Текст книги "От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое"

Дипломатическая дорога в Потсдам

Мир вступил в новую эпоху, и это делало настоятельным встречу тех, кто творил тогда историю – лидеров Большой тройки. Время конференции и детали ее проведения стали предметом интенсивнейшей переписки между тремя столицами, а история подготовки встречи была похожа на детектив.

Главным возмутителем спокойствия выступал Черчилль, который максимально торопил события. Он объяснял свои мотивы так: «Главной причиной, почему я стремился приблизить дату конференции, был, конечно, предстоящий отвод американской армии от той линии, до которой она дошла в ходе военных операций, в зону, предписанную соглашением об оккупации… Изменившееся отношение России к нам, постоянные нарушения соглашений, достигнутых в Ялте, стремительный бросок с целью захвата Дании, удачно предотвращенный своевременными действиями Монтгомери, посягательства в Австрии, угрожающее давление маршала Тито в Триесте – все это, как казалось мне и моим советникам, создавало совершенно новую обстановку, отличающуюся от той, какая существовала два года назад, когда решался вопрос о зонах оккупации». Черчилль не стал акцентировать внимание на другом своем мотиве: конференция союзников была бы для него лучшей формой избирательной кампании.

Сталин, как увидим, не возражал против любой даты, выговаривая для себя только возможность принять участие в Параде Победы. Но не спешил и Трумэн – по причине, которая тоже была предельно прозрачна: он ждал ядерную бомбу.

Черчилль в телеграмме Трумэну от 6 мая, ссылаясь на тщетность своего последнего обращения к Сталину по польскому вопросу, отметил, что «далее решить вопросы путем переписки вряд ли возможно и следует как можно скорее провести встречу трех глав правительств». 11 мая Черчилль повторил свой запрос Трумэну: «1. Я считаю, что мы должны вместе или по отдельности в один и тот же момент обратиться к Сталину с приглашением встретиться с нами в июле в каком-нибудь неразрушенном городе Германии, о котором мы договоримся, чтобы провести трехстороннее совещание. Нам не следует встречаться в каком-либо пункте в пределах нынешней русской военной зоны. Мы шли ему навстречу два раза подряд. Мы беспокоим их своей цивилизацией и нашими методами, отличающимися от их методов. Но все это значительно ослабеет, когда наши армии будут распущены. 2… Поэтому прошу Вас, приезжайте сюда в первые дни июля, а затем мы вместе поедем на встречу с дядей Дж. в любое место, признанное наилучшим за пределами оккупированной русскими территории, куда его можно будет уговорить приехать. Тем временем я горячо надеюсь, что американский фронт не отойдет назад от согласованных сейчас тактических линий».

Трумэн ответил, как писал Черчилль, что «предпочел бы, чтобы встречу предложил Сталин, и выразил надежду, что наши послы убедят его выступить с таким предложением. Далее Трумэн указывал, что он и я должны отправиться на эту встречу по отдельности, во избежание каких-либо подозрений в „сговоре“. Он выразил надежду, что по окончании конференции сможет посетить Англию, если позволят его обязанности в Америке».

Со стороны Трумэна ситуация выглядела таким образом: «В других последующих посланиях премьер-министр вновь возвращался к необходимости встречи со Сталиным в каком-либо городе в Германии. Он писал, что время на стороне Сталина и по мере того, как „он усиливается, мы теряем решимость“. Черчилль также подчеркивал, что если Соединенные Штаты и Великобритания продолжат выводить свои войска из Европы, то шансы убедить Сталина пойти навстречу желаниям союзникам будут с каждым днем таять».

Британский премьер 12 мая направил президенту Трумэну уже частично процитированную выше телеграмму, которую сам же называл телеграммой «железного занавеса». «Из всех государственных документов, написанных мною по этому вопросу, – подчеркивал Черчилль, – я предпочел бы, чтобы обо мне судили именно на основании этого послания».

Там говорилось: «1. Я глубоко обеспокоен положением в Европе. Мне стало известно, что половина американских военно-воздушных сил в Европе уже начала переброску на Тихоокеанский театр военных действий. Газеты полны сообщений о крупных перебросках американских армий из Европы… Каждый может понять, что через очень короткий промежуток времени наша вооруженная мощь на континенте исчезнет, не считая умеренных сил, необходимых для сдерживания Германии…

3. Железный занавес опускается над их фронтом. Мы не знаем, что делается позади него. Можно почти не сомневаться в том, что весь район восточнее линии Любек, Триест, Корфу будет в скором времени полностью в их руках. К этому нужно добавить простирающийся дальше огромный район, завоеванный американскими армиями между Эйзенахом и Эльбой, который, как я полагаю, будет через несколько недель – когда американцы отступят – оккупирован русскими силами…

5. Безусловно, сейчас жизненно важно прийти к соглашению с Россией или выяснить наши с ней отношения, прежде чем мы смертельно ослабим наши армии или уйдем в свои зоны оккупации. Это может быть сделано только путем личной встречи».

Была ли известна тогда Сталину переписка между Трумэном и Черчиллем? Да, и не только она. Первый секретарь британского посольства в Вашингтоне Дональд Маклин – один из участников легендарной «кембриджской пятерки» – потоком слал в Москву донесения. Лишь за первое полугодие 1945 года только по телеграфу в центр было передано содержание 191 секретного документа и 26 агентурных сообщений, из которых 146 были доложены лично Сталину и другим руководителям страны.

Трумэн в ответной телеграмме от 12 мая все еще стоял за подталкивание Сталина через посольства своих стран в Москве, оставив вариант прямого обращения к нему про запас. Премьер нехотя согласился: «Время на его стороне, если он будет окапываться, пока наша сила тает». Однако поскольку ни Гарримана, ни британского посла Арчибальда Керра в Москве в тот момент не было, посольский вариант реализовывать было некому. В послании Трумэну от 15 мая Черчилль предложил было взять инициативу на себя: «Я, пожалуй, рискну нарваться на грубость Сталина и пошлю ему телеграмму с призывом к трехсторонней встрече», но так и не собрался это сделать.

Тем временем советники Трумэна – Гарриман, Гопкинс, Дэвис – также подталкивали президента к новой встрече Большой тройки. Особую активность проявлял Дэвис, встревоженный ухудшением межсоюзных отношений. Он также взял на себя роль конфиденциального посредника между Белым домом и Кремлем. Еще 2 мая Дэвис направил доверительное письмо Молотову, в котором говорилось о необходимости личной встречи Трумэна и Сталина. Нарком согласился с принципиальной важностью «личного контакта глав наших правительств», но не стал ангажироваться, видимо, ожидая более конкретного и авторитетного предложения.

13 мая Дэвис встретился с президентом и убеждал его в необходимости поиска компромисса в прямых переговорах со Сталиным. «Он, – записал в своем дневнике Трумэн, – предложил послать телеграмму Молотову для Сталина с предложением встречи между мною и Сталиным на Аляске или в Сибири».

Грю зафиксировал в дневнике 15 мая монолог Гарримана на совещании у президента, на котором присутствовал еще и опытный дипломат и будущий посол в Москве Чарльз Болен:

– Наши отношения с Россией являются проблемой номер один, способной повлиять на будущее человечества, но сейчас разрыв между нашими двумя странами увеличивается. Дополняют общую картину специфические и неотложные вопросы, такие, например, как обращение с Германией на трехсторонней основе, учреждение Контрольного совета и т. д., по которым совместно с Россией не было достигнуто никакого прогресса. Конечно, есть еще и польский вопрос, и многие другие. Создание базы будущих отношений с Россией и урегулирование этих конкретных неотложных вопросов может быть достигнуто только на трехсторонней конференции, и чем больше будет затягиваться начало этой встречи, тем хуже… Если встреча состоится до того, как большая часть этих войск будет выведена из Европы, атмосфера будет в этом случае более дружественной и шансы на успех возрастут. Сталин не получает правдивой информации ни от Молотова, ни от кого-либо из других своих людей, и в результате его подозрительность в отношении наших мотивов, которые он объясняет желанием лишить его плодов победы, увеличивается.

Трумэн поддержал мысль о «крайней желательности» встречи, но тут же отказался ускорить ее созыв, сославшись на перегруженность внутриполитической повестки дня и подготовку бюджета. Кроме того, он предложил дождаться ответа Сталина на обещанный запрос Черчилля. В качестве возможного места встречи президент упомянул было Аляску, но его советники вежливо отговорили его от этой идеи, предлагая взамен Германию или Австрию. Они мотивировали это тем, что Сталин не согласится ехать туда, где у него не будет надежной оперативной связи с Москвой.

Президент ничем не выдал своего желания затянуть созыв конференции. Но ближайшему кругу и военной верхушке было ясно: он стремился сесть за стол переговоров со Сталиным, имея перевес, который могло дать ядерное оружие. Его испытание было назначено на середину июля. 15 и 16 мая в Пентагоне и Госдепартаменте проходили встречи Грю, Стимсона и Маршалла. На них определялось оптимальное время конференции с таким расчетом, чтобы, как выразился Стимсон, сесть «за карточный стол, имея козырного туза на руках».

16 мая на пресс-конференции президент впервые публично заявил о возможности встречи трех лидеров.

Вместе с тем, Трумэн, не дожидаясь у моря погоды, 13 мая одобрил инициативу Дэвиса неофициально прозондировать реакцию Кремля. 14 мая Дэвис обратился напрямую к Сталину – через советское посольство и в обход Госдепартамента, – подтвердив согласие Белого дома на двустороннюю встречу Трумэна со Сталиным «за день-два до официальной встречи, которая, если она будет после этого необходима, может состояться в том же месте согласно плану».

«Я смею заверить Вас, – заключал Дэвис свое послание Сталину, – что если бы Вы и он смогли иметь откровенную, личную, задушевную беседу, многие из вопросов, угрожающих привести к недоразумениям, могли бы быть разрешены».

20 мая Молотов – тоже через советское посольство в Вашингтоне – информировал Дэвиса о согласии Сталина: «Маршал Сталин приветствует Вашу идею встречи. Но он предпочитал бы, ввиду слабости здоровья и невозможности для него пользоваться самолетом вследствие запрета врачей, встречу в другом месте. Как маршал Сталин, так и я считаем, что наилучшим местом встречи был бы район Берлина. Это место было бы наиболее удобным пунктом как с технической, так и с политической стороны.

Шлю Вам наилучшие пожелания и поздравляю Вас с награждением орденом Ленина».

Так в переписке впервые появился намек на место встречи – Потсдам.

Намек на встречу содержался и в упоминавшемся официальном послании Трумэна от 19 мая, в котором он просил Сталина принять Гопкинса, «пока не представится возможность для нашей встречи».

Меж тем клубки противоречий между великими державами-победительницами только множились и охватывали уже едва ли не всю планету.

Глава 3. Клубки противоречий в Центральной и Восточной Европе

«В 1945 году Европа столкнулась с непреложным фактом, – пишет британский историк Саймон Дженкинс. – Часть света, которая за пятьдесят лет до того правила третью населения мира, сама растерзала себя в клочья. Европа убила 40 млн своих обитателей, искалечила свои древние города и обрекла половину населения на голод и нищету. Экономика воюющих стран откатилась до уровня 1900 года, полувекового прогресса как не бывало. С религиозных войн XVII века не случалось в Европе ничего, что сильнее ударило бы по ее культуре и процветанию. Гордыня была наказана. И когда континент принялся собирать себя по кусочкам, то, как и в 1918 году, все думали только об одном: больше никогда».

По неполным данным, безвозвратные потери Германии и ее европейских союзников составили 12 млн человек. Эта цифра включает в себя потери немецких вооруженных сил – 7 млн человек, армий союзников Германии (Венгрии, Италии, Румынии, Финляндии, Словакии, Хорватии) – 1,7 млн, а также потери гражданского населения рейха – 3,3 млн погибших от военных действий и нацистского террора. Красная армия захватила в плен 3,8 млн военнослужащих противника. В плену умерли 381 тысяча военнослужащих вермахта и 137 тысяч – армий европейских союзников Германии, то есть меньше 15 % военнопленных.

Велики были жертвы во всех странах Европы. За годы войны немцы убили на территории Польши 6,1 млн человек, в том числе было полностью уничтожено еврейское население – 3,2 млн. Страна потеряла 22 % своего населения (Франция 1,5 %, Англия – 0,8 %). Югославия – больше миллиона человек, из них 581 тысяча мирных жителей, Греция – 807 тысяч (772 тысячи гражданских). Общие потери Великобритании с колониями составили 384 тысячи человек. Соединенные Штаты потеряли 417 тысяч человек, Франция – 567 тысяч.

Осборн писал: «В 1945 году Европа лежала в руинах: города разрушены, промышленность уничтожена, миллионы жителей остались без домов и без родины. Противовесом облегчению, принесенному окончанием войны, было чувство физической и моральной опустошенности. Когда правда обо всех ужасах нацистской оккупации вышла на свет, победителям и побежденным предстала картина ни с чем не сравнимого упадка – здесь, в центре Европы, по видимости самом цивилизованном месте на земле, человечество достигло низшей точки падения. Тем не менее насущная необходимость в действиях пересилила шок от осознания произошедшего. Голод, болезни, разруха и стоящая перед западными союзниками задача материального, политического и социального восстановления усугублялись проблемой второго пришествия коммунизма. Советские войска, изгнавшие нацистов из собственной страны, освободили Болгарию, Румынию, Польшу, Венгрию, Чехословакию, Югославию и восточную часть Германии. Судя по отдельным признакам, некоторые западные страны, особенно Италия, Франция и Греция, были готовы добровольно принять коммунизм как реальную альтернативу национализму, экономическому упадку и войне, в которых они видели родовые пороки капитализма».

Военные еще продолжали братания. Командующие посещали друг друга и за дружеским столом вручали союзникам высшие воинские награды своих стран.

В Европе еще продолжались бои. 11 мая советские войска подавили несколько очагов немецкого сопротивления к востоку от чешского Пльзеня. В Словении в окрестностях Марибора немцы продолжали сражаться против войск Тито. В Восточной Пруссии и на севере Латвии отказывались капитулировать еще несколько сотен тысяч немцев.

Шли боевые действия на море. Адмирал Кузнецов писал: «Хотя война в Европе формально закончилась, но на Северном флоте продолжалась борьба с немецкими подводными лодками, на Балтике немцы еще оказывали сопротивление у острова Борнхольм». 11 мая на просторах Атлантического океана американцам сдалась немецкая подводная лодка U-234, месяцем раньше вышедшая из Норвегии, чтобы доставить в Японию немецкого военного атташе генерала Кесслера. В Северном море немецкие торпедные катера направились сдаваться из голландского Роттердама в английский порт Филикстоу.

Только 14 мая 150 тысяч немцев капитулировали в Восточной Пруссии и еще 180 тысяч – в Латвии. Одна немецкая армия численностью 150 тысяч человек продолжала воевать – в Югославии. 15 мая они сдались советским и югославским войскам под Словень-Градцем. Для югославов именно 15 мая был Днем Победы. И это день фактического окончания боевых действий в Европе.

Поверженный Рейх

8 мая фельдмаршала Кейтеля доставили в Берлин, чтобы он поставил подпись под актом о безоговорочной капитуляции Германии. За его пребывание отвечал заместитель наркома внутренних дел и будущий председатель КГБ СССР Иван Александрович Серов, который поделится воспоминаниями: «В свою машину я посадил Кейтеля, остальных в другую машину. В машине я с удовольствием задал Кейтелю вопрос:

– В каком году прошлого века был русский комендант Берлина?

Он ответил:

– В 1813 году.

Далее я спросил:

– А кто был комендантом Берлина в то время?

Кейтель не помнит. Я спокойно сказал:

– Генерал-аншеф граф Чернышев.

А затем добавил, что сейчас комендантом Берлина назначен командующий 5-й ударной армией генерал-полковник Берзарин… Кейтель, выглядывая из машины и видя разрушенные дома и кварталы, качал головой и делал замечания о больших разрушениях.

– Ваши фашистские головорезы у нас в СССР разрушили сотни городов и деревень и истребили миллионы жителей.

Он замолчал».

Николай Эрастович Берзарин был назначен комендантом Берлина еще до взятия города советскими войсками. Почему он? Свидетельствовал маршал Жуков: «24 апреля 5-я ударная армия, ведя ожесточенные бои, продолжала успешно продвигаться к центру Берлина, к площади Александерплац, к дворцу канцлера Вильгельма, Берлинской ратуше и Имперской канцелярии. Учитывая наиболее успешное продвижение 5-й ударной армии, а также особо выдающиеся качества ее командарма Героя Советского Союза генерал-полковника Н. Э. Берзарина, 24 апреля он был назначен первым советским комендантом и начальником советского гарнизона в Берлине». Писатель Всеволод Вишневский тогда записал в дневнике: «Комендантом города назначен командующий Н-ской ударной армией генерал-полковник Берзарин. Это один из культурнейших генералов в Красной армии. У него есть масштаб».

Как начальник гарнизона и военный комендант Берлина 29 апреля Берзарин издал приказ № 1 о переходе всей власти в городе в руки Советской военной комендатуры. Приказ гласил: «1. Населению города соблюдать полный порядок и оставаться на своих местах.

2. Национал-социалистическую немецкую рабочую партию и все подчиненные ей организации („Гитлерюгенд“, „Фрауеншафт“, „Штудентенбунд“ и проч.) распустить и деятельность их воспретить.

Руководящему составу всех учреждений НСДАП, гестапо, жандармерии, охранных отрядов, тюрем и всех других государственных учреждений в течение 48 часов с момента опубликования настоящего приказа явиться в районные и участковые военные комендатуры для регистрации. В течение 72 часов на регистрацию обязаны также явиться все военнослужащие немецкой армии, войск СС и СА, оставшиеся в Берлине…

4. Все коммунальные предприятия, как-то: электростанции, водопровод, канализация, городской транспорт, метро, трамвай, троллейбус; все лечебные учреждения; все продовольственные магазины и хлебопекарни должны возобновить свою работу по обслуживанию нужд населения…

6. Владельцам и управляющим банков временно всякие финансовые операции прекратить. Сейфы немедленно опечатать и явиться в военные комендатуры с докладом о состоянии банковского хозяйства…

9. Работу увеселительных учреждений (как-то: кино, театров, цирков, стадионов), отправление религиозных обрядов в кирхах, работу ресторанов и столовых разрешается производить до 21.00 часа по берлинскому времени.

10. Население города предупреждается, что оно несет ответственность по законам военного времени за враждебное отношение к военнослужащим Красной армии и союзных ей войск.

11… Военнослужащим Красной армии запрещается производить самовольно без разрешения военных комендантов выселение и переселение жителей, изъятие имущества, ценностей и производство обысков у жителей города».

Постановлением ГКО СССР № 8450 от 8 мая в Берлин были командированы член Политбюро Анастас Иванович Микоян и начальник тыла Красной армии Андрей Васильевич Хрулев. Им поручалось «оказать Военному совету I-го Белорусского фронта помощь в организации снабжения населения г. Берлина и образовании до 15 июня с.г. запасов продовольствия для передачи городскому самоуправлению г. Берлина на нужды снабжения населения города, за счет проведения заготовок на территории Германии и за счет трофейных ресурсов, имеющихся на 1-м Украинском, 1-м Белорусском и 2-м Белорусском фронтах…

2. При образовании запасов исходить ориентировочно из двух миллионов человек населения на 5 месяцев снабжения по следующим нормам:

хлеба – 400–450 гр. в день в среднем на человека

крупы – 50 гр. в день в среднем на человека

мяса – 60 гр. в день в среднем на человека

жиров – 15 гр. в день в среднем на человека

сахара – 20 гр. в день в среднем на человека.

Нормы снабжения города Берлина картофелем, овощами, молочными продуктами, солью и другими продовольственными товарами установить на месте в зависимости от наличия местных ресурсов…

3. Для снабжения населения города Берлина чаем и кофе завезти до 15 июня с.г. в Берлин из отечественных ресурсов 500 тонн кофе и 200 тонн чая, в том числе половину этого количества до 25 мая, из расчета обеспечить на 5 месяцев по норме 50 граммов натурального кофе и 20 граммов чая в месяц в среднем на человека…

5. Обязать Военный совет I-го Белорусского фронта (тт. Жукова и Телегина) принять меры к тому, чтобы поставляемое по настоящему Постановлению для г. Берлина продовольствие было компенсировано поставками Советскому Союзу промышленными товарами из производимых предприятиями г. Берлина».

Так союзные войска начали устанавливать свою власть в столице рейха.

«Каждый немец, где бы он ни жил, должен знать правду, – напишет Громыко. – А она состоит в том, что только Советский Союз в свое время не допустил расчленения Германии на куски. Именно США и Англия на союзнических конференциях руководителей трех держав предлагали разорвать Германию. Им мерещилась германская государственность в качестве нескольких отдельных небольших стран».

Вопрос о послевоенном будущем Европы и месте в ней Германии в американских аналитических кругах вызывал во время войны острые дискуссии, которые отражались и в официальном курсе Вашингтоне.

В целом представители разных государственных аналитических центров США – госдепартамента, разведки, военных ведомств – соглашались, что историческая миссия Германии как «главного организатора Европы» останется неизменной. «Независимо от того, какую форму правления примет Германия после войны – республиканскую, монархическую или социалистическую, вполне вероятно, что эта концепция германского лидерства в той или иной форме останется основой внешней политики Германии, как это было во времена империи Гогенцоллернов, германской республики и нацистского Третьего рейха».

Одни видели выход в расчленении Германии на несколько государств. Эту точку зрения разделял и Рузвельт. Другие считали, что возможно сдерживание Германии в рамках единой Европы, находящейся под американским присмотром. Интеграция Европы может ограничить борьбу великих держав за зоны влияния и стать альтернативой разделу континента. Как видим, идеи евроатлантической интеграции, которые воплотятся в НАТО и Евросоюз, американцы начали прорабатывать еще в разгар Второй мировой войны.

Но здесь возникала дилемма: европейская интеграция не исключала возможности нового подъема Германии и ее доминирования уже в рамках объединенной Европы. «Если Европа останется разъединенной, это поневоле может способствовать сохранению за Германией роли возмутителя спокойствия; в единой же Европе Германия в долгосрочном плане может стать самой мощной организованной силой, влияющей на управление ею», – замечали вашингтонские планировщики. И если даже немцам не удастся подчинить себе объединенную Европу, существует другая угроза – превращение такой Европы в мощного экономического и геополитического конкурента США.

На Ялтинской конференции в феврале 1945 года Большая тройка по инициативе западных союзников сошлась на идее расчленения Германии как гарантии от возрождения немецкой угрозы. Было принято решение о создании в Великобритании комиссии для изучения проблемы раздела Германии во главе с Иденом и Уильямом Стрэнгом в качестве его заместителя. СССР и США представляли послы этих стран в Лондоне Гусев и Уайнант.

Когда комиссия в марте 1945 года приступила к работе, против идеи расчленения Германии первым начал активно возражать Советский Союз. За единую Германию выступали аналитики Наркоминдела. Да и Сталин пришел к выводу, что «нет таких мер, которые могли бы исключить возможность объединения Германии». Гусев – по поручению Молотова – направил 26 марта Идену письмо: «Советское правительство понимает решение Крымской конференции о расчленении Германии не как обязательный план расчленения Германии, а как возможную перспективу для нажима на Германию с целью обезопасить ее в случае, если другие средства окажутся недостаточными».

Уайнант срочно сообщил в Вашингтон о столь радикальном изменении позиции Москвы и получил указание также уклониться от принятия «любых окончательных решений». Таким образом, вопрос о расчленении Германии был де-факто снят с повестки дня, причем именно советской стороной.

В этих условиях теперь уже Черчилль и его коллеги в британском правительстве заговорили, что в интересах Советского Союза разделить Германию на множество малых государств, над которыми Москве было бы проще установить свое господство. Премьер-министр через полтора месяца после Ялты утверждал:

– Я не намерен рассматривать вопрос о разделе Германии, пока не развеются мои сомнения о намерениях русских.

А уже в апреле именно советский представитель в Европейской консультативной комиссии (ЕКК) выступил за то, чтобы совсем изъять положение о расчленении из «Акта о безоговорочной капитуляции Германии» и «Декларации о поражении Германии и взятии на себя верховной власти союзными державами».

Рузвельт до конца своих дней колебался и не принимал окончательного решения: объединенная Германия сможет вновь угрожать миру, считал президент, но и разделенная Германия способна стать источником новых проблем. Однако еще при Рузвельте государственный департамент, военное министерство и Объединенный комитет начальников штабов выступали за сохранение «единого немецкого государства».

В День Победы 9 мая Сталин в обращении к советскому народу заявил, что Советский Союз «не собирается ни расчленять, ни уничтожать Германию».

Соединенные Штаты тогда придерживались иной точки зрения. В секретной директиве Объединенного комитета начальников штабов 1067, утвержденной Трумэном 10 мая, прямо указывалось, что «военное управление с самого начала должно готовить последующее расчленение Германии». Сам Трумэн предполагал разделить Германию на ряд «сепаратных суверенных государств», а также образовать «Южногерманское государство» из Австрии, Баварии, Вюртемберга, Бадена и Венгрии со столицей в Вене.

Масштабы разрушений в Германии были очень серьезными. Железные дороги не функционировали. Судоходство по рекам – тоже. Запасов продовольствия практически не оставалось. Выплавка металла и добыча угля упали до едва ли 10 % от довоенного уровня. При этом только 15–20 % разрушенных заводов и шахт не подлежали восстановлению. Десять немцев занимали такую жилплощадь, на которой до войны проживало четверо. Причем заселявшиеся дома и подвалы далеко не всегда заслуживали названия жилого дома. А по дорогам Германии еще тянулись толпы беженцев.

Союзники исходили из того, что в Германии не существовало самостоятельной государственной власти.

«Не было никакого германского правительства, за исключением группы во Фленсбурге под командованием адмирала Деница, который утверждал, что является действующей властью рейха, – замечал Трумэн. – Мы не обращали внимания на Деница, хотя наша армия не спускала с него глаз». Позднее Деница просто арестуют.

Оккупация была признана необходимой мерой, носящей временный, но не оговоренный какими-либо сроками характер. Ее главными целями провозглашались «четыре Д» – демилитаризация, денацификация, демократизация и декартелизация.

Территория Германии была разделена на четыре оккупационные зоны. В советскую входили такие земли, как Саксония, Тюрингия, Галле-Мерзебург, Магдебург, Анхальт, Бранденбург и Мекленбург-Передняя Померания. В американскую – Бавария, Гессен, северная часть Бадена и Вюртемберга, а также города Бремен и Бремерхафен; в английскую – Вестфалия, Ганновер, Брауншвейг, Ольденбург, Шаумбург-Липпе и северная часть Рейнской области; и во французскую – Вюртемберг, Пфальц, южные части Бадена и Рейнской области.

Вопросы общего порядка должны были обсуждаться совместно, в рамках Союзного контрольного совета по Германии (СКС), в состав которого входили маршал Жуков, Эйзенхауэр, британский фельдмаршал Бернард Монтгомери и французский генерал Жан Жозеф де Латр де Тассиньи. Заседания СКС должен был готовить постоянно действующий Комитет по координации из четырех человек: генерал армии Василий Данилович Соколовский, генералы Люсиус Клей, Брайан Хуберт Робертсон и Луи Мари Кёльц.

Трумэн утверждал в мемуарах, что изначально «ставил своей целью добиться, чтобы к Германии относились как к единой стране, чтобы в итоге у нее было бы единое правительство, которое будет контролироваться Союзническим контрольным советом для предотвращения повторного возрождения нацизма и прусского милитаризма».

Идеи расчленения и максимального наказания Германии за преступления гитлеризма, доминировавшие в Ялте, постепенно испарялись, как дым, как утренний туман.

На основании донесений командующих войсковых соединений о положении в Германии Стимсон 16 мая писал Трумэну: «Хочу сказать относительно политики продолжать удерживать Германию на грани голода в качестве наказания за прежние злодеяния. Я осознал, что это была бы тяжелая ошибка. Накажите ее военных преступников в полной мере. Лишите ее окончательно различного вооружения, распустите Генеральный штаб и, возможно, всю армию. Держите под контролем ее государственную политику денацификации, пока поколение, воспитанное в нацистской идеологии, не сойдет со сцены, – а это долгая история, – но не лишайте ее возможности строительства совершенно новой Германии, создания цивилизации, отказавшейся от милитаризма. Это непременно потребует проведения индустриализации, поскольку в сегодняшней Германии имеется 30 миллионов „лишнего“ населения, которое не может быть обеспечено ресурсами только с помощью сельского хозяйства… Необходимо непременно найти решение для их безбедного существования, что будет в интересах всего мира. Эти люди не должны быть принуждены житейскими тяготами избрать недемократический и хищнический образ жизни. Это сложнейшая проблема, которая требует координации усилий англо-американских союзников и России».

Трумэну подобный подход показался разумным. «В нашей стране велась обширная дискуссия о том, иметь ли нам с Германией „жесткое“ или „мягкое“ мирное соглашение, – напишет президент. – Большинство соглашалось с тем, что Германия должна быть лишена возможности когда-либо снова совершить агрессию, и в этом смысле мы хотели, чтобы оно было „жестким“. В то же время мы помнили, что после 1919 года Германия была настолько ослаблена, что только американские деньги давали возможность получить те репарации, которые были на нее наложены».