Карельским фронтом, уже готовился принять 1-й Дальневосточный фронт. Он вспоминал: «11 июня я улетел в Москву. В течение десяти дней участвовал в разработке предстоящих операций на Дальнем Востоке. Очень напряженно пришлось поработать в Генеральном штабе. Несколько раз беседовал с Верховным главнокомандующим и занимался тренажем сводного полка Карельского фронта, готовя его к параду Победы. Побывал и на заседаниях XII сессии Верховного Совета СССР 1-го созыва».

Заседал на этой сессии 23 июня и Штеменко, который поведал: «Заслушав доклад начальника Генерального штаба Антонова, она приняла решение о демобилизации старших возрастов личного состава действующей армии. Назначенный на следующий день Парад Победы являлся как бы логическим ее завершением. Советский Союз вступал в полосу мира».

Приказ Верховного главнокомандующего о проведении 24 июня 1945 года парада Победы был датирован 22 июня и опубликован в «Известиях» 23 июня.

Подъем участникам пешего парада сыграли в четыре утра. Сводные полковые колонны после раннего завтрака выдвинулись в направлении Красной площади. Там они выстраивались в том порядке, в котором держали фронт – с севера на юг – от Карельского до 3-го Украинского. Военная техника была выведена на улицу Горького и Манежную площадь еще глубокой ночью.

С утра стали собираться в колонны и трудящиеся, готовые пройти демонстрацией вместе со своими коллективами – заводов, фабрик, учреждений и учебных заведений.

«С утра 24 июня в Москве накрапывал дождь, но настроение у всех было очень приподнятое, – замечал Штеменко. – Мы, однако, волновались, сознавая исключительность предстоящего парада. Таких парадов не было за всю историю Советских Вооруженных Сил. Больше того, Красная площадь не видела ничего подобного за 800 лет своего существования».

Как бы понимая это, главная площадь страны приобрела торжественно-праздничный вид. Ее украсили красными победными знаменами. Вдоль фасада ГУМа были выставлены огромные гербы СССР и союзных республик.

На Лобном месте был специально для парада воздвигнут 26-метровый «Фонтан Победителей».

Парад готовились снимать 100 кинооператоров и фотокорреспондентов, большинство которых были и фронтовыми операторами. Некоторых вооружили трофейной немецкой цветной кинопленкой. Что позволило получить и цветную версию документального фильма.

Жуков в то утро встал раньше обычного. «Сразу же поглядел в окно, чтобы убедиться в правильности сообщения наших синоптиков, которые накануне предсказывали на утро пасмурную погоду и моросящий дождь… Увы, на сей раз погоду они предсказали верно. Над Москвой было пасмурное небо и моросил дождь…

Казалось, Парад Победы пройдет не так торжественно, как всем нам хотелось. Но нет! Москвичи в приподнятом настроении шли с оркестрами к району Красной площади, чтобы принять участие в демонстрации в тот исторический день. Их счастливые лица, масса лозунгов, транспарантов, песни создавали всеобщее ликующее настроение».

«В 9 часов 45 минут по трибунам прокатилась волна рукоплесканий, – наблюдал Штеменко. – Разместившиеся там депутаты Верховного Совета СССР, передовики московских заводов и фабрик, работники науки и культуры, многочисленные гости из-за рубежа приветствовали правительство и членов Политбюро Центрального комитета партии, только что поднявшихся на Мавзолей. Перед Мавзолеем на особой площадке – советские генералы».

Кузнецов замечал: «И. В. Сталин, имевший привычку занимать на трибуне Мавзолея определенное место, не изменил ей и на сей раз. Обычно он редко улыбался и мало разговаривал. Но в тот день был особенно приветлив и охотно говорил со всеми находившимися на трибуне».

Часы на Спасской башне размеренно отбивают 10 часов. Генерал армии Иван Христофорович Баграмян, стоявший впереди колонны 1-го Прибалтийского фронта, сама внимательность: «Красная площадь замерла. Отчетливо слышен цокот копыт, а затем четкий рапорт командующего парадом. Последние слова Рокоссовского тонут в торжественных звуках сводного оркестра, объединившего 1400 музыкантов».

Жуков не скрывал, что сильно волновался. Кстати, ему предстояло нарушить сразу два вековых правила: выехать из Спасской башни Кремля с ее иконой Спаса (пусть тогда и замурованной) верхом на коне, да еще в головном уборе. «Часы отбивают 10.00, – вспоминал маршал. – Что тут говорить, сердце билось учащенно. Но с выездом на Красную площадь, когда грянули мощные и торжественные звуки столь дорогой для каждой русской души мелодии „Славься!“ Глинки, а затем сразу воцарилась абсолютная тишина, раздались четкие слова командующего парадом… Рокоссовского, который, конечно, волновался не меньше моего. Его рапорт поглотил все мое внимание, и я стал спокоен.

Боевые знамена войск, под которыми был завершен разгром врага, опаленные войной мужественные лица воинов, их восторженно блестевшие глаза, новые мундиры, на которых сверкали боевые ордена и знаки отличия, создавали волнующую и незабываемую картину… Во время объезда и приветствия войск я видел, как с козырьков фуражек струйками сбегала вода от дождя, но душевный подъем был настолько велик, что никто этого не замечал».

На поздравления Жукова сводные полки отвечают ликующим «ура!». «Когда оба маршала возвращаются к Мавзолею, этот боевой клич, все нарастая и нарастая откуда-то из глубины улицы Горького, с Театральной и Манежной площадей, как бы накатывается вновь на Красную площадь».

Сводный оркестр под управлением Чернецкого и полковника Агапкина выходит на середину площади и гремит «Славься, русский народ!».

Жуков направляется к Мавзолею. «Спешившись, маршал Советского СоюзаГ. К. Жуков быстро поднимается по ступеням Мавзолея, подходит к микрофонам, – наблюдает Баграмян. – От имени и по поручению ЦК ВКП(б) и советского правительства он поздравляет советских воинов, трудящихся города и деревни, работников науки и техники, деятелей социалистической культуры – весь советский народ с Великой Победой над фашистской Германией…

Громогласное „ура“ трижды всплескивается над Красной площадью, прокатывается над рядами выстроившихся полков и где-то в районе улицы Горького постепенно замирает. И вот уже стены древнего Кремля сотрясают величавые звуки гимна Советского Союза. Этой торжественной мелодии напряженно внимали тысячи собравшихся на Красной площади. А мне казалось, что ее слушает сейчас вся Европа, избавленная от коричневой чумы, весь мир».

Жуков потом расскажет писателю Константину Симонову о запомнившейся ему реакции Сталина: «В конце войны в нем как отрицательная черта заметна стала некоторая ревность, стало чаще и яснее чувствоваться, что ему хочется, чтобы все победы и успех были связаны с ним, и что он ревнует к высоким оценкам тех или иных действий тех или иных командующих. Я, например, остро почувствовал это на Параде Победы, когда меня там приветствовали и кричали мне „ура“, – ему это не понравилось: я видел, как он стоит и у него ходят желваки».

Наступил самый ответственный момент: Рокоссовский подает команду о начале торжественного парада. Торжественный марш сводные полки совершают в том порядке, в каком располагались фронты. Первым идет полк Карельского фронта. Впереди – маршал Мерецков, который хорошо запомнил: «В составе открывшего парад сводного полка Карельского фронта были подразделения, видевшие тундру Заполярья и горные озера Карелии, леса и болота Приволховья, те, кто отстаивал Новгород и Ленинград, Беломорье и Мурманск, кто освобождал Прибалтику и Норвегию».