Текст книги "Четыре танкиста и собака"

– Приказа не было.

– Боишься, что немцы под танком сидят? – съехидничал капрал.

Под днищем танка и в самом деле что-то заскреблось и раздались сильные удары.

– Что за черт? – удивился Саакашвили.

– Танкисты! – кричал снаружи Лажевский. – Дайте пять метров вперед!

– Вперед, – приказал Янек механику.

Не дожидаясь, пока танк двинется, он вылез через башню и соскочил на землю.

Он уже готов был спросить Даниеля, кому понадобилось передвигать танк, но в этот момент там, где только что стоял «Рыжий», из узкого, почти вертикального лаза выполз поручник и помог выбраться старшему офицеру.

– Вот не повезло, как раз…

– Какое не повезло! – толкнул его в бок Магнето. – Докладывай. Это тот, кого ты ищешь.

– Не врешь? – спросил Янек.

– Слово. – Лажевский поднес два пальца вверх, как для присяги.

Танкист достал из планшетки пакет и щелкнул каблуками.

– Товарищ полковник, пакет из штаба армии. Докладывает сержант Ян Кос.

Артиллерист взял конверт.

– Вам что, приказали прямо на танке в мой штаб въехать? – недовольно пробурчал он.

Он отошел под арку уцелевших ворот, перерезал ножом нитки, сломал печать и начал читать при свете электрического фонарика, который держал офицер, помогавший ему выбираться из подземной квартиры штаба.

– Через час выступаем, – сказал полковник, обращаясь к поручнику. – Сообщите в полки. Направление на Шарлоттенбург. Будем обеспечивать наступление дивизии имени Костюшко.

Поручник отдал честь и исчез в проеме, а полковник подошел к Косу, стоящему по стойке «смирно».

– Поедете с нами.

– У меня кроме танка четыре пехотинца, пять разведчиков и гаубица с расчетом.

– Гаубицу отправим в батарею, а остальных возьмите как десант.

– Слушаюсь.

– Не думал, что меня кто-нибудь найдет в этой неразберихе, да еще ночью. – Полковник пожал руку сержанту и подхорунжему в повернул в сторону ворот.

– Разрешите, я тоже с вами, – предложил Стасько.

– Ладно!

– Янек! – закричал Густлик. – Бегом ко мне, не удержу!

– Что там? – забеспокоился Янек.

– Глянь на пехоту, что нас в бою прикрывала. – Он показал на обоих Шавелло.

– Уже из госпиталя? – удивился Янек. – А как сержант Огонек?

– Все в порядке, – ответила девушка, высовывая голову из-за плеч Константина и Юзека.

– Маруся, – тихо произнес он, не двигаясь с места. – Ты с нами шла через это проклятое шоссе? Почему не сказала?

– Твое место в танке, мое – в цепи. О чем тут говорить!

– Зачем сюда пришла?

– За колечком, – улыбнулась девушка и положила руки ему на плечи. – И за вознаграждением. Трудно ведь найти «Рыжего» в таком месте.

– В польском мундире? – не переставал удивляться Кос.

– Авансом, – ответила она, продолжая улыбаться, и, прижимаясь к нему, прошептала на ухо: – Я написала, как ты просил. Командующий армией дал согласие и подписал красным карандашом.

– Экипаж, не глазеть! – подал команду Густлик.

Все отвернулись, чтобы не мешать целующимся. Елень оперся локтем на крыло танка.

– Шарик, ко мне! И не подглядывай…

И вдруг Елень оцепенел. Из штаба вышел поручник, их поручник, их первый командир, но уже в форме советского капитана. Елень с такой силой сжал кулаки, что край крыла отогнулся вверх. Затем закрыл глаза рукой и снова открыл. Капитан удалялся.

– Янек…

– Не мешай, – засмеялся Кос.

– Григорий! – через минуту закричал Елень, когда капитан почти исчез в темноте. – Послушайте, я видел собственными глазами…

– Кого?

– Я только что его здесь видел. Значит, это не он под Вейхеровом…

– Если это шутка, то очень глупая, – сказал Кос.

– Янек!

Густлик сказал это таким голосом, что Косу стало не по себе. Он подошел к другу и обнял его за плечи.

– Ну, хватит. Чего надулся? В такую ночь все может показаться.

Лидке казалось, что во время ужина генерал внимательнее, чем обычно, смотрит на нее, как бы не решаясь заговорить с ней. Допивая свой вечерний стакан крепкого чая, он молчал и вертел в руках шкатулку из черного дерева, затем, бросив ее в угол, ушел в свою комнату. Через приоткрытую дверь видна была его тяжелая темноволосая голова, склоненная над бумагами.

Лидка вынесла грязную посуду на кухню, погасила свет, открыла окно и села к радиостанции. Сегодня было ее дежурство до двенадцати ночи: пятнадцать минут прослушивания, пятиминутный перерыв для отдыха и опять прослушивание.

Она сняла сапоги – босые ноги утонули в пушистом ковре, руки удобно положила на подлокотники кожаного кресла. На стенах темнели картины, в стеклянных шкафах поблескивали хрусталь и серебро. Из окна тянул приятный холодок, смешанный с запахом леса.

Штаб армии разместился в одной из вилл в пригороде Берлина. Виллы, настоящие дворцы, еще несколько дней назад принадлежали гитлеровским богачам. Здесь было много ценных, прекрасных вещей, но у Лидки они вызывали брезгливое чувство. Только шкатулка, которую генерал бросил на пол, очень понравилась ей.

Во время первого перерыва она подняла шкатулку и сложила в нее свои девичьи драгоценности: губную помаду, коробочку с пудрой, ножницы, пилку для ногтей, флакон духов с запахом фиалок.

Она приняла два доклада, выдала расписку в их получении. Генерал услышал работу ключа и через минуту вышел к ней. Он читал донесения, наклонившись к узкой полоске света от шкалы радиостанции.

– Хорошо, – сказал он и, посмотрев по сторонам, спросил: – Где шкатулка?

– Черная? – удивилась она. – Которую вы выбросили? – Она подала ее генералу.

Он кивнул головой и, вытряхнув содержимое, унес в свою комнату. Это было странно.

Генерал вернулся, сел рядом и молча посмотрел на нее.

– Пауза, – сказал он, посмотрев на часы, и, когда она сняла наушники, спросил: – Тебе Маруся говорила, о чем рапорт, который ты привезла?

– Нет.

– Прочитай.

Генерал придвинул к свету лист бумаги с резолюцией советского командующего армией, сделанной красным карандашом.

– Я догадалась, – ответила она помолчав.

– Я знаю, что это тебя не радует, – генерал говорил тихо и сердечно, – но ты молода и красива. У тебя вся жизнь впереди, и много хорошего тебя ждет в ней. Я считаю, что ты не должна им мешать.

– Почему? – спросила она, злясь на то, что начальник вмешивается в ее личные дела.

– Потому, что это будет похоже на то, как если бы ты подобрала что-то, что уже однажды выбросила. Не потому ли тебя это заинтересовало, что кто-то другой поднял?

От волнения у нее перехватило горло. Что за сравнение человека со шкатулкой?

– Маруся прибудет в нашу армию, а остальные формальности после войны, – продолжал генерал. – Этот лист бумаги решает судьбу двух людей, любящих друг друга. – Он расправил ладонью согнутый лист и после минутного колебания добавил: – Я хотел бы, чтобы ты поняла и хорошо относилась к ним.

Генерал вернул шкатулку, слегка погладил девушку по голове и вышел.

Лидка молча включила радиостанцию. Со стиснутыми зубами и прищуренными глазами, она старалась уловить среди писка и свиста позывные танковых частей. Ей казалось, что она держит в руке ненавистный лист, рвет его на мелкие кусочки и разбрасывает. Или что бросает его в огонь и смотрит, как лист чернеет, морщится, горит.

В полночь она окончила дежурство и уснула неспокойным сном.

На рассвете ее разбудил вой сирены, а через минуту земля задрожала от разрывов бомб. Когда она выбежала на улицу, самолетов уже не было.

– «Юнкерсы», – пояснил водитель транспортера. – Три было. Один сбили наши зенитчики. Успели набросать зажигательных, а лес сухой как солома…

Только теперь Лидка заметила, что кровля виллы, на которой они размещались, пылает и огонь уже лижет стены первого этажа.

– Уже час, как генерала к командующему армией вызвали, – продолжал механик, – но у нас все в порядке: никто не ранен, радиостанцию вынесли вовремя, сейф тоже…

– Бумаги на столе остались, – неожиданно для себя сказала она.

– Этого не знаю. Мы не брали. – Он подумал секунду. – Может, сам генерал перед уходом положил в портфель? Но сейчас уже поздно, хоть бы кто золотые горы сулил – не найдешь.

Лидка смотрела на золотистые языки пламени, которые уже лизали оконные рамы генеральской комнаты, и сердце ее билось все сильнее.

24. Ночной марш

Получив приказ сопровождать гаубичную бригаду к Шарлоттенбургу, Кос слегка опешил. Им предстояло выйти на шоссе, которое они несколько минут назад форсировали, и двигаться по нему в восточном направлении, к центру города, ведя борьбу с потоком гитлеровских войск, текущим на запад. Такие действия ведутся обычно пехотой или танковыми подразделениями, но как их осуществить с помощью одной лишь артиллерии?

Между тем не прошло и часа, как положение в Шпандау коренным образом изменилось: переброшенные из резерва советские танковые полки, преследуя по пятам отступающего противника, погнали его в расставленную в десяти – пятнадцати километрах от предместий Фалькензее западню. Отверстие в берлинском мешке захлопнулось.

Когда был получен приказ на выступление, шоссе, ведущее в центр города, было уже свободно. Каждые сто – двести метров несли службу усиленные взводами автоматчиков посты службы регулирования движения, готовые отразить нападение какой-либо отступающей группы противника.

«Рыжий» со значительным десантом на броне шел в центре колонны среди штабных автомашин; рядом двигался последний, чудом уцелевший в бою мотоцикл.

Ночь была светлой от пожаров. Когда подошли к каналу Хафель, закованная в бетонные берега вода показалась расплавленным, медленно текущим металлом. У сгоревших вокруг домов, казалось, сохранились лишь фасадные стены, изукрашенные, как после маскарада, обрывками афиш, сорванными вывесками и многочисленными кичливыми лозунгами, среди которых чаще всего повторялись в общем-то правильные мысли: «Лучше смерть, чем рабство», а также «Берлин вечно будет немецким» и огромная буква «V».

Янек подтолкнул Густлика и сказал:

– Конечно, Берлин будет немецким, но не гитлеровским.

– Ага, – ответил Елень. – «V» означает «Виктория», а по-нашему «победа». Победа, только наша.

Тут и там лозунги были завешаны кусками белой ткани различной формы и размеров – флагами капитуляции.

Улица упиралась в набережную, разнесенную взрывом; укатанный многочисленными колесами, пологий спуск вел по развалинам над искрящейся водой к мосту, распластавшемуся на многочисленных понтонах.

С берега просматривалась значительная часть растянувшейся впереди колонны. Слегка покачивались на ходу гаубицы. В буксирующих их грузовиках, на снарядных ящиках, расположились сгорбившиеся от усталости артиллерийские расчеты. Скатанный брезент заменял постель. Повсюду развевались бело-красные флажки. На бортах и кабинах белели лозунги – как официальные, так и родившиеся в результате творчества водителей – «За Варшаву», «Отомсти за Майданек», «От Люблина до Берлина» и многие другие.

Кос терпеливо ждал, пока придут машины полка, двигавшегося впереди штаба, затем пропустил все командование и наконец, заметив образовавшийся в потоке машин разрыв, приказал Григорию двигаться.

– Стой! – Сапер-регулировщик флажком остановил танк перед самым въездом на мост.

– Мы с ними, – объяснил Лажевский со своего мотоцикла.

– Нельзя. Эти пугачи по три тонны весят, а ваша штучка – тридцать три.

– Это река или канал? – спросил с башни Кос.

– Река Хафель, а там, чуть дальше на север, в нее впадает Шпрее.

– Переправа давно действует?

– С двадцать седьмого. Четвертая ночь пошла, как наш батальон ее для русских танков навел. Приятно соотечественников повстречать.

– Привет, сапер! – закричал Вихура, появляясь из танка, и сунул ему в карман шинели бутылку трофейного вина. – Если ноги промочишь, то потом погреешься. Вливаешь в горло, а пятки греет.

– Испробую. Ну пошел, – разрешил регулировщик, показывая на опустевший уже мост.

Подхорунжий с места дал газ и, громыхая по балкам, переехал на другой берег. «Рыжий» двинулся вперед, как осторожный слон. Вихура подбежал и взобрался на броню.

Т—34 шел, постукивая траками. Мост был узкий, Саакашвили вел танк с большой осторожностью. По мере продвижения танка понтоны глубоко оседали в воду, а потом всплывали, и настил выравнивался.

На башне сидели Томаш и Янек; к ним присоединился Густлик и, обняв их своими могучими руками, спросил:

– Думал кто из вас, что мы до самого Берлина, к самому лешему Гитлеру доедем?

– Я в Радом три раза собирался, да так и не выбрался, – рассмеялся Черешняк.

– Была у меня такая задумка, – сказал Кос. – Первый раз – когда танки к Оке подошли. Загадал тогда: если выбью три десятки, то, может, и до Берлина доберемся, если только меня поручник в экипаж зачислит…

– Янек, – Густлик понизил голос, – я же его, ей-богу, наяву видел.

– Показалось.

В этот момент танк тряхнуло при съезде с моста на противоположный берег, капрал заскользил по наклонной броне вниз и, приземлившись, едва удержался на ногах.

Танк сбавил ход, свернул направо и остановился на сигнал артиллериста из взвода регулировщиков.

– Командир танка – к командиру бригады! – приказал поручник из штаба.

Кос снял шлемофон, надел фуражку и спрыгнул с танка. Направляясь к группе офицеров, собравшихся у газиков и полуторок, он одернул комбинезон, поправил ремень. Рядом бежал Шарик, прилизывая сбившуюся на боку шерсть.

– Гражданин полковник, сержант Ян Кос по вашему приказанию прибыл.

– Орудия выдвигаются на огневые позиции. Мы со взводом управления направляемся организовывать пункты управления. Ваш танк выделяется в тыловое охранение. У вас есть план города?

– Так точно.

– Наша задача выйти на рубеж между рекой Шпрее и каналом Ландвер. Нашли? Севернее политехнического института, западнее парка Тиргартен.

– Нашел.

– Выступаем через восемь минут. Вы свободны.

Кос отдал честь, повернулся кругом и вернулся к танку.

Густлик и Томаш драили банником ствол, Вихура и Григорий обстукивали траки гусеницы. При появлении командира они тут же прервали работу и в ожидании новостей обступили его.

– Магнето, сержант Шавелло, – позвал Янек, – штабное совещание.

– Поэта бы пригласить, – предложил Вихура.

– Хорошо, – согласился Кос и, не дожидаясь, пока капрал приведет сержанта, уточнил задачу. – Мы являемся арьергардом и прикрываем колонну управления бригады. Здесь охранение не вышлешь…

– Когда мы брали Прагу, довелось командовать штурмовой группой, – сказал Шавелло. – Одни наносят удар, другие прикрывают.

– Нужно действовать как во время восстания, – предложил Лажевский. – Если нас обстреляют, вы открываете огонь из танка. Я на мотоцикле выскакиваю вперед, мы спешиваемся, втроем атакуем, а сержант Шавелло с остальными занимает дом напротив и прикрывает огнем…

– Есть и старшие по званию, – скромно заметил Константин и, потирая колено, добавил: – Кости ломит. Юзек, где у тебя этот муравьиный спирт?..

– Я только что школу окончил, у меня практики нет. Может, в следующий раз, – пытался объяснить сержант Стасько.

– Так это же Берлин! – неожиданно разозлился Вихура. – Когда еще в следующий раз!

Шарик, наблюдающий за совещанием с танка, недовольный криками, тявкнул на капрала.

С того времени как они съехали с моста, по настилу понтонов непрерывно шла колонна машин с боеприпасами, ремонтными мастерскими, перемещались склады. Одним словом, двигалось большое тыловое хозяйство гаубичной бригады.

В начале совещания Саакашвили взобрался на броню и, держась рукой за ствол, сидел по своей привычке на корточках и посматривал на проезжающую колонну.

– Вейдеда… – неожиданно произнес он и распрямился как пружина, прыгнул через головы стоящих и гаркнул: – Янек! Густлик!

Он, как мяч, отскочил от земли и помчался вслед за грузовиком, в котором в форме советского капитана рядом с шофером сидел человек с так хорошо знакомым ему лицом.

Грузовик выехал на набережную и, чтобы догнать идущие впереди машины, резко прибавил скорость. Заметив, что погоня бесполезна, грузин остановился. Машина растворилась в сумерках.

Первым догнал грузина Шарик, вслед за ним – Кос.

– Что случилось? – спросил он, запыхавшись.

– Девушки ехали? – подковырнул Густлик.

– Я его видел.

– Какая на нем была форма? – Елень даже не спросил, о ком идет речь.

– Советская, со звездочками капитана.

– Я его тоже в советской форме видел! Вот так штука! – заметил силезец после минутного молчания. – Номер машины не помнишь?

– Нет, но на борту какие-то слова.

– Какие? – спросил Кос.

– Не понял…

– Невозможно, – покачал головой Янек.

– Все бывает, – настаивал Густлик.

– Знаешь, как это могло быть? – объяснял Саакашвили. – Он под Вейхеровом отдал другому свою шинель. Того убили, а документы в карманах были. А его тем временем ранили…

– С ума вы посходили, – остановил их Кос. – Кто документы в шинели носит?.. Невероятно, чтобы он жил и не дал о себе знать.

Подбежал Томаш.

– Приказано ехать, – сообщил он.

Со стороны стоянки штабных машин послышался тройной сигнал.

– К машине! – приказал Янек.

Все моментально преобразились. Приказ отодвигал все проблемы на более поздний срок, повелевал действовать – смело и решительно.

В подвале углового дома, узкие окна которого выходили на две пересекающиеся улицы, пехотинцы оборудовали полковой пункт управления. В глубине, за столом, освещенным переносной электрической лампой, расположились начальник штаба и несколько офицеров, а у самого входа – радист, телефонисты и командир, который охрипшим голосом кричал в телефонную трубку:

– «Росомаха», не топчись на одном месте. Доложи о взятии этих домов не позднее чем через час. «Барсук» и «Куница» готовы, ждут тебя. На рассвете атакуем станцию.

Телефонист на лету поймал трубку. Все было так же, как под Ленино, в Праге, на Померанском валу или под Ритценом, но в то же время совершенно иначе – ведь вокруг пылал и гремел от взрывов Берлин.

– Как там советские танкисты? – спросил полковник начальника штаба.

– Не докладывали о новых потерях. Только два танка сожжены в начале боя.

– Нет смысла выдвигать их вперед. В развалинах любой сопляк с фаустпатроном может хороший экипаж загубить… Что показал пленный?

– Это – станция метро. Вся под землей, с железобетонным перекрытием. Вокруг блиндажи, укрепленные дома, соединенные проходами, оборудованными в подвалах.

Где то рядом завязалась перестрелка. Майор прислушался, потом продолжал:

– Имеются вкопанные в землю «тигры». Пленный утверждает, что не знает сколько, но не менее четырех. Обороняют станцию кадровые эсэсовцы, рота офицерского училища и юнцы из фольксштурма.

– То, что спрятано под землей, не разгрызут ни советские, ни наши семидесятишестимиллиметровки. Когда прибудут обещанные гаубицы?

– Час назад прошли мост через Хафель.

Неподалеку от окон штаба разорвалось одновременно несколько гранат, затрещали автоматы.

– Хорунжий!

– По вашему приказанию прибыл, – доложил молодой офицер из комендатуры с медалью «Отличившимся на поле боя».

– Что это за шум? Не подпускайте их. Они мешают работать.

– По каналам просачиваются, гражданин полковник.

– Разведайте в направлении Берлинерштрассе, нет ли там артиллеристов.

Хорунжий отдал честь и выбежал из штабного подвала.

– Соедините меня с «Росомахой», – приказал полковник телефонисту.

– Обрыв на линии.

– А ты сидишь?

– Уже пошли другие.

– Черт возьми! – возмутился полковник. – Хватит с меня. Переберемся поближе к передовой. И безопаснее, и провода меньше будут рваться.

– Подождем артиллеристов, – предложил начальник штаба. – Ночью легко заблудиться.

Небольшая колонна «виллисов» и полуторок со взводами управления гаубичной бригады свернула на широкую Берлинерштрассе, лавируя между больших воронок от бомб, среди развалин, остатков баррикад и противотанковых заграждений. В нескольких метрах от последнего автомобиля громыхал «Рыжий» с десантом на броне и мотоциклом сбоку.

Лажевский немного отстал, потому увеличил скорость и съехал в сторону, чтобы прочитать название улицы на столбе, облепленном десятками указателей.

Неожиданно впереди, из темного дома по правой стороне улицы, затрещали пулеметные очереди. Высекая искры, пули рикошетировали от мостовой перед колонной.

Кос молниеносно захлопнул люк.

– Влево, к стене… – раздалась команда. – По пулемету на четвертом этаже осколочным…

– Готово, – доложил Томаш.

– Огонь!

Вспышкой выстрела осветило рванувшийся вперед мотоцикл Лажевского и соскочившую с танка группу прикрытия Шавелло. Пехотинцы и разведчики скрылись в глубине стоящего с левой стороны дома и открыли огонь. Атакованные артиллеристы искали укрытия за развалинами, стреляли по окнам.

Прогремел второй пушечный выстрел. Снаряд снес балкон, а с ним вместе и пулемет противника.

Хорунжий Зубрык, который минуту назад, соскакивая с танка, упал и подвернул ногу, проковылял за остов сожженного грузовика, опустился на колени и из-за почерневшего двигателя следил за боем. Разведчики Лажевского заставили немцев покинуть укрытие и перебраться на крышу дома, группа Шавелло обстреливала их, загоняя за трубы.

Неожиданно из темного оконного проема на первом этаже скатилась по куче щебня консервная банка и, позвякивая, ударилась о разбитый автомобиль. Фельдшер глубже втянул голову, прикрыл лицо и затих. Когда он осторожно приподнял голову, чтобы стереть пот, то с ужасом заметил, что в нескольких метрах от него в окне двое в штатском целятся в танк из фаустпатрона.

Хорунжий пригнулся и заткнул уши руками, но затем, собрав всю свою волю, поборол страх и дрожащей рукой оттянул затвор автомата. Высунул подрагивающий ствол из-за двигателя сожженного грузовика и изо всех сил нажал на спусковой крючок.

Прогремела неистовая очередь, засвистели веером летящие пули, и хотя ни одна из них не достигла цели, но всполошила немцев. У наводчика дрогнула рука. Здоровенный кулак, начиненный взрывчаткой и посланный в двигатель, отклонился, задел за дополнительный бак, разнес его, поджег горючее на кормовой броне. Бросив ставший ненужным фаустпатрон, фашисты взбежали на следующий этаж и притаились там с автоматами, подстерегая экипаж.

Через люк механика-водителя «щучкой» выскользнул Саакашвили с огнетушителем и притаился за танком. Не обращая внимания на автоматные очереди и на свист рикошетирующих от брони пуль, он ударил головкой огнетушителя о мостовую и направил струю пены на огонь.

Слегка приоткрылся башенный люк, и ствол снайперской винтовки, словно жало, высунулся из щели. Среди искр, которые высекали из стали пули немецких автоматов, сверкнул одиночный выстрел. Пуля отыскала гитлеровца в полутьме, и он рухнул через подоконник. Его напарник хотел удержать падающего, высунулся и получил целую очередь от Зубрыка, которому удалось сменить магазин и снова открыть бешеную стрельбу.

Огонь на танке потух. Прекратилась перестрелка. Остальные члены экипажа выбрались наружу.

– Холера! – проклинал Вихура. – Это все кошка.

– Какая кошка? – удивился Густлик.

– Страшнее кошки зверя нет. Надо было нам тогда свернуть.

– Товарищ хорунжий! – окликнул Кос, разыскивая среди обломков фельдшера.

– Ушли, гады? – спросил Зубрык.

– Лежат. – Кос показал на два неподвижных тела у стены.

Хорунжий подошел, наклонился над ними, пощупал пульс.

– Насмерть. А у них под пиджаками мундиры.

Подбежала запыхавшаяся Маруся. Увидев, что экипаж цел и невредим, она, прислонившись плечом к стене, с облегчением вздохнула. Следом за ней, как тень, явился Юзек Шавелло.

– Если бы не ваша очередь, – объяснял Кос фельдшеру, – для нас и «Рыжего» все было бы кончено.

Хорунжий почувствовал слабость и опустился у стены.

– Ранен? – забеспокоился Кос.

– Кажется, нет, – ответила Маруся, опускаясь возле него на колени. – Он, когда чего-нибудь испугается, теряет сознание. – Она вынула из санитарной сумки бутылку с нашатырным спиртом и поднесла к его носу.