Текст книги "Золотая свирель"

Глава 28
Пути земные неисповедимы

 
– Даже и зная, что лиги пути
Легче, короче, чем дни ожиданья,
Память – как лишнюю тяжесть —
отдай мне,
Прежде чем руки мои отпустить.
 

Поет. Нет, правда, поет. Ишь, выводит! И чего затеял с утра пораньше?

Я разлепила глаза. Надо мной качался матерчатый потолок, подо мной поскрипывали колеса, сквозь раздвинутый полог было видно, как убегает назад дорога. В небесах сияло солнце, его пламенный глаз просвечивал даже сквозь два слоя вощеного тика. В фургоне было душно и жарко.

 
– В августе лес, а на сердце – февраль…
Выстудил песни и слово состарил —
Губы мне сушит дыхание гари,
И все отчетливей в голосе фальшь.
 

Ладно прибедняться, нормально ты поешь, не фальшиво. Только хрипишь немножко, и дыхалки тебе на рулады не хватает. Пара сырых яичек, кружку горячего вина… мням… что-то я есть хочу.

 
– День оживет, зацветет – и взлетит
Бабочкой в пламя свечное – с разгона —
В эту нелепость, где все по закону:
Мне – оставаться, тебе – уходить…
 

Я помотала головой. Проснись, Лесс, глаза продери. Ты слышишь, кто поет? Этот голос… откуда он тут взялся? Он меня разбудил, он мне спать не давал всю ночь. Вернее, все утро. Или сколько мы тряслись в этой повозке? Куда мы едем, холера меня побери?

 
– Дремлет, веками не ведавший бед
Край мой – беспечен и светел – а мне бы
Крыльями ветра расплескивать небо,
Солнцем из тучи рвануться к тебе.
 

Впереди, на выгоревшем тиковом пологе маячили две тени – одна круглая, маленькая, в широченной шляпе, другая – тощая, ломкая, дерганная. На червереньках я подобралась к передку, заглянула в щелку. Пеплов замусоленный затылок болтался прямо у меня перед носом, я хорошо рассмотрела измаранную пылью и ржой (под каким забором он валялся?) рубашку и потное пятно между лопаток. Рядом сидел возница, плотненький, плечистый, суконный котерон едва не лопался у него на спине, а новая соломенная шляпа пускала зайчики. «Ла-ла-ла!» – распевал Пепел, в такт пришелкивая пальцами – видно, для полноценной «сухой ветки» на узеньком передке не нашлось места.

– Экие у тебя, приятель, песни заумные, – хмыкнул возница. – Нам, серой кости, такие кренделя поперек мозгов, вроде все слова понятные, а о чем поешь – никак не уразумею.

– Как «о чем»? – удивился Пепел. – О чем менестрель может петь? У нашего брата две вечные темы: о войне и о любви.

– А эта про что? Август, февраль… гари какой-то нанюхался…

– Не нанюхался, просто горечь на губах. Это так, поэтический образ.

– А-а! Так то сушняк с бодуна. Рассол с капусты от этого дела славно помогает.

– Ага. Буду знать.

Я прикусила губу, чтобы не фыркнуть и отползла вглубь фургона.

Не понимаю, как Пепел меня нашел. Я же внутри повозки была, и даже если слепое пятно слетело… А разве оно слетело? Оно вообще могло слететь или как? Я пощупала колючий дырчатый плащ (жарко в нем!), но ничего нового не обнаружила. Если, например, возница заглянет сейчас под полог – увидит он меня или нет?

Погодите. Амаргин говорил: «Заклинание заклинает самого заклинателя». То есть, Ама Райна заклинала себя. В чем заклинала? Она заклинала себя, чтобы не видеть меня? Прекрасно она меня видела. И при чем тут плащ?

Брррр! Еще раз. Райнара действительно сделала со мной что-то такое хитрое, отчего у меня сместилось восприятие. Я видела то, что в обычном состоянии не вижу. Пленки эти мерзостные. Тени. Еще какие-то чудеса. Это было похоже, как Амаргин учил меня проходить сквозь стены. Проходить сквозь стены! Зараза! Там, в замке, я даже не попыталась пройти сквозь стену! Не важно, получилось бы оно или нет – я даже не попыталась! «Если я достаточно испугаюсь, я что-нибудь сотворю». Ага. Нашла закономерность. Вместо того, чтобы учиться быстро бегать, натираешь себе под хвостом перечной настойкой. Охренительный способ. Ошеломляющие результаты.

Я совсем забросила свое ученичество, я перестала думать как волшебница, я все время думала как… как тупица! Как человек, который в жизни не поднимал носа от собственного огорода. Стыдобища… Если так пойдет дальше, Леста Омела, то Геро Экеля по прозвищу Амаргин, ты больше не увидишь. Потому что такая как ты есть сейчас, ты ему неинтересна. Ты не увидишь ни его, ни Ту Сторону, не говоря уже об Ирисе.

Об Ирисе…

У меня моментально заложило нос, и веки налились горячим. Как бы то ни было, я хочу взглянуть на него еще раз. Еще раз. И пусть он сам мне скажет… то, что скажет. «Пошла прочь» или еще что. Или ничего не скажет, даже не поздоровается, он вообще никогда со мной не здоровался, будто мы не расставались. Но я все равно из него вытрясу, я скажу ему…

Тааак. Я крепко потерла лицо. Меня опять куда-то не туда занесло. Хватит размазывать сопли, оправдываться и мечтать. Делай дело, подруга, а страдают пусть всякие леди и принцессы. Пф! Я вспомнила Мораг и хрюкнула тихонько. Вот уж кто не трясет соплями! Сама себя в узел завяжет и всех вокруг по маковку в землю вобьет. Так и надо. Ну-ка, давай, начни с себя. В узел. В узел!

Для начала я стиснула кулаки, но быстро их разжала – вспомнила сон. Не сон, а… как его назвать, срез памяти, что ли? Не важно. Важно, что я теперь знаю, кто отец Мораг. И я теперь знаю, почему она такая… невероятная. Она же не человек! Вернее, человек только наполовину. А на другую половину… Ох, принцесса! Интересно, Врану известно, что у него есть дочь? Как же, известно! Гаэт отвез ее в Сумерки, Вран ей лицо поправил… и вернул обратно. Мораг ничего не помнит. Вот ведь любящий папочка, он ей даже «здраствуй» не сказал… или память стер. Зачем?

Ищи ворона. Легко сказать, Ама Райна! «Ищи ворона»! Мне что Врана, что Ириса искать, один черт. Ни до того, ни до другого не дотянешься. Гаэт? Амаргин?

Эрайн!

Опять просить помощи вместо того, чтобы сделать самой? Но он может что-то знать. Может подсказать. Излишняя гордость не всегда…

Грохот копыт вырвал меня из головоломных раздумий. Нас догонял отряд.

За мной?

Вряд ли. Они вообще какие-то непонятные. Я у Найгерта таких не видела. И гербы незнакомые. Один герб. На всех.

Пошире раздвинула щелку в пологе, чтобы рассмотреть. Огромные кони в длинных белых попонах с изображениями собачьих голов. Рыцари в черных плащах и в белых коттах поверх хауберков, все как один несли псоглавый герб. Я насчитала дюжину человек, восьмерых рыцарей плюс еще четверку то ли оруженосцев, то ли слуг. Почти мальчишек, одетых не в кольчуги, а в клепаные куртки из коровьей кожи. Но и у них на коттах скалились собаки, и на поясе у каждого висел меч.

Наш фургон прижался к краю дороги и остановился. Отряд прогрохотал мимо, оставив за собой облако пыли. Пришлось зажать нос, чтобы не расчихаться.

– О-от, понеслись, окаянные, ни дна им ни покрышки! – в сердцах высказался возница. – Куда их нелегкая погнала? В Крапивинку, аль в Старую Заставу? А то и в Мавер, с них станется. Но-о! Пошла!

Щелкнули вожжи, фургон дрогнул и тронулся.

– Что им там надо? – Пепла интересовал тот же вопрос что и меня.

– Да почем мне знать? Может чертей искать поехали, может ведьм каких. Монахи, итить. Где ж это видано, чтоб монах с мечом на коне скакал?

Перрогварды! Псы Сторожевые, псоглавцы. Те самые, которыми меня Ютер стращал, те самые, что ловили меня темной ночью в амалерском переулке. Да что ж они мне все время дорогу перебегают?

Или это я им – перебегаю?

Возница принялся рассказывать длинную историю про то, как в прошлом году, в Мавере, псоглавский аббат тягался с местным лордом за какой-то Каев Луг, и оттягал его. Я так поняла, что Псы собирались строить в окрестностях новый монастырь. Мне стало совсем муторно от жары, и я откинула полог.

Судя по солнцу, сейчас где-то около полудня. Мы ехали по тракту, лес вокруг был расчищен не меньше чем на фарлонг в глубину.

– Тпрру! Ну что, певун, слазь. Тебе прямиком топать, а я на Крапивинку сверну.

– Спасибо, добрый человек, дай Бог тебе удачи, храни тебя святая Невена.

Пепел еще что-то говорил, пока я поспешно и по возможности бесшумно покидала фургон. Потом возница щелкнул вожжами, гаркнул свое «Н-но!», и мы с Пеплом остались на дороге одни.

Отступив в пыльную траву, бродяга обернулся ко мне. Улыбка его не красила, но он, видимо, об этом забыл. Я вздохнула и принялась развязывать плащ. Ладно, макула сьега свое дело сделала. Ама Райна не та, что прежде. Или я что-то напортачила?

– Как спалось прекрасной госпоже?

– Пепел. – Я перекинула через руку ворох спутанных нитей. – Ты опять что-то от меня скрываешь.

– Не гневись, госпожа моя! Думаешь, легко поэту самого себя за язык держать? Слова мастера – золотоносный песок, но не до такой же степени, чтобы перемывать его каждую минуту! Да и то, видит Небо, я привык щедро дарить свое золото, а не скрывать его, как куркуль. Пожалей бедного поэта, госпожа, не пытай попусту.

Я посмотрела на бедного поэта и махнула рукой.

– Бог с тобой, не буду пытать. Есть у меня, правда, кое-какие подозрения…

– Какие же, госпожа?

– А вот не скажу!

Я обошла его и зашагала вперед по дороге. Пепел, естественно, увязался следом.

– Не думал я, что мстительность свойственна моей прекрасной госпоже.

– Ты меня еще не знаешь. Я неумная лживая тварь, так считает король Нарваро Найгерт. И не без оснований. И не надо мне дифирамбы о прекрасной госпоже петь. Я лучше вас обоих знаю, что во мне прекрасно, а что не слишком.

– Да я и не собирался. – Пепел нагнал меня, сунув подмышку свою палку. – Дифирамбы петь…

– А-а! – Мне не очень хотелось скандалить, но смолчать я не могла. – Так ты согласен с этим недомерком?

– У меня не было повода проверить его слова, – он ухмыльнулся. – Прекрасная госпожа.

Ссора выдохлась, не начавшись. С чего ты взяла, Леста Омела, что этот человек за тобой ухаживает? Может, ты для него такое же недоразумение, как и он для тебя. Зачем в душу-то лезть?

А подозрения у меня и впрямь зародились. На тот счет, каким способом он вычислял меня среди огромной толпы. Первый раз – в «Трех голубках», второй раз – когда я из порта шла, в третий раз – сейчас вот. Такое только Амаргин сделать мог. Но Пепел ведь не маг, не колдун. Хотя… шут его знает. Может, он тот самый и есть… ой!

Я опять на него покосилась. Он покосился на меня и улыбнулся, не размыкая губ. Когда он держит рот закрытым, у него приятная улыбка. И глаза так светлеют, и даже рыжего пятна почти не видно. Нет, он не колдун. Просто у него какая-нибудь штучка имеется специальная. Может, волшебная. Вроде магнитного камня. Что на меня всегда указывает. Эта штучка, наверное, в условие обета входит, и мне показывать ее нельзя. На этом и порешим, и доискиваться не будем.

– А куда мы идем? – спросил Пепел.

– Э… – Я остановилась. – А куда ты меня привез?

– Хм? Я привез? Я всего лишь подсел к тебе по дороге, госпожа, а маршрут выбирала ты сама. – Он поднял ладонь, предупреждая взрыв негодования с моей стороны. – Это галабрский тракт, где-то лиги три от Амалеры.

– Значит, Соленый Лес мы миновали… – Я поежилась. Не жарко, однако. Ветерок поддувает. Это в фургоне я взмокла, а снаружи весьма прохладно оказалось. – Что же нам делать? Вернуться? Или пройти до Мавера?

– А зачем нам в Мавер?

– Там можно взять лодочку и спуститься по Мележке, в самое сердце Соленого Леса.

– Ага, – Пепел прищурился. – Ты опять ищешь своего друга. Того, что живет в лесу.

– Да. Мне опять нужно найти Малыша. Позарез. Пепел, у тебя есть деньги?

– Только медь. Совсем немного. Но в Мавере я смогу заработать…

– …еще немного медяков. Ладно, протянем как-нибудь. А лодку можно украсть. Хотя есть хочется зверски. И помыться бы… – Запустив руку в волосы, я добыла несколько соломинок и обрывок рассученной нити из райнариного плаща. – …мдааа, помыться не лишнее. Мы с тобой и правда как бродяги, не хватает на какой-нибудь разъезд налететь. Пепел! – Я нащупала кое-что на плече. – Пепел, у нас много денег! Почему ты молчал? Ты же ее видел!

Певец разулыбался. Я отстегнула фибулу и положила ее на ладонь. Золотая, с пурпурной эмалью, в форме свернувшегося в кольцо дракончика. Красивая, даже продавать жалко. Ее сестрицу я отдала мальчишке из порта, по прозвищу Крапивный Лорд.

Что ж, надо идти до Мавера. До Мавера теперь ближе, чем до Амалеры. Кроме того, рядом с Амалерой мне лучше не отсвечивать. По понятным причинам.

А райнарино дырчатое творение я снова надену. Чтобы белым платьем не сверкать, да и зябко что-то на ветру…

Примстилось или было? Перегнувшись через парапет, я смотрела в золотой туманный омут, пронизанный огненными искрами. Королевин фонтан вскипел сияющей пеной, и праздничное варево внизу скрылось в облаках. Под туманом плескались легкие тени, больше похожие на бьющих крылами птиц, чем на танцующих. Рокотала страстная арфа, и кружил над ней упоенно-сумасшедший голос ирисовой свирели – чистейший, юный, чуть задыхающийся голос, невнятный от хмеля и возбуждения, дикий в простодушии своем голос, путающий развеселую танцевальную мелодию с очищающей сердце исповедью.

Каланда. Как она оказалась здесь? Как?

Примстилось или было?

Надо спуститься. Отсюда не видно ничего.

Я оттолкнулась ладонями от мраморных перил. Выпрямилась. Огляделась. Прошлась туда-сюда. Лестницы в зал не обнаружила. Зато обнаружила сразу несколько дверей, выходящих на галерею. Вернее, не дверей – высоких стрельчатых арок из стеклистого камня, одинаково задрапированных плетями хмеля и плюща. Наверное, через одну из них я вошла. Но память молчала – я не помнила, как оказалась здесь. Сообразить, которая куда ведет тоже не было никакой возможности.

Ничего, для начала надо просто спустится на тот же уровень, что и бальная зала. А там разберемся.

Но все лестницы вели вверх, коридоры вились как хотели, и каждая дверь, которую я открывала, вела в новый коридор. Один из коридоров был по колено залит теплой водой, в воде цвели кувшинки, и когда я брела, спотыкаясь, по скользкому дну, в голени все время что-то тыкалась – то ли рыбы, то ли лягушки. В другом коридоре я всполошила стаю голубей – они взвились белой тучей с хлопаньем и треском и умчались куда-то вперед. В еще один коридор я и не сунулась – там было темно, хоть глаз выколи. Потом я наткнулась на цепочку кровавых пятен – кто-то тут шел, истекая кровью. Перепугавшись, я принялась кричать и звать, но мне не ответило даже эхо. Я двинулась по следам наобум. Кровь засыхала на глазах, ее присыпала пыль и сосновые иголки, а скоро она совсем исчезла под палыми листьями и лесной трухой. Я пошаркала ногой, разбрасывая мусор, и ушибла пальцы о большое металлическое кольцо. Это еще что такое?

Люк? Точно, люк. Напрягши силенки, потянула за кольцо, тяжелая каменная крышка нехотя отвалилась. В полу открылось круглое окошко. Полынья с черной водой, в которую тут же посыпались иголки и песок.

Я-то думала, здесь можно вылезти. Ну, нет так нет. Интересно, насколько она глубока? Я встала на колени, заглядывая в темное зеркало. Из воды глядело на меня мое отражение – бледное пятно лица, провалы глазниц, встрепанная шевелюра.

Отражение ничем не походило на меня, и я почему-то совсем этому не удивилась. Не удивилась, что скулы его расписаны дикарскими полосами, глаза лишены белка, а губы беззвучно шевелятся. Зубастое полуночное существо звало меня из бездны, я видела даже маленькие зеленоватые ладошки, притиснутые изнутри к прозрачной границе воды. Моя фюлюгья. Что бы там ни говорил Гаэт, мне было приятно ее видеть. Но протягивать ей руку дружбы я не собиралась.

– Уходи, Ската, – сказала я. – Тебя здесь не любят. Тут бродит злобный Вран, и злобный Гаэт тут тоже наверняка бродит. Они хотят тебя убить. Слышишь?

Ската прислушалась, склонив голову, дергая звериными ушами с веером шипов на каждом. Черные раскосые глаза моргнули, губы снова заплямкали – она отвечала мне, там, под водой, только сюда не долетало ни звука.

– Нет, Ската. Ты мне не чужая, я должна тебя беречь. И ты тоже должна меня беречь, потому что где еще ты найдешь себе сумасшедшего в пару? Уж точно не в Сумерках. Давай договоримся так – приходи, когда я тебя позову. Мы попытаемся поладить. Амаргин говорил, это возможно. Раз уж получилось, что мы друг другу двойники. Все, Ската, прощай. То есть, до встречи.

И, стараясь не смотреть на умоляюще вскинутые ладошки, я захлопнула тяжелую крышку.

Мавер я посещала много лет назад. Пару раз вместе со старшими сестрами по делам монастыря, и последний раз – когда из этого монастыря сбежала. Это был маленький городок в излучине речки Мележки. За минувшие годы он слабо изменился, разве что показался мне еще меньше. На холме – замок местного лорда, совсем древней найльской постройки, вокруг – сотни две домов, всего четверть из них выше двух этажей. Городская стена сложена из камня только, так сказать, с парадного входа – напротив тракта. Остальной периметр составляли земляной вал с частоколом наверху и несколько деревянных башен.

Не доходя города, в придорожных кустах, мы нашли относительно чистую лужу, где умылись. Гребня ни у кого из нас не было, поэтому я отдалась в руки Пеплу, и он с грехом пополам привел мою голову в порядок, разбирая волосы пальцами. Все равно я выглядела странно: с мальчишеской челкой, да еще в дырчатом плаще. Хорошо хоть, не босиком – слуги в замке у Найгерта подобрали мне обувку. Челку Пепел намочил и попытался зачесать на сторону, но было ясно, что долго так она не продержится. «Ломать – не строить!» – бурчала я, жалея, что позволила обкорнать себя этому «мастеру перевоплощений». Райнарин плащ тоже остался у меня на плечах – а вдруг до Мавера уже долетело известие о сбежавшей ведьме? Здесь где-то псоглавцы рыщут, береженого Бог бережет…

У ворот мы попали в толпу – женщины, зеваки, малышня – и то, что они обсуждали, пригвоздило меня к месту.

– …небольшими отрядами, человек по пять. Прочешут весь лес, от реки до самой Старой Заставы…

– …люди лорда Мавера. И в каждом монах-псоглавец…

– …в позапрошлой зимой, помню, они так на медведя-шатуна ходили…

– …с собаками там непонятки какие-то. Не берут собаки след…

– …а че делать? Че делать-то? Тут хошь – не хошь, надо помощи просить. Вот пусть и покажут добрым людям какие они сторожевые…

– …ой, мне Маленка Рябая рассказывала, а ей тетя Ружа с мельницы, ейный кум своими глазами видел…

– …о трех хвостах, я говорю, голова у него как у девы прекрасной, и клычищщи вот такие, и яд с них каплет…

– …вдребезги, вот те святой знак, просто вдребезги! Щепочки, лихоимец тя забодай, не длиннее пальца остались…

– …говорят, драконов девками надо кормить, нетронутыми…

– …господин капитан и благородный сэн Кор из Снежной Вешки, а с ними дюжина Псов…

– …как колбасу нарезал, лихоимец тя забодай, ровнехонькими такими ломтиками…

Я схватила за рукав какую-то вертлявую девицу.

– Любезная госпожа, что у вас случилось? Мы только что приехали, на дороге отряд перрогвардов видели…

– Так это лорд наш Мавер за подмогой посылал, к монахам. Дракон у нас в лесу завелся, – румяное личико просияло. – Народу пожрал! Ужас!

– Какой дракон?

– Огнедышащий! С крылами! О трех головах!

– О трех хвостах, дура! – оборвал ее старик с большим плетеным коробом за плечами. – А голова у него одна, женская у него голова, и косы до земли, и груди…

– До земли? – заинтересовался Пепел.

– До земли, до земли! Из них яд каплет…

Я оттащила Пепла в сторону.

– Что делать?

– Искать, – сказал он. – И побыстрее. Надо опередить псоглавцев и людей местного лорда. Но я думаю…

– Что? Что?!

– Не кричи. Успокойся. – Он взял меня за плечи и крепко встряхнул. – Я думаю, им не просто будет поймать мантикора. Он не зверь. Он обманет их, запутает. Они его вообще не найдут.

– Ага, «не найдут»!.. Они прочешут лес…

– Не найдут! Если он не захочет, чтобы его увидели, его не увидят. Он же волшебник. Ты сама мне говорила.

– Невеликий он волшебник. Ученик. Он… в нем… зверь, дракон. Это он заставляет Эр… Малыша бесчинствовать. Пепел… – Я стиснула руки. – Они его убьют…

– Нет. – Он еще раз тряхнул меня. – Его не убьют. Слушай. Сделаем вот что. Сейчас бегать по лесу и искать мантикора бессмысленно, там идет облава, мы только навредим. Надо дождаться, когда охотники вернутся, узнать новости, а потом уже идти искать. Пусть ночью. Ночью даже лучше. Зверья нам бояться нечего, они своей облавой все зверье разгонят. Слышишь?

– Да… – Я перевела дыхание. – Ты, наверное, прав.

– Поэтому мы сейчас идем продавать брошь, потом купим еды, потом подождем охотников. Если они до закрытия ворот не вернутся, выйдем из города.

– Хорошо. – Я посмотрела на бродягу благодарно. Как здорово, когда есть кому принимать решения. У меня сейчас такая каша в голове! – Хорошо. Где тут… брошки покупают?

В лавку к местному меняле я рискнула сунуться без плаща, чтобы он ненароком не решил, что фибула краденая. Не знаю, что он там решил, но цену дал смешную, и повышать ее наотрез отказался. Пришлось отдать брошь за четыре авры (сама вещичка весила больше!), потому что искать того, кто оценит ее подороже у нас не было ни времени, ни желания.

В соседней лавке, где торговали поношенной одеждой, мы, наконец, прикрыли мое платье длинным робом из бурого сукна. Кроме того, мне купили шаль попроще, а Пеплу – полосатый войлочный плащ, взамен утерянного в кадоровых застенках.

Рынок здешний не отличался изобилием, к тому же торговое время заканчивалось – со стен замка как раз отзвонили четвертую стражу. Пепел покупал связку сушеной рыбы, когда разговор за соседним прилавком привлек мое внимание:

– Две с четвертью, – сказал продавец. – Если с корзиной, то три.

– Три четверти за корзину? – Голос покупателя показался мне странно знакомым.

– Может, за пазуху тебе высыпать? Давай, подставляй, здесь цельный квотер чистого весу.

– Да подавись ты!

Звякнули монеты. Я обернулась.

Костлявый рыжий парень деловито прилаживал веревочную петлю к большой корзине, полной свежей рыбы. Продавец, ухмыляясь, прятал денежку в пояс. Все это было так… все повторялось шиворот-навыворот.

– Ратер! – крикнула я.

Кукушонок вздрогнул и чуть не выронил корзину. У него была такая потешная физиономия, что я расхохоталась.

– Ратери! Братишка! Откуда ты здесь?

Он плюхнул корзину наземь и протянул мне руки.

– Леста!

Не долго думая, я кинулась его обнимать.

– Барышня… – Он потискал меня, отстранил, потом опять обнял. – Тебя сам Бог послал!

– Не сердишься больше? – Я несильно стукнула его кулаком по груди. – Обидчивый!

– Да какое! Слушай, я нашел его!

– Я поняла уже. Где?

Кукушонок оглянулся по сторонам и наклонился к моему уху:

– Он тут неподалеку схоронился. Пойдем, сама глянешь. О-о, и господин песнопевец с тобой!

– Приветствую славного рыцаря, – поздоровался Пепел. – Неисповедимы пути земные, неизбежны те, что разводят нас, трижды благословенны те, что сводят.

Я подергала Ратера за рукав:

– За Малышом охота поехала, ты знаешь?

– Знаю. Они лес пошли прочесывать, а Малыш в пойме спрятался, в камышах. Обещал дождаться меня.

– Ты с ним разговариваешь? – поразилась я.

– Вроде того. – Кукушонок повертел в воздухе пальцами. – Я ему сказал – жди, сиди, не высовывайся. А он кивнул. Понял, значит. Давай сюда свою палку, господин певун. Потащим корзинку на пару.

Солнце коснулось краем островерхих крыш, тени удлиннились. Тут и там раздавались хлопки – закрывались лавки, опускались ставни. Потянуло сладким дымом – город собирался ужинать. Мы шагали к воротам.

Кукушонок рассказывал:

– Мы с батькой в Галабру собрались. Вышли в море, мимо Снежной Вешки, к ночи как раз в Чернохолм успели. А там в кабаке я и наслушался. Скупщики из Мавера и из Старой Заставы болтали. Чудище, говорят, в лесу завелось, навроде дракона, только голова у него человечья. Ну и всяко его расписывали, и крылья, говорят у дракона, и ног шесть штук, и хвост скорпионий… Что на людей нападает, сказывали, а скотины вообще несчетно погубил. Такое дело. Я батьке говорю: «Езжай теперь в Галабру без меня, я, Бог даст, потом приеду». Он, конечно, давай отговаривать, а я ему: мол, этот дракон тот самый, что клад на Стеклянной Башне охранял. Теперь, говорю, его загнать обратно надобно, потому как это мы с Лестой его выпустили. Ну и приврал, конечно, чтоб батька не ругался. Сказал, что слово драконье знаю, и что без меня дракона не словят, и народу он много задерет. За золото, сказал, расплачиваться пора, потому пойду я дракона искать. Взял у рыбаков лодочку, поднялся по реке до Старой Заставы. Два дня по лесам шарахался, людей расспрашивал, потом сам видел… что наш с тобой дракон, барышня, на Щучьем хуторе натворил.

– Он правда что-то натворил? – ужаснулась я.

– Ну в сам дом-то он не полез, а подворье все разгромил, и овец в загоне подчистую перерезал. Слопал-то всего ничего, остальных просто в клочья порвал.

– Ты это видел?

– Угу. Я ж по следу шел, как собака. Врал тоже, конечно, чтоб люди со мой разговоры разговаривали. Сестренка, говорю, у меня пропала. А мне говорят – дракон твою сестренку унес. Мужики местные к лорду своему побежали, сами-то побоялись по лесам ходить. И то понятно, дракон ведь, не волк, не медведь даже.

– А ты ходил в лес?

– Ходил, еще бы. Я ж знал, что у него просветления бывают. Вспомнил, опять же, как он вокруг лагеря крутился. Ну когда мы с тобой за принцессой подглядывали.

– Ага.

– Вот. Я и остался на ночь в лесу. Костерок развел, хлеб с салом жарю, сам к дереву прислонился, сижу себе, звезды считаю. – Кукушонок вздохнул. – Вот тогда-то он ко мне и вышел. Представляешь?

– Обалдеть.

– Ну так. Я, хоть и ждал такого, все равно сперва струхнул крепко. Чуть штаны не намочил. Потом ничего, отдышался. Привет, говорю, Малыш. Иди, говорю, сюда.

– И он подошел? – подал голос Пепел.

– Подошел. Подошел, лег у огня. И смотрит. Ох, и красииивый! Страсть! Как такую красоту – да под мечи? Я ему ужин свой отдал. А он палочку переломил и половину мне вернул. Во как. Я с ним говорить начал. А он кивает. И волосы у него звенят. Так всю ночь просидели.

Я во все глаза смотрела на Ратера. Ну откуда, скажите мне, в простом мальчишке такое… такая… такая душа? Я уж не говорю о бесстрашии, о чувстве долга, и обо всем остальном. Пепел прав – воистину, рыцарь.

– Он на песке какие-то знаки чертил, – продолжал Кукушонок. – Да я ж не разумею грамоте-то. Что делать? На пальцах объяснялись. Я говорю, буду тебе хавку покупать, Малыш, а ты к людям больше не ходи. Деньжат мне батька отсыпал, я взял, такое дело. Утречком мы к Маверу пошли, из глуши-то, а тут охота как раз. И, слышь, такая штука, Малыш меня за руку взял, а сам палец к губам прижал: тссс! Охота мимо прошла, в двух шагах! Не увидели нас, а мы за елками стояли, на виду почти…

– Это называется «слепое пятно». – Я улыбнулась. – Ну, слава Небу, Малыш владеет этой хитростью.

– Я же сказал – не найдут, – ввернул свое Пепел.

Мы уже миновали ворота. Кукушонок вел нас по берегу речки, к болотистой пойме, заросшей камышом. На той стороне поймы темнел лес. Дорога ушла вдоль холма, мы топали по целине, забирая вправо, чтобы спуститься не в болото, а у песчаного обрывчика. Низкое солнце светило в спину, длинные тени бежали впереди нас.

– Глядите, – Пепел остановился, дернув шест с корзиной. – Всадники. Вон там!

Точно. От края леса по невидимой тропке ехали всадники. Двое. Трое. Еще один… еще… последними – двое пеших. У того, кто ехал вторым, под черным плащом светился белый налатник. У них были копья, у них были мечи.

– Это они, – выдохнула я. – Перрогварды.

– Один перрогвард, – уточнил Пепел. – Остальные – люди лорда Мавера. Возвращаются…

Кукушонок молча снял шест с плеча. Пепел вытащил палку из веревочной петли и взял ее в обе руки.

Но ведь они просто едут. Люди лорда Мавера и один псоглавый рыцарь.

Просто возвращаются домой.

Он явился ниоткуда. Серебряная молния выметнулась из камышей – прямо на грудь взвившегося свечкой коня. Всадник взлетел распятой куклой, донесся визг, ржание – и низкий, на пределе слышимого, рев, от которого замерзло сердце. Кони вставали на дыбы, темные фигурки разбегались, там и тут замелькали мечи, серебряная молния, вспыхивая веером лезвий, закружилась колесом.

– Малыш! – крикнул Ратер. – Что ж ты делаешь!..

А Пепел вдруг взмахнул палкой – и бросился со всех ног туда, к пляшущим коням, к орущим людям, к мелькающей огненными вспышками карусели. Ратер беспомощно оглянулся на меня – и кинулся следом.

Нет. Их слишком много.

Ратер, Пепел, вы не спасете его. Он безумен, и они его убьют.

Их слишком много.

Певец что-то кричал на бегу, потрясая палкой, Ратер задержался на миг, выдрал по пучку осоки со здоровенными комьями грязи на корнях, и снова засверкал пятками.

Я осталась стоять. В голове было пусто. В груди заболело. Под сердцем родился камень и стремительно начал расти.

Пара испуганных коней мчалась к лесу. Люди в низинке рассыпались, ощетинились оружием. Двое стреляли из луков, держась за спинами мечников, но явно боялись попасть в своих. Мантикор метнулся взад-вперед, выкашивая тростник взмахами хвоста. Взвился на дыбы – из-под передней лапы выросло копье – Аааааррррр! – сотрясся воздух, Малыш переломил древко как былинку. Шарахнулся в сторону реки, потом обратно, прямо на единственного оставшегося верхом. Всадник успел бросить копье – и тут же рухнул вместе с конем под ударом лапы. Эрайн прорвал редкую цепь и огромными скачками понесся к обрыву, наперерез бегущему Пеплу.

Ой, мама, нет!

Пепел, стой!

Я зажмурилась. О, нет, нет…

Ааасссссссс! Шшшшшшссс! Свист стали, еле слышный вскрик. «Сукаааааа!» – орет кто-то далеко-далеко. «Арррррррр!» – грохочет небо.

Земля пошатнулась, воздух вскипел, вспоротый сотней лезвий. В ноздри ударил запах крови, дикий и едкий. Мне казалось, я слышу голос. Не ушами, а всем нутром. Кожей, сердцем, позвоночником. Кто-то звал меня. Кто-то меня звал.

Помогите!

Помогите, повторила я. Кто-нибудь.

Кто-нибудь!

Земля взгорбилась, пошла волнами, словно кто-то встряхнул одеяло. Я замахала руками – как тут устоять, когда саму твердь штормит… Распахнулись бездумно глаза, но не увидели ничего. Мир померк.

Боль оплела корсетом, раздвинула ребра, выпуская на волю колючий камень. Что-то выпорхнуло из меня, распахнуло широкие крылья – и забрало мою душу с собой.