Текст книги "Граф Савва Владиславич-Рагузинский. Серб-дипломат при дворе Петра Великого и Екатерины I"

Глава VI
ПОХОД ПЕТРА ВЕЛИКОГО НА ПРУТ

1. Переговоры Саввы Владиславича с молдавским князем Кантемиром. – 2. Сербское освободительное восстание 1711 года под руководством полковника Милорадовича и владыки Данилы I. – 3. Фельдмаршал Борис Шереметев форсирует Днестр. – 4. Царь Петр Великий в Яссах. – 5. Мирные переговоры с Турцией и участие в них Саввы Владиславича. – 6. Поражение и подписание мира.

1

6 марта 1711 года царь Петр наконец-то оставил Москву, выступив в поход во главе своей армии. 8 марта он вошел в Смоленск, а оттуда направился в Слуцк и далее в Галицию, куда прибыл в начале апреля. В Ярославле он встретился с польским королем Августом, своим союзником, которому и в этот раз он оказал множество услуг. Пообещал ему военную помощь в случае вторжения шведов в Померанию, а также гарантировал, что Россия более не будет вторгаться в Польшу, и, наконец, оказал ему финансовую помощь в размере 100 тыс. рублей. Взамен польский король обещал царю выделить отряд для участия в общей войне против Турции. По правде говоря, царь на подобную помощь не рассчитывал, хотя Турция и представляла для Польши серьезную опасность, поскольку Карл XII все еще пребывал на ее территории.

Царь в большей степени рассчитывал на помощь «несчастных христиан в Турции, которые все еще демонстрировали ему свою приверженность». В самом деле, все чаще стали поступать сведения о волнениях, которые возникали среди христиан, проживавших в Турции, а также росли симпатии к «православному Царю» и «Царю-освободителю». Особенно были распространены такие настроения среди сербов. Румынские хронисты того времени уже всерьез говорили об этом явлении как о возникновении «панславизма». Особенно часто в этой связи вспоминаются действия патриарха Досифея и Саввы Владиславича. Профессор Никола Йорга пишет, что тогда в Царьграде греки мечтали восстановить на византийском престоле своего базилевса, а высокопоставленные православные священники рассчитывали вернуть былой блеск центру православия в старой Византии, в то время как славяне во главе с Саввой Рагузинским мечтали о приходе сюда славянского царя. Далее Йорга пишет, что даже албанцы считали, что приблизилось время изгнания турок из Албании, и больше всех мечтал об этом Георгий Кастриот, албанский цинцар[60]60
  Цинцары – малый романский народ, проживающий в северной Греции, Албании, Болгарии и Румынии. (Прим. пер.)


[Закрыть], служивший адъютантом у валашского господаря Константина Бранковяну.

Прибыв в Галицию, царь Петр первым делом должен был заключить формальный союз с правящими господарями Валахии и Молдавии, с которыми до этого велись длительные переговоры. За несколько лет до этого царь установил контакт с великим князем Константином Бранковяну, назначенным турками губернатором в Бухаресте. Юный молдавский князь Дмитрий Кантемир, который всего за несколько месяцев до этого был возведен на молдавский престол вместо князя Николы Маврокордато, еще до вступления в должность молдавского князя торжественно поклялся царьградскому посланнику Петру Андреевичу Толстому в преданности русскому царю. В остальном же это был писатель и полиглот, получивший прекрасное образование в греческой академии.

Царь Петр назначил Савву Владиславича вести эти переговоры. Именно он стал тем человеком, который «связал царя с Кантемиром». Известный молдавский хронист того времени Аксинт пишет, что 5 июля 1711 года войска фельдмаршала Шереметева уже были на берегах Прута, и что с Шереметевым был царский министр Савва Владиславич, человек «гордый и достойный» (ото mandril i trufa i), которому царь, как говорят, доверил гражданское правление на этой войне. По свидетельству других молдавских хронистов, именно Савва Владиславич решал все вопросы общения Кантемира с царем.

Другой известный молдавский хронист, Амирас, пишет, что, пообещав Кантемиру наследные права на молдавский престол – а это вовсе не воодушевило молдавских бояр, – «Савва Владиславич наряду с канцлером Головкиным, занял в Яссах активную позицию, с тем чтобы успокоить молдавское дворянство, которое, напротив, поддерживало польские идеи». Понятовский, посланник Карла XII, также пишет, что Савва Владиславич был царским эмиссаром в румынских княжествах, и по этой причине султан более не мог затягивать начало войны с Россией. Тем самым роль Саввы Владиславича в создании союза между Молдавией и Россией подтверждается самыми разными источниками.

Переговоры начались немедленно. Уже в первые дни по прибытии князя Кантемира в Яссы из Москвы было послано доверенное лицо, личный врач царя Портокало, грек из Кефалонии, который первым должен был вступить в контакт с Кантемиром и разведать его истинное настроение. Со своей стороны, князь Кантемир послал русским своего логофета[61]61
  Титул «логофет» использовался в Средневековье в Молдавском княжестве и Валахии для обозначения главы господарской канцелярии и хранителя государственной печати (Прим. пер.)


[Закрыть] Стевана Луку, который был женат на его племяннице, чтобы тот лично передал знаки преданности и от его имени принес клятву верности молдавского князя и его народа русскому царю. Логофет Стеван Лука выехал через Черновцы в Галиции, а оттуда в Луцк и Ярославль, чтобы провести переговоры с Саввой Владиславичем.

Князь Кантемир делал все, чтобы добиться личного расположения царя. Получив ранее от султана право непосредственно и откровенно общаться с Петром Великим, с тем чтобы выведать у него истинные намерения русской армии, теперь он и в самом деле открыто и бесстрашно делал это, не опасаясь, что в Турции его неправильно поймут. Если он от кого и скрывал истинные намерения, то только от своих молдаван.

Кантемир в своем желании продемонстривать свою лояльность царю зашел так далеко, что через своего прихлебателя в Царьграде по имени Яну получал письма от посланника Толстого из тюрьмы Едикуле, после чего пересылал их в русский лагерь Петра Великого. Эта услуга с особой силой уверила русских в верности Кантемира русскому царю.

Князь Кантемир в действительности был скорее кабинетным ученым, нежели господарем или солдатом. Он родился в 1673 году, и ему в то время было соответственно 38 лет. Его отец также был правящим молдавским князем, занявшим престол в 1674 году, однако юный князь не унаследовал ему, поскольку султан не пожелал этого признать. После первых нескольких лет правления без подтверждения султана он отправился в Царьград, где и жил некоторое время, пока султан наконец не признал его молдавским господарем и не вернул в Яссы. Султан пошел на это исключительно по настоянию татарского хана, который не доверял тогдашнему молдавскому князю Николе Маврокордато.

В Царьграде Кантемир пользовался репутацией ученого юноши и писателя. Он был вхож в высшее общество и дипломатические круги, в которых, вероятно, и познакомился с Саввой Владиславичем. Его с удовольствием принимали и при турецком дворе. В первые же дни по восшествии на престол в Яссах, 11 октября 1710 года, князь Кантемир получил письмо от великого визиря. Тот потребовал послать ему денег и построить мост через Дунай для перехода турецкой армии, готовящейся напасть на русского царя. Кантемира возмутило это письмо, особенно требование выслать денег. Позже он напишет в своей «Истории Турции», что счел это требование визиря хамским, и потому, испытывая неприятные чувства, перешел на сторону русского царя. Между тем русский историк Соловьев, напротив, утверждает, что Кантемир сначала вообще не мог решить, чью сторону занять. Он даже советовался с боярами, не зная, что предпринять, а те рекомендовали ему вначале дождаться результатов столкновения, и только в последний момент примкнуть к победителю, а до тех пор затаиться. Он это и сделал, укрывшись в Фалештах. Тем не менее, чтобы угодить туркам, он незамедлительно приступил к строительству моста на Дунае, однако в то же время предложил русским как можно скорее подтянуть войска и сорвать это строительство. Также следует помнить, что султан водворил Кантемира на молдавский престол, прежде всего, для того, чтобы заполучить голову князя Бранковяну и захватить его корону. Этого несчастного князя обвинил в предательстве Карл XII, а на заседании дивана это подтвердил и татарский хан.

Савва Владиславич, как министр и советник при армии Шереметева, а также как глава царской канцелярии по вопросам православного Востока, своим личным авторитетом бесспорно оказывал огромное влияние на переговоры с Кантемиром, возможно и потому, что был отменным знатоком жителей Балкан и их образа жизни. Князь Кантемир уже послал с логофетом Стеваном Лукой проект договора между Молдавией и Россией, а также письмо с заверениями в своей преданности царю. Но главная его цель состояла в том, чтобы склонить Петра Великого к обеспечению независимости Молдавии с сохранением прав на нее рода Кантемиров. Переговоры проходили в Луцке и Ярославле в режиме абсолютной секретности. Из молдаван об этих переговорах кроме самого князя знал, вероятно, только его гетман Ион Некулче, зять логофета Стевана Луки, известный хронист того времени. Следовательно, дело носило исключительно семейный характер.

Соглашение было заключено в Ярославе, а парафировано в Луцке 13/24 апреля 1711 года, после чего в торжественной обстановке подписано русским царем и молдавским князем после прибытия царя в Яссы.

Логофет молдавского князя, прибыв из Ясс с подарком Петру Великому от князя, обнаружил там множество молдавских бояр, прибывших туда прежде его: они хотели предупредить царя, чтобы он не доверял князю Кантемиру, потому как тот по крови самый настоящий турок. Вольтер также писал, что Кантемир, вероятно, чтобы понравиться туркам и татарам, сам говорил, что он по происхождению татарин.

Бояре также донесли русскому царю, что Кантемир лжет, заявляя, что он располагает армией в 10 тыс. солдат, которых, с таким же количеством русских, могло хватить, чтобы воспрепятствовать переправе турок через Дунай. Но царь Петр, удовлетворенный прежними заслугами Кантемира, не захотел прислушаться к этим сплетням. Переговоры были продолжены в обычном порядке, при сохранении полной тайны. Впрочем, договор был заключен и парафирован Саввой Владиславичем и Стеваном Лукой еще до появления бояр в окружении царя, так что никто более не мог помешать его претворению в жизнь. Договаривающиеся стороны были удовлетворены. Кантемир, прослышав про интриги своих бояр, вскоре воспользовался этим: гетманом своего войска он назначил упомянутого Иона Некулчу, верного человека, хрониста и своего родственника, считая это не только уместным, но просто необходимым.

Что же касается соглашения Петра Великого с другим румынским господарем, Константином Бранковяну, князем Валахии (который взошел на престол Мултении, или Валахии, в 1688 году), то там дела обстояли иначе. Валашский князь вступил в связь с царем Петром I еще в 1706 году, то есть за четыре года до начала войны, и это не было секретом ни для кого, тем более для турок. Как свидетельствует один документ, при вступлении на престол Бранковяну послал к русскому царю своего секретаря Давида Корбе (который потом станет в России придворным советником), с тем чтобы тот начал с русскими переговоры о заключении союза. Через Корбе велись переговоры и с венгерским повстанцем Ференцем Ракоши, и с сербскими полковниками венгерской армии, составлявшими военное представительство сербских эмигрантов, причем переговоры велись от имени самого царя Петра. По приказу царя Корбе оговаривал с ними пункты соглашения об организации борьбы с униатством, которое тогда со стремительностью лесного пожара распространялось из Ватикана.

Следовательно, князь Бранковяну был давно и хорошо известен русскому двору. Он имел титул русского князя, а также стал кавалером ордена Александра Невского, высочайшей награды, которой князь Кантемир, будучи союзником России, так никогда и не получил. Царь Петр с самого начала кризиса был глубоко уверен в том, что князь Бранковяну гораздо надежнее в преданности России, нежели молдавский князь.

Великое несчастье заключалось в том, что царь обманулся. Петр не сумел раскусить Бранковяну ни как человека, ни как правителя. Бранковяну прежде всего был прирожденным сувереном, в то время как Кантемир был прирожденным литератором. Бранковяну по характеру был фигурой эпохи Возрождения. Не только талантливый воин и богач, но и автократ и грабитель, образованный и амбициозный. Его обвиняли в свержении князя Щербана Кантакузена, тестя Кантемира, в том, что он отнял у него престол и имение. Между тем благодаря своей ловкости, он в критические времена, будучи турецким губернатором, сумел продержаться у власти четверть века, что в то время казалось просто невероятным.

В соответствии с соглашением царя Петра и князя Бранковяну последний обязался со всем своим войском и необходимыми съестными припасами поддержать христианскую войну. Встреча царя и князя должна была состояться в Фалештах. Когда царь заключил договор с молдавским князем Кантемиром, тот не без горечи узнал, что такой договор уже давно действует между Россией и Валахией: упомянутый Давид Корбе приехал из Киева, чтобы лично сообщить Кантемиру о том, что союз между Россией и Валахией – давно свершившийся факт. Кантемир ненавидел Бранковяну за то, что тот якобы убил его тестя, а еще больше за то, что он отнял имения у его жены Марии, дочери убитого князя. Однако это ничуть не помешало Кантемиру по восшествии на молдавский престол установить добрососедские отношения с соседним господарем как с добрым румыном. Он даже переписывался с ним некоторое время по вопросам взаимоотношений с русским царем.

Но Бранковяну вскоре дал понять, что он вовсе не собирается воевать с турецким султаном. Князь Бранковяну полагал, что если русские орды в союзе с князем Кантемиром победят турок, то захватят всю румынскую землю вплоть до Дуная. А поскольку царь, приехав в Молдавию, не явился на уговоренную встречу в Фалештах, так как после встречи с Кантемиром в Яссах у него на это просто не было времени, то Бранковяну легко нашел повод для вероломства и предательства. Он послал в Яссы своего адъютанта Георгия Кастриота, албанского цинцара, чтобы тот известил царя о том, что Валахия не в состоянии выполнить союзнические обязательства, поскольку сама она окружена турками и татарами.

Теперь все стало ясно и царю, и его окружению. Бранковяну и не думал мобилизовать свои войска. Русским стало известно, что Бранковяну не позволил девятнадцати тысячам сербов, ведомых на помощь русскому царю Богданом Поповичем, перейти из Венгрии через его территорию. Потом, когда царь Петр послал в Валахию несколько отрядов конницы, чтобы принудить Бранковяну выполнить обещание снабдить русскую армию, валашский князь заставил русских отступить под угрозой уничтожения и пленения.

Но интереснее всего то, что эмиссар Бранковяну в Яссах, адъютант Георгий Кастриот, получил еще одно задание, выполнения которого от князя Бранковяну требовал султан Ахмед III: через иерусалимского патриарха Нотараса (Досифей к этому времени уже умер) предложить царю Петру Великому от имени Турции мир.

Турецкое правительство опасалось, что под знамена христианской войны, как это уже случилось в Молдавии, встанут все христиане Европы. Поэтому султан передумал и послал царю обещание в случае заключения мира определить границу между Россией и Турцией по Дунаю. Бранковяну должен был доставить это предложение царю, который находился тогда в Яссах. Конечно, ему очень не хотелось делать этого. Тем не менее царь с этим предложением не согласился, «чтобы турки не осмелели и не стали еще опаснее».

Этот факт отметил и молдавский хронист Некулче, гетман Кантемира, который присутствовал при этих событиях и буквально записал все происходившее, впрочем, как и другие молдавские хронисты. Они и стали для нас главными источниками изучения русской истории этого периода. Русские же, напротив, в атмосфере поражения фальсифицировали факты, свидетельствовавшие об истинном положении дел, так что из Москвы исходили только официально утвержденные сведения. Поэтому факт предложения мира был извращен Москвой. Вольтер в своем труде о Карле XII также сообщает о турецком предложении мира. Между тем валашский хронист Клечеану, человек князя Бранковяну, не говорит об этом открыто, приписывая Георгию Кастриоту роль человека, который всего лишь должен был в Яссах примирить враждующие стороны, ничего конкретного им не предлагая. Наконец, третий молдавский хронист, Афендули, также говорит о предложении султана, причем в тех же тонах, что и Никулче. Дневник, который Никола Норта обнаружил в одном берлинском архиве, полностью подтверждает слова Никулче о том, что Бранковяну по приказанию султана Ахмеда III предлагал России мир.

Для нас, сербов, особенно интересно то, что Бранковяну после этой войны не решился ни примкнуть ни к русскому царю, ни вернуться в подданство к султану, а отважился – в случае победы русских – передать Валахию австрийскому императору! Бранковяну и ранее был известен как большой друг Габсбургов, и даже говорят, что он заключил с ними соглашение, аналогичное договору с русским царем, причем в то же самое время. Вне всякого сомнения у Бранковяну с Габсбургами существовала договоренность о предоставлении ему при необходимости убежища.

Однако в катастрофе христианского войска на берегах Прута не следует винить лишь предательство валашского князя Бранковяну. Ошибка состояла прежде всего в том, что Петр Великий привел на Прут войско в десять раз меньшее, нежели объединенная армия турок и татар. Кроме того, его армия не имела обозов с необходимым фуражом. У нее не было артиллерии. Войсками командовал фельдмаршал граф Шереметев, который не уничтожил вовремя переправу через Дунай, чтобы воспрепятствовать переправе турецкой армии в Молдавию. И, наконец, с русской стороны все делалось небрежно и спустя рукава.

Тем не менее предательство Бранковяну не может быть оправдано ни с военной, ни с политической точки зрения. Петр Великий мог проиграть битву на берегах Прута, но потом началась бы другая война, гораздо более серьезная и тщательнее спланированная, настоящий крестовый поход. После предательства он потерял веру в христианское окружение, а потом и вовсе отказался от его помощи. Для нас, сербов, князь Бранковяну в любом случае остается предателем великого общего христианского дела. Его предательство почти на два столетия скомпрометировало идею сербских и греческих патриотов об освобождении от турецкого ига, идею, которую патриарх Досифей и Савва Владиславич внушили Петру Великому.

2

Как мы видели, Савва Владиславич верил, что продвижения русской армии будет достаточно для того, чтобы вызвать многочисленные восстания славянских народов в Турции. Не совсем понятно, верил ли он грекам и болгарам, но бесспорно доверял сербам и албанцам, что отразилось в его военном плане, переданном накануне войны царю. В нем действительно речь шла только о сербах и албанцах, а греки и болгары даже не упоминались. Конечно, он доверял и румынским князьям, хотя понимал, что ими движут в первую очередь династические интересы.

Владиславич очень хорошо знал настроения в сербских землях и потому не мог переоценить силы повстанцев, которые должны были атаковать пограничные гарнизоны султана. Но, что еще важнее, Владиславич был прекрасным дипломатом и потому отдавал себе отчет в том, что единственным серьезным вкладом сербов в эту войну могло стать их участие в мирной конференции, на которой они подняли бы сербский вопрос. Победившая Россия за зеленым сукном дипломатического стола переговоров добилась бы изгнания Турции из Европы в Азию, отвоевав тем самым свободу и независимость для Сербии.

Также можно предположить, что Владиславич в то время старался привлечь в Россию как можно больше сербов, руководствуясь не одним только желанием спасти их от турецкого рабства. Савва хотел создать в России сербскую прослойку, которая в случае освобождения заняла бы главенствующее положение в будущей новой Сербии, о которой он мечтал и над созданием которой работал. Он стал первым сербом, обеспечившим этому делу поддержку русского царя и русской армии. Призыв Владиславича к сербам перебираться в Россию встретил очень широкий отклик.

Сразу после объявления Турцией войны России Савва Владиславич лично приступил к подготовке сербского освободительного восстания под видом помощи православному царю-освободителю. Заручившись согласием царя, он незамедлительно нашел и людей, и средства, чтобы с помощью Москвы вдохновить Черногорию и Герцеговину на восстание. К этому делу Владиславич привлек видного сербского дворянина Михаила Милорадовича, также родом из Герцеговины. Владиславич, похоже, состоял с ним в близких, а возможно, и в родственных отношениях. Савва велел ему отправиться в Цетинье к владыке Даниле и вместе с ним поднять на восстание черногорские и герцеговинские племена, а также попытаться привлечь к нему христианские племена Албании. Сохранилось письмо Саввы Владиславича к Милорадовичу; он пишет: «Ежели добросердечно потрудишься, и такое славное дело, как восстание славянского народа против турок, к доброму концу приведешь, и многочисленные народы против турок поднимешь, то вскорости станешь генералом и превеликой милости добьешься»[62]62
  В этом письме, приложенном к приказу, Савва Владиславич именует себя иллирийским графом, римским кавалером и царевым слугой.


[Закрыть]. Далее Савва Владиславич просит Милорадовича, который, вероятно, в то время уже был в армии, написать своему брату Александру, чтобы тот также постарался ради правого дела. Михаил Милорадович несколько ранее (в 1707) побывал с братом Гаврилой в Герцеговине, чтобы посетить монастырь Житомислич, построенный его предками.

Предложение, сделанное Владиславичем от имени царя, отправиться в Цетинье и поднять там восстание, Милорадович воспринял скорее как приказ. Вероятно, он счел это особой для себя честью, потому что был очень храбрым офицером, хотя и несколько тщеславным. Указом от 30 марта 1711 года царь Петр присвоил ему звание полковника, что в царской армии того времени было очень высоким чином. Правда, он был поименован «сербским полковником», что, вероятно, означало присвоение высокого воинского чина только по случаю единственной, хотя и очень важной миссии. Несколько позже, в 1715 году, после возвращения из Черногории, Милорадович станет регулярным «русским полковником» и получит назначение в малороссийский Гадяч.

По плану московских организаторов (прежде всего, Саввы Владиславича), восстание Милорадовича должно было начаться параллельно с русскими операциями в Молдавии. Оба фронта должны были сражаться за освобождение сербского народа. Вероятно, никогда еще со времени катастрофы в Косове ощущение близкого освобождения не было так сильно среди народов Балкан, и особенно в Сербии.

Нет никакого сомнения в том, что в русских военных и политических кругах эта инициатива на далеком Адриатическом море выглядела несколько странной, а может, и совершенно беспредметной. Правда, мы уже видели, что еще во время Карловацкого конгресса, в 1699 году, царский посланник в Вене и делегат конгресса Прокофий Богданович Возницын под влиянием Саввы Владиславича говорил царю, что балканские славяне и другие тамошние христианские народы готовы помочь России в окончательном сведении счетов с турецким султаном. Также мы видели, что греки через своего патриарха, равно как и валашский и молдавский князья, поддерживали с этой же целью тайную связь с Петром Великим еще в последнее десятилетие XVII века.

Следовательно, идея сотрудничества с населением Балкан была понятна, по крайней мере в ближайшем окружении царя. А Савва Владиславич со свойственным ему дипломатическим талантом сумел совершенно естественно стать в Москве и при царе Петре Великом не только автором так называемого восточного вопроса во всей его полноте, но и первым поднял вопрос освобождения сербов от Турции. Впрочем, это и было стержнем всего «восточного вопроса».

Во всяком случае, Владиславич прекрасно понимал, что свобода, принесенная на православные Балканы Венецией или Австрией, стала бы очень опасной для сербского православия. Поэтому единственным освободителем сербов мог стать только православный царь Петр Великий, который, потеснив турок у Черного моря, не мог не продолжить их вытеснение с Балканского полуострова. Большая христианская революция на Балканах значительно ослабила бы Турцию в ее противостоянии России. Однако даже обычное восстание на периферии европейской Турции, ограниченной Черногорией, Герцеговиной и Албанией (а эти земли с нетерпением ждали такой комбинации) привело бы Турцию в отчаянное положение. В случае успеха не исключалось восстание других порабощенных турками народов, мусульманских, азиатских и африканских.

Осуществлению этой идеи могло помешать отсутствие должной пропаганды в Москве, а также перенос планов борьбы с Турцией исключительно на Балканы. К сожалению, в России ни до, ни после не приступали к исполнению плана, даже тогда, когда население Балкан было готово наверняка поддержать действия России. Поэтому война Петра Великого с Ахмедом III оказалась всего лишь эпизодом, случайным предприятием, скорее даже авантюрой.

Русские источники утверждают, что Савва Владиславич состоял в дружбе с ключевыми фигурами на Балканах, и прежде всего с молодым черногорским князем владыкой Данилой, исключительно смелым и воинственным человеком. Именно по этой причине владыка вышел в будущей акции на первый план.

Данило был провозглашен князем и владыкой в 1697 году в Цетинье после смерти владыки Саввы Очинича. Он стал первым членом будущей династии Петровичей, родом из Негуша в Герцеговине, благодаря чему пользовался большой популярностью у герцеговинцев. В миру его звали Никола Шчепчевич Негош, именно его величественно воспел на первых страницах «Горного венца» поэт Негош. В сан владыки его в 1700 году возвел венский патриарх Арсений III, черногорец из Баича, который назвал себя Чарноевичем.

Владыка Данило первым установил связь Черногории с Россией и еще в молодости прославился как отважный герой. Но в то же время Данило был правителем с исключительно трагической судьбой. В то время население Черногории активно принимало ислам, а сербское население редело. Все черногорские города находились в руках мусульман. В самом Цетинье три мечети стояли посреди нескольких домов местных жителей. Страна была на грани уничтожения.

Начиная с 1690 года Турция приступила к политике систематического и насильственного распространения ислама. С этой целью в ход пускалось оружие, деньги и лукавство. Чтобы как можно скорее добиться своих целей, турки послали особую армию в Метохию и Санджак по направлению к Черногории. По другую сторону Албании, в Морее, Турция встретила сопротивление Венеции, которая противилась их присутствию на греческих и сербских побережьях. В связи с этим Турция вознамерилась выставить там авангард в лице множества мусульман, которые послужили бы им в качестве бастиона в предстоящей схватке с Венецией. Сулейман-паша Бушатлия из Скадара отличался особым насилием при внедрении мусульманства в среду сербских и албанских христиан. Каждый, кто не желал добровольно отречься от креста, подвергался жесточайшим мукам и казням. Положение сербов было отчаянным. Одновременно и папа, наблюдая, как турецкое насилие распространяется в католических районах Албании, посоветовал католикам принять ислам, но притворно, а на деле, в ожидании лучших времен, оставаться добрыми католиками. К сожалению, большая часть сербских дворянских семей или погибли, или были принуждены перейти в мусульманство.

В один прекрасный день турки заманили в Скадар и молодого черногорского владыку Данилу, после чего переправили его в Подгорицу, где он должен был принять ислам или подвергнуться нечеловеческим мукам. Владыке удалось спастись, откупившись тремя тысячами дукатов, которые с превеликим трудом собрал народ, причем тысячу дукатов пожертвовал сам митрополит требиньский Савватий Любибратич (укрывшийся потом в Саввином монастыре в Боке Которской, после того как венецианцы взорвали знаменитый на все Балканы монастырь Тврдош, построенный около 1500 года).

После возвращения в Цетинье молодой и отважный владыка Данило ответил туркам организацией знаменитой «резни потурченцев». Это случилось накануне Рождества 1702 года, когда вырезали всех ренегатов, отказавшихся вернуться в лоно христианской церкви и принять сербские имена. Эта Варфоломеевская ночь, правда, в несравнимых с прежней размерах, хотя и была суровой и кровавой, спасла Черногорию от дальнейшего отуречивания. Кроме того, об этой резне прослышали все балканские патриоты, а также Савва Владиславич в Москве; он уже достиг такого положения, что не мог не знать обо всех перипетиях современной ему балканской истории. Владиславич, будучи герцеговинцем, прекрасно понимал, каким образом владыка Данило, полководец и князь своей маленькой страны, сумел добиться невероятного авторитета не только среди сербов, но и на всем Балканском полуострове. Его авторитет в своих будущих планах и учел Савва Владиславич, направив владыку на дело освобождения балканских христиан и изгнание турок из Европы.

Когда полковник Михаил Милорадович и офицер Лукачевич, родом из Подгорицы, прибыли из Москвы в Цетинье с царским письмом, в котором объявлялась война туркам с целью изгнания из христианских стран, их встретило радостное ликование черногорцев и герцеговинцев. Владыка созвал на Видовдан[63]63
  В день св. Вита, 28 июня 1389 года, войска князя Лазаря потерпели поражение в битве с турецким войском султана Мурата. Это поражение привело к потере независимости Сербии почти на 500 лет. (Прим. пер.)


[Закрыть] народ на Цетиньское поле и выступил с речью, прочитав царскую грамоту, которую царь Петр Великий через него и его брата князя Луку Петровича передал сербским племенам, проживающим на этой обширной территории. Царская грамота, как подтверждают источники, была написана главным организатором восстания – Саввой Владиславичем. Вот текст царской грамоты:

Известно да будет вашим благородным особам и всем народам, почитателям распятого Христа, Бога нашего, чрез его же все надеемся в Царствие его внити, добросердечно потрудившись за веру и Церковь. Понеже турки-нечестивцы, видя наше царское величество христианскому народу доброжелательных и милостию божиею в воинских поступках преуспевательных и возимевши подозрение, будто мы намерены отбирать от них неправедное завладение и христианам, под игом их стонящим, воспомогать, осоюзились с еретиком королем шведским и нашему царскому величеству безо всякой от нас данной причины войну объявили: того ради мы, видя их такие неправды и призирая на гонение христиан, призвав Бога на помощь, принуждены собирать не токмо наши войска и силы, но и прочих потентантов, союзников наших, и сего года имеем намерение идти на них войною, дабы не токмо против бусурмана отпор чинить, но и сильным оружием в средину владения его вступить и православных христиан, аще Бог допустит, от поганского ига освободить. С любезно верными и искусными нашими войсками самоперсонально выступаем против врага, ибо должно презреть страх и трудности за Церковь и православную веру и не только воевать, но и последнюю каплю крови пролить, что от нас по возможности и учинено будет. Притом, понеже известна нашему царскому величеству храбрость древних ваших владетелей, глубина добрых ваших христианских сердец и искусство, которое прежде сего по должности своей чрез храбрые оружия за веру в воинских случаях вы оказывали, как мы удостоверились из книг напечатанных, и во всем свете выхваляются искусства ваших народов, что Александр Македонский с малыми войсками тамошних народов многих царей побил и многие империи завоевал и бессмертную славу в военном обхождении по себе оставил; что Георгий Кастриот, сиречь Скандербег, во всю свою жизнь с немногими войсками вашего ж народа не токмо лютому поганскому зубу не допустил себя терзать, но еще на шестидесяти трех главных баталиях неприятеля наголову побил; и ежели бы прочие деспоты и владетели ваши с такими ж сердцами трудились, то не допустили бы себя в неволю и наследников своих в подданство. В нынешнее от Бога посланное время пристойно есть вам древнюю славу свою обновить, осоюзившись с нашими силами и единодушно на неприятеля вооружившись, воевать за веру и отечество, за честь и славу вашу и за свободу и вольность наследников ваших. Если кто из вас в сей праведной войне потрудится, то от Бога получит благовоздаяние, а от нас милость и награждение, и всякий по заслугам и желанию вашему привилегиями нашими пожалован будет, ибо мы себе иной славы не желаем, токмо да возможет тамошние христианские народы от тиранства поганского освободить, православные церкви тамо украсить и животворящий крест возвысить. Итак, если будет всякий по возможности трудиться и за веру воевать, то имя Христово прославится наивящше, и поганина Магомета наследники будут прогнаны в старое их отечество, пески и степи арапские.

Народ с воодушевлением встретил чтение царского письма и рукоплескал владыке Даниле, полковнику Милорадовичу и офицерам. Наивный народ, который не мог понять всю опасность такого выступления, поверил, что действительно настал день восстановления царства Неманичей, и поклялся сражаться до последнего человека. Милорадович раздал присутствовавшим некоторое количество денег.