Текст книги "Россия и современный мир №1 / 2014"

Модернизационные миражи (ИНСОР и другие)

Период так называемой тандемократии (2008–2012) был ознаменован ситуативными, но достаточно показательными новшествами в деятельности нескольких ведущих экспертно-аналитических организаций. Видимость альтернативности вариантов развития страны, созданная самой ситуацией соправительства Владимира Путина и Дмитрия Медведева, а затем и «вброс» одним из дуумвиров тезиса о модернизации побудили ряд экспертных центров включиться в борьбу за колонизацию нового пространства политического дискурса. При этом создавалось впечатление, что участники развернувшейся дискуссии о модернизации рассматривают это пространство едва ли не как целину, где можно произвольно пренебрегать как теоретической традицией, так и глобальным контекстом [подробнее см.: 4]. Для части экспертов наиболее важно было дать такое истолкование модернизации, которое бы подкрепляло позиции той или иной стороны в борьбе за изменение / сохранение политической модели «вертикали власти», внешнеполитической ориентации страны и даже за конкретное решение проблемы демонтажа правящего тандема (в рамках тех вариантов, которые считались возможными до объявления 24 сентября 2011 г. Владимира Путина кандидатом от «Единой России» на пост президента РФ).

Иначе говоря, в деятельности экспертно-аналитических сообществ существенно усилилась идеологическая направленность, чему в значительной степени способствовало стремление таких центров как Институт современного развития (ИНСОР) и Институт общественного проектирования (ИНОП) презентовать свои аналитические продукты с использованием PR-технологий, обеспечивающих максимальный медийный эффект. Как подчеркивает О.Ю. Малинова, экспертные организации тем самым «вольно или невольно становились игроками идейно-символического поля, вовлекаясь в борьбу за доминирование развиваемых ими способов интерпретации социальной реальности» [9, с. 193]. При этом противостояние фабрик мысли явно решало политтехнологическую задачу замещения реальной конкуренции политических партий: оппозиция «ИНОП против ИНСОРа» представлялась неким эрзацем двухпартийной системы [см.: 15, с. 13]. Впрочем, экспертам, выходившим на поле публичной политики, далеко не всегда удавалось верно оценить влияние своих предложений на ситуацию в стране.

В ходе конкурентной борьбы за овладение пространством модернизационного дискурса большую популярность приобрел тезис о фактической безальтернативности модернизации либо о заведомой неприемлемости возможных альтернатив. Этот тезис, нуждающийся в тщательном обосновании, во многих текстах, посвященных модернизации, оказывался постулатом. Так, например, в докладе Института современного развития «Обретение будущего. Стратегия 2012» провозглашалось, что «задача приведения к современности» через быстрое, радикальное и системное обновление равнозначна решению вопроса о выживании страны [11, с. 4]. Практически на той же самой посылке «aut – aut, tertium non datur» основывался и доклад «Культурные факторы модернизации», подготовленный для Фонда «Стратегия 2020» рабочей группой под руководством А.А. Аузана: «Или страна совершает прорыв в современную развитую экономику, делает ставку на новые технологии, обновляет всю совокупность социально-экономических отношений, или безнадежно стагнирует, теряя молодые кадры и растрачивая природные ресурсы» [8, с. 3].

Постулирование безальтернативности модернизации неизбежно предполагает существование нормативного образца, по крайней мере общего стратегического ориентира, в направлении которого должно двигаться модернизирующееся общество. С точки зрения выбора возможных ориентиров дискуссия о модернизации пошла по хорошо знакомым направлениям: социалистическое преобразование общества; преобразования в ходе строительства империи или сверхдержавы; трансформации, связанные с демократическим транзитом и созданием полнокровной рыночной экономики. Иначе говоря, сторонники различных идеологических подходов искали нормативную модель модернизации либо вовне (в прошлом и настоящем), либо на российской почве (только в прошлом). Эти установки имели и внешнеполитическую проекцию, что нашло свое отражение, прежде всего, в докладах и выступлениях представителей Института современного развития.

Особое местоположение ИНСОРа в специфической системе координат периода тандемократии неизменно привлекало общественное внимание к интеллектуальной продукции этой «фабрики мысли». У многих обозревателей наблюдалась странная аберрация слуха: слушали Игоря Юргенса и Евгения Гонтмахера, а слышали, как казалось, Дмитрия Медведева. ИНСОРовская оценка государственного патернализма как преграды модернизационным усилиям демонстрировала стремление ориентированной на третьего президента РФ части российской элиты демонтировать «путинскую вертикаль», а призывы к либерализации политического режима рассматривались с точки зрения «проблемы 2012». Внешнеполитические разделы докладов ИНСОРа выступали логическим продолжением этой линии, причем недостаточная проработанность соответствующих инициатив компенсировалась сенсационностью их подачи. Так, в получившем широкую известность докладе «Россия XXI века: Образ желаемого завтра» (2010) в числе ориентиров, которые могут быть достигнуты в результате осуществления программы модернизации, назывались: вступление России в НАТО; обретение статуса стратегического союзника ЕС с перспективой полноправного членства в этом объединении; стратегическое партнерство с США; обеспеченное за счет заключения прорывных соглашений в области стратегической стабильности; разработки совместных программ противоракетной обороны; достижение баланса интересов на постсоветском пространстве; сотрудничества России и Америки в Азиатско-Тихоокеанском регионе, на Ближнем и Среднем Востоке. На этом радужном фоне весьма невнятным оставалось описание самостоятельной роли России на постсоветском пространстве (по мнению авторов доклада, сам этот термин уйдет в прошлое, зато сохранится понятие «ближнее зарубежье»). Предполагалось, что СНГ будет существовать и по завершении российской программы модернизации, но едва ли не единственным его значимым достижением станет создание Зоны свободной торговли. При этом красноречиво замалчивались интеграционные инициативы по развитию ЕврАзЭС и формированию Таможенного союза, которые к началу 2010 г. уже находились в процессе реализации4040
  Эта двусмысленность была отчасти преодолена в опубликованном в 2011 г. докладе ИНСОРа «Обретение будущего. Стратегия 2012», где вопросам межгосударственных отношений на постсоветском пространстве была посвящена значительная часть внешнеполитического раздела, написанного С.А. Куликом и И.Ю. Юргенсом. Характерной особенностью подхода этих авторов к проблематике постсоветского пространства было стремление найти способ гармонизации интересов России в странах СНГ с императивом конструктивного сотрудничества с ЕС.


[Закрыть]. Не меньшей неопределенностью характеризовалось и описание перспектив китайско-российских отношений: авторы доклада предполагают некое балансирование в четырехугольнике США – Япония – Россия – Китай, а Шанхайскую организацию сотрудничества рассматривают в качестве механизма согласования интересов Москвы и Пекина.

Доклад ИНСОРа «Россия XXI века: Образ желаемого завтра» содержит примечательную характеристику внутри– и внешнеполитических последствий реализации модернизационной программы. Идеальное «постмодернизационное» будущее описывается в докладе так: «Конфронтация и изоляционизм стали недопустимой роскошью, а потребности в обретении новых технологий и развитии внешнеэкономических связей заставили искать новые подходы и компромиссы, заимствовать и переносить на российскую почву практики управления экономикой, социальной сферой и урегулирования конфликтов в обществе. Как поиск ресурсов для модернизации, так и укрепляющееся сотрудничество с развитыми странами сделали одним из приоритетов внешней политики демилитаризацию международных отношений» [14, с. 44–45]. Иначе говоря, модернизация, изначально понимаемая как способ технологического обновления и повышения экономической конкурентоспособности, должна привести к институциональным изменениям и изменению внешнеполитических приоритетов.

Следует отметить, что сходной логикой характеризовалась совместная инициатива России и Европейского союза «Партнерство для модернизации», выдвинутая на саммите Россия–ЕС в Стокгольме в ноябре 2009 г. Инструментально-релятивистская трактовка модернизации, как казалось, могла предоставить в распоряжение Евросоюза механизмы влияния на трансформационные процессы в России и в то же время позволяла российским элитам не принимать на себя слишком жестких обязательств в части преобразования политических институтов. Вместе с тем сама инициатива «Партнерство для модернизации» была сформулирована сторонами таким образом, чтобы не подменять собой существующие «дорожные карты» переговоров о подготовке нового базового соглашения между Россией и ЕС. В результате эта инициатива не привела к развязке ни одной из крупных проблем в отношениях между Россией и ЕС, а ее суммарный эффект в целом соответствовал общему эффекту модернизационной риторики Д.А. Медведева для российской экономики и социальной сферы.

Вопросы европейской безопасности в экспертной деятельности ИНСОРа периода тандемократии во многом интерпретировались в контексте «модернизационного» диалога с ЕС и российско-американской перезагрузки. При этом ИНСОР даже в 2011 г. продолжал популяризировать безнадежно забуксовавшую инициативу Договора о европейской безопасности (ДЕБ), рассматривая гипотетическую возможность заключения этого соглашения в качестве необходимой предпосылки строительства «Общего евроатлантического пространства безопасности». В комментарии к этому разделу доклада А.А. Дынкин и В.Г. Барановский высказались довольно резко: «Так, может, пора отказаться от ритуальных призывов поддержать идею Договора о европейской безопасности, которая все больше напоминает “чемодан без ручки” – и тащить неудобно, и бросить вроде бы жалко?» [11, с. 319]. В связи с этим уместно также вспомнить, что в начале июля 2010 г. на сайте госзакупок Управлением делами президента РФ был объявлен тендер на проведение исследования по теме «Договор о европейской безопасности: Субстантивное наполнение, методы реализации, цели» (начальная стоимость контракта составляла 200 тыс. руб.). Само объявление тендера на эту и другие НИР свидетельствовало о намерении кремлевского руководства упорядочить и сделать более прозрачными механизмы взаимодействия с экспертно-аналитическими сообществами. Однако в сентябре 2010 г., когда подводились итоги конкурса, появилась лишь лаконичная информация об отмене тендера, связанного с тематикой ДЕБ [см.: 3], что, очевидно, свидетельствовало об осознании бесперспективности самой идеи Договора.

Гипертрофированное общественное внимание к активности ИНСОРа, с одной стороны, провоцировало чрезмерный и не всегда оправданный критицизм по отношению к продукции этого мозгового центра, с другой – способствовало активизации работы других экспертно-аналитических групп и организаций. Период тандемократии и начало третьего срока президентства Владимира Путина можно считать своеобразным «звездным часом» для российских экспертных сообществ, представители которых, наряду с традиционными для фабрик мысли функциями политического консультирования, начинали играть более существенную идеологическую роль, отчасти замещая в этом качестве политические партии и группы политического влияния. Однако экспертная деятельность в области внешней политики и международных отношений лишь «по касательной» оказывалась затронутой вниманием общества. О проблемах внешнеполитической экспертизы недвусмысленно высказывались представители того же ИНСОРа, указывавшие на неудовлетворительное качество обратной связи государства с экспертными сообществами, потребность в восстановлении и создании новых экспертных школ и направлений, важность преодоления поколенческого разрыва в экспертной среде. Призывая к пересмотру концептуальных оснований внешнеполитической деятельности, И. Юргенс и С. Кулик подчеркивали необходимость учета мнений как российского общества и российских элит, так и общественного мнения и настроений элит тех стран, сотрудничество с которыми является для России приоритетным. В частности, они предлагали подумать о создании экспертного общественного совета, в задачи которого входило бы повышение эффективности информационного обеспечения внешнеполитической деятельности [11, с. 289, 292, 294].

Что далее?

Ситуацию, при которой экспертно-аналитические сообщества играют роль чуть ли не основных выразителей различных политико-идеологических подходов, нельзя считать нормальной. Как минимум, это свидетельствует о дисфункции политических партий. В условиях соправительства 2008–2012 гг. отдельные экспертные центры начали выполнять специфические функции глашатаев идей, которые в силу тех или иных обстоятельств не могли исходить напрямую от участников тандема. Более того, представители экспертных сообществ вольно или невольно становились соучастниками специфического модерирования политической дискуссии, когда вокруг их продукции создавался ореол «сокровенного знания», якобы выражающего подлинные намерения президента или премьер-министра. Неважно, что таких намерений в действительности могло и не быть: «приписывание» некоей совокупности программных установок, например, Дмитрию Медведеву способствовало поддержанию иллюзии политической альтернативности. Когда 24 сентября 2011 г. интрига, связанная с определением дальнейшего политического лидерства, разрешилась самым банальным образом, специфическая функция экспертных сообществ оказалась в основном исчерпанной.

Помимо объективного изменения внутриполитической ситуации после начала третьего президентского срока В.В. Путина, экспертные сообщества ощутили на себе и воздействие перемен в руководстве президентской администрации. С приходом В.В. Володина на должность первого заместителя руководителя АП вместо В.Ю. Суркова начали меняться подходы к взаимодействию с экспертными сообществами, в частности стремление администрации несколько расширить круг московских экспертных центров, но при этом обеспечить их бóльшую подконтрольность, в первую очередь через механизмы финансирования. Несмотря на то что количество групп интересов, заинтересованных в экспертной поддержке достаточно велико, в последние полтора года наблюдается явное снижение готовности таких групп выступать в качестве независимых заказчиков экспертно-аналитической продукции. В этих условиях зависимость экспертных сообществ от основного заказчика – государства – существенно возрастает.

Усиление государственного участия в процессах, связанных с экспертно-аналитической деятельностью, достаточно ярко проявилось и в том, что касается внешнеполитической проблематики. В феврале 2010 г. указом Президента РФ Д.А. Медведева была создана новая экспертно-аналитическая организация – Российский совет по международным делам (РСМД). В результате на площадке российских экспертных центров по внешней политике и безопасности появился суперигрок, в числе преимуществ которого не последнее место занимает мощная финансовая поддержка со стороны государства. По словам исполнительного директора Совета А.В. Кортунова, РСМД является платформой, которая сможет консолидировать имеющийся в России немногочисленный экспертный ресурс по внешней политике, а также решить системные проблемы при взаимодействии экспертов и власти [см.: 3]. Впрочем, в качестве платформы экспертного диалога РСМД, как и ранее СВОП, предоставляет возможность для сопоставления существенно отличающихся друг от друга подходов. Один из наиболее свежих примеров – публикация с интервалом в один день на сайте РСМД двух диаметрально противоположных по направленности аналитических материалов. 21 октября 2013 г. был опубликован аналитический доклад заведующего отделом ИМЭМО РАН, профессора МГИМО А.В. Загорского, в котором обосновывается целесообразность ликвидации российского и американского арсеналов межконтинентальных баллистических ракет, благодаря чему удастся снять проблему ПРО как один из основных раздражителей в российско-американских отношениях [5]. На следующий день, 22 октября, РСМД опубликовал материал политического обозревателя В. Алексеева, посвященный обсуждению вероятности и возможных сценариев военного конфликта между Россией и США в ближайшие 10–15 лет [1]. Не вдаваясь в аргументацию этих экспертов по существу, можно констатировать, что РСМД успешно способствует переводу в режим публичной дискуссии различных стратегий внешней и оборонной политики.

Весьма показательным отражением новых тенденций является эволюция деятельности ИНСОРа, который начиная с 2012 г. все больше ориентируется на внешнеполитическую проблематику. В частности, именно ИНСОР вошел от России в состав Совета советов – объединения ведущих экспертно-аналитических центров стран G20. В последнем, кстати, можно видеть проявление транснационализации активности экспертно-аналитических сообществ, которая явно идет вразрез с трендом усиления влияния государства на условия функционирования российских «фабрик мысли».

Учреждение в 2012 г. Изборского клуба в качестве своеобразной государственнической антитезы большинству либерально-ориентированных экспертных центров и интеллектуальных форумов (включая клуб «Валдай») пока не оказало существенного влияния на коммуникацию идей, связанных с внешней политикой. Вместе с тем ярко выраженная антилиберальная идеологическая направленность, апелляция к традиционным культурным основаниям и моральным ценностям, возможно, выступают предвестниками крутого разворота в процессе производства смыслов, который будет иметь прямое отношение и к внешнеполитической дискуссии.

Прагматизм и отсутствие идеологической индоктринации, стремление вести диалог на языке интересов, а не ценностей были характерной особенностью российской внешней политики начала XXI в. Сегодня, однако, политическое руководство России вновь сталкивается с соблазном подвести под внешнеполитическую деятельность аксиологическую основу. Об этом, в частности, свидетельствуют высказывания Владимира Путина на 10-й, юбилейной, сессии клуба «Валдай» в сентябре 2013 г.: «Мы видим, как многие евроатлантические страны фактически пошли по пути отказа от своих корней, в том числе и от христианских ценностей, составляющих основу западной цивилизации. Отрицаются нравственные начала и любая традиционная идентичность: национальная, культурная, религиозная или даже половая. Проводится политика, ставящая на один уровень многодетную семью и однополое партнерство, веру в бога и веру в сатану» [2].

Следует констатировать, что готовность перевести российскую внешнюю политику на язык традиционных ценностей – очень серьезный выбор. Прежде всего, он будет означать фундаментализацию противостояния России и Запада, необходимость поиска союзников на основе ценностной близости. Он неизбежно ограничит свободу маневра и, следовательно, эффективность внешнеполитической деятельности. Вполне вероятно, что в этом случае внешняя политика вновь окажется в фокусе общественного внимания, а экспертные сообщества будут вынуждены ориентироваться по оси идеологического противостояния. Хотелось бы надеяться, что руководство страны, делая этот выбор, примет во внимание не только гипотетические преимущества новой идеологизации внешней политики, но и вполне конкретные издержки, масштаб и цена которых со временем будут только возрастать.

Литература

1. Алексеев В. Возможна ли война с Америкой? – Российский совет по международным делам. – 22.10.2013. – Режим доступа: http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=2557#7 (Дата посещения: 09.11.2013).

2. Выступление Владимира Путина на заседании клуба «Валдай». – Российская газета. – 19.09.2013. – Режим доступа: http://www.rg.ru/2013/09/19/stenogramma-site.html (Дата посещения: 09.11.2013).

3. Габуев А., Черненко Е. По странам и стечениям обстоятельств. – Коммерсантъ Власть. – № 39 (993). – 01.10.2012.

4. Ефременко Д.В. В поисках модернизационных ориентиров в эпоху междуцарствия модерна. – Политическая наука. – 2012, № 2. – М.: ИНИОН РАН. – С. 3–30.

5. Загорский А. Радикальное сокращение ядерных вооружений укрепит безопасность России. – Российский совет по международным делам. – 21.10.2013. – Режим доступа: http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=2538#top</p><p> (Дата посещения: 09.11.2013).

6. Заявление рабочей группы по политической стабильности Совета по внешней и оборонной политике. – 1998. – Режим доступа: http://old.nasledie.ru/politvnt/19_1/article.php?art=12 (Дата посещения: 09.11.2013).

7. Караганов С.А. Как не попасть на обочину истории. – Режим доступа: http://www. globalaffairs.ru/pubcol/Kak-ne-popast-na-obochinu-istorii-16139 (Дата посещения: 09.11.2013).

8. Культурные факторы модернизации: Доклад. – М.; СПб.: Фонд «Стратегия 2020», 2011. – Режим доступа: http://do.gendocs.ru/docs/index-5662.html (Дата посещения: 03.11.2013).

9. Малинова О.Ю. Экспертно-аналитические организации и формирование общественной повестки дня: Анализ идеологических практик в современной России. – Политическая наука. – 2013, № 4. – М.: ИНИОН РАН. – С. 192–210.

10. Мировой опыт и военная реформа в России: Круглый стол. – Индекс безопасности. – М., 2011. – № 1 (96). – Т. 17. – С. 131–136.

11. Обретение будущего. Стратегия 2012. – М.: Институт современного развития, 2011. – 322 с. – Режим доступа: http://polit.ru/img/ggl/future2012_15_02_2011.pdf (Дата посещения: 02.11.2013).

12. Пивоваров Ю.С. Русская политическая традиция и современность. – М.: ИНИОН РАН, 2006. – 255 c.

13. Путин В.В. Россия и меняющийся мир. – Московские новости, 27 февраля 2012. – Режим доступа: http://www.mn.ru/politics/20120227/312306749.html (Дата посещения: 02.11.2013).

14. Россия XXI века. Образ желаемого завтра. – М.: ЭКОН-Информ, 2010. – 66 с.

15. Святенков П. Институт двухпартийной экспертизы. – Русский журнал. – Вып. 26 (40). – 16 ноября 2009. – С. 13.

16. Чадаев А. Драматургия 2011-го. – Режим доступа: http://vz.ru/opinions/2011/3/21/ 477289.html (Дата посещения: 02.11.2013).

17. 2012 global go to think tanks report and policy advice. – Think tanks and civil societies program. – University of Pennsylvania. International relations program. – Philadelphia, PA. – 2013. – Mode of access: http://gotothinktank.com/dev1/wp-content/uploads/2013/07/2012_Global_Go_To_ Think_Tank_Report_FINAL1.28.13.pdf (Дата посещения: 02.11.2013).