Текст книги "Россия и современный мир №1 / 2014"

Тахара Ф умики
Лидер, агент или наблюдатель? Управление и руководство в китайской и российской деревнях

TAHARA FUMIKI. Principal, agent or bystander? Governance a. leadership in Chinese a. Russian villages // Europe – Asia studies. – Glasgow, 2013. – Vol. 65, N 1. – P. 75–101.

Тахара Фумики (Токийский университет), занимаясь проблемой самоуправления в сельской местности в условиях постсоциалистических преобразований, провел в 2008–2009 гг. полевые исследования в двух китайских и двух российских деревнях. В центре внимания японского исследователя изменение типа местного руководителя.

В ходе работы были проверены гипотезы, имеющие хождение в западной политологии. Первая гипотеза, что в ходе постсоциалистических преобразований развивается деревенское самоуправление и агента государственной власти в качестве деревенского руководителя сменяет «principal» – самостоятельный местный лидер (СМЛ). Вторая – поскольку такая смена типа руководства происходит в контексте общенациональных преобразований, в более отошедшей от социализма России она зашла дальше. Тахара корректирует первую гипотезу и опровергает вторую.

Учреждение местного самоуправления было провозглашено целью постсоциалистических преобразований в обеих странах – в законе о деревенских комитетах как базовой единице местного самоуправления 1987 г. в КНР и Федеральном законе об основных принципах местного самоуправления в Российской Федерации 1995 г. Современная реальность тем не менее далека от провозглашенных целей. В деревнях нет ни автономии, ни самостоятельного руководства. Унифицированный тип государственного агента в деревне действительно ушел в прошлое, но на место ему приходит большей частью не СМЛ, а агент местной власти (АМВ) или «наблюдатель (bystander)», управленец, посторонний для деревенского общества.

Изменения в типе деревенского руководства, и это второй вывод автора, «определяются не стадией перехода от планового хозяйства к рыночно-ориентированной экономике, а совокупностью местных условий, включающих административную и избирательную систему, форму налогообложения, демографическую и социальную структуру деревни» [с. 77].

Типу СМЛ более или менее соответствует ситуация, сложившаяся в обследованной автором деревне провинции Шаньдун; и объясняется это, таким образом, наличием здесь оставшихся от эпохи народных коммун коллективных ресурсов в виде деревенских фабрик123123
  Провинция Шаньдун – один из центров распространения так называемых предприятий поселков и волостей. Эта форма местной промышленности испытала бурный подъем в начале периода «реформ и открытости». Юридически находящиеся в общинной собственности эти предприятия как правило управляются независимыми директорами из бывшей партийной верхушки деревни, которые выступают в роли полновластных хозяев, а порой и приватизируют их. – Прим. реф.


[Закрыть] и находящейся в общинном владении земли. На отчислениях от деятельности фабрик и арендной плате за пользование землей и базируется здесь деревенская автономия. Основная же часть коллективных расходов направляется на поддержание ирригационной системы, от которой зависит благосостояние крестьянских хозяйств, занятых преимущественно в садоводстве (яблоки, виноград).

Иная ситуация в изучавшейся автором деревне провинции Цзяньсу. Здесь тоже сельская экономика зависит от ирригации. Но провинция относится к менее развитым, чем приморская Шаньдун, континентальным регионам. Основная отрасль – рисоводство, которое менее связано с рынком, чем плодоводство. Наибольшую часть доходов крестьянским хозяйствам дают отхожие промыслы и миграция. Уровень жизни в деревне повышается, и это очевидно по интенсивному домостроительству. Однако на общественные нужды крестьяне тратиться не спешат и подвигнуть их, например, на строительство дорог между отдельными поселениями (hamlet) (их 14 в рамках административной деревни124124
  В отличие от «естественной деревни», «административная деревня» – это административная единица, соответствующая традиционной русской «волости». – Прим. реф.


[Закрыть]) затруднительно.

Коллективного хозяйства почти не существует; ресурсы, которыми располагает местный руководитель, во-первых, мизерны, во-вторых, зависят всецело от вышестоящих органов власти или от отношений с неформальными структурами125125
  Ситуация в этих регионах изменилась после того, как центральная власть, столкнувшись с массовыми протестами крестьянства, лишила местное руководство возможности облагать жителей деревни различными поборами на нужды развития и разнообразными штрафами за те или иные нарушения, чаще всего по части ограничения рождаемости. – Прим. реф.


[Закрыть]. Такой руководитель обычно становится «bystander-наблюдателем»: его статус не зависит от положения дел в деревне, и он не предпринимает усилий, чтобы мобилизовать жителей и их средства для проведения общественно необходимых мероприятий.

В обследованных автором российских деревнях – на Тамбовщине в большей мере, в Татарстане меньше – главными коллективными нуждами являются «зимние проблемы» [с. 85], включающие обеспечение топливом и уборку снега. О том, насколько серьезна последняя проблема, свидетельствует случай, когда одно из поселений тамбовской деревни на месяц оказалось изолированным от внешнего мира.

Радикальным решением топливной проблемы выступает газификация, однако газ подведен лишь к трем из 17 поселений тамбовской деревни. Впрочем, деревенское руководство, как и вышестоящее начальство, это мало волнует. Большинство таких деревушек обречены, как откровенно было сказано автору, на вымирание. В них живут немногочисленные пенсионеры, а треть жителей деревни (в деревне Татарстана больше 80%) и почти все социальные институты (сельсовет, культурно-бытовой центр, медицинские учреждения, гимназия, отделение банка и пр.) сосредоточены в центральном поселении [с. 85, 87].

Вообще Тамбовщина с ее легендарными черноземами представляется автору наглядным воплощением демографической катастрофы, которая постигла российскую деревню. Примером разительного аграрного недонаселения выступает сравнение с КНР. Уезд Пенлай провинции Шаньдун, в составе которого находится изучавшаяся автором деревня, располагает 110 тыс. га земли, что примерно соответствует площади Знаменского района на Тамбовщине с обследованной им деревней. Однако в первом проживают почти полмиллиона (450 тыс.) жителей, а во втором насчитывается всего 20 тыс.126126
  18,8 тыс. человек, по данным 2010 г., из них в городе – 8 тыс. – Прим. реф.


[Закрыть] населения [с. 79].

Демографические особенности накладывают отпечаток на административную структуру. В КНР система местного управления более сложная: между провинцией и административной деревней, кроме уезда, пребывает так называемый поселок (township); соответственно российская деревня оказывается ближе в экономическом отношении к власти регионального уровня («область», «республика»), чем китайская.

Особенно отчетливо это выражено в обследованной деревне Татарстана, где деревенский руководитель в наибольшей степени приближается к выделенному Тахарой типу АМВ. Здесь почти все проекты социальной сферы, включая газификацию, осуществляются за счет республиканского и даже федерального бюджета. Так, главе района удалось получить из федерального бюджета средства для уличного освещения деревни (8 млн руб.). Также за счет федерального бюджета реконструируется православная церковь (73% жителей деревни – русские) [с. 87–88].

Деревенское руководство проявляет себя значительно менее масштабными мероприятиями, например благоустройством водоснабжения, которое ограничилось сооружением некоего павильона над местным источником, что обошлось в 12 тыс. руб., или привлечением городских торговцев для устройства в центральном поселении еженедельного базара [с. 88].

Руководству тамбовской деревни приходится прилагать гораздо бóльшие усилия и опираться нередко на мобилизацию средств земляков. Так, для подведения газопровода к домам местная глава лично обходила сельчан, собирая по 25 тыс. руб.127127
  Сумма, эквивалентная цене 5 т угля, которые дворы тратили в среднем на отопление в зимний период [с. 85].


[Закрыть] от двора [с. 86]. Ее усилия были оценены деревенскими жителями, и они на последующих выборах дружно переизбрали ее.

Нынешнее положение местного руководства в российской деревне определяется Законом 2003 г. Корректируя Закон 1995 г. о местном самоуправлении в контексте проводившейся В.В. Путиным «рецентрализации» власти [с. 78], нововведение 2003 г. придало этому положению двусмысленный характер. Наделив местные органы власти юридическими полномочиями и обязанностями перед населением (здравоохранение, образование, водоснабжение и т.д.), Закон 2003 г. не обеспечил их необходимыми фондами. Последние приходится испрашивать у вышестоящих, главным образом региональных, органов власти. Перекачка ресурсов происходит в возрастающей степени по каналам доминирующей партии («Единая Россия»).

Озабоченный привлечением электората, аппарат партии спонсирует поступление средств на те или иные деревенские нужды. Сформировался своеобразный механизм обмена «деньги – голоса», который приобщил деревенское руководство к общегосударственной «политике кормушки (pork barrel politics)». Деревенские руководители становятся «электоральными агентами» партии власти. В Камско-Устьинском районе Татарстана (включающем обследованную деревню) все 20 деревенских руководителей были членами «Единой России». В Знаменском районе Тамбовщины четверо руководителей состояли в «Единой России», остальные ее поддерживали. В обследованной деревне этого района партячейка состояла из 17 человек, занимавших те или иные должности [с. 95].

Таким образом, если в КНР значение сельской ячейки правящей партии в последнее время уменьшается, то в России, напротив – резко возрастает. Возникает парадокс: демократическая система в образе всеобщих выборов (в КНР они проходят лишь на деревенском уровне) работает на закрепление монопольного положения доминирующей партии в местной жизни, становясь важным звеном «управляемой демократии».

Авторитаризм в современной России имеет глубокие исторические корни и восходит к становлению постреволюционной государственности. Если в КНР этот процесс характеризовался «мобилизацией масс через их участие (participatory mobilisation)», то в Советской России – «мобилизацией по команде (command mobilisation»128128
  Bernstein T.P. Leadership and modernization in the collectivization of agriculture in China and Russia: A comparison – Ann Arbor: Univ. microfilm intern., 1971.


[Закрыть]). Соответственно социалистические преобразования в КНР меньше затронули традиционно общинный строй деревни и даже укрепили ее автономию [с. 97].

Принципиально разнятся формы деколлективизации. В КНР последняя привела к воссозданию семейных хозяйств, в России крестьяне стали своеобразными «издольщиками (shareholders)»129129
  Allino-Pasano J. The post-Soviet Potemkin village: Politics a. property rights in the Black Earth. – Cambridge: Cambridge univ. press, 2008.


[Закрыть] крупных хозяйств квазисоциалистического типа. Не стоит в этом винить только руководителей этих хозяйств и сельскую администрацию. Русские крестьяне, отученные от хозяйствования, и сами в своей массе не спешили брать на себя сопутствующие этому риски. А главное без средств механизации с обработкой крупных наделов невозможно было справиться. К тому же крупные хозяйства выполняли в советской деревне важные социальные функции [с. 90–91].

Как бы то ни было, «по контрасту с китайскими деревнями социально-экономические условия российских деревень гораздо меньше позволяют им самостоятельно справиться с общественными потребностями» [с. 94]. И основная проблема в том, что, в отличие от жителей китайских деревень, как правило не расставшихся со своим наделами, российские крестьяне либо так и не получили свои земельные паи, либо уже продали их. Теперь, кроме огородов, источниками крестьянского дохода являются средства госбюджета – пенсия и жалованье за выполнение социальных функций130130
  В российской деревне, в отличие от китайской, оказывается немало чиновничьих должностей, а также людей, находящихся на государственном жалованьи. По расчетам автора, последние могут составлять 20–40% рабочей силы [с. 91].


[Закрыть].

Кроме максимальной зависимости от государства, современная российская деревня в большей степени зависит от частного капитала. В отличие от деколлективизации по-китайски, носившей эгалитарный характер, особенностью российского пути сделалось формирование «экономической элиты» в образе директоров крупных агрофирм смешанного происхождения. Они находятся в отношениях взаимозависимости с руководителями деревень: последние легализуют приобретение земельных паев, взамен директора помогают техникой, особенно важной для поддержания в надлежащем состоянии местных дорог, оказывают шефские услуги деревенским школам и учреждениям культуры и т.п.131131
  Директор такой агрофирмы в Татарстане говорил автору, что на подобную «шефскую» помощь местным жителям у него уходит более полумиллиона руб., или 0,5% всех расходов [с. 91].


[Закрыть].

В китайской деревне тоже происходит формирование «экономической элиты», однако этот процесс еще не достиг классовой консолидации.

А.В. Гордон

Фабр Г., Грюмбаш С.
«Настоящий большой скачок» в Китае: политика в области научных исследований и инноваций

FABRE G., GRUMBACH S. Le «vrai Grand Bond en avant»: La politique de recherche et d’innovation en Chine // Débat. – P., 2013. – N 173. – P. 88–104.

Французские специалисты Национального института исследований в области информатики и автоматики (Institut national de recherche en informatique et en automatique, INRIA) анализируют состояние и роль системы НИОКР и инноваций в современном Китае.

В 2010 г. Китай стал крупнейшей мировой промышленной державой (20% мирового промышленного производства), опередив США и положив конец их длительному лидерству по объему производства промышленной продукции [с. 88]. Этот успех базировался на расширении инвестиций и экспорта, но основным фактором роста явились изобилие рабочей силы и ее низкая стоимость. Вместе с тем еще в 2004–2007 гг. наблюдался дефицит рабочей силы в зонах наибольшей концентрации прямых иностранных инвестиций (ПИИ) и экспорта, а в 2000-е годы значительно выросла реальная зарплата. Если данная тенденция сохранится, то, по мнению китайских экономистов, это приведет к потере конкурентоспособности страны. По оценке Всемирного банка, к 2030 г. Китай превратится в страну с высокими доходами. В 2000-е годы и особенно после кризиса 2008 г. значительно выросла стоимость земли. Земельное имущество использовалось для финансирования на местном уровне плана оживления экономики, что при отсутствии налога на землю привело к появлению пузыря на рынке недвижимости. Кроме того, существенно выросла стоимость энергии [с. 89]. Эти факторы, особенно в сочетании с замедлением роста спроса в Европе и США, а также переоценкой юаня по отношению к доллару, могут привести к потерям в конкурентоспособности. Китайская модель роста, по мнению авторов, изживает себя. В этих условиях Китай ориентируется на развитие НИОКР и инноваций в качестве инструментов обеспечения экономического роста.

Особенности научно-технологического прогресса в Китае в значительной мере определяются его историей. В XIX в. технологическое превосходство позволило западным странам превратить Китай в полуколониальное государство. Догоняющее технологическое развитие стало для Китая, который, как и Япония, стремился адаптироваться к современному обществу, жизненно важным. Основой модернизации начала ХХ в. была китайская культура, а ее инструментами наука и западные технологии. В первой половине ХХ в. в стране были созданы университеты, а в 1928 г. – первый национальный исследовательский институт – Академия Синика (Academia Sinica).

После установления нового политического режима в 1949 г. сфера научных исследований была реорганизована по советскому образцу (Академия наук, университеты и технические институты при различных министерствах, в частности при Министерстве обороны). СССР направил в Китай 10 тыс. научных и технических специалистов и обеспечил подготовку 40 тыс. китайских студентов в своих университетах. В этот период поддержка СССР играла ключевую роль, особенно в военных секторах. Однако в годы «большого скачка» (1958–1960) и культурной революции (1966–1976) развитие НИОКР продолжалось лишь в военной сфере, что привело к технологической отсталости Китая в начале 1980-х годов.

Догоняющее развитие становится одним из приоритетов Дэн Сяопина, вернувшегося во власть в 1978 г. Он организовал вторую национальную научно-технологическую конференцию (первая прошла в 1956 г.), были вновь открыты университеты и научно-исследовательские центры, сотни тысяч студентов направлены на учебу за границу. Такая политика была чрезвычайно дорогостоящей в краткосрочном плане, лишив Китай лучших студентов и не дав видимых результатов, но принесла свои плоды в долгосрочном плане. В 1978 г. были подписаны соглашения о научно-технологическом сотрудничестве с большинством промышленно развитых стран, сопровождавшиеся установлением прямых связей между китайскими и зарубежными, а также международными научными институтами. В середине 1980-х годов были приняты многочисленные научно-исследовательские программы, основой которых стали различные зарубежные исследования, адаптированные к местным условиям.

В 1995 г. состоялась третья национальная научно-технологическая конференция, на которой были поставлены задачи переориентации исследовательских институтов и повышения качества исследований. Тогда же была проведена реформа Академии наук, предусматривавшая ликвидацию ряда институтов и создание новых, в частности ориентированных на развитие наук о жизни. Один из стратегических аспектов этой реформы состоит в реализации специальной программы «возвращения мозгов», которая адресована научным работникам, которые уехали в основном в США и которые трудятся в качестве приглашенных специалистов в зарубежных научных учреждениях.

Наука и технология были основными элементами программы «четырех модернизаций», провозглашенной Дэн Сяопином в 1978–1979 гг. Однако «действительный большой скачок» начался в новом тысячелетии. В 2000–2008 гг. доля молодежи, обучающейся в высшей школе, увеличилась с 11 до 35%; численность китайцев, получающих дипломы инженеров, достигла 700 тыс. человек в год против 80 тыс. – в США. Доля экономически активного китайского населения, имеющего университетские дипломы, сегодня сравнима с аналогичным показателем для стран зоны евро (26%). Из 140 млн студентов в мире – 25 млн приходится на китайских студентов [с. 92].

В 2000–2010 гг. доля расходов на НИОКР в ВВП Китая увеличилась с 0,8 до 1,75%, а численность занятых в этой сфере – с 1 млн до 2,8 млн человек. В конце 2000-х годов доля Китая в мировых расходах на НИОКР (по паритету покупательной способности) была эквивалентна аналогичному показателю Японии (12,3%). Доля США составляла 34,4%, Европы – 23,3% [с. 92].

Качество китайской образовательной системы значительно повысилось с созданием Лиги С9 (Ligue C9) – клуба, объединяющего лучшие университеты, и с принятием политики интернационализации обучения. В 1999–2011 гг. общее количество китайских студентов и научных работников в зарубежных университетах или исследовательских институтах (340 тыс.) увеличилось в 15 раз. В конце 2010 г. количество китайских студентов, обучающихся за границей, достигло 1,27 млн человек, что является мировым рекордом. Кроме того, более 700 тыс. высококвалифицированных работников, проживающих в странах ОЭСР, родились в Китае [с. 92].

Этот «настоящий большой скачок» в отличие от катастрофического «большого скачка» 1958–1960 гг. является результатом осознания китайскими руководителями влияния технологических инноваций на конкурентоспособность и экономический рост в долгосрочной перспективе. Внимание властей к НТП в определенной степени определялось составом китайского руководства до его обновления в конце 2012 г. Поскольку восемь из девяти членов постоянного комитета Политбюро ЦК КПК имели инженерное образование, они рассматривали инновации и конкурентоспособность как две стороны одной медали.

В 2006 г. был принят «Национальный план развития науки и технологии на средне– и долгосрочную перспективу, 2006–2020» (далее – План 2020), который предусматривает экономический рост на уровне 60% за десять лет за счет технологического прогресса. Кардинальное отличие Плана 2020 от предшествующих решений, касающихся научно-технологической сферы, состоит в ориентации на значительное сокращение зависимости страны от зарубежных технологий за счет развития эндогенных инноваций, т.е. за счет технологического развития по модели «импорт–ассимиляция–повторные инновации». Политика инноваций по-китайски, т.е. эндогенных инноваций, становится решающим элементом «второй фазы реформ и открытия экономики» [с. 93].

План 2020 предполагает увеличить долю НИОКР в ВВП до 2,5%, что в 3 раза превышает уровень 2010 г.; обеспечить 60%-ный экономический рост за счет развития науки и технологий; снизить зависимость от зарубежных технологий, по крайней мере на 30%; выйти на пятое место в мире по количеству патентов и цитированию научных публикаций [с. 94].

Для достижения этих целей необходимо развивать технологии в ряде ключевых секторов (энергетика, защита окружающей среды, информационные и коммуникационные технологии, нанотехнологии, сельское хозяйство, биотехнологии, космонавтика и т.д.). В ключевых секторах в 2006–2010 гг. уже было осуществлено 16 крупных проектов, а в двенадцатом пятилетнем плане (2011–2015) акцент делается на науках о жизни, исследованиях в области инфекционных заболеваний и фармацевтических инновациях. Наряду с научными программами, служащими для предприятий ориентирами в плане приоритетов в наукоемких секторах (ИКТ, новые материалы, новые виды энергии и т.д.), государство стимулирует создание промышленных парков и экономико-технологических инкубаторов, которые способствуют развитию партнерства между научно-исследовательскими центрами и предприятиями, а также коммерциализации и интернационализации НИОКР.

Очень симптоматична в этом плане активность Китая в области интеллектуальной собственности (ИС). По данным Всемирной организации интеллектуальной собственности (ВОИС), количество китайских заявок на международные патенты в 2006–2011 гг. выросло в 3 раза, составив 9% всех заявок. В основном они касаются телекоммуникаций, информатики, химии, биотехнологий и лекарственных препаратов. В 2010 г. на Китай и США приходилось 4/5 роста заявок на патенты [с. 93]. За 2003–2008 гг. Китай опередил Японию по количеству научных публикаций.

В реализации Плана 2020 большая роль отводится государственным корпорациям, которые являются основой промышленной системы, управляемой сверху, и которые призваны играть роль движущей силы политики эндогенных инноваций, опираясь на государственные программы, налоговые льготы или финансовую помощь. На государственные научно-исследовательские институты, осуществляющие фундаментальные и прикладные исследования, приходится 20% расходов на НИОКР и 18% расходов на персонал, на университеты с преобладанием прикладных исследований – 10% расходов на НИОКР и 16% расходов на персонал, тогда как на основные государственные предприятия или холдинги – 71% таких расходов. Государственные предприятия являются основными проводниками стратегии инвестирования за границей. Они играют доминирующую роль в наукоемких секторах благодаря олигополистической структуре рынка; на них приходится бóльшая часть биржевой капитализации (83% в 2007 г.) [с. 95–96].

Крупные государственные инвестиции уже позволили Китаю добиться серьезного прогресса в НИОКР в различных областях (геномика, нанотехнологии, экологически чистая энергетика и т.д.), хотя следует учитывать такие способствовавшие успеху факторы, как размер потребительского рынка, масштабы инвестиций и государственных заказов, конкурентоспособность рынка рабочей силы. Кроме того, развитию инноваций и НИОКР способствовала передача Китаю западных технологий в обмен на доступ на внутренний рынок. Некоторые западные эксперты выступают против передачи технологий, поскольку они служат источниками потенциального роста для стран ОЭСР. Они не одобряют идею разделения НИОКР и производства, преобладавшую последние 25 лет, подчеркивая, что инновационный процесс нуждается в «возвратно-поступательном движении». Этот тезис подтверждается практикой: в большинстве случаев после вывода производственных мощностей в другую страну, НИОКР обычно перемещаются в том же направлении.

Особое положение в области НИОКР занимают транснациональные компании (ТНК). На их долю приходится почти половина общих расходов на НИОКР и, по меньшей мере, 2/3 расходов на НИОКР предприятий. Китай, где в 2005 г. уже насчитывалось 700 зарубежных центров НИОКР, упоминался большинством мировых ТНК как основное направление размещения будущих НИОКР. Интерес ТНК к Китаю обусловлен потребностью адаптировать продукты и производственные процессы к огромному местному рынку, а также стремлением сократить издержки на НИОКР и получить возможность привлекать на работу талантливых китайских специалистов. В 2004–2010 гг. ПИИ, связанные с НИОКР, выросли с 4 млрд до 12,8 млрд долл. В целом в 2000-е годы рост инвестиций в НИОКР в Китае составлял в среднем 20% в год против 3,2% в странах «восьмерки» (G8) [с. 93].

Центры НИОКР, как правило являющиеся 100%-ными филиалами зарубежных компаний, специализируются на проблемах адаптации к китайскому рынку в основном в электронной промышленности, информационных и коммуникационных технологиях (ИКТ), хотя в некоторых случаях они нацелены на развитие глобальных проектов. Крупнейшие ТНК используют тысячи научных специалистов в своих центрах НИОКР в Шанхае и Пекине и заключают партнерские соглашения с крупными университетами. По мнению авторов, в текущем десятилетии эта тенденция может усилиться. Зарплата в сфере НИОКР Китая, составлявшая в 2011 г. 40% от средней по промышленно развитым странам, в текущем десятилетии продолжит расти [с. 94].

Для большинства иностранных предприятий перемещение производства в Китай является единственным способом доступа на местный рынок. В 2007 г. иностранные компании производили 25% товаров, предназначенных для китайского рынка. В то же время Китай создает стимулы иностранным предприятиям и особенно ТНК для перевода в Китай высокотехнологичных производств, а также центров НИОКР, чтобы усилить инновационный потенциал китайских предприятий [с. 97]. В условиях курса на эндогенные инновации перед большинством иностранных предприятий встает вопрос не столько о контроле над хищениями ИС в форме контрафактной продукции, сколько об организации передачи технологий при сохранении за собой прав на ноу-хау. При этом некоторые исследования показывают, что чем выше технологичность китайского экспорта, тем выше добавленная стоимость его импортируемых компонентов (в электронной аппаратуре – 85,2%, телекоммуникационном оборудовании – 91,6, компьютерах – 91,1%). Отсюда часто делается вывод, что Китай остается «сборщиком», «экономикой верстака».

Авторы не разделяют эту точку зрения. Учитывая порог участия в капитале для иностранных предприятий, который определяется законодательством в 10%, часть иностранных предприятий контролируется китайскими государственными предприятиями, поэтому Китай можно считать основным центром производства высокотехнологичной продукции в азиатском регионе. Стоит напомнить, что крупнейшие мировые компании, такие как корейские «Samsung» или «LG», начинали как простые подрядчики крупных американских предприятий.

Опираясь на ряд конкретных примеров сотрудничества с зарубежными компаниями (строительство высокоскоростных железных дорог, разработка среднемагистрального самолета – проект С919 и др.), авторы приходят к выводу, что они наглядно иллюстрируют способность Китая использовать конкуренцию между ТНК, сокращая их долю в государственных заказах с помощью отечественных инноваций или тендеров, на которых предпочтение отдается государственным предприятиям.

Китайская политика догоняющего развития в области НИОКР и инноваций часто сравнивается с политикой Японии и «азиатских драконов». Однако при таком подходе недооценивается масштаб страны, который влияет не только на ее научно-технологическое развитие, но и на производственные мощности, а также размер внутреннего рынка и рост присутствия китайских предприятий в странах с формирующейся рыночной экономикой. Если учитывать и такой дополнительный фактор, как национальный суверенитет, который играет ключевую роль в оборонной отрасли и секторах, чувствительных к информационным технологиям, становится ясно, что стратегия НИОКР и инноваций в Китае постепенно меняет границы и общую картину развития науки и технологий.

Хотя желание Китая снизить технологическую зависимость от стран Запада совершенно законно, многие ТНК рассматривают политику эндогенных инноваций как «план хищения технологий неслыханных масштабов на мировом уровне». Некоторые аналитики пессимистично оценивают последствия такого нового «технонационализма», ассоциирующегося с сокращением доступа на китайский внутренний рынок. Вертикальная модель НИОКР и инноваций подвергалась серьезной критике со стороны известных китайских ученых, поскольку в этой схеме политические соображения превалируют над научными. Пределы нового «технонационализма» иллюстрирует замедление программы строительства высокоскоростных железных дорог после трагического инцидента 2011 г.

Тем не менее, считают авторы, было бы ошибкой сосредоточиваться на эндогенных инновациях без учета всей картины развития сферы НИОКР, гораздо более открытой, чем представляется на первый взгляд. Эта политика не сводится к игре между правительством, побуждающим ТНК к передаче технологий, и стремлением иностранных предприятий сохранить права на свои ноу-хау. В ряде секторов (химия, ИКТ, нанотехнологии и др.) отношения представляются более открытыми, и постоянное присутствие иностранных ученых может создать условия для формирования модели отношений, близкой к уже существующей с другими странами Восточной Азии. С помощью политики отечественных инноваций и привлечения из-за рубежа высококвалифицированных профессионалов китайские руководители рассчитывают осуществить переход от модели «Сделано в Китае» к модели «Разработано в Китае» (Created by China). Результат зависит от прагматизма китайского руководства и способности зарубежных компаний адаптироваться к Китаю и конструктивно взаимодействовать с новым партнером [с. 104].

И.Ю. Жилина