Текст книги "Расплата. Цена дружбы"

– Чуваки! Не стреляйте! – пронзительно завопил голос Планшетова, оказавшегося самым сообразительным.

– Не понял?! – пробормотал Андрей.

Они встретились в свете включенных фар, как солдаты Союзников на Эльбе. Настороженные, и вооруженные до зубов. Бандура с изумлением обнаружил, что Планшетов и Волына выглядят жертвами авиакатастрофы. Или, например, чужаками, «погулявшими» на деревенской свадьбе. В общем, стало совершенно очевидно, что они побывали в нешуточной передряге. Левый глаз Волыны затек, а свитер висел лохмотьями, как у беспризорника, какими их было принято показывать в советских фильмах вроде «Республики Шкид» по книге Пантелеева. Лицо Вовчика казалось бледнее капюшона одноименной поганки. Планшетов немногим уступал товарищу. Ему тоже крепко досталось.

– Какого хрена вы тут делаете, клоуны?! – это было лучшим, что подыскал Протасов. У Андрея не было слов.

– Вчерашний день ищем, зема, – хрипло отвечал Волына.

– Ах, блин, вчерашний день?! – уточнил Валерий, наступая. Первым, что пришло на ум Протасову, были, естественно, потерянные деньги. К финансовым вопросам он относился чрезвычайно щепетильно. – Вчерашний день?! Ты у меня, блин, сейчас пятый угол будешь искать, бандерлог немытый! Где мои бабки, придурок?! Замочу собственной рукой, в натуре!

– Не надо, зема!

– Где бабки, козел?

– Понятия не имею!

– Ну, все, Вовчик, ты покойник, – заверил Протасов таким голосом, что у Волыны не возникло ни малейших сомнений в том, что он, без пяти минут, труп. Если бы Вовчику довелось прочитать рассказ «Запах мысли» Роберта Шекли, то, в этот момент с непосильной задачей, выпавшей на долю героя фантастического рассказа, пытавшегося вообразить себя покойником, он бы справился шутя.

– Ты труп, – повторил Протасов, играя своим забойным кастетом. – Сейчас тебя и порешу.

– Да за что, зема?! – взревел Волына, пятясь куда подальше.

– За все, гнида. За то, козел безрогий, что ты меня подставил! За бабки, которые ты, олигофрен, просрал! Кому я, блин, сказал, чувырло братское, на телефоне маяка ждать?

– Я ждал.

– Ждал?! – завопил Протасов. – Где тачка?!

– Не знаю, зема! Кажись, угнали ее… бандерлоги какие-то.

– А ты где был, Гурон?!

Вовчику очень не хотелось признаваться, что он не просыхал все эти дни, и потому, вообще мало что помнил. Если честно, он ясно помнил лицо Валерия, когда тот передал ему ключи от машины, кажется, это было во вторник. Следующие внятные воспоминания относились уже к вечеру четверга, когда его растолкали Бандура с Планшетовым. Что творилось в среду, оставалось большой загадкой. Среда выпала из календаря.

– По-любому.

– Что ты там гавкаешь, гнида?

– Я, зема, выпил… немного?

– Немного, – страшным голосом осведомился Протасов, подбрасывая и ловя кастет. Вовчик смотрел на него, как завороженный.

– На пробке сидел, значит, – сказал Валерий, наступая. – А теперь, кусок говна, ляжешь в сырую землю.

– Стоп, Валерий! – сказал Бандура. – Помолчи, две минуты. Юрик, а где Бонасюк?!

– Какой Бонасюк? – удивился Протасов. – О чем ты болтаешь, плуг неумный? Откуда тут взяться старому толстожопому идиоту?

– Погоди, я сказал! Где тачка, кретины?! – Андрей вспотел, сраженный внезапной догадкой. – Кого же я переехал?!

– Тут тачка, чувак. – Планшетов махнул за спину. – В кювете. – И Васек тоже тут. Только там, – Юрик показал на обочину. – Я видел, куда он полетел, когда ты его это… приговорил.

– Зачем ты его отпустил? – Андрей с ненавистью посмотрел на Планшетова. – Какого лешего он по дороге шлялся?! Какого черта вы тут вообще торчали, если было сказано: СИДЕТЬ В СЕЛЕ!

– Я не отпускал, – оправдывался Юрик. – Он сам сбрился. Когда Вовка в поворот не вписался. Его, видать, из багажника выкинуло. Когда машина на крышу встала. Пока мы с Вовкой очухивались, он задал стрекача. А тут ты. Трявк! Получите под роспись!

Они приблизились к месту катастрофы, и Андрей увидел остатки «Девяносто девятой». Только он бы, пожалуй, не определил модели, если бы заранее не знал, какая перед ним машина. Былая гордость семьи Бонасюков безжизненно лежала на крыше, подпирая колесами мрачное, затянутое мглой небо. С первого взгляда стало ясно, что машина годится разве что в металлолом. Крышка багажника была на распашку, и поскольку он служил предпоследним пристанищем Вась-Вася, Андрей подумал о двери, которую позабыл закрыть ушедший навсегда хозяин. Присмотревшись, Андрей увидел на насыпи следы и узнал маленький размер Бонасюка. Судя по оставленным отпечаткам, Вась-Вась сначала полз, потом поднялся на ноги, но те, вероятно, не слушались, и Бонасюк раскачивался, как пьяный. Но, все же выбрался на развилку, к которой уже приближался джип.

– Семи смертям не бывать, – пробормотал Планшетов. – Так любил повторять мой Старик, пока его не скосила белая горячка. Но, видать, чувак, в каждом правиле случаются исключения.

– К чему ты клонишь? – спросил Андрей.

– К тому, чувак, что если тебе на роду написано… Я имею в виду, что Васька должны были в гараже грохнуть. Еще вечером, те два пингвина. И если б не мы… Потом у дома Атасова менты тачку обстреляли. В багажнике куча дырок, я сам видел, а у Васька ни царапины. Он весь багажник облевал. Другой бы захлебнулся, с концами. А ему пополам земля. Тут, опять же, чувак. Мы с Вовкой чуть копыта не протянули… а ему хоть бы хны. Выпал на хрен из машины, и еще до дороги доковылял. Я уж о Пустоши не говорю. Да другой бы, после такого кошмара Богу душу отдал…

– Как? Вы были в селе?! – не поверил Андрей. Он почему-то подумал, что Планшетов и Волына просто сбились с пути, и угодили на проселок, на котором Юрик не справился с управлением. Теперь выходило так, что к звеньям этой нехитрой цепочки добавилось еще одно, промежуточное. Под названием Софиевская Пустошь.

– Еще как были, чувак! – выдохнул, сверкая глазами, Планшетов. – Чтобы та дыра проклятая под землю провалилась! Там такое было! Такой приход! Чувак, это шибздец!

Перебивая друг друга, Планшетов и Волына заговорили хором.

* * *

– Улица Павлика Морозова, 72. – Прочитал Планшетов. – С возвращением в Советский Союз, чувак.

– Ты чего?

– Ничего. Ты, Вовка, табличку лепил, или сам газовый барон старался?

– Пацан хозяйский, – сказал Волына ворчливо. Маманя приказала. На хрена в деревнях таблички, если и без того все всех знают? По-любому.

– А приезжие, чувак?

– То-то и оно. Ирка комнаты сдает, вот, специально для постояльцев и привинтили. Чтобы не заблудились.

– Не заблудились, – передразнил Юрик. – Да такую дырищу отстойную, кроме как на вертолете, или с парашютом, ни один нормальный человек и днем с огнем не найдет. А это что за конструкция?

– Колодца с «журавлем» не видал? Ладно, хватит варнякать. Пошли в дом.

– Ну, ты прикололся, чувак. – Планшетов рассмеялся. – Эта халупа отстойная, по-твоему, дом, да? Ладно. В какую тут нору заползать?

Вместо слов Волына удостоил приятеля хмурым косяком исподлобья, и отправился открывать ворота.

– Мама, роди меня обратно, – охал Планшетов, пока Волына отсутствовал. Вспомнив предупреждения Андрея о личной ответственности за жизнь Вась-Вася, он распахнул багажник, и был шокирован как состоянием узника, так и нанесенным «девяносто девятой» ущербом. Путешествие в багажном отсеке не пошло Бонасюку на пользу. В дороге его, естественно укачало, и он облевался с головы до ног. Судя по количеству блевотины, Вася выдал все, что только находилось в желудке. Теперь он спал, дыша глубоко и ровно. Тогда же Юрик обнаружил отверстия от милицейских пуль. – Ого, приход. – Удивлялся Планшетов. – Пять прямых попаданий, а клиент жив здоров, и ни царапины. Повезло…

– Чуть ниже, и вилы б доценту. – Согласился Волына. – По-любому. Ладно, зема, погнали наши городских. Заезжай, короче, во двор.

За забором было темно и тихо. Волына предположил, что хозяева давно спят. Планшетов заглушил мотор. Они обошли машину и вытащили несчастного банщика на свежий воздух. При этом Планшетов брезгливо морщился. Волына вел себя сдержаннее.

– Сам сейчас блевану, чувак.

– Ты в глотке звук прикрути! – предостерег Вовчик. – Сейчас хозяйку разбудим, будут вырванные годы.

Вась-Вась ни бельмеса не понимал и находился в совершенно нетранспортабельном состоянии.

– Вот отрубило чувака, – понизил голос Планшетов, – видать, те клоуны, – тут, очевидно, подразумевались покойные Журба и Ещешин, – таким фуфловым пойлом его накачали, чтобы и без душегубки концы отдал.

– По-любому. – Согласился Вовчик.

– Его бы на капельницу, – сказал Планшетов. – А то еще окочурится. – У него был соответствующий опыт.

– Отсюда, по-любому, забирать надо. – Вовчик с опаской покосился на окна комнаты, где спала Ирина. – А то хозяйка дырку в голове прогрызет.

Планшетов поинтересовался, где проживают земы. Вовчик показал на самую дальнюю дверь, выходящую в заброшенный сад.

– Только он нам там все провоняет. По-любому, зема. – Засомневался Волына. Сомнения были обоснованными, скажем так. Планшетов придерживался того же мнения. Наконец, Вовчика осенило.

– О! – изрек Вовчик. – Я знаю одно подходящее местечко. Заодно и протрезвиться, хорек.

Бесчувственное тело поволокли через сад к давно заброшенной летней кухне.

* * *

– Там же холодно, как в морге?! – воскликнул Протасов. Кухня ему хронически не нравилась. Ирина ею не пользовалась, а дети обходили стороной. Доставшаяся в качестве наследства от отца кухня, якобы переоборудованная в столярку, простояла невостребованной много лет, на границе сада и огорода. За огородом пролегало поле, соседствующее со старым кладбищем.

– Ты хотел, чтобы Васек околел?! – в свою очередь завелся Андрей. – Совсем с головой не дружите? – Впрочем, теперь это не имело значения. Пневмония Вась-Васю не грозила.

– А ты, что, где-то слыхал, что для протрезвления полезно полежать на печи? – огрызнулся Волына.

– И потом, куда его было тащить? – поставил точку Планшетов. – В той дыре ни ванной, ни душа. Васек был грязный, как черт. Куда, спрашивается, еще?

* * *

Обустроив Бонасюка в летней кухне, приятели подперли дверь колышком, чтобы пленник, очухавшись, не сбежал. Замка там не было отродясь, а запиравшие вход гвозди Волына отогнул прихваченными из машины плоскогубцами. На обратном пути Планшетов нагнулся на ходу:

– Ух ты, Вовка, секи.

– Чего там? – хмуро спросил Волына.

– Кроссовок, – сказал Планшетов, демонстрируя приятелю находку. – «Найк», между прочим. Жирный тапок. Не газовая баронесса потеряла?

Вовчик, которого Планшетов уже достал своими шуточками насчет барона, баронессы и прочих персонажей из сказочек Протасова, только фыркнул в ответ:

– Выкинь, блин! Задолбал. Иркины оборванцы в рванье ходят. Им до таких лаптей, срать и срать, короче говоря.

– Откуда тогда он тут взялся?

– От верблюда, зема. Отвянь!

Пожав плечами, Юрик метнул кроссовок в кусты. Они вернулись к дому, намереваясь плотно поужинать. Планшетов не ел с утра, а Волына с начала запоя. Сначала, впрочем, следовало тщательно вымыть руки и почистить перепачканную одежду. Приятели прошли к «журавлю». Вовчик, лучше разбиравшийся в колодцах подобного типа, первым вытянул ведро.

* * *

– А если бы Васек сбежал? – Протасов не знал, к чему еще придраться. Он не испытывал ни малейшей симпатии к Василию Васильевичу, чей последний день выдался переполненным треволнениями и смертными муками. Впрочем, теперь все было позади. Но, и Валерию стало не по себе, когда он представил Бонасюка в заброшенном строении, которое он совершенно искренне считал плохим во всех отношениях местом. – Я бы через окна рванул. – Добавил Протасов, поежившись.

Стекла заброшенной летней кухни были обклеены пожелтевшими от времени газетами. Но, не выглядели от того прочнее. Правда, оконные проемы закрывали доски, вбитые крест-накрест. Но, они не казались существенной преградой, если здорово припечет выбраться. Или, наоборот, забраться, смотря кому куда. Протасов бы даже сказал, что было нечто иное, защищавшее летнюю кухню от незваных визитеров. Она действительно порождала страх, один из лучших сторожей.

– Ничего бы он не сбежал, – заверил Планшетов. – Мы его бечевкой связали. По рукам и ногам.

* * *

Покончив с умыванием у колодца, Планшетов и Волына гуськом отправились в дом, стараясь ступать бесшумно, как коты, чтобы не потревожить хозяйский сон. Волына отомкнул замок ключом, и они зашли в комнату.

– Не включай свет, – предупредил Вовчик вполголоса. – А то Ирка будет вонять.

– Будем сидеть в потемках, как подпольщики? – иронично поинтересовался Планшетов.

– Сейчас, зема, сейчас. – Вовчик занялся поисками в темноте, потом чиркнула спичка, и комнату тускло осветила допотопного вида керосиновая лампа.

– Ничего у вас шмоток? – удивился Юрик.

– Каких шмоток? – переспросил Волына, и в изумлении раззявил рот. Это был первый неприятный сюрприз, поджидавший приятелей в Пустоши. Как вскоре выяснилось, не последний. Комната оказалась занята. Не людьми, слава Богу, но чемоданами и большими баулами с вещами. Дорожная кладь лежала в углах и на койках, которые раньше занимали Протасов и Волына.

– Твою мать, а? – Вовчик растерянно глядел на приятеля. – Хорошие дела, зема. Корова выставила нас на улицу. По-любому.

– Вот что значит расторжение договора в одностороннем порядке. – Блеснул юридическими навыками Планшетов.

Только тут Вовчик припомнил слова хозяйки о родственниках из Средней Азии.

– Видать, брат к ней из Чуркистана приехал. Из этой, как ее, Бухары. Она еще на прошлой неделе предупреждала.

– Ты же говорил, что до пятницы комната за вами, Вовка?

Волына поднес к носу часы. Было далеко за полночь.

– Уже пятница, зема. По-любому.

– А до какого числа за комнату оплачено?

– В феврале Валерка бабки давал. За декабрь.

– А… – протянул Планшетов. Картина стала более или менее ясной. Последний ответ исчерпывал все вопросы касаемо юридической стороны аренды. Протасова и Волыну выселили. – А где тогда ваши шмотки, чувак? Она их что, тупо выкинула на помойку?

Волына хлопнул себя по лбу, в отчаянии всплеснул руками:

– Твою мать, зема! Я и не подумал! Ну и голова у тебя. Варит, по-любому. Где ж тогда Валеркин чемодан? Е-мое, зема?! Протасов меня казнит!

– Тебя за что? – удивился Планшетов. – Пускай хозяйке предъявы кидает.

– Ей кинешь, зема.

– А где они лежали?

Волына ринулся по проходу между койками, упал на колени, и кряхтя, нырнул под ближайшую.

– Нет! – сокрушался Вовчик мгновением позже. – Бляха-муха, сам погляди!

– Хозяйка забрала, – предположил Планшетов.

– Ну, я ей… – начал Волына, яростно вращая белками.

– Смотри, Вовка, как бы она в ментовку не стукнула.

Зрачки Вовчика расширились от страха:

– И то верно…

На какое-то время Волына потерял способность соображать. В отличие от Планшетова, который сохранял трезвый рассудок.

– Куда они, тогда, спрашивается, подевались, а, Вовка? Родственники, я имею ввиду.

– Не знаю. – Честно признался Вовка. – Видать, на хозяйской стороне. Отмечают.

– Как, интересно, если окна темные? Сколько их человек?

Волына наморщил лоб, подсчитывая.

– Ну, брат, вроде. Жена. И дочери. Хозяйка говорила, на выданье. То есть взрослые, почти. Мол, совсем им в Чуркистане невмоготу стало. Ни работы, ни прохода. Вырванные годы, а не жизнь.

– Могли они на хозяйской половине расположиться? – уточнил прагматичный Планшетов.

– Навряд ли, зема. – Прикинув, сказал Вовчик. – У Ирки в спальне койка. «Та самая, в какую мы с Валеркой метили, а она так, понимаешь, и не пустила». Да у детей ее две кровати. Кухня и коридор. Тесно там. Негде разместиться. И потом, если б они туда все заперлись, зачем шмотки тут кидать?

– Твоя правда, – кивнул Планшетов. – А ты все равно, сходи, разведай.

Молча кивнув, Волына выскользнул за дверь. Как только он ушел, Юрик бегло осмотрел пожитки новых постояльцев. Чемоданы были обтрепанными, ветхими, вещи тоже не блистали новизной. Обыкновенный скарб, который тащат с собой люди скромного достатка, когда перебираются с место на место. Когда их подхватывает Великое Переселение Народов, представляющееся Великим только на страницах учебника истории, а изнутри оказывающееся пропитанным вонью плацкартов и вокзалов, дискомфортом и страхом не найти работу на новом месте. Затем его внимание привлек ридикюль, потертый, но еще вполне добротный. Юрик подумал, что он вполне годится для документов. Его догадка немедленно подтвердилась. Он завладел тремя серпасто-молоткастыми паспортами граждан исчезнувшего с политических карт Союза ССР и одним зеленым Свидетельством о Рождении, из чего сделалось ясно, что младшая девочка беженцев не достигла восемнадцати лет.

– Журавлевы, хм, – бормотал Планшетов, – Игорь Иванович, 49-го года рождения, Надежда Анатольевна, 53-го, Светлана Игоревна, 74-го. Угу. Так и есть, прописочка бухарская. Эмигранты… – Ему попались железнодорожные билеты, а за ними бумажка, на которой крупным, каллиграфическим, явно женским подчерком было написано:

253156, Киевская обл., п.г.т. Софиевская Пустошь,

улица Павлика Морозова, 72.

Хозяйка – Ревень Ирина Владимировна.

Дом одноэтажный, удобства во дворе

5 долларов в месяц за комнату

Отложив бумажку, Планшетов растер лоб.

– Ничего себе, сестра. Крохоборка. С родственников дерет, как с чужих. Ну и ну, чуваки… Вот жила, а?

Обнаруженный вслед за паспортами кошелек был тощим и навевал уныние. Перебирая мелочь, Юрик отложил ридикюль в сторону, и тут его внимание привлек холщовый мешок, пошитый в виде пояса, таким образом, чтобы носить под одеждой.

– Чтоб мне провалиться, если там не деньги, – пробормотал Планшетов, и потянулся за поясом. Он оказался прав. Пояс был густо нашпигован банкнотами. Денег было недостаточно для какого-нибудь наркокурьера из художественного фильма. Речь скорее шла о проданной квартире в многоэтажке и сбережениях, копившихся старательно и годами.

– Ну и ну, – сказал Планшетов, подумав, что пояс, вероятно, проделал немалый путь на животе госпожи Журавлевой, из Азии в Европу, и не для того, чтобы валяться, вот так вот, у всех на виду. «Заходи, кто хочешь, и бери, сколько влезет…»

– Фигня какая-то…

– А ты думал, зема! – сказал Волына, с шумом вваливаясь в комнату. От неожиданности Юрик выронил находку, и она тяжело упала на пол. – Чудеса, по-любому.

– Что у тебя? – спросил Юрик, как только к нему вернулся дар речи.

– Обосраться и не жить, земляк. Хата пустая. Ни души. Ни пацанов, ни хозяйки, ни этих долбанных пингвинов из Бухары. И наших с земой пушек тоже нет.

– Может, они действительно в гостях?

– Может и так, зема. Только дверь была незапертая. Как бы я иначе туда попал?

Юрик озадаченно потер переносицу. Вообще-то, в селах не принято запирать двери. Но, только не в тех, что граничат с мегаполисами. Это уже совсем другие села.

– Погулять они, к примеру, могли пойти? – предположил Планшетов, больше для очистки совести, чем рассчитывая на это. Версия не выдерживала критики, что немедленно подтвердил Волына:

– Не дружишь с головой, принимай внутрь зеленку, Юрик. Какое погулять, твою мать?! Тут тебе что, курорт? Чтобы местная шпана по куполу надавала? В грязи изваляться, да? Тем более, что… – Волына прервался, повернувшись к вешалке, – ну да, так я и знал, зема. Гляди, верхние шмотки на месте. – С этими словами Вовчик продемонстрировал приятелю демисезонное мужское пальто, из тех, какие Планшетов называл подстреленными. Рядом с пальто обнаружилась потертая женская дубленка и две болоньи курточки, тоже не из новых.

– Ты хочешь сказать…

– Тут, Юрик, и думать нечего, раз шмотье на месте, то и хозяева где-то неподалеку.

– Где? – сказал Планшетов.

– Дай время, земляк. Разберемся. – Важно сказал Вовка, в котором снова проснулся милиционер. Если кое для кого работа – убитое время в обмен на зарплату, то для Вовчика сыск был очевидным призванием, и очень зря его поперли из органов. Впрочем, это часто именно так и происходит. – Разберемся, – убежденно повторил Волына, и, двинулся через комнату к столу. – Давай, зема, докладывай, чего тут надыбал?

Пока Вовчик продвигался между койками, ступая аккуратно, чтобы не споткнуться о поклажу как под землю провалившихся постояльцев и не сломать ноги, Планшетов, не менее осторожно, выставил носок ботинка, чтобы затолкать под кровать пояс с деньгами. Делиться с Волыной этой находкой он собирался в последнюю очередь.

– Так, что у нас тут? – завладев керосинкой, Вовка задрал ее над головой. Планшетов сказал, что обнаружил паспорта.

– Трое взрослых и одна несовершеннолетняя, чувак.

Кивнув, Вовка принялся изучать стол.

– Интересно, – протянул Волына. – Совсем интересно, зема.

Планшетов присоединился к Вовчику.

– Теплый еще, – отметил экс-милиционер, коснувшись пальцами объемистого старинного казанка. Он приподнял крышку и потянул ноздрями, как собака. – Плов, кажись. С чесноком.

– Нехило, – откликнулся Планшетов, испытывая искушение снять пробу. Пахло из казанка бесподобно, а он забыл, когда ел. Вокруг казанка стояли миски, с почти нетронутыми порциями, пол буханки украинского хлеба, нарезанного толстыми ломтями. Развернув чистую холщовую тряпочку, Планшетов обнаружил сало с тмином.

– Долбаная «Мария Селеста»… – пробормотал Планшетов, и поежился, потому что не находил никакого другого вразумительного объяснения происходящему, кроме перемещения из-под неба тропиков в Софиевскую Пустошь зловещего Бермудского треугольника.

– Пять тарелок, – насчитал Волына, и сосредоточенно почесал за ухом. – Пять стаканов, твою мать. – Из-под… – он снова принюхался, – из-под чая. Так. Рюмашки. Три штуки. По числу совершеннолетних, так сказать… – Вовчик склонился над столом, и его ноздри затрепетали, а лицо даже немного просветлело. – Ого, первак. Иркин, гадом буду. – В подтверждение своих слов Вовчик продемонстрировал Планшетову сулею, где самогона оставалось примерно наполовину. – Слеза, Юрик, отвечаю. Ирка, мать ее, два раза гоняет, а потом еще через угольный фильтр цедит. Вот что я тебе скажу, братишка – казенка против ее самогона просто отдыхает, чтобы ты знал, что к чему. По-любому, брат. Хм… Нам-то не наливала…

– Может, они у нее купили…

– И закусь тоже? – осведомился Волына, показывая на трехлитровую банку маринованных помидор. – Чего это ее, короче, на щедроту проперло, а?

Планшетов представил Волыну ментом, и ему стало муторно. Мент вышел дотошным, въедливым. Не мент, а мусор, короче говоря. Но, Вовчик уже устал от роли Шерлока Холмса.

– Бахнуть бы, – сказал он, тяжело опускаясь на стул.

– А вещьдоки? – спросил Планшетов.

– Чихать на вещдоки, зема. – Отмахнулся Волына, пододвигая стаканы, чтобы до краев наполнить из сулеи. – Запомни, Планшетов. Нет такого вещдока, которое нельзя употребить, для пользы следствия. Давай, накатим, земеля. Душа просит, честное слово.

– А если хозяева вернутся? – Юрик колебался, хотя тоже был не против бахнуть по маленькой.

– Откуда, зема? Метро до полуночи ходит, и не сюда, если ты еще не понял. Давай, присоединяйся, а то выветривается.

– Ну, не знаю за что, – провозгласил Вовка через минуту. Они сидели со стаканами в руках. И тут, из сада до них долетел такой страшный вопль, что Планшетов вывернул самогон на штаны. Волына вскочил, уронив стул, но, каким-то чудом удержав стакан.

– Что это было, зема?! – хрипел Вовка, тараща глаза. Планшетов подумал, что приятель подавился слюной, и неплохо бы постучать ему по спине. Но, Юрика словно парализовало. Вопль оборвался, так же неожиданно, как возник, но, казалось, еще гулял эхом в ушах.

– Какого черта? – пролепетал Планшетов, удивляясь, как это ему посчастливило не обмочиться. Он все собирался опорожнить мочевой пузырь, да отложил, когда они сели пить. Трудно сказать, что бы предприняли земы, если бы этим ограничилось. К несчастью, крик повторился, и уже больше не смолкал, будто был записан на аудиокассету и проигрывался снова и снова.

– Бонасюк! – выдохнул Юрик. – Вовка! Это же Васек разрывается. В летней кухне!

Будто ошпаренные, они выскочили на крыльцо. Отчаянные крики действительно летели из глубины сада, это стало совершенно очевидно обоим. Что там творилось, Планшетов и Волына не знали, и едва не рванули в противоположную сторону, но, к чести, все же решились выяснить. Они рванули через сад, пригнув головы, чтобы не оставить глаза на ветках и, вскоре, запыхавшиеся, очутились у летней кухни. Черные, будто угольные, деревья, казалось, подобрались к самым стенам ветхой хибары. Небо было затянуто мглой. Карманного фонарика у приятелей, естественно, под рукой не нашлось. Не разглядеть было ничерта.

– А дверь-то заперта, – сообщил Планшетов растерянно. – Вот он, наш колышек. На месте торчит.

Тут, вероятно, следует добавить, что переполненные нечеловеческом ужасом вопли оборвались, когда они бежали между деревьями. Словно кто-то взял, да выдернул штепсель из розетки. Или кричащему Бонасюку срубили голову топором. Над садом повисла гробовая тишина, заставившая приятелей остановиться, словно натолкнувшись на невидимый барьер. И, вот что странно. Пока от криков несчастного банщика буквально звенело в ушах, Бонасюка Планшетов и Волына неслись к кухне сломя голову. Когда же Вась-Вась замолчал, мужество покинуло обоих, словно воздух пробитый скат. Земы беспомощно поглядели друг на друга, как бы ища поддержки. Но, не находили ничего подобного.

– Давай-ка отсюдова сваливать, – прошептал Вовчик, побывавший не так давно в компании Протасова на заброшенном кладбище. В его голове, наконец, одно состыковалось с другим, выработав чудовищной силы импульс – немедленно задать стрекача. Пока Вовчик собирался ретироваться, ничего не подозревающий Планшетов ногой выбил засов и схватился за ручку двери.

– Нет, зема! – успел выдохнуть Волына, пятясь к саду и чувствуя, как подымаются дыбом волосы, в то время как мышцы превращаются в студень.

– Нет? – Планшетов в растерянности обернулся к приятелю, и тут дверь распахнулась с такой силой, словно с противоположной стороны в нее врезался локомотив. Юрик не устоял и упал. В тот же момент нечто, прыгающее, будто кенгуру, вырвалось наружу, и поскакало по скудно освещенной поляне. Принимая в расчет декорации, то есть безлунную ночь и безлюдный сад, стало действительно очень страшно. Волына уселся на землю, и чудовище пронеслось мимо. От него сильно разило рвотой, и еще, как показалось Вовчику, мочой.

– Держи Васька! – первым опомнился Планшетов. Хотя, далеко ли можно ускакать, когда вы связаны по рукам и ногам. Метрах в десяти от злополучной кухни несчастный Бонасюк потерял равновесие, с маху врезался в старую грушу и затих, потеряв сознание.

– Какого Васька? – спросил Волына. Его трясло, как в лихорадке.

– Тьфу, дурак! – Планшетов сплюнул, растирая ушибленное плечо. – Это же Васька, идиот!

– Я его сейчас кончу. – Грозился Вовчик, пока Планшетов, склонившись над поверженным банщиком, нащупывал пульс.

– Кажется, есть, но слабый. Нехило чувак в дерево долбанулся. Видать, крепкая у него башка.

– Убью собаку! – пообещал Волына.

– Ты бы, чем трепаться бестолку, лучше бы посмотрел, что это его так напугало.

– Что напугало? – глупо повторил Волына.

– Откуда мне знать, чувак. – С этими словами Планшетов пересек поляну и заглянул в кухню. Там было абсолютно темно.

– Зажигалка есть, чувак?

– Спички, – сказал Волына.

– Да? Так тащи, вместе со своей задницей.

* * *

Первая спичка зашипела, выделив запах серы, но, не загоревшись. Вторую Волына сломал, и выматерившись, швырнул на пол.

– Какого беса, чувак? У тебя что, руки дрожат?

– Пошел ты на три буквы! – огрызнулся Вовка, у которого действительно тряслись руки.

– Бросай пить. – Посоветовал Планшетов.

– Пошел гнить! – отозвался Волына. Свет появился с четвертой попытки, земы дружно ахнули. Волына выронил и спичку, и коробок.

– Твою мать, а! – воскликнул он, отступая к выходу. – Что за пурга, земляк?

– Это трупы, Вовка, – онемевшими губами сообщил Планшетов, опускаясь на корточки, чтобы нашарить коробок.

– Ушиваемся отсюда! По-любому! – это было дельное предложение, но, Планшетову загорелось убедиться:

– Подожди. – Как только он завладел спичками, крохотный, робкий огонек выхватил из мрака три тела, распростертые у дальней стены.

– А вот и пара той кроссовки, которую я нашел в саду, – совсем тихо, почти шепотом сообщил Планшетов. – Вон, у девочки на ноге. Не удивительно, что Васек так перепугался. Я бы, на его месте, вообще в штаны наложил.

– Кто это, зема?

Юрик в недоумении покосился на приятеля:

– Вовка, ты самый тупой мент, которого я когда-либо видел. Ты что, до сих пор не въехал? Это твои пропавшие постояльцы. – Сорвав с окна старую газету, Планшетов быстро свернул факел. Волына сделал шаг вперед, и обнаружил, что вступил в лужу.

– Твою мать, а?! Это же кровь!

– А ты думал, шоколад, чувак?

Вовчик вытер подошву о доски, которыми был зашит пол. Пока он возился с этим делом, Планшетов бегло осмотрел трупы.

– Все один к одному сходится. Женщина, не ваша хозяйка, случайно?

– Нет, зема. Эта тощая, как доска, доска, блин, два соска, а Ирка баба плотная, в теле. Сиськи, булки, все на месте. По первому разряду.

На затылке несчастной госпожи Журавлевой Вовчик обнаружил след от удара.

– Топором звезданули. – Заключил Волына. – Обухом топора. – К нему постепенно возвращалась способность рассуждать. – Это что же выходит? Что их волоком тащили через сад? Так, что ли? Вот кроссовка и свалилась? Верно я говорю, Юрик?

Планшетов пожал плечами.

– Выходит, – развивал мысль Волына, – они были живыми? Какого хрена покойников по балде обухом лупить, а, Юрик? Если они и без того того?…

– Добили, – одними губами сказал Планшетов.

– А следы борьбы? Следов я нигде не видел. В хате все чин чинарем, зема.

– А где топор? – спросил Волына, и приятели против воли обернулись. Но, все было тихо.

– Его кто-то унес, – прошептал Планшетов. Вовчик сглотнул слюну. Юрик взял одну из девочек за лодыжку:

– Еще не окоченели…

– Какое окоченели, если даже кровь не засохла?!

– Тебе виднее, чувак. – Не стал спорить Планшетов. – Ты бывший мусор, а не я.

– Сам ты мусор! – огрызнулся Вовка.

– Значит, тот, кто их замочил, не мог уйти далеко? – предположил Планшетов. – И потом, а где же ваша хозяйка? Или ее тело, а? И где, спрашивается, Журавлев? Что скажешь, чувак?

Доводы были достаточно убедительными, чтобы сделать соответствующие выводы.

– Скажу, – начал, наконец, Волына, – что хорош языком молоть. Давай, Юрик, ноги уносить, по добру по здорову. Ласты клеить, чтобы ты понял, о чем базар. Если нас соседи засекут, или кто еще, потом не отмажешься, точно тебе говорю. Заметут, мокрое повесят, и будешь, зема, на нарах на дурняк чалиться. Небо в клеточку, и все такое. Понял, Юрик, или нет?

– Сваливаем, – согласился Юрик. Предложение Вовчика показалось на редкость разумным. – Помоги с Бонасюком, Вовка. Не оставлять же его тут.