Текст книги "Коктейль «Россия»"

Волшебный мир музыки

 
Опять Шопен не ищет выгод…
 

Борис Пастернак

И что мы имеем в этом мире? Тут, кажется, русские стоят крепко: Чайковский, Глинка, Бородин, Мусоргский, Даргомыжский, Римский-Корсаков… Но сдается мне, что стоят они крепко лишь до первого глубокого выема в их биографических пластах.

С кого начнем? С Николая Римского-Корсакова? Пожалуйста. Итак, автор опер «Снегурочка», «Боярыня Вера Шелога», «Сказка о царе Салтане», «Золотой петушок» и прочих. Короче, «Невидимый град Китеж». И откуда град, то бишь род композитора? Открываем книгу Иосифа Кунина «Римский-Корсаков», серия ЖЗЛ (1964), и читаем про дальнего предка композитора: «При Петре I в Тихвине появился в качестве полномочного начальника отпрыск старинного чешско-литовского по происхождению рода Корсаковых, одна из ветвей которого получила наименование Римских-Корсаковых».

Дальние, но все же нерусские корни – чешско-литовские. Не аукнулась ли эта смесь кровей в фантазиях на темы сербских народных песен, в «Испанском каприччио», наконец, в «Шахерезаде»? Я понимаю, что вызываю гнев музыковедов, но это так, просто риторический вопрос. Ведь никто не изучал влияние генов на творчество и на отдельные всплески вдохновения. А вдруг в какой-то миг из подсознания всплывает нечто давнее и зашифрованное?..

Ника, то есть будущий композитор Николай Андреевич, родился в Тихвине 6 (18) марта 1844 года. Дед его был «великий весельчак, едун и любодей», славился на весь Тихвинский уезд шумными пирами.

Хорошенькое старое словечко «любодей», то есть склонный к шалостям с женским полом, ну а дальше, как правило, на свет появляется побочный продукт любви: незаконнорожденное дитя. В дворянской среде и в XVIII, и в XIX веке это случалось сплошь и рядом. Например, русский композитор Александр Даргомыжский (триумфальная «Русалка», популярные романсы «Старый капрал» и «Ночной зефир»). Национальные корни композитора вычислить невозможно, так как его отец Сергей Николаевич был незаконнорожденным ребенком, и до сих пор неясно, кто же в действительности являлся его отцом. В книге Михаила Пекелиса «Даргомыжский» (1966) рассматриваются три версии.

Первая, связанная с графом Иваном Рибопьером, представителем швейцарской ветви рода Рибопьеров, приехавших в Россию в 1778 году. Может быть, он был отцом? То есть дедом композитора. Во всех воспоминаниях говорится так: «Отец Александра Сергеевича, Сергей Николаевич, был незаконным сыном одного вельможи и назван по имени села Даргомыжска Смоленской губернии». По второй версии, родителями отца композитора были артиллерийский подполковник Ладыженский и воспитательница его детей Анна Карловна, баронесса фон Штоффель. И наконец, третья версия: родителями считаются племянница Алексея Ладыженского Елисавета и помещик Николай Строев.

Так что то ли швейцарские, то ли немецкие примеси, но они были. Любопытна женитьба отца Даргомыжского. Ему приглянулась княжна Марья Козловская, и, вопреки сопротивлению ее родителей, а возражения были связаны с его «сомнительным происхождением», Сергей Даргомыжский похитил княжну из отчего дома и венчался с ней тайно. Первого сына назвали Эрастом, второго – Александром, который и стал знаменитым русским композитором. Русским, но с иностранными корнями

В контексте нашей книги небезынтересно привести отрывок из письма Александра Даргомыжского одному из своих друзей с пожеланием не затягивать заграничных поездок: «А шестимесячного путешествия для тебя довольно будет, чтоб убедиться, что нет в мире народа лучше русского и что ежели существуют в Европе элементы поэзии, то это в России. А раны России когда-нибудь да залечатся…»

Композитор-патриот! Ничего не скажешь. К тому же Даргомыжский, как и Глинка, был титулярным советником, но это так, к слову. Продолжим наши национальные изыскания на предмет состава крови.

Один из первых русских композиторов Дмитрий Бортнянский по национальности украинец. Про Глинку ничего не могу сказать – Глинкой не занимался. А вот Александр Бородин с его могучим «Князем Игорем» – тут есть некие тайны. Дело в том, что композитор – незаконнорожденный сын князя Луки Гедианова (Гедианишвили) из рода князей Имеретинских. Что касается матери, то она была женщиной русской – Авдотья Антонова служила экономкой в доме князя. Когда случился барский грех, то мальчика записали законным сыном камердинера Порфирия Бородина и его жены Татьяны. Да небось и денежку немалую подкинули, чтобы пикнуть не могли дальше.

Бородин сочинил, помимо прочего, и несколько романсов. Один из них на стихи Пушкина «Для берегов отчизны дальной». Интересно, какие берега в глубине души композитор считал своими? Берега Невы или Куры? Об этом нам ничего не известно.

Краса и гордость России – Петр Ильич Чайковский. О его музыкальных творениях написаны тысячи статей и книг, а вот в биографии долгие годы зияли белые пятна, особенно замалчивались причины ранней смерти. Точки над «i» расставила Нина Берберова в своей книге «Чайковский»: «Грехи его были страшны, и он уносил их с собой».

Но меня, как автора, в моей книге интересует не «голубизна» Петра Ильича, а его генные корни: какие они? Я пролистал несколько книг советского периода о Чайковском. И что же? Полное игнорирование родителей композитора, как будто их и не было и родился мальчик Петенька из воздуха, появился из-за гардин, внезапно. Нет, был у композитора отец – Илья Петрович Чайковский, подполковник царской армии. Была и мать – Александра Андреевна Ассиер. Именно она, «мамашечка», которую сын горячо и нежно любил, преподала ему первые уроки на рояле. А уж в пять лет сам Петенька «фантазировал» на рояле. Мать Чайковского скончалась от холеры в 1854 году, когда сыну было всего 14 лет. Мать оказала на него огромное влияние.

Отец матери, следовательно дед композитора, родом из семьи француза-католика, бежавшего от террора французской революции 1799 года. От прадеда, по признанию близких, Петру Ильичу досталась не только французская кровь, но и утонченность и изысканность натуры. А еще Петр Чайковский отличался повышенной возбудимостью и эмоциональностью. Однажды, по воспоминаниям гувернантки, сидя за атласом, Чайковский принялся целовать карту России. Он очень любил Россию. Но у него была и вторая страсть – Франция. Эта любовь шла от воспитания. Чайковский, как практически и все русские дворяне, воспитывался на двух культурах – русской и французской. Опера «Орлеанская дева» – это дань любви композитора к любимой героине его юности Жанне д’Арк.

Да, еще раз о корнях. По деду отца Петр Чайковский имел корни от украинских казаков. Вот такой музыкальный коктейль!..

Любопытны и «иностранные» увлечения композитора. В детстве он пылал любовью к француженке-гувернантке Фанни Дюрбах. Маленькое сердце Чайковского разрывалось от мучительных и сладких чувств к молодой женщине. Она гладила его по головке и называла «стеклянным мальчиком». Спустя почти полвека они – Чайковский и Фанни Дюрбах – встретились по ее просьбе во Франции. Толстая старушка 70 лет бросилась на шею маститому композитору: «О, Пьер!..» Она сохранила его детские дневники и записочки.

Будучи модным композитором, Чайковский влюбился в примадонну итальянской оперы, француженку по происхождению, ученицу Полины Виардо, Дезире Арто. Петр Ильич даже намеревался жениться на ней, но Дезире, судя по всему, не очень прельстил русский гений. Почему? Тайна.

А еще была длительная история с Надеждой фон Мекк, романтическая дружба с меценатским уклоном. Мать Надежды Филаретовны происходила из рода Потемкиных, а вот муж… Впрочем, о семействе фон Мекк мы уже рассказывали.

Однако пора сворачивать с боковой дороги и переходить на главную, чисто композиторскую. Один из организаторов «Могучей кучки» Цезарь Кюи. Он родился при пересечении двух линий: по отцу – французской, по матери – литовской. Кучка могучая, да не вполне русская!..

Пожалуй, без загадок происхождение двух Рубинштейнов – Антона и Николая. Из купеческой семьи, но с сильными немецкими корнями. Именно Антон Рубинштейн основал Московскую консерваторию и был ее директором. Многие современники из числа ретивых патриотов говорили, что и директор в ней немец, и казначей немец, и большинство профессоров немцы, и уроки даются только на немецком, а о русском и даже французском и итальянском – все пфуй!.. Даже коллеги, Серов и Балакирев, упрекали Антона Рубинштейна в том, что он недооценивает русские национальные традиции, копируя иностранные (Мендельсон, Шуман). Не поладив с консерваторской профессурой, Антон Рубинштейн уехал и долго жил в Западной Европе. Его творческое наследие огромно, но особенно известен мятущийся, неудовлетворенный «Демон».

Ну, а теперь обратимся к Александру Серову, русскому композитору и критику. Он… тут я слышу злобное шипение: «Ну, знаете, батенька, а нет ли у вас самого какого-нибудь недалекого предка в ЧК или НКВД? Что это вы всех подозреваете? Что вы все там копаете? Сказано вам: Серов – русский классик, к иностранцам относился подозрительно, у него есть опера с очень, я вам скажу, выразительным названием „Вражья сила“. Словом, композитор-патриот…»

«Вы так полагаете?» – спрашиваю я в свою очередь. Впрочем, так думал и сам Александр Серов. Но однажды… Об этом «однажды» вспоминает критик Владимир Стасов, который пришел в дом к Серовым, чтобы играть в четыре руки:

«Я нашел его со старшей и любимой сестрой его Софьей, столь же даровитой и многоспособной, как он сам, в необыкновенном, еще невиданном состоянии духа. Они прыгали и били в ладоши около фортепиано, на котором только что играли, и громко кричали мне: „Вольдемар, какое счастье! Какое счастье! Вообразите – мы жиды!..“ Они подбежали ко мне и, продолжая хлопать в ладоши, объяснили мне, что вот только сейчас мама рассказала им, что они оба такие способные и живые прямо в дедушку Карла Ивановича (ее отца), а он был еврей родом…»

Вот это пируэт! Дедушка Серова – Карл Таблиц, еврей, человек больших способностей и один из главных помощников князя Потемкина по устройству вновь присоединенного тогда Крыма.

В советское время о еврейских корнях Серова, конечно, ни гугу. Впрочем, как и о Ленине. Все это умолчание очень напоминает историю вокруг короля вальсов Иоганна Штрауса. Вот что пишет по этому поводу один из биографов Штрауса Франц Майлер:

«Более 170 лет мало кто обращал внимание на запись в книге бракосочетаний собора Святого Стефана от 11 февраля 1762 года, где о деде композитора Иоганне Михаэле Штраусе сказано, что он крещеный еврей. Семейство Штраус, правда, прекрасно знало, что не принадлежит к коренным венцам, но предпочитало вести свое происхождение от некой таинственной бабки, принадлежащей к старой испанской аристократии, а не от еврейской семьи из Буды, которая, вероятно, переселилась на Дунай с берегов Рейна или Майна (судя по всему, лишь после изгнания турок из Венгрии). Да и венцам, которые хорошо знали истинное положение дел, было, в сущности, безразлично, откуда взялась семья, возведенная в ранг „династии чародеев вальса“. Лишь когда Австрия в 1938 году стала частью „великогерманского рейха“, этим вопросом занялись официальные инстанции, и тут сразу выяснилось, что с точки зрения новых расовых законов популярный композитор не был чистокровным. Если бы власти были последовательны, они должны были запретить его музыку как „неполноценную“, что было сделано, например, с сочинениями Мендельсона и Оффенбаха. Но поступить так они не решились – зато нашли странный выход из положения. Книга бракосочетаний собора Святого Стефана была изъята, и имперское ведомство по чистоте расы в Берлине сняло с нее полную фотокопию. Оригинал был упрятан в архив; копия же, переданная приходу, содержала подделку, компрометирующую запись опустили. Штрауса превратили в арийца…»

В Советском Союзе таких «арийцев» было немало. Однако поехали дальше.

Сергей Рахманинов. Замечательный композитор 24 декабря 1917 года вместе с семьей покинул Россию, как оказалось – навсегда. Двадцать шесть лет прожил он в эмиграции и не уставал говорить: «Я русский композитор, и моя родина наложила отпечаток на мой характер и мои взгляды». Но однажды Рахманинов написал удивительную фразу своему секретарю Е. Сомову: «Несчастная эта нация – русская! Ничего не умеет и ничего не может! К этой категории и себя включаю!»

Еще один композитор-эмигрант Игорь Стравинский. «Стравинский – истинно русский композитор… – писал о нем Шостакович. – Русский дух неистребим в сердце этого настоящего, подлинно большого, многогранного таланта, рожденного землей Русской и кровно с ней связанного…»

Национальные корни Стравинского? Не будем их трогать, скажем лишь, что девичья фамилия его матери Холодовская. А вот с женой композитора Верой Боссэ все более чем прозрачно. Ее отец – выходец из старинного французского дворянского рода, а мать – шведка Мёльмгрен. Познакомился Стравинский с Верой в феврале 1921 года на обеде, устроенном Сергеем Дягилевым. Сначала она была спутницей и подругой Стравинского, в начале 40-х годов – уже официальная жена.

Если вспоминать совсем старых композиторов, то непременно надо упомянуть Михаила Виельгорского (автора популярных романсов). Он был сыном польского посланника при дворе Екатерины II. Мало этого, еще взял да и женился (и причем тайно!) на Луизе Бирон, фрейлине императрицы Марии. Виельгорский предпринял одно очень благое дело: в 1838 году вместе с Василием Жуковским устроил лотерею и на вырученные средства выкупил из крепостной зависимости Тараса Шевченко.

Алексей Верстовский, автор оперы «Аскольдова могила». Отец композитора был внебрачным сыном генерала Селиверстова и пленной турчанки, и потому фамилия его – Верстовский – образована от части родовой фамилии, а сам он был приписан к дворянскому сословию как выходец из польского шляхетства.

Ну а теперь целая россыпь советских композиторов, представляющих многонациональный Советский Союз: Арам Хачатурян, Рейнгольд Глиэр, Кара Караев, София Губайдулина… Посмертно признанный великим Альфред Шнитке.

На вопрос корреспондента «Новых известий», считает ли он себя русским или немецким композитором, Альфред Шнитке ответил:

– Сам я зачислил бы себя скорее в русские композиторы, хотя во мне нет ни капли русской крови. И я знаю почти так же хорошо немецкий язык, как русский… Я начал говорить по-немецки, а потом по-русски. Но вся моя жизнь прошла в России, и поэтому независимо от всего остального я ощущаю себя русским.

Шнитке ощущал себя русским, но из-за его сложной музыки многие воспринимали композитора как пришлого, почти неземного человека. Основная масса народа тяготеет к примитиву, и тут уже ничего не поделаешь, именно это деление народа на элиту и массу выразил молодой современный поэт Тимур Шаов:

 
По реке плывут калитки
Из села Кукуева…
Моя милка не любит
Шнитке,
Говорит: «Да ну его!»
 

По алфавиту перед Шнитке стоит Исаак Шварц, родом из украинского города Ромны. Написал музыку более чем к 100 фильмам. Маленького Шварца сестра в Ленинграде постоянно брала на концерты в филармонию, и там он услышал, запомнив на всю жизнь, таких мастеров, как Михаил Полякин, Яша Хейфец, Артур Шнабель, Артур Рубинштейн… Уже в юношеском возрасте Исаака Шварца учили музыке (дело происходило во Фрунзе, куда семья Шварцев отправилась после ссылки) графиня Марья Эдуардовна Ферре, хорошая знакомая семьи Льва Толстого, и ее сын, композитор Владимир Ферре. Перечисление этих всех фамилий оставим без комментариев. Как в песне: догадайся, мол, сама…

От Шварца легко перейти к песням, к композиторам-песенникам. На российском лужке паслась и продолжает пастись целая отара сочинителей со специфическими именами и фамилиями, впрочем, они настолько любимы в народе, что никто, пожалуй, и не задумывается об их анкетных данных. Это Исаак Дунаевский, Матвей Блантер, Ян Френкель, Марк Фрадкин, Владимир Шаинский, Давид Тухманов…

Что меня умиляет порой до слез, так это умение еврейских музыкантов удивительно точно и полно выразить душу русского народа. Хотя что тут удивляться? Они же русские композиторы. И вот идет Катюша по русскому полю, в руках тонкий колосок. Или ландыши.

Исаак Дунаевский – почти трагическая фигура. Он мечтал об опере, симфонии, скрипичном концерте. А сочинял бодрые песни и марши во славу советского режима. Сталину нравилась музыка Дунаевского (в особенности мелодии из «Волги-Волги»), но самого композитора вождь недолюбливал за его маловыразительную «Песню о Сталине» («От края до края, по горным вершинам…), она явно была вымученной и никак не могла сравниться с вдохновенной и могучей «Песней о Родине»:

 
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек…
 

И вообще —

 
Над страной весенний ветер веет,
С каждым днем все радостнее жить,
И никто на свете не умеет
Лучше нас смеяться и любить!..
 

Умел любить Россию и родившийся в Киеве Ян Абрамович Френкель. «Журавли», «Русское поле», «Калина красная», «Текстильный городок», «Я спешу» – без преувеличения, эти песни пела вся страна, каждый русский человек. Бывало, что Френкеля кусали критики. Так, о «Текстильном городке» говорили: «Розово, товарищ композитор, с бантиками, очень уж чувствительно…» А он лишь улыбался в свои пышные усы.

Кстати, коллегу Яна Оскара Фельдмана за сверхпопулярные «Ландыши» склоняли аж 23 года: «Растление молодежи, преклонение перед Западом». Это у нас умеют – бить под дых. Но критика забывается, а песни остаются, и вот уж их поют на новый лад, как это случилось с песнями Марка Фрадкина. «На тот большак» вышло новое поколение next.

А теперь зададим вопрос: «С чего начинается Родина?» Все, конечно, помнят эту замечательную песню, некогда очень популярную и заставляющую трепетать сердце (о господи, всех нас воспитывали когда-то патриотами своей страны). А «На безымянной высоте»?

«Березовый сок»? Эти и другие песни написал композитор Вениамин Ефимович Баснер. Кто он по национальности? Именно то, что вы подумали, да иначе и не может быть: откуда бы взялась такая щемящая нота в песне «С чего начинается Родина»? Хотя, увы, для некоторых она начинается с бранных слов и погромов. Но не будем педалировать эту тему.

Поговорим лучше о тех, кто исполняет музыку. Как там у Осипа Мандельштама:

 
Жил Александр Герцевич,
Еврейский музыкант,
Он музыку наверчивал,
Как чистый бриллиант…
 

Удивительное дело, как много среди скрипачей, пианистов, виолончелистов и прочих исполнителей представителей детей Израиля, ассимилированных в России, разумеется, но все же, все же…

Очень короткий перечень (он может быть значительно расширен): пианист Владимир Ашкенази, альтист Юрий Башмет, пианист Эмиль Гилельс (он же Самуил), пианист и педагог Александр Гольденвейзер, скрипач Борис Гольдштейн, виолончелистка Наталья Гутман, органист Гарри Гродберг, пианистка Белла Давидович, трубач Тимофей Докшицер, пианист Яков Зак, скрипач Леонид Коган, скрипач Гидеон Кремер, скрипач и дирижер Владимир Спиваков, пианист и педагог Яков Флиер, виолончелист Даниил Шафран…

А сколько музыкальных гениев дала Одесса! В городе царил культ «фоно» и «скрыпочки». Как вспоминает Оскар Фельцман, в Одессе было правило: пять лет исполнилось – пора к Столярскому. Петр Соломонович Столярский был выдающимся педагогом. Среди его учеников: Давид Ойстрах, Буся Гольдштейн, Лиза Гилельс, Миша Фихтенгольц… Столярский говорил своим ученикам: «Сыграй, как вкусный борщ». И они играли вкусно, искристо и остро.

Не будем мешать солистам. Будем удаляться тихо. На цыпочках. Все! Нас уж нет. Но забыли сказать о дирижерах. Среди них тоже есть специфический ряд: Самуил Самосуд, Юрий Файер… Иногда подобных фамилий становится как бы чересчур много, и тогда кто-то начинает бунтовать (такое бывало не раз). Так, знаменитый дирижер Большого театра Николай Голованов выступал за русский театр яростно и агрессивно, да так, что пришлось его осаживать самому вождю – Сталин пожурил Голованова в письме (оно опубликовано в собрании сочинений вождя) за то, что Голованов хочет в Большом театре творить искусство только русскими руками (и ногами, если говорить о балете), чистокровными русскими. Но Сталин понимал, что это невозможно. И дело тут не только в дружбе народов…

А что в заключение главы?

 
На арфе? Нет! Сыграй на лире
Какой-нибудь не пустячок…
Ну, например, полет валькирий…
И краска схлынула со щек… —
 

как писал самиздатовский поэт Николай Шатров. Полет валькирий – это серьезно, это не танец под скрипочку. Это – Рихтер и Ростропович по меньшей мере.

Великий пианист Святослав Рихтер детство и юность провел в Одессе. А его отец Теофил Рихтер родился в Житомире, в семье музыкального мастера и настройщика, обрусевшего немца. Многие его родственники погибли, сражаясь за Россию: дядя – в Севастопольской кампании, старший брат Лука – в Русско-турецкой войне, племянник Карл – в 1914 году, в Первую мировую. Обнаружившего выдающиеся музыкальные способности Теофила Рихтера отправили в Венскую консерваторию. Затем, по возвращении, в Житомире он женился на русской девушке Анне, и в 1915 году у них появился сын Святослав, Светик, как его называли. В 1916 году семья переехала в Одессу, где Теофил Рихтер стал органистом в лютеранской кирхе. Маленького Светика Теофил Рихтер стал обучать музыке с трех лет. Одаренный отец – гениальный сын.

А потом грянула война, и Теофила Рихтера, как немца, расстреляли в ночь с 6 на 7 октября 1941 года. В застенках НКВД Теофил Рихтер умолял не трогать жену и сына. Спустя 20 лет дело отца Рихтера подняли и пересмотрели – невиновен. Всю свою жизнь Святослав Теофилович Рихтер помнил, какую цену заплатил его отец за то, чтобы сын жил и творил. Сам он чудом избежал ареста.

Итак, великий Рихтер из немцев. Не только. Одна из его родственниц – шведская певица Женни Линд. Святослав Рихтер был женат на Нине Дорлиак, которая по матери происходила из дворянской семьи Феляйзенов, по отцу – из французов (Лев Дорлиак).

Второй великий Слава – Ростропович имеет польско-литовские корни. Его прадед Иосиф, похороненный в Варшаве, недалеко от могилы родителей Шопена, носил фамилию Ростроповичюса.

«Таинственный, дьяволический, женственный, мужественный, непонятный, всем понятный трагический Шопен» – так сказал о Фредерике Шопене Святослав Рихтер.

 
Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж…
Королева играла – в башне замка – Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж…
 

К чему бы это возник вдруг Игорь Северянин? А просто так, по ассоциации. И из страстного желания: давайте не враждовать. Давайте любить друг друга, не заглядывая в паспорт и особенно в графу «национальность». А Шопен и Северянин – всего лишь декор возникшего из головы текста.

Как все в этом мире связано и как все перекликается, воистину все мы дети одного мира – русские, евреи, немцы, поляки… Все сплавлено в едином котле, и все полно парадоксов. И замечательно сказал Мстислав Ростропович: «Я ощущаю солидарность со всяким человеческим существом. Будь то сербы, негры или евреи, мне все равно. Для меня существуют только две расы и два класса – люди добрые и злые» («Вечерний клуб», 1999, 22 мая).