Текст книги "Ищу тебя"

Он, не оборачиваясь, сердито буркнул:

– Что надо?

– Есть хочешь? – слегка насмешливо спросила девушка.

– Хочу! – неожиданно для себя ответил он. – Ещё как!

Гарик никогда раньше не бывал в комнатах девушек и сейчас с интересом оглядывался по сторонам: на стенках – портреты звёзд эстрады, аккуратно застеленные кровати, мягкие игрушки, и даже кукла на одной из тумбочек. «Они, что, до сих пор в куклы играют?» – удивился он.

Гарик совершенно забыл, что он некрасив, бедно одет, что носки у него дырявые, и что пора уходить.

В свои двадцать лет он ещё ни разу не влюблялся. Он сторонился девчонок, потому что считал себя некрасивым – с такой внешностью, как у него, нечего и мечтать о ком-нибудь. «Зачем они меня родили, – думал он о родителях, разглядывая себя в зеркале, – урода такого!» Но на самом деле ничего уродливого в нём не было – парень как парень, только невысок ростом и тщедушен. Он не любил бывать в компаниях, не ходил на дискотеку, а всё больше сидел над учебниками – учился хорошо. Вообще, он был начитанным, не в пример сверстникам – те книгам предпочитали пиво, девочек, дискотеки. Потихоньку курили травку. Это были люди другого сорта – детки богатых родителей, заносчивые, хорошо «упакованные», сливки общества. И хоть жили все вместе в одной гостинице, специально построенной властями их «соцгорода» для своих студентов, с остальной массой они не пересекались. Пристроенные в институт по знакомству, учёбой себя особо не напрягали, да и зачем?

Гарик был из простой семьи – мать учительница, отец инженер, две младшие сестрёнки, – и в гостиницу попал только потому, что общежития ему не дали. Плата за гостиницу была весьма высокой, но что делать, жить где-то надо. Родители с трудом выкраивали из семейного бюджета пару сотен рублей, чтобы послать сыну, мечтая увидеть его когда-нибудь образованным и богатым. И он добросовестно учился, не пропустил ни одного занятия, вовремя сдавал зачёты – одним словом, ему вообще было не до девчонок.

И когда такая девушка, как Лена, обратила на него внимание, Гарик влюбился сразу и навсегда. Накормив его в тот злополучный день китайской лапшой с тушёнкой, она попросила помочь ей с математикой. Она училась в пединституте на физико-математическом факультете, но математика давалась ей нелегко. Он охотно согласился. Но как-то так получилось, что они больше разговаривали о любимых фильмах, о прочитанных книгах, вспоминали детство, школьные годы. Лена была сиротой, воспитывала её бабушка, но и она умерла. «Вот, память от неё осталась, – показывала Лена на свои серьги в виде лепестка со сползающей каплей. Они стали встречаться каждый день. Утром вместе шли за занятия, вечером он ждал её у входа в пединститут. Приближалась весна, уже слышалось её робкое дыхание, на лицах людей всё чаще появлялись улыбки, на карнизах домов повисли длинные сосульки.

А в сердце Гарика весна наступила уже давно: там пели соловьи, звучала музыка любви, и сердце трепетало в ожидании чего-то, ещё более прекрасного.

Им было хорошо вдвоём. Он не чувствовал себя рядом с ней некрасивым, как он привык о себе думать, он просто забыл об этом. И, странное дело, он и в самом деле похорошел, распрямился, стал казаться выше ростом, от него исходил какой-то свет, и частенько встречные девчонки даже оглядывались на него.

Взявшись за руки, они шли по аллее. Было воскресенье, теплый весенний день. Звенела капель, весело блестели лужи, ворковали голуби, слышались громкие детские голоса. Лена сняла шапочку, и её длинные русые волосы, обычно заплетенные в две косы, вырвавшись на волю, рассыпались, по плечам. Она была необыкновенно хороша сегодня, и сердце Гарика замирало от любви и нежности. Вечером они собирались сходить в кино, а потом в кафе – вчера он получил перевод от родителей.

– Смотри, голуби целуются! – воскликнула Лена. Гарик покраснел. Он ещё ни разу не решился поцеловать её, и вид целующихся голубей смутил его. Лена, посмотрев на молчащего Гарика, вдруг тоже смутилась, потом расхохоталась и побежала, разбрызгивая лужи. Он бросился ей вслед, мельком увидев группу парней и девчонок, стоящих у самого тротуара, тех самых, из богатеньких. Среди них была Лялька, однокурсница Лены, первая красавица в институте. Все парни за ней бегали, и она крутила ими, как могла. Стоило какой-нибудь девчонке влюбиться, она тут же принималась заигрывать с её парнем, и когда тот, не устояв, начинал сохнуть по ней, безжалостно бросала. Это у неё было что-то вроде спортивного интереса. Немало разбитых мужских сердец и девичьих слёз было на её совести. А вот с Гариком не получалось. Его совсем не интересовала эта избалованная кукла, тем более, сердце его было прочно занято Леной. Ляльке, собственно, Гарик был совсем не нужен, но – как это так, такой «замухрышка», и не поддаётся её чарам.

– Гарик, привет, – защебетала она, демонстративно не обращая внимания на Лену. – А мы билеты взяли на новый фильм, пойдём с нами! – Лялька по-свойски провела пальцами по щеке, по шее Гарика, а сама, скосив глаза, смотрела, как реагирует Лена. Лена растерянно взглянула на Гарика – тот стоял красный как рак и молчал. Лена отпустила его руку и, не оборачиваясь, пошла дальше. Он, преодолев сковавшее его оцепенение, бросился вслед и, догнав её, обнял за плечи, чего ещё ни разу не делал. Лена, дёрнув плечом, стряхнула его руку. Глаза её наполнились слезами.

– Ну, что, облом? – послышался чей-то голос, и компания громко расхохоталась.

– Это мы ещё посмотрим! – огрызнулась Лялька, отступать она не привыкла.

– Да нет, тут дохлый номер, посмотри на них, ха-ха-ха, – доносилось до ребят.

– Лялька, зачем он тебе нужен, метр с кепкой, – заржал кто-то, – возьми лучше меня!

Ребята свернули в переулок, но идиотский смех ещё долго преследовал их.

Светило тёплое весеннее солнышко, громко чирикали воробьи, звенела капель, по бульвару гуляли нарядные люди – всё было по-прежнему и… всё было другим.

3.

Растревоженный воспоминаниями, он заснул только под утро и проснулся уже после обеда – на часах было двадцать минут третьего. «Вот это я вздремнул», – удивился он. На обед опоздал, конечно, но есть не хотелось.

Дождь давно перестал, светило яркое солнце, парк был наполнен щебетом птиц, благоухали цветы. Он шёл по аллее, пристально вглядываясь в каждую встречную женщину – не она ли? Нет, опять не она… Скорей всего, ему просто показалось… Может, это и хорошо, успокаивал он себя, столько лет прошло… но глаза снова и снова искали во встречных женщинах Лену, его «скифскую царевну», как он когда-то её называл. Она и вправду была похожа на ту терракотовую фигурку, найденную им в детстве, особенно, когда заплетала волосы в две косы, и они свободно спускались на грудь…

Вечером, в столовой, женщины тоже не было, и на бульваре она ему не встретилась. Да и с чего он взял, что она живёт в этом же пансионате, может, она из местных, пришла на концерт, и всё. А он навыдумывал себе, бог знает что… Разочарованный, он пошёл к себе, хотел почитать, но не читалось. Позвонить домой, что ли? Он взял телефон, поступило два сообщения – одно: «Как дела?» и второе: «Что не звонишь?» Супруга. Беспокоится. Но звонить не хотелось. Он отправил СМС: «Всё в порядке, целую», и вздохнул: всё, как всегда, под контролем. Он, конечно, давно к этому привык, Маргарита женщина властная, конкретная, но сейчас почему-то ему было неприятно.

Тогда, в Норильске, она сразу положила на него глаз. Яркая, пышная, громкая, с решительным подбородком, она тоже привлекла его внимание, но он ни о чём таком даже и не думал – просто красивая женщина и всё. Он приходил в кафе, где она работала официанткой, чтобы скоротать длинный вечер, в общежитии было совсем невмоготу. Стояла полярная ночь, до конца практики было ещё далеко, и о встрече с Леной можно было только мечтать. К тому же, от неё внезапно перестали приходить письма. Он писал ей каждый день и от неё получал регулярно, и вдруг она замолчала. Он пытался позвонить по междугородному телефону, но связи не было. А потом он получил письмо. Почерк на конверте был незнакомый. В конверте – несколько фотографий.

Он сидел в ярко освещенном зале ресторанчика, смотрел на публику, в основном, это были мужчины. Женщин было мало, молодых тем более. Преобладали дамочки бальзаковского возраста, развязные, нетрезвые. За окном бушевала пурга, вой ветра не заглушала даже громкая музыка. Сердце его разрывалось от боли.

– Скучаем? – к столику подошла официантка Рита, в белой кружевной наколке на высоко взбитых иссиня-чёрных волосах, пышные формы обтягивала короткая юбка. Фиолетовые тени, ярко-красные губы.

Он смотрел на её шевелящиеся пухлые губы, но не понимал, что она говорит.

– Уснул, что ли, малыш? – со смехом продолжала Рита. Он злился, когда она так его называла, а она только хохотала в ответ. Рита присела на краешек стула, навалившись на стол тяжелой грудью. – Может, коньячку принести? Кстати, у меня сегодня день рождения, угощаю за свой счёт.

Он молча покачал головой.

– А что так?

– Не хочу!

– Что-то случилось? – Рита перестала улыбаться.

– Девушка, подойдите, пожалуйста, – позвали её из-за соседнего столика, и она убежала.

Случилось, Рита, ещё как случилось! Он достал из кармана конверт с незнакомым почерком. Фотографии с какой-то вечеринки. И на всех крупным планом Лена. Пьяно улыбается, с распущенными волосами, полураздетая. Вот Лена в объятиях какого-то парня, вот он целует её… А это… Игорь задохнулся от гнева – Лена спит, блузка расстёгнута, видна обнажённая грудь, джинсы тоже расстёгнуты… Рядом тот же парень…

– Что за фотки? Дай посмотреть, – это опять Рита.

– Не твоё дело! – грубо ответил он, пряча конверт в карман.

– Ну, не моё, так не моё, – не обиделась Рита. – Знаешь что? Приглашаю тебя на день рождения, сегодня, после смены… Потанцуем, музыку послушаем…

Её грудь колыхалась у него перед глазами. Он хотел отказаться, но вдруг так захотелось уткнуться лицом в эту тёплую грудь, пожаловаться и даже поплакать. Так захотелось, чтобы его кто-то пожалел, приласкал, утешил…

Через месяц он отправил Лене свадебную фотографию: счастливая, улыбающаяся Рита в белом платье, он надевает ей кольцо на палец, – и постарался вычеркнуть её из своего сердца.

Конечно, болело долго. Но отболело. К Рите привык, потом дети родились – и потекла жизнь, спокойная, благополучная даже, без особых взлётов, но и без катаклизмов. Он никогда не жалел, что женился на Маргарите, хотя с годами она становилась всё властнее, подбородок делался всё решительней, и вопрос: «Кто в доме хозяин?» был в этом случае чисто риторическим – и так всё ясно. Но его это не сильно волновало и даже устраивало в некоторой степени. Наверное, он даже любил её по-своему. О Лене никогда не вспоминал, не давал себе вспоминать. Слишком велика была обида, нанесённая ею. И вообще, всё это осталось в далёком прошлом.

Но однажды прошлое напомнило о себе. Игорь, находясь в командировке в краевом центре, неожиданно встретил Веронику, подружку Ляльки. Он мало её знал, практически не общался, но встрече даже обрадовался – всё-таки старая знакомая. Коротать вечера в гостинице одному было тоскливо. Они посидели в кафе и решили прогуляться по городу. Они шли по набережной, дул пронизывающий встречный ветер, и им приходилось кричать, чтобы услышать друг друга. Было такое ощущение, что ветер срывает с их губ голоса и уносит прочь. И он не сразу расслышал, о чём говорит Вероника. А она, смеясь, рассказывала, как они когда-то подшутили над Леной. Лялька под каким-то предлогом заманила Лену в свою компанию, и там напоили её до бесчувствия, подсыпав к тому же снотворное. Лялькин дружок исполнял роль влюбленного, а Лялька фотографировала. Потом, когда бедная девочка уснула, они расстегнули ей кофточку, джинсы, сняли бюстгальтер и снова снимали, умирая со смеху. Лялька решила послать фотки Игорю, адрес она знала, потому что давно перехватывала его письма. Фотографии пошли гулять по институту, был большой скандал. Лена бросила учебу и уехала из города.

Игорь, с его характером, никогда не мог убить даже таракана, наступить на муравья или дождевого червя. Если в комнату залетала муха, он открывал окно и выпускал её на волю. Но сейчас он был готов убить эту курицу, с глупым хихиканьем рассказывающую о том, как они поломали жизнь двум ни в чём неповинным людям.

И ничего нельзя было исправить, ничего! Он тогда вернулся домой с чувством, будто его переехал поезд. Жизнь продолжалась, случались какие-то приятные моменты, но это была уже другая жизнь. Он не корил себя за поспешную женитьбу, за то, что поверил мерзким фотографиям – что толку корить. Душа ещё долго была больна, и лечить эту боль было нечем.

4.

Он шёл по крытой галерее, ведущей из главного корпуса в столовую, разглядывал росписи на стенах, изображающие жизнь простого советского человека во всём её многообразии: друг друга сменяли картины героического труда и заслуженного отдыха. Судя по одежде людей, роспись была сделана в пятидесятых годах прошлого века. Особенное умиление вызвала картина, на которой мужчина, закатав брюки до колен, парил ноги в тазике, из тазика поднимался пар, а рядом стояли ботинки, так тщательно выписанные художником, что даже шнурки казались настоящими, а не нарисованными.

Игорь свернул за угол, где находился небольшой зимний сад и стояли диванчики, и увидел идущую впереди женщину Ту самую, которую он принял за Лену Он прибавил шаг. Блеснула серёжка в виде капельки…

– Лена, – тихонько окликнул он. Она оглянулась, но, увидев, что это кто-то незнакомый, пошла дальше. Сердце его бешено колотилось, не хватало воздуха. Это была она!

– Лена, – снова позвал он, – это я, Игорь.

Тёплая южная ночь опустилась на берег. Смолкла музыка, весь вечер гремевшая на танцплощадке, успокоились птицы. Одно за другим гасли окна в корпусах. Затих прибой, казалось, что и море тоже уснуло. На чёрном бархатном небе горели яркие звёзды. Пустынный пляж напоминал какую-то космическую картину, и сами они, Лена и Игорь, как будто растворились в этой тишине мироздания и друг в друге. Время от времени в берег тихо плескалась волна. «Прости, прости…», – слышалось в её плеске. Она успокаивалась, словно получив прощение, потом её сменяла другая, и снова: «Прости, прости…»

Они не говорили больше о прошлом. Эта ночь была не для выяснения отношений – она была волшебной сказкой, куда они, наконец, добрались после долгого и трудного пути.

Лунная дорожка лежала на спокойной поверхности моря. Он смотрел, как Лена идёт по ней, всё дальше и дальше удаляясь от берега. «Вот бы так идти и идти вместе с ней и остаться в море навсегда», – мелькнула шальная мысль, и он поплыл вслед.

…Волосы Лены, рассыпавшиеся по плечам, пахли морем. «Заплети косы», – попросил он. Две косы, свободно лежащие на груди, ее удивительные раскосые глаза, ее руки – всё это наполняло его таким счастьем, что становилось трудно дышать.

Набегавшая волна целовала песок. «Люблю, люблю», – шептала волна. «Навсегда, навсегда», – еле слышно отвечал песок. С неба печально смотрела одинокая Луна…

Игорь проснулся в полдень, с ощущением необыкновенного счастья. В распахнутое окно доносился птичий щебет, лёгкий ветерок шевелил тюлевые занавески, по стенам прыгали солнечные зайчики. «Лена!» – вспомнил он и вдруг испугался – не приснилась ли она ему? Скорей, скорей увидеть её и убедиться, что она в самом деле существует!

В столовой её не было. Наверное, тоже проспала, мысленно улыбнулся он. Ну, ничего, вечером увидит. Но ждать не было никаких сил, хотелось немедленно увидеть её. А где она, вообще-то, живёт? В каком корпусе, в каком номере? Ну, ладно, вечером встретимся.

На ужине Лены тоже не было. Он вышел на набережную в надежде встретить её, но напрасно проходил там до самой темноты – она не встретилась. Бессонная ночь длилась целую вечность. Болван, упрекал он себя, надо было хотя бы фамилию узнать, ведь у неё теперь другая фамилия, кого спрашивать-то!

На следующий день, утром, когда он шёл на завтрак, его остановила незнакомая женщина. «Вот, вам просили передать», – она протянула ему конверт. Он, уже предчувствуя недоброе, развернул небольшой листок бумаги. «Я уезжаю. Прости меня. У нас нет будущего. Прощай».

Он яростно сжал листок в кулаке. «У нас нет будущего!» Ну, нет! На этот раз он просто так не отступит. Он всё равно найдёт её! Подумаешь, фамилия, нет ничего проще – пойти на ресепшен и выяснить, кто покинул пансионат в эти сутки. Жить без неё он больше не хочет и не может. И не будет!

Самолёт набрал высоту, пассажиры расслабились, послышались разговоры, смех. Стюардессы разносили напитки, предлагали карамельки, всё как всегда.

Он устроился в кресле поудобнее, закрыл глаза. До Красноярска лёту пять часов, можно и поспать. Неизвестно, когда будет рейс в Норильск, может, придётся коротать сутки, а то и больше, в аэропорту – Норильск не принимает. Ну, может, это и к лучшему: сына хоть навестит, с внуком познакомится. Полгода уже пацану, а он ещё ни разу не видел его. Маргарита тоже вся извелась, ждёт не дождётся отпуска. Вчера позвонила, огорошила новостью: её уволили с работы. «За что?» – удивился он. В последнее время она работала директором vip-гостиницы для важных гостей, и сама была в городе vip-дамой. Маргарита, всхлипывая, рассказала, что случилось. Недавно приехали какие-то иностранцы, то ли итальянцы, то ли французы, видать, очень важные, если их сопровождал заместитель губернатора. Все городское начальство из кожи вон лезло, чтобы как следует принять их.

Банкет обслуживала сама Маргарита. Стол ломился от закусок, звучали тосты, обстановка была более чем дружеская. Судя по всему, стороны сумели договориться. Заместитель губернатора, красивый мужчина лет сорока, начал произносить тост. В это время в зал вплыла Маргарита с подносом, уставленным тарелками. «Горячее!» – торжественно провозгласила она и начала расставлять тарелки. Краевой начальник так и остался стоять с открытым ртом…

Игорь засмеялся, представив эту картину. Как это похоже на Маргариту! Ну и хорошо, что уволили, для семьи больше будет времени. Хотя она и так была хорошей хозяйкой – дома всегда чистота, порядок, наварено-нажарено… Он вздохнул, так захотелось скорее оказаться дома.

Уснуть не удавалось. Он смотрел на плотный слой белоснежных облаков и думал, что где-то там, под этими облаками, есть на земле посёлок или город, и там живёт Лена. Его пропавшая когда-то девочка-царевна, которую он нашёл и опять потерял. Потерял и не захотел найти. Почему? Почему он не стал искать её, ведь это было так просто! Он не мог ответить на этот вопрос. И, наверное, не хотел.

Рассказы

День ангела

Юрке снится сон: деревня, речка, бабушка… Она печёт оладышки во дворе, на летней кухне… Вокруг бродят куры, что-то ищут в траве, петух ходит, гордо выпятив грудь. Время от времени, вспомнив, что он тут главный, зорко оглядывает двор и, устрашающе раздув перья на шее, что-то квохчет. Из-под ноги, сердито гребущей землю, во все стороны летит мусор. Молодые петушки на всякий случай отбегают подальше… Тишина, покой… Где-то вдалеке лает собака. Астра… Сейчас он встанет, позавтракает и они отправятся с Астрой на речку – позагорать, искупаться, заодно и рыбки наловить – бабуля вечером уху сварит…

Он открыл глаза. Нет ни двора, ни бабушки. Вокруг лес, густые заросли осинника. Чуть шелестят листочки. Сквозь листья проглядывает синее-синее небо. Неторопливо плывут облака…

Голод сдавил желудок. Сейчас бы бабушкиных оладышков… Он не ел уже три дня. Сегодня утром, правда, наткнулся на куст смородины, оборвал всё до последней ягодки. Смородина была ещё неспелая, чуть только побуревшая – кислятина страшная, – и всё-таки это была хоть какая-то еда. Он закрыл глаза и снова провалился в полусон, в полуявь… Лето… речка блестит… Лает где-то Астра…

…День выдался жаркий. Они с Астрой встали, чуть только забрезжил рассвет. Тихонько, чтобы не разбудить бабушку, выбрались из хаты. В летней кухне с вечера были приготовлены банка с червями, удочка, краюха хлеба и бутылка молока, заткнутая пробкой, сделанной из газеты. Юрка очень любил пить молоко именно из такой вот бутылки, именно с такой пробкой. Но это было возможно только в деревне, у бабушки Даши, куда его отправляли каждое лето на каникулы. Ему всё нравилось в деревне: простые люди, крестьяне, с певучими, ласковыми голосами, их непривычный городскому человеку смешной говор, их тягучие, грустные песни. По вечерам молодежь собиралась на окраине деревни; разводили костры, девушки в расшитых национальными узорами одеждах, водили хороводы, парни, показывая свою ловкость и смелость, прыгали через костёр, плясали лихой белорусский танец «лявониха»… Жалко только, теперь не скоро ему доведется побывать в этой маленькой белорусской деревушке. В следующем году он заканчивает десять классов и будет поступать в военное училище. Он давно решил стать пограничником. Как и все советские мальчишки, Юрка мечтал о подвигах, хотел быть то лётчиком, то полярником, то знаменитым шахтёром, но чаще всего он видел себя пограничником – Никита Карацупа со своим верным другом Ингусом, был его кумиром. И когда отец однажды привёз ему из командировки крохотного, неуклюжего щенка, сказав, что его подарили пограничники, Юрка чуть не заплакал от счастья. Щенок был совсем маленький – только-только прорезались глазки. На лбу у него было большое белое пятно с неровными краями, похожее на звёздочку, а в центре этой звёздочки – тёмное пятнышко, величиной с вишню. Они долго не могли придумать ему имя, потом мама сказала, что надо назвать Астрой. Астра – это звезда, на латинском языке. Юрке имя понравилось, но он частенько называл её по-русски, звёздочкой. Ночью Астра забиралась в постель к Юрке и, уткнувшись мордочкой в его шею, сладко посапывала.

Как только Астра подросла, Юрка приступил к дрессировке, и скоро она уже охотно выполняла его команды. Из неуклюжего щенка Астра превратилась в молодую сильную овчарку. На спине и на боках шерсть у неё была тёмно-серого, почти чёрного, цвета, а на груди и животе – светло-коричневого. Уши и голова тоже были тёмные; на лбу чёрный цвет доходил до бровей, повторяя их рисунок, огибал пасть и соединялся на шее, под нижней челюстью. Казалось, что собака в жилетке, а на голове у неё надета шапка-ушанка. И на этой «шапке» ярко выделялось белое пятно с тёмной «вишенкой» в центре.

Юра в мыслях часто представлял, как они с Астрой будут охранять границу и как однажды обнаружат и задержат опасного диверсанта. А там… Мальчишка уносился в мечтах далеко, в Москву, в Кремль, где Михаил Иванович Калинин вручит ему орден… А может, – тут у Юрки совсем захватывало дух – может, доведётся увидеть самого товарища Сталина…

Его мечты прервала Астра, выскочившая из кустов, тяжело дышавшая, высунувшая от жары язык. «Понял, – засмеялся Юрка, – пора искупаться», – и они с разбегу кинулись в воду, распугав стрекоз и прочую речную живность. Накупавшись, устроились под кустом, в тенёчке, и задремали…

Проснулся Юрка от какой-то неясной тревоги. Он сел, огляделся. Да нет, ничего такого, всё тихо. Но, несмотря на прекрасный день, он с самого утра всё время чувствовал, что что-то не так. Ещё ночью его разбудил непонятный гул, шедший как будто из-под земли. Ему показалось, что вибрировал даже воздух. Он долго прислушивался, но так и не понял, что это. Потом решил, что это летят куда-то наши самолёты – сталинские соколы – как называли лётчиков в народе. А может, учения какие-нибудь идут.

Тишину леса нарушил рёв мотора – по дороге, поднимая пыль столбом, промчалась полуторка. Через некоторое время в сторону деревни проскакал верховой, а за ним следом послышался бешеный стук колес какой-то подводы. Юрка поднялся на высокий берег – что-то случилось в деревне, не пожар ли? Нет, дыма нигде не видно. Но он услышал слабый звон – били железным прутом по подвешенному на столбе колесу от старого трактора. Забыв удочку и кукан с уловом, он побежал домой. Астра трусила следом.

На площади перед правлением собрались все жители деревушки. На крыльце стоял председатель колхоза и какой-то незнакомый человек. Он, рубя воздух рукой, кричал, что враг не пройдёт, что через неделю война закончится, и мы добьём врага на его территории. Мужики угрюмо слушали выступление приезжего, в толпе то и дело слышался женский плач. Мальчишки с горящими глазами шныряли между взрослыми – ура, война!

«Какая война, с кем?» – спросил Юрий стоящего рядом дядьку Карпа, бабушкиного соседа. «С германцем, с кем же ещё, – ответил тот, – напали на нас, сегодня, в четыре часа утра… Товарищ Молотов по радио выступал…»

Спустя месяц, в деревне уже хозяйничали немцы. Наглые, весёлые, с закатанными по локоть рукавами, они ходили по улицам, ловили кур, поросят, прирезали нескольких коров, а остальных угнали куда-то. Бабы ревмя ревели – чем кормить детей, ведь на огородах ещё ничего не выросло, прошлогодние запасы кончились, одно молоко и спасало. А теперь и молока не стало.

Но коров забрали – это ещё полбеды. Всех взрослых мужиков собрали на площади, переписали, и на двух колхозных полуторках отправили куда-то. И никто не знал, куда, и что с ними стало. Говорили, что километрах в ста от их деревни находится лагерь, а там – видимо-невидимо пленных красноармейцев. В это не хотелось верить, но раз немцы уже здесь, ведут себя как хозяева, то может быть и правда…

Юрий уже на второй день войны отправился в райвоенкомат, вместе с Астрой. Там с ним и разговаривать не стали: иди домой, не дорос пока. На его опасения, что война кончится, а он так и не успеет повоевать, военком устало ответил: «На всех войны хватит», чем привёл Юрку в совершеннейшее замешательство. Как же так, хватит? Он недавно смотрел фильм «Если завтра война» и был твердо убеждён, что в случае войны Красная Армия в два счёта справится с любым врагом…

Но вот уже и лето подходит к концу, а война продолжается. Наши отступают. Всё дальше и дальше отходит линия фронта, уже не слышно орудийных раскатов, в деревне тоже всё тихо. Немцы куда-то подевались, оставив вместо себя старосту, неведомо откуда взявшегося бывшего деревенского лавочника.

Юрка очень хотел домой, к родителям, но выбраться отсюда было невозможно: новые власти установили комендантский час, патрули прочёсывали местность, везде были установлены шлагбаумы, висели грозные объявления и приказы. Всех задержанных отравляли в полицейский участок, а особо подозрительных тут же, на месте, расстреливали.

Был уже конец сентября. Война, к Юркиному удивлению и разочарованию, не закончилась. Фронт откатился далеко на восток. В деревню приезжали какие-то немецкие чины, полицаи сгоняли народ на площадь, и люди уныло слушали о победах великой Германии, о том, что большевики разбиты, и доблестные немецкие войска вот-вот возьмут Москву.

В деревне стало тихо. Люди старались показываться на улице как можно реже. Спать ложились рано. По вечерам ни огонька, ни всхлипа гармошки, ни звонких девичьих голосов – только иногда залает собака, и тут же, словно испугавшись чего-то, смолкнет. Ходили страшные слухи о сожженных вместе с людьми целых деревнях, о повешенных и расстрелянных.

Утром Юрка, взяв удочку, вместе с Астрой уходил на речку. Они с бабушкой голодали, и рыба была хорошим подспорьем. Но удочкой много не поймаешь, и бабушка сшила из старой юбки что-то наподобие сачка, и Юрка ловил этим сачком рыбью мелюзгу. Иногда удавалось поймать чуть ли не полведра рыбёшек. Они без масла жарили её на сковороде, или варили уху. Уха была не очень вкусная, потому что кончалась соль, и бабушка страшно экономила – солила еду только в крайнем случае.

В тот вечер они с Астрой возвращались в деревню с хорошим уловом. Почти ведро мальков наловили, вот бабушка обрадуется! Но бабушка, увидев внука, запричитала, заохала, испуганно оглядываясь, стала толкать его в сени, шепча: «Скорей! Скорей!» Они ничего не мог понять. «Лезь в погреб, – шептала бабушка, здесь тебя никто не найдёт!» – «Да что случилось-то, бабуля?» – «Утром понаехали немцы, всех молодых ребят и девчонок согнали на площадь, велели собрать вещи, говорят, в Германию будут отправлять. За тобой уже два раза приходили. Что ты стал, скорей, скорей лезь в погреб, я закрою, придут, скажу, что ещё не вернулся».

Но было уже поздно. В калитку входил староста в сопровождении двух немцев. «Тебе что, особое приглашение надо? – заорал староста. – Почему не являешься на сборный пункт?» «Да он же не наш, не местный, у него и документов нет», – умоляюще говорила бабушка, закрывая собой внука, но староста замахнулся на неё плёткой, с которой он всегда ходил по деревне, и она, вскрикнув от боли, упала на колени. Юрка бросился поднимать плачущую бабушку. Староста что-то сказал по-немецки солдатам, и один из них, направив на Юрку автомат, заорал: «Цурюк!» Второй схватил мальчишку за воротник и поволок к калитке.

Астра, испуганно жавшаяся у крыльца, увидев, что её друга обижают, кинулась с громким лаем на обидчиков и вцепилась в полу короткого, мышиного цвета, мундира одного из немцев. Второй, повернувшись, вскинул автомат, но резкий окрик: «Хальт!» остановил его. Чёрная лакированная машина в сопровождении четырёх мотоциклистов, в своих очках и накидках болотного цвета похожих на лягушек, притормозила у калитки. Из машины вышел немецкий офицер, полковник. Не обращая ни на кого внимания, он несколько минут пристально рассматривал Астру, которую Юрка трясущимися руками привязывал к столбику крыльца, потом, повернувшись к сопровождавшему его офицеру, что-то прокаркал, повернулся и на негнущихся журавлиных ногах пошёл к машине. Взревел мотор, мотоциклисты-жабы рванулись вслед. В воздухе ещё долго висел запах выхлопных газов.

В лесу по-прежнему было тихо. Шелестела листва, где-то недалеко, внизу, журчала вода – наверное, ручей. Захотелось пить. Он прислушался – ни звука – и пополз на шум воды. Неужели удалось? Третьи сутки он бежит, ползёт, пробирается сквозь лесные дебри, вперёд, на восток – как можно дальше от того страшного места, куда его привезли год назад после двух побегов. Два года он батрачил у бюргеров: кормил свиней, ухаживал за коровами, убирал брюкву – целый день на ногах. Вечером, поев жидкой похлёбки, валился в сарае на солому, но заснуть долго не мог. Планы побега, один другого фантастичней, возникали у него в голове. И два раза всё-таки убегал, но почти сразу же ловили. Последний раз, избив до полусмерти, отправили его в лагерь – оттуда не убежишь, всюду колючая проволока, с пропущенным по ней током, часовые на вышках. И каторжный труд в каменоломне, забирающий все силы до последнего.