Текст книги "Ищу тебя"

– Ну, куда я поеду в таком положении? – Она погладила выпирающий живот, – может, лучше в кино сходим?

– Нет, мы уже договорились. Так что собирайся, часам к десяти будь готова.

– А кто ещё едет?

– Альбина с Николаем, Серега со Светкой и подруга Альбины, ты её знаешь, Людмила.

– Не поеду я! Опять напьётесь там! Что ты с ними связался! Мне эта твоя Альбина совсем не нравится, скользкая какая-то, неискренняя…

– Разговорчики в строю! – прикрикнул Виктор.

– Не поеду и всё! – Нина вспомнила, как Альбина нахваливала её новое платье, причёску, а сама смотрела с такой нескрываемой насмешкой, что Нина казалась самой себе какой-то ничтожной букашкой.

– Всё, я сказал! Не обсуждается! – Ломов вышел, хлопнув дверью.

Целый день они провели на природе. Вино и водка лились рекой. Магнитофон был включён на полную мощность. Даже лесных звонкоголосых птиц не было слышно, попрятались, наверно, от испуга. Нине устала, болела поясница, от шума, гама и запаха шашлыков её тошнило. День был жаркий, но к вечеру погода стала явно портиться. Подул сильный ветер, стали собираться тучи, того и гляди, пойдёт дождь. Нина несколько раз просила мужа заканчивать всё это, но бесполезно – веселье продолжалось.

Начался дождь, костер затух, ветер срывал расстеленные на траве скатерти с закусками. Компания, наконец, засобиралась домой. Погрузились в лодку, но встречный ветер не давал сдвинуться с места. Пришлось несколько человек высадить на берег. Решено было сначала одних отвезти в город, потом других. Никто не хотел оставаться, началась перебранка.

Проплывающая мимо лодка повернула в их сторону. Хозяин лодки предложил свои услуги, но опять стали спорить: кому ехать, кому оставаться. Нина села в лодку, ждала, когда муж присоединится к ней, но он сказал, что друзей не бросит…

Встречный ветер гнал высокую волну, натужно ревел мотор, лодка подскакивала на волнах, казалось, что вот-вот опрокинется. Крепко ухватившись за борта, Нина с ужасом представляла, как она тонет – плавать она не умела. Неожиданно лодку подбросило так высоко, что Нинино тело, оторвавшись от сиденья, тоже поднялось вверх, а потом с силой опустилось, больно ударившись о скамейку. Крепления, державшие сиденье, сломались, и Нина полетела вместе с ним на дно лодки, залитое водой…

Наконец они причалили. Нина, поблагодарив хозяина лодки, поднялась на берег. Всё тело болело и ныло. Она решила не идти домой и подождать мужа здесь, на берегу. Она села на скамейку, сквозь пелену дождя пытаясь рассмотреть поворот, из-за которого должна появиться лодка. Но её не было. Прошло полчаса, час – лодки не было. Дождь и ветер не прекращались. Она промокла до нитки и продрогла. Болел живот, порой боль была просто нестерпимой. Где же они? А вдруг что случилось, вдруг они перевернулись? Она пошла вдоль набережной, сидеть и ждать не было сил, потом вернулась к причалу. Появилась лодка, Нина обрадовалась – наконец-то, но это были какие-то незнакомые люди. Она подошла, дрожащим от страха голосом спросила, не видели ли они лодку, там должны быть трое мужчин и три женщины. Нет, никого не видели, отвечали ей. Ну, всё, тоскливо подумала она, утонули… Она ещё минут тридцать с надеждой ждала появления лодки, потом поплелась домой. Всю её сотрясала крупная дрожь, низ живота болел нестерпимо, но она тупо сидела, даже не переодевшись. Перед глазами вставали картины ужасной смерти мужа… Загудел лифт, в двери повернулся ключ. Она вскочила – Виктор! Живой! «Где ты был? – закричала она, вцепившись в него, – почему тебя так долго не было, я думала, ты утонул!» И зарыдала. Он отвел её руки: «Перестань! Утонул! Как видишь, живой и здоровый!» «Но почему так долго? Я чуть с ума не сошла!» «Да Альбина часы где-то потеряла, пришлось вернуться, весь берег облазили, так и не нашли. Завтра надо будет смотаться, часы дорогие». Нина не сразу поняла, что он говорит. Какие часы, куда завтра надо смотаться? Потом до неё дошло. Значит, когда она умирала от страха за его жизнь, он искал часы этой самой Альбины? А что с ней, с его женой, он думал?

Ночью начались схватки, вызвали «скорую», и к утру она родила мёртвого мальчика.

1993 год

Виктор тогда уволился из ОРСа, и дружба с семейством Альбины прекратилась как-то сама собой. Через три года Нина, оправившись после гибели ребёнка, решилась родить снова. Виктор устроился на хорошо оплачиваемую работу, но Нина не знала, что Альбина тоже теперь работала на этой фабрике. И вот, оказывается, он завёл шашни. А она, как всегда, ничего не замечала…

А может, всё это неправда, соседка любит языком потрепать. Пересилив себя, она постучалась к соседке. Надо ещё позвонить по этому номеру, может, правда начальника ждёт, а отвечала… а отвечала, например, секретарша… Нина долго слушала длинные гудки, но никто так и не ответил.

За окном завывала вьюга, наверное, последняя в этом году. Ветки тополя стучали в окно, где-то слышалась сирена скорой помощи или милицейской машины, громко хлопала дверь в подъезде. Нина прислушивалась к каждому шороху – не муж ли? Но его не было. Зачем, зачем я сказала, чтобы он шёл домой, уже терзалась она, вдруг, в самом деле, пойдёт и… замёрзнет… Воображение тут же услужливо нарисовало картину: он сбился с дороги и заблудился, силы оставили его и он замерзает… один… среди поля… А весной снег растает, и его найдут… Она представила, как над полем кружится стая ворон, и только по этим воронам его и обнаружат… Она кидалась от окна к окну – не идёт ли, но на улице не было ни души…

Он явился на следующий день, уже ближе к обеду. Она ничего не сказала – у неё не было на это сил.

2005 год

В пятницу Нина пришла с работы пораньше, отпустили по случаю праздника – дня города. Хоть окошко вымоет, а может, и нет, может, просто отдохнёт, почитает, послушает музыку… Если бы дочка была дома, они бы сходили куда-нибудь, погуляли. Но Верочка была далеко: группу ребят из интерната отправили в Москву, на целых десять дней. Нина радовалась за дочь, но сильно скучала, им ещё ни разу не приходилось разлучаться так надолго.

Каждый раз, подходя к дому, Нина, запрокинув голову, смотрела на своё окно на четвертом этаже, и сердце её наполнялось радостью – наконец-то у неё есть свой угол, своя комната. И не важно, что вместе с ней в коммуналке живут ещё соседи, главное – это её жилье, законное, долгожданное. Возвратившись в город, она несколько лет мыкалась по чужим углам, потом вместе с дочкой жила в интернате, куда её взяли на работу, и не смела даже мечтать о своей квартире. Когда-то она стояла в очереди на получение жилья, как сирота, но ведь она отсутствовала в городе много лет, конечно же, её давно исключили из всех очередей, да и какие сейчас льготы, время другое наступило… Но оказалось, что очередь до сих пор существовала, и, к Нининому удивлению, её из очереди не исключили. Наверное, просто забыли о ней, не знали, что она в городе не живёт… К тому же Наталья Прокофьевна, директор интерната, человек в городе уважаемый и авторитетный, помогла – в результате Нине выделили комнату в коммуналке. Ещё Наталья Прокофьевна оббила все пороги, но выправила Нине паспорт, благо, что в её личном деле сохранились метрика и другие нужные бумаги.

Нина была счастлива. После всех мытарств, после всего того, что ей пришлось пережить, она наконец-то была дома. Дома! И хоть «дом» был далеко не роскошным, она любила эту комнатку, украшала её, как могла и всегда спешила вернуться в неё. Соседи попались нормальные. Точнее, соседка, тётя Люба, одинокая пенсионерка, живущая в самой большой комнате. А кто жил в третьей, Нина не знала, она пока ни разу не видела этих соседей. Дверь всегда была закрыта, за стенкой тишина. Тётя Люба тоже ни разу не видела соседей, они заселились, когда её дома не было – гостила у сестры, – и поэтому ничего не могла о них сказать.

Недавно соседка попросила Нину присмотреть за квартирой и отдала ей ключ от своей комнаты. «Поеду к сестре, в деревню, поживу до осени, а ты цветочки мои поливай». «Хорошо, тётя Люба, не беспокойтесь, присмотрю». Квартира опустела, но Нине это даже нравилось, она любила иногда остаться одна, расслабиться, поспать вволю, почитать… Но через несколько дней стало ясно, что вряд ли ей удастся – на кухне в раковине стояли немытые чашки, в углу прихожей лежали какие-то вещи, на полочке в ванной – туалетные принадлежности.

Соседи вернулись, поняла Нина. Но увидеть их пока не получалось.

Открыв дверь в квартиру, Нина услышала громкие голоса, музыку, в коридоре кучей лежали сумки, коробки, на вешалке висела незнакомая одежда… По звону посуды, по возгласам было понятно, что там что-то празднуют… новоселье, наверное.

Она прошла в свою комнату, пусть устраиваются, успеют познакомиться. Хотелось принять душ, но уж слишком шумно было у соседей, ладно, обойдётся без душа. А вот без чаю, наверное, нет. Она сходила на кухню за чайником, стараясь ступать как можно тише – ничего, попьёт в комнате. Хотя, наверное, зря так осторожничала – у соседей стоял такой шум, что уши закладывало. «Ком-бат, батяня, батяня ком-бат! За нами Россия, Москва и Арбат!» – гремел магнитофон. Заглушая магнитофон и перебивая друг друга, несколько голосов спорили о чём-то, то и дело слышались солёные словечки, взрывы хохота. «Ты чё, блин, Слон, чё гонишь? – доносилось до Нины. – Пошёл ты!.. Заткнись, Чак! Рэмбо, кончай травить, всё не так было! Акела, не темни!» Боже мой, думала Нина, вот повезло – урки какие-то, видно, мат-перемат, клички… Она закрыла дверь на защёлку – на всякий случай, и сидела в темноте, чтобы не привлекать внимания. Она слишком хорошо знала, что от таких можно ожидать всё что угодно.

При мысли, что ей придется жить бок о бок с бандитами, её охватил озноб. Страх за дочку, который она всегда прятала в глубине души, стиснул сердце, словно клещами. Они везде, никуда от них не деться, а она-то думала, что всё в прошлом. Безжалостные, жестокие, наглые твари, не останавливающиеся ни перед чем…

1995 год

…«Нин, собери сумку, я сегодня вечером уезжаю, – Виктор искал что-то в серванте. – Ты мой паспорт не видела?» – «Уезжаешь? – удивилась Нина, укачивая полуторагодовалую Верочку, никак не желающую засыпать. – Ты ничего не говорил, что собираешься куда-то». – «Не говорил, так вот говорю. В Кизляр еду». – «Куда-а-а?» – «В Кизляр, город такой на Кавказе, что тут непонятного!» – «Там же война везде, – испугалась Нина. – Зачем ты туда собрался?» – «Договорился с мужиками, будем свой бизнес делать». – «Какой бизнес, Витя, опять что-то затеваешь, лучше бы на работу устроился!» Виктор не работал уже целый год, перебивался случайными заработками, они еле сводили концы с концами. Он бы, может, и устроился, да куда? Фабрика, где он работал водителем, закрылась. Все мало-мальски значимые предприятия в посёлке тоже развалились, а если и работают, то денег не платят годами. Мужики спиваются, женщины стервенеют от такой жизни – беспросветное, убогое существование…

«Ты только никому раньше времени не болтай, – Виктор строго посмотрел на жену, – мы едем на коньячный завод, берём под реализацию коньяк, и с этого будем иметь большой навар, понимаешь?» – «Ой, что-то не нравится мне это», – вздохнула Нина. «Ну, мало ли что тебе не нравится. Понравится, когда денежки в кармане зашелестят… Ну, ладно, всё. Пошёл я».

Приехал он через месяц. Денег не привёз. «Скоро, скоро, будут деньги, много денег, – успокаивал он Нину. – Тут с одной фирмой договорились, два вагона коньяка они у нас забрали под реализацию, скоро денежки потекут ручьём». Время шло, но ни денег, ни тех, кто их должен быть отдать, не было. Виктор нервничал, уходил куда-то, пропадал целыми сутками, возвращался ещё более злой. Оказывается, фирма давно уже ликвидировалась, персонал исчез. Стали часто наведываться какие-то тёмные личности, нерусского вида, разговаривали на повышенных тонах, Виктор оправдывался, обещал, просил подождать… «Кинули, похоже, меня», – вырвалось однажды у него.

Нина ничего не понимала в этих делах. Он объяснил, что и вагоны с коньяком и люди, с которыми он заключил договор, бесследно исчезли, а он должен отдать деньги хозяевам этого коньяка. Потом он неожиданно куда-то пропал. Нина осталась с малышкой одна, в чужой, практически, квартире, без денег, даже хлеба не на что было купить. Продала подаренное когда-то мужем колечко, кое-что из тряпья, на эти копейки и жила. Где Виктор, что с ним, она не знала. Прошёл год, а от него по-прежнему не было ни слуху, ни духу. Она не знала, жив ли он вообще. Надо было как-то жить, и она устроилась сиделкой к больной старушке, благо, что Верочку можно было брать с собой. Кредиторы не оставляли её в покое, регулярно навещали, грозили: не отдаст долг, пусть пеняет на себя. Они практически поселились в квартире, приходили как на работу, иномарка с двумя мордоворотами непрерывно дежурила у подъезда. Интересовалась Виктором и милиция. «Я ничего не знаю, – плакала Нина, – оставьте меня в покое».

Возвращаясь вечером домой, она увидела, что иномарки у подъезда нет. Может, убрались совсем? Вот хорошо бы было! Она втащила коляску по лестнице на четвертый этаж, отдышавшись, открыла дверь и… не сразу поняла, где она. В квартире было пусто. Вся мебель исчезла, включая детскую кроватку, остались одни старые шторы на окне. Вывезли буквально всё, не забыли даже посуду и постельное бельё.

Через несколько дней они появились снова. «Где муж? Нет? Ну, смотри! Это первый взнос, – главный обвёл вокруг рукой, – остаток за вами». «Что вы ко мне пристаёте, у меня же ничего нет, – заплакала Нина, – он должен, с него и спрашивайте!» «Спросим, не сомневайся!»

Ещё через несколько дней бандиты заявились снова. «Последнее предупреждение, – загнусавил главный, – не объявится, будем действовать иначе. – Он подошёл к детской коляске, посмотрел на спящую Верочку, повернулся, ухмыляясь, к Нине. – Девочка у тебя? Это хорошо. Это очень хорошо. Надеюсь, папа любит дочурку, а? Ну, вот, захочет увидеть её живой – сам придёт». Нина с ужасом смотрела на него – что он задумал? «В общем, так. Даю ещё неделю. Ищи мужа, где хочешь. Не найдёшь – забираю ребенка, и буду тебе его возвращать по частям: сначала один пальчик, потом второй, потом… ушко, может быть, потом ещё пальчик… в конверте…» – глумился негодяй. Нина потеряла сознание, а когда пришла в себя, в комнате никого не было. Машины под окном тоже не было. Она лихорадочно запихала в сумку дочкины вещички, взяла на руки спящую Верочку и вышла в ночь, даже не закрыв за собой дверь…

1996 год

…Около года добиралась она в родной город. Шла пешком, с Верочкой на руках, переправлялась на паромах через реки, ловила попутки, иногда удавалось проехать на автобусе. Зиму прожила у одинокой старушки в вымирающей деревне, а когда собралась снова в путь, старушка долго плакала и горевала… Нанималась на подённую работу, чтобы заработать на еду и билет… Приходилось ночевать в сторожках у путевых обходчиков, а то и в чистом поле, в стогу сена. Если везло, то садилась на электричку, или в товарняк, однажды сердобольная проводница пассажирского поезда пустила в полупустой купейный вагон и даже накормила, и так – от города к городу, от села к селу – проехала, прошла полстраны. Она не думала, что её где-то ждут, но больше идти было некуда, а там был какой-никакой, а дом, где она прожила восемнадцать лет… И, самое главное – там её никто не будет искать…

2005 год

…В дверь громко постучали. Нина, очнувшись от воспоминаний, испуганно открыла дверь.

– Сестрёнка, – в дверях стоял высокий парень в камуфляже, в распахнутой на груди куртке виднелась тельняшка, – вы не поделитесь посудой? Нам бы парочку стаканчиков, и, если можно, мы табуреточки у вас прихватим, а?

– Ух, ты, – из-за плеча парня выглянул ещё один, с золотой фиксой, бритый, толстошеий, – какие у нас тут женщины! Мадам, разрешите представиться: Макс. А это мой друг, Рэмбо!

– Перестань! – Высокий оттолкнул золотозубого, улыбнулся Нине. – Не обращайте внимания. Перебрал парень. Так я возьму пару табуреток? Вернём в целости и сохранности…

– А может, всё-таки составите нам компанию? – не унимался бритый, но его приятель дал ему подзатыльник и вытолкнул за дверь, прикрикнув: «Уймись, я сказал!»

Нина закрыла замок на два оборота. Её всю трясло. Она прислушивалась к звукам, доносящимся через стенку, и со страхом ждала, что сейчас начнут ломиться в дверь.

За стеной вдруг стихло. «Давайте нашу, любимую», – послышался чей-то простуженный голос. Зазвучала гитара. «На знакомой скамье я с тобой не встречаю рассвета, только сердцем своим я тебя постоянно зову, вот уж тополь расцвёл, белым пухом осыпался с веток, запорошил дорогу, запорошил траву»… – задушевно пел кто-то. Надо же, удивилась Нина, бандиты, а какие песни поют. Впрочем, она слышала, что преступники часто бывают сентиментальными. «Значит, вышло не так, – подхватили хором несколько голосов, – как хотелось, мечталось когда-то, ты меня не ждала, переписка напрасно велась. Я тебя не виню, нелегко ждать три года солдата, но друзьям напишу я – ты меня дождалась…» Нина вздохнула. Как будто про неё песня… Она редко вспоминала Ромку, свою первую любовь и давно пережила и его смерть, и своё, как она считала, предательство. И похоронила в сердце воспоминания о нём. Это всё было в другой жизни. Но от песни стало вдруг грустно. Захотелось плакать.

В коридоре зашумели, кто-то опять постучался к ней, но чей-то голос произнёс: «Отбой, десантура! Спит уже, наверное». – «Понял, командир! А жаль, девочка ничего!»

Наконец, хлопнула дверь и всё стихло. Слава Богу, может, удастся заснуть. Но заснуть никак не получалось. Повезло с соседями, ничего не скажешь. За стенкой кто-то ещё долго ходил, курил – дым проникал через дверь, вызывал кашель. Слышался резкий стук, как будто кто-то ритмично стучал по полу металлическим предметом. «Десантура, командир»… Как-то не вяжется это с бандитами. Сквозь шум и гам она несколько раз слышала слова: «Чечня», «Грозный», «Минутка»… А может, это и не бандиты совсем? Что это она сразу – бандиты, бандиты… Каждого куста боится, людей боится… Что-то с грохотом упало на пол. Нину снова охватил страх – вдруг там драка – потом всё затихло. Уснуть ей удалось только под утро. Но ненадолго. Чуть свет её разбудила громкая музыка за стеной. «Ком-бат, батяня, батяня комбат! Ты сердце не прятал за спины ребят!» – во всю мощь орал магнитофон. Да что же это такое, ни днём, ни ночью покоя нет. Нина накинула халат и решительно постучала в дверь соседей. «Открыто!» – услышала она и толкнула дверь. И застыла на пороге, приготовленные слова застряли у неё в горле.

На железной панцирной кровати сидел Ромка. Худой, постаревший, с лицом, изборождённым глубокими морщинами. На голове вместо волос соломенного цвета – короткий седой ёжик… Но она сразу узнала его. Увидев Нину, он сделал попытку встать, и, не удержавшись на одной ноге, рухнул обратно на жалобно заскрипевшую кровать. Вместо правой ноги из короткой штанины выглядывала культя. К стенке были прислонены костыли, а рядом, на полу, валялся протез. Блестели хромированные детали.

Магнитофон смолк, наступила оглушительная тишина, и только шуршание перематывающейся кассеты нарушало эту тишину…

2012

Повесть о скифской царевне

1.

– Вовка! Смотри, что я нашёл! – Гарик удивлённо смотрел на кусочек кирпича, поднятый им из воды, который, быстро высыхая под солнцем, оказался половинкой женской фигурки, куколки, с тщательно вырезанными чертами лица.

– Ух ты, да это же человечек! – удивился Вовка. – Дай посмотреть!

Гарик протянул ему фигурку и… они оба полетели в бурлящую, как кипяток, воду…

Он проснулся от щемящей боли в сердце. Что это с ним? А, сон…

…Фигурка была маленькая, размером не больше двух сантиметров, вернее, половина фигурки – голова, плечи…. Это была женщина или девочка, одетая в накидку, типа капюшона. Черты лица красивые: точёный курносый носик, раскосые глаза, пухлые губы. Из-под капюшона на грудь спускаются две косы…

– Вот здорово, – сказал Вовка, – надо ещё поискать, может, нижнюю часть найдём. Или ещё что-нибудь.

Но сколько бы они ни разглядывали речное дно, усыпанное разноцветными камешками, ничего подобного найти не удалось. Разочарованные, они забыли даже про «чёртов палец», за чем, собственно и ушли так далеко от дома. Все ребятишки в деревне мечтали найти «чёртов палец» – продолговатой формы белый минерал, похожий на мрамор. Нашедший такой камешек считался счастливчиком. Любая ранка, стоило посыпать её пыльцой «чертового камня», мгновенно заживала.

Гарик каждое лето приезжал в деревню, к бабушке и дедушке, и тоже мечтал о такой находке. И сегодня они с приятелем Вовкой с утра пораньше отправились на его поиски…

Гарик… Нет, теперь уже Игорь, а точнее Игорь Васильевич, взглянул на часы: второй час ночи. Странно всё-таки, ведь прошло столько лет, а стоит вспомнить о той находке, или увидеть во сне, сразу возвращается чувство невозвратимой потери, которую он испытал тогда. Казалось бы, на что он ему, взрослому мужчине, этот кусочек терракоты, найденный на каменистом дне мелкой речушки, а чувство утраты так и не проходит…

Тогда они с Вовкой ещё долго ходили по усыпанному галькой дну, но тщетно: ни «чёртова пальца», ни фигурок им больше не попалось. Ночью ему не спалось. Он то и дело вставал, подходил к окну, и в свете луны разглядывал находку. Дядя Коля, мамин брат, сказал, что это, наверное, скифская царевна. Или её игрушка. Гарик не знал, кто такие скифы, но от фигурки девочки веяло такой таинственностью, такой необычностью, что в груди появлялся какой-то холодок, сердце замирало, и хотелось, чтобы скорей наступило утро, и они с Вовкой отправятся на речку…

Они шли вниз по течению, вода становилась всё темней, у берегов густо рос камыш, и уже слышался гул небольшого водопада, после которого глубина реки была «с ручками» – это когда ныряльщик поднимал руки, и они едва виднелись из-под воды. Ребята излазили весь берег, осмотрели каждый камешек на дне, но – увы… Разочарованные, они остановились на краю водопада, дальше идти не имело смысла – глубина там была не меньше двух метров, вода бурлила, как в кастрюле во время варки, да ещё течение… Вовка, поскользнувшись на мокром камне, нечаянно толкнул Гарика, и тот полетел в воду. Когда, отплёвываясь и тяжело дыша, он выбрался на берег, первой мыслью было: хорошо, что бабушка не видит. Ему строго-настрого было запрещено близко подходить к «бучилу» – так деревенские называли это место. А потом… Потом он с ужасом почувствовал, что в руке ничего нет, фигурка исчезла. Он с криком бросился в воду, и там, под водой, открыв глаза, пытался разглядеть драгоценную потерю. Конечно же, её не было. Наверное, её унесло дальше мощным потоком или она навсегда утонула в придонном иле…

Что-то стукнуло в окно, громче зашелестели листья, заколыхалась лёгкая занавеска окна. На улице шёл дождь. Он шёл уже третьи сутки, мелкий, нудный, вселяя тоску в отдыхающих, мечтавших о солнце и загаре, а вместо этого вынужденных сидеть по номерам, резаться в карты или пить.

Игорь по этому поводу не расстраивался. Ему любая погода была в радость – северяне даже такое удовольствие, как тихий летний дождь, не часто испытывали. Вот лютый холод, полярная ночь, вой ветра, это – пожалуйста, сколько угодно.

Он лежал и слушал шум дождя, но на душе было неспокойно. Казалось, что под окном кто-то ходит. В шелесте листьев ему чудились какие-то голоса, стукнувшая в окно ветка заставила вздрогнуть. Что это с ним? Пятидесятилетний мужик, проживший на севере двадцать пять лет, закаленный лютым морозом и адской жарой литейки, он испугался шороха в ночном саду? Смешно. Но все эти непривычные звуки почему-то напрягали. Нервы. Конечно, нервы. Расслабился, потерял контроль над собой, вот и «волнируется» от пустяков.

Надо закрыть окно и постараться уснуть. Или не закрывать? Он выглянул в окно – тишина, никаких шагов, никаких голосов, только дождик шелестит, небо плотно затянуто тучами. Где-то, далеко внизу, море, но его не видно сквозь густую листву, только чуть слышен шум волн, набегающих на берег. Он вспомнил, как в детстве в первый раз приехал с родителями на море, но не по путёвке, а дикарями. Они расположились в живописной бухточке в палатках, купались, загорали, а в первую ночь он никак не мог заснуть – мешал шум прибоя. Он долго ворочался на своей постели, потом не выдержал и разбудил мать: «Мам, выключи его!» «Кого, сынок?» – спросонья не могла понять мама. «Море выключи, оно мне спать не даёт».

На небе ни звёздочки, не горит ни одно окно в корпусах, только слабый свет фонарей пробивается кое-где сквозь густую листву тропических растений. Пахнет магнолией. Он знал этот запах с детства – на мамином туалетном столике всегда стояла коробочка пудры с белым цветком на светло-зеленоватом фоне. Мать не разрешала брать её, а его так и тянуло открыть коробочку и втянуть носом необыкновенный запах…

Легкий порыв ветра прошелся по парку, затрепетали листья, и Игорь увидел, как с листочка медленно сползает капля, удлиняясь и утолщаясь внизу и становясь похожей на жемчужную серёжку. Капелька, на мгновение задержавшись на краю листочка, упала в темноту… И снова сердце словно на мгновение остановилось, а потом снова забилось часто-часто….

Днём, возвращаясь из столовой, он увидел афишу, извещавшую о концерте оркестра «Виртуозы Москвы». Вот это да, о таком он даже мечтать не мог, обычно в таких местах приедет какая-нибудь не слишком знаменитая группа, или сотрудники пансионата порадуют своей самодеятельностью, а тут…

Зал был заполнен до отказа. Шумели дети, шелестели фольгой любители шоколадок, молодёжь хрустела попкорном, пищали мобильники. Но вот зазвучала музыка, и для Игоря всё перестало существовать кроме волшебных звуков. К середине концерта зал был полностью покорён. Игорь почувствовал, что его ладони горят, так неистово хлопал он ими после каждого номера. Полному растворению в музыке мешала деваха, сидевшая впереди. Бедняга попала на концерт, скорее всего, не представляя, что это за «Виртуозы», и теперь крутилась, вертелась, с недоумением оглядывалась на соседей, с энтузиазмом хлопавших в ладоши. На её круглом, полном лице с малиновым румянцем на щеках отражалось искреннее недоумение: а чему хлопают-то? К тому же причёска у неё была а-ля Анжела Дэвис, поэтому Игорь по-настоящему обрадовался, когда она, не выдержав, ушла.

Женщина, сидевшая впереди него через ряд, повернула голову, и он увидел тускло блеснувшую в мочке её уха серёжку в виде лепестка со сползающей с него жемчужной капелькой. Сердце его почему-то на мгновение остановилось, потом неровно запрыгало, он не понял, почему. Он попытался сосредоточиться на музыке, но взгляд сам собой опять потянулся к этой серёжке. Он где-то когда-то её уже видел. Конечно же, видел. Он вспомнил, где. Боже мой, неужели Лена? Женщина повернулась к соседке, что-то говоря ей, а Игорь, забыв о музыке, пристально вглядывался в этот профиль, пытаясь понять, она это или нет. Да вроде бы нет, лицо округлое, волосы тёмные, собранные в пучок на затылке, а у Лены были светло-русые, заплетённые в косы, свободно падавшие на грудь.

Публика двинулась к выходу, Игорь потерял женщину из виду и лихорадочно шарил глазами: ну где она, он должен убедиться, что это не Лена, нет, это не она. Такого не может быть, чтобы вот здесь, за тысячи километров, через столько лет встретиться в каком-то забытом Богом пансионате. Наконец, он увидел её – нет, конечно же, это не она. Лена была тоненькой, миниатюрной девочкой, а это вполне взрослая женщина, слегка полноватая… И волосы другие, и глаза… Эти глаза равнодушно скользнули по его лицу и пропали в толпе.

Он захлопнул окно. Хватит, пора спать. Вообразил себе невесть что. Откуда ей здесь взяться? Серёжка в виде капельки? Ну и что, миллион таких серёжек на свете… И глаза карие… Правда, тоже слегка раскосые. Но это, наверное, он желаемое за действительность принимает… Спать, спать… а завтра… завтра он постарается встретить её и окончательно убедится, что это не она.

2.

…До стипендии оставалось ещё три дня, а в кармане – шаром покати. Хотелось есть. Гарик открыл свою тумбочку – она была пуста. Она была пуста уже неделю, так же, как и другие тумбочки, стоящие в их комнате. Он вздохнул. Сколько раз говорил себе, что надо заначку делать, а то привыкли жить по «закону правой и левой руки»: приходишь после стипендии в кафе, глядя в меню, закрываешь правой рукой цены и набираешь всё подряд, а перед стипендией – закрываешь левой рукой список блюд и смотришь только на цены…

Денег ни у кого из ребят не было. Гарику предки посылали раз в два месяца перевод, но до очередного финансового потока было ещё далеко. Занять тоже было не у кого, даже экономные девчонки и те перед стипендией питались одной китайской лапшой. «Пойду, пройдусь, – думал Гарик, – может, повезёт, поем у кого-нибудь». Поесть не получилось, но зато в одной из комнат ему дали четыре картофелины и малюсенький кусочек сала. Картошку можно было бы сварить, но… ему так захотелось жареной, со шкварками, что он чуть не подавился слюной, представив себе эту вкуснятину!

Гарик весь извёлся, пока разогревалась плита, пока кусочки сала медленно, неохотно начали мягчеть, уменьшаться в размере, зарумяниваться, а от картошки, наконец, пошёл умопомрачительный запах – он готов был съесть её полусырую.

И вот картошка готова. Он взял сковородку и понёс её к себе в комнату, в другой конец коридора. Он нёс сковородку на вытянутых руках, как нечто драгоценное и хрупкое, и с вожделением вдыхал запах, вырывающийся из-под крышки. На середине пути он поскользнулся на брошенной кем-то кожуре банана, сковородка выпала из рук и с грохотом брякнулась на пол. Картошка с золотистыми кусочками сала рассыпалась по грязному, затоптанному полу… Гарик стоял, оглушённый свалившимся несчастьем, да что там несчастьем – катастрофой! Наконец, осознав, что случилось непоправимое, он… заплакал. Он не хотел, но слёзы сами брызнули у него из глаз, как у трёхлетнего малыша. Он даже тихонько завыл, зажимая рот ладонью.

Одна из дверей открылась, и в проёме показалась девушка. В коридоре было темновато, она, слегка вытянув шею, всматривалась в полумрак.

– Что случилось? – спросила девушка, но, увидев рассыпанную картошку, всё поняла и засмеялась.

– Что, последняя, наверно? – спросила она. Он, не отвечая, быстро пошёл по коридору, однако она, как видно, успела услышать и всхлипывание, и увидеть блеснувшую на щеке слезу.

– Эй, – окликнула она, – можно тебя на минуточку?