Текст книги "Ищу тебя"

Прошёл ещё час. Песня про девушку с маленькой грудью била по нервам. Болела голова. Женя сидел несчастный, вспотевший, он не понимал, в чём дело. Почему Света такая неприветливая и сердитая? Но уходить не хотел. Куда идти-то? Ребята из его роты ушли в кино, как договаривались, завидовали ему, что идёт на свидание. Вот так свидание!

Вечером, лёжа в постели, она вспомнила, что даже не покормила его. Вот бессовестная! Ей стало так стыдно, что захотелось сейчас же побежать, позвонить ему, извиниться… Чем он виноват, что в душе у неё пусто? Она уже привычно поплакала и заснула.

В следующее увольнение он снова пришёл к ней, уже не в военной форме, а в спортивном костюме – раздобыл где-то или купил, готовясь к дембелю. Магнитофона на этот раз не было. Зато были три красные розы, скромно завёрнутые в газету. Света отругала его – зачем тратиться, – хотя в душе была очень рада такому вниманию. Не с бутылкой же пришёл, с розами! Они пошли в кино, потом посидели в кафе, выпили по чашке кофе, съели по две порции мороженого. На нейтральной территории Женя оказался довольно остроумным, весёлым, с ним совсем не было скучно. Забыв про смущение, он развлекал её байками из солдатской жизни, и Света помимо воли заливалась смехом.

Она уже ждала его звонков – они отвлекали её от тяжёлых мыслей, да и смена проходила быстрей. Когда его отпускали в увольнение, они ходили в кино, гуляли по «Аллее любви», или сидели у неё в комнате, если шёл дождь. Она частенько подтрунивала над ним, называла «девушкой из Нагасаки». Он не возражал. Он был согласен на всё, лишь бы Света была с ним. В начале декабря он явился к ней в парадной форме, на плечах аксельбанты, на груди – многочисленные значки, на белом ремне самодельный кортик, на руках белые перчатки.

– Женька! Ты ли это? – Света покатилась со смеху. – Ты что, на парад собрался или… на бал-маскарад? Женя слегка обиделся, он думал сразить её своим видом наповал. На бал-маскарад! Что она понимает! Любой уважающий себя дембель должен прийти на «гражданку» во всей красе! Она ещё не видела его дембельский альбом!.. Он так готовился к этой минуте, а она…

– Ну ладно, не обижайся, Жень. Что-то я не то говорю, прости… – она чмокнула его в щёку. – Поздравляю.

– Света, ты поедешь со мной?

– Куда, Женя? – они сидели на последнем ряду в тёмном зале кинотеатра. – Мне завтра на работу, не отпустят.

– При чём тут работа! Ты вообще должна уволиться, никто не имеет права тебя задерживать.

– Ты что говоришь? – Света никак не могла понять, о чём это он.

На них шикнули: не мешайте смотреть.

– Ну мы же должны съездить к моим родителям, на Украину, там и свадьбу сыграем. Знаешь, какие у нас свадьбы!

– Женя, – с лёгкой досадой сказала Света, – давай досмотрим фильм. Какая свадьба? Кто за кого выходит замуж?

– Ты за меня.

– С чего ты взял?

– Ну а как? Мы же любим друг друга…

– Жень, – Светлана легонько дотронулась до его руки, – давай поговорим об этом потом…

На них опять недовольно зашикали. Светлана поднялась и стала пробираться к выходу. Ничего не понимающий Женя следовал за ней.

– Света!

– Вот что, Женя, – Светлана смотрела ему прямо в глаза, – во-первых, я не собираюсь замуж. Во-вторых, если соберусь, то поищу кого-нибудь другого.

– А чем я не подхожу?

– Всем! – отрезала Света и, повернувшись, быстро зашагала в темноту аллеи. Возмущению её не было предела. Жениться он собрался! А её спросил? «Любим друг друга!» Кто любит-то? Она, например, не любит. И никогда никого не полюбит. Хватит, отлюбила…

Он уехал. К своему удивлению, она вдруг почувствовала какую-ту пустоту внутри. Что ни говори, а всё-таки Женька как-то скрашивал её жизнь, просто она привыкла лелеять свою обиду, свою боль, и до чувств другого человека ей не было дела. Она даже расстраивалась, что он не пишет ей, не звонит. Обиделся, наверное, на всю жизнь. Ну ничего, на Украине девчата красивые, скоро утешится.

Но грустить ей пришлось недолго – через месяц Женя явился сам. Как говорится, с вещами. Она так обрадовалась, что сама себе не поверила.

Свадьбу наметили в ноябре, пока он устроится, пока заработает немножко – куда торопиться.

5.

Завод, где работали Света и Женя, приобрёл турбазу на Байкале. Народ валом повалил туда, хотя там пока, кроме старых деревянных покосившихся домиков, ничего не было. Расчистили территорию, наставили палаток, построили танцверанду, открыли кафе с видом на Байкал. Турбаза находилась на берегу мелкого и тёплого залива. Когда-то, в конце 19-го века, там произошло землетрясение, и часть суши оказалась под водой вместе с деревушкой. Из воды виднелась только колокольня старинной церкви.

Света со своей подружкой Леной, расстелив пледы, загорали на берегу, ребята – Женя и Миша, муж Лены, играли в волейбол на спортивной площадке.

Был какой-то национальный праздник, и местные жители, в основном молодёжь, отмечали его по своему обычаю – всех кидали в воду прямо в одежде. Визг, хохот, брызги – веселье било ключом.

Света пыталась читать книжку, но крики детей, громкие голоса отдыхающих отвлекали, приходилось перечитывать страницу по несколько раз. Она отложила книжку и, надвинув шляпу на глаза, решила просто полежать, может, даже подремать.

– Смотри, – толкнула её Лена.

Света, скосив глаза, посмотрела в ту сторону, куда показывала подруга, и невольно засмеялась.

К берегу причалила лодка, в которой сидели два китайца или корейца – Света не очень разбиралась, для неё большой разницы не было. Оба маленькие, щупленькие, дочерна загорелые, они никак не решались покинуть лодку, которая находилась от берега метрах в двух-трёх. Китайцы что-то кричали, обращаясь к своему одноплеменнику, стоявшему на высоком берегу. «Наверно, начальник какой-то, уж больно важный», – подумала Света. Несмотря на 35-градусную жару, он был одет в тёмный костюм, ворот рубашки туго затянут галстуком, а поверх костюма синий прорезиненный плащ. На голове – фетровая шляпа. Руки он скрестил на груди, как Наполеон перед сражением. Ни один мускул не дрогнул на его широком лице. Он был похож на каменное изваяние. Парни продолжали взывать к нему. Наконец статуя ожила, босс стал засучивать брюки, под которыми оказались ещё и кальсоны фиолетового цвета.

– Может, это сам Мао Цзэдун? – вытирая выступившие от смеха слёзы, предположила Лена. – Руководит на месте отдыхом трудящихся?

– Перестань, Ленка, я больше не могу, у меня уже… – Света внезапно замолчала, её вдруг словно ударило током. К лодке шагнул высокий мускулистый парень, и она узнала в нём Алексея. Он сгрёб в охапку обоих парнишек и понёс их к берегу. Воды у берега было ему по колено. Поставив их на спасительную землю, он, видимо, хотел пойти купаться, но его остановил босс в фетровой шляпе. Он подошёл к Алексею, похлопал по плечу и, вытащив из кармана плаща портсигар, достал оттуда две сигареты, протянул их ему.

– Не курю, – отвёл Алексей руку, но тот настойчиво совал ему сигареты. Два спасённых китайца тоже что-то щебетали, видимо, благодарили. Алексей взял сигареты и, видно, раздумав купаться, пошёл к спортивной площадке.

Лена перестала смеяться и с тревогой посматривала на Свету. Она тоже узнала Алексея. Света была в шоке. Она давно приказала себе забыть его, и ей казалось, что она забыла. Нет! Никогда она его не забывала и не забудет! Сердце сжалось привычной болью, яркий солнечный день померк, её бил озноб.

Вечером они сидели у костра, разведённого неподалёку от палатки. Такие костры горели во многих местах, и было ощущение чего-то нереального, кругом шумел таинственный лес, блестело под луной озеро, громко каркала ворона. С танцплощадки доносилась музыка. Света грустно смотрела на пламя. Значит, он здесь… Интересно, с женой или один? Ей хотелось, чтобы он оказался здесь один. Она не собиралась его разыскивать среди отдыхающих, более того, она не хотела, чтобы и он её увидел, но… пусть бы он был здесь один. И вдруг она увидела его прямо перед собой.

– Привет, девчонки, – как ни в чём не бывало поздоровался он.

Ребята вопросительно смотрели на Свету. «Познакомьтесь, – сказала она, – это Алексей».

Он тут же уселся у костра, и скоро всем стало казаться, что они знают его тысячу лет. Алексей явно всем понравился. Он привычно хохмил, рассказывал всякие байки из своей военной биографии, компания хохотала, только Света всё так же молча смотрела на искры, роем взлетающие к верхушкам сосен.

– Идёмте танцевать, – предложил кто-то.

Танцверанда – настил из толстых досок – была построена прямо среди сосен. Кое-где светили тусклые лампочки, обстановка была очень романтичная. Алексей пригласил Свету на танец, и они поднялись на помост.

Светлана старалась унять дрожь, охватившую её при прикосновении знакомых рук, но никак не могла справиться с собой. Он чуть покрепче прижал её к себе, она попыталась отстраниться, но он не отпустил. Они молчали. Прямо над центром танцплощадки висела огромная луна, в её призрачном свете всё казалось ещё более призрачным. «Скоро осень, за окнами август, от дождя потемнели кусты, и я знаю, что я тебе нравлюсь, как когда-то мне нравился ты…» – грустно пела певица. По лицу Светы катились слёзы, и она только надеялась, что он их не заметит. Но он заметил. Он ещё крепче прижал её к себе и вдруг поцеловал её в волосы.

– Как хорошо пахнут твои волосы, – прошептал он, – я помню их запах, я вообще всё помню… А ты?

Она резко вывернулась из его рук и пошла к палаткам. Мелькнула среди деревьев Лена, танцевавшая с кем-то, Жени и Миши не было видно. Алексей догнал её, повернул к себе и стал целовать губы, глаза, мокрые от слёз щёки. «Света, Света!» – послышались голоса, но Света не стала отвечать.

– Давай уйдём отсюда, – сказал Алексей, и она послушно пошла за ним.

…Палатка была старая, дырявая и никем не занятая. Сквозь дыры в брезенте видны были звёзды, за тонкой стенкой ходили люди, их голоса были совсем рядом, и было чуть-чуть страшно: а вдруг она всё-таки занята и вернутся хозяева. Время от времени с сосен на палатку мягко падали шишки и с шорохом скатывались на землю…

– Света, Света, ты где? Света! – послышались совсем рядом голоса. Светлана совсем забыла, что её могут искать, что Женя… А что Женя? Зачем Женя, когда рядом любимый, единственный…

– Светка, я люблю тебя.

– И я тебя…

– Я всегда тебя любил!

– А как же, Лёша, как же?..

– Молчи, ничего нет. Ничего, понимаешь? И не было. Мы с тобой. Сейчас. Здесь…

– Лёша, я люблю тебя… Лёша… Мы больше не расстанемся?

– Никогда, Светка… ну что ты плачешь, ведь мы вместе…

– У меня нет никого, кроме тебя…

– И у меня…

Под утро голоса, зовущие её, замолчали. Над лагерем стояла тишина, лишь изредка доносился тихий всплеск набежавшей волны да нестройно шумели сосны.

– Давай возьмём лодку и с утра уплывём на косу, – Алексей вопросительно смотрел на неё. – Знаешь, там такой песок, отборный, чистый… Позагораем, а вечером вернёмся, а?

Света была согласна на всё, лишь бы быть рядом с ним. Она пошла к своей палатке. Было ещё рано, лагерь спал, кругом ни души. У входа в палатку на земле сидел Женя. Он поднял на неё измученные глаза, и она подумала, что он всё знает или догадывается.

– Ты где была, Света, я всю ночь тебя искал… – голос у него прервался, и он замолчал.

– Женя, не надо меня искать… Я… я ухожу…

– Куда, Света?

– Это совершенно неважно, просто я… просто я не люблю тебя, Женя. Прости меня.

Из палатки показалась Лена, она, видимо, всё слышала.

– Светка, ты с ума сошла! Опомнись, ты ведь знаешь, что это за человек! Он тебя предал! Он негодяй!

– Это мой любимый человек, Лена! – звенящим голосом ответила она и пошла к берегу, не оглядываясь.

– А ты дура! – крикнула ей вслед подруга.

6.

Залив отделялся от озера песчаной косой. Где-то далеко справа была ещё одна коса, но её не было видно, так как залив был довольно большой: три километра в ширину и пять в длину. Между этими песчаными косами была так называемая прорва, куда в своё время и хлынула байкальская вода.

Они приплыли на ближнюю косу, когда солнце было уже довольно высоко. Вытащив лодку на песок, выбрали самое сухое место и улеглись на разостланные полотенца. На небе ни облачка. С моря дул свежий ветерок, охлаждая разгорячённые тела. Коса тянулась километра на полтора, и ни од-ной души не было видно. Они почувствовали себя на необитаемом острове.

Где-то далеко, у берега, они различали меленькие точки купающихся, изредка моторные лодки бороздили гладь залива, но на косу так никто и не приплыл. Они были счастливы. Света была счастлива! Это солнце, этот золотой песок, это синее море – и Алёшка, её Алёшка! Она теперь никому его не отдаст!

Солнце стояло уже почти в зените. Стало совсем жарко. Они бегали купаться, благо, вода в заливе была очень тёплой, не то, что по ту сторону косы – в Байкале. Там температура даже летом не больше восьми градусов.

Захотелось есть. Но еды никакой у них не было. Порывшись в сумочке, Светлана нашла несколько кусочков шоколада и две жевательные резинки. Подкрепившись, почувствовали себя веселей. Алексей предложил пройти по косе до самой прорвы. Взявшись за руки, они пошли по горячему песку. Ноги увязали почти по щиколотку.

Неожиданно они увидели лодку и рыбака, сидевшего в ней.

– Ну и как клёв? – спросил Алексей.

Рыбак недружелюбно посмотрел на них, буркнул что-то себе под нос – рыбаки не любят, когда их спрашивают, как клюёт, это потом они с превеликим удовольствием, безбожно привирая, рассказывают, как на крючок попалась в-о-о-о-т такая рыбина!

– А вы не продадите нам рыбки? – не обращая внимания на неприветливость рыбака, спросила Света. Тот молча полез рукой в ведро, вытащил четыре рыбёшки и протянул их Светлане. На её вопрос, сколько стоит, он лишь презрительно махнул рукой.

Так и не дойдя до прорвы, они вернулись на своё место. У Алексея оказалась зажигалка, и они стали думать, как бы пожарить этих рыбёшек. Они насобирали сухих веток, выброшенных волнами на берег, разожгли костёр. Они никогда не видели, как местные рыбаки жарят рыбу на «рожнах» – оструганных палочках, – но, видимо, какой-то древний инстинкт предков подсказал Алексею, что надо делать. Они насадили свой «улов» на эти палочки и воткнули их вокруг костра. Вкуснее этого Света в жизни своей ничего не ела…

Раздевшись донага, они с разбегу бросались в воду, барахтались в ней, целовались и вновь выходили на своё горячее золотое ложе, и не было этому счастью конца.

Время двигалось к вечеру. На совершенно чистом голубом небе появилось большое тёмное облако. Откуда оно взялось, было непонятно. Облако, подгоняемое ветром, скоро полностью закрыло солнце, только из-за его почти чёрных краёв в разные стороны расходились лучи – как на детском рисунке. Со стороны залива подул весьма ощутимый ветерок.

Затарахтел мотор лодки, это их знакомый рыбак направлялся к берегу. Поравнявшись с ними, он заглушил мотор и прокричал, что им надо уезжать отсюда.

– Почему? – удивились они.

– А вон туда посмотрите, – он указал рукой на чёрное облако, – это нехорошее облако, буря будет.

– Из такого маленького облачка? Ведь кругом ни одной тучки нет? – не верил Алексей.

– Ну как хотите.

Мотор взревел, и лодка умчалась вперёд.

Между тем, ветер становился всё сильнее, пошёл дождь. Стало прохладно. На них уже не было сухой нитки. Надо было возвращаться.

Встречный ветер не давал грести, казалось, лодка стоит на одном месте. Ветер уже ревел, как раненый медведь, волны захлёстывали лодку. Алексей отчаянно боролся с ветром и волнами. Света вычерпывала руками воду. Наступила ночь, и сквозь плотную пелену дождя не видно было ни одного огонька долгожданного берега.

Их сносило назад, к прорве. А там… там была смерть! Света тихо плакала.

– Ну что ты, Светлячок? Не бойся, скоро берег.

– Какой берег, Лёша, ведь нас несёт в обратную сторону!

– Это тебе кажется.

Чтобы подбодрить её, он громко запел:

 
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны
Выплывают расписные…
 

Неожиданно их лодку что-то дёрнуло – раз, другой, и она остановилась. Вглядевшись, они увидели, что их держит какой-то, похожий на лохматое чудовище, предмет. Наконец, они поняли, что это огромное дерево, вырванное с корнем, – за него-то они и зацепились. Выбравшись на песок, они долго молча лежали под пронизывающим ветром и проливным дождём. У Светы зуб на зуб не попадал, всю её сотрясало крупной дрожью. Они вспомнили, что днём видели на косе старую перевёрнутую лодку, и наугад побрели к ней. Лодку они нашли довольно быстро. Они забрались под неё – там было относительно сухо и даже тепло. Ветер изо всех сил старался перевернуть их утлое пристанище, дождь всю ночь стучал по «крыше»… Они согревали друг друга теплом своих тел, жаром сердец и наконец уснули, тесно обнявшись, как Квазимодо и Эсмеральда…

Светлана всё-таки простудилась и целую неделю пролежала с высокой температурой. Никто к ней не приходил. Забежала было Лена, ругалась, рассказывала, как страдает Женя, но Свете не было дела ни до Жени, ни до Лены. Это всё в прошлом.

Алексей тоже не приходил, и она страшно переживала за него. У неё не было сил подняться, позвонить ему. Наверное, он тоже болен, бедненький.

Света вышла из поликлиники и решила прогуляться по набережной. Набережная была самой красивой улицей в городе, не считая «Аллеи Любви». Кроме того, ей хотелось пройти мимо дома Алексея, в надежде увидеть его. А если не увидит – не беда, вечером она ему позвонит. Может, он уже тоже выздоровел.

И вдруг она увидела его. Он шёл, держа за ручку девочку лет шести, а его под руку держала женщина, похоже, на последнем месяце беременности. Девчушка что-то щебетала, весело подпрыгивая и повисая у него на руке, и громко смеялась, и… он тоже смеялся… и все они казались такими счастливыми!

Увидев Светлану, он на мгновение словно споткнулся, но, не взглянув на неё, прошёл мимо, как будто её и не было. «Папа, папочка, – щебетала девчушка, – а у нас в садике праздник был…» – как сквозь вату, доносился до неё голос девочки.

7.

– Папа! – послышался звонкий голосок. Малышка, которую она приняла за его внучку, подбежала и, строго посмотрев на «тётю Свету», сказала:

– Папочка, я хочу домой.

– Иди к маме, я сейчас приду, – он легонько подтолкнул ребёнка. – Я скоро… – И глядя на удивлённое лицо Светланы, с усмешкой сказал: – Да-да, это мои жена и дочка. Ты удивлена?

«Мне всё равно», – хотела сказать Светлана Георгиевна, но ничего не сказала.

Он медлил уходить, она видела, что он хочет что-то сказать, но, видно, не решается. Сев снова рядом с ней, он спросил:

– Помнишь Байкал и нашу лодку?

– Нет, не помню, – как можно равнодушнее произнесла она.

– А я помню. «Два счастливых дня было у меня…»

– Три.

– Что – три?

– В песне – три счастливых дня…

– A-а, да-да…

Он ещё мгновение посидел на скамейке, потом поднялся и, ничего не сказав, пошёл к машине.

От реки по аллее шли, взявшись за руки, высокий светловолосый парень и девушка в ярком красном платье. В руках у девушки был букет ромашек. Они ели мороженое, откусывая его по очереди, дурачились и смеялись. Они прошли мимо Светланы Георгиевны, и вдруг девушка, повернувшись, подбежала к ней, положила ей на колени ромашки и побежала догонять своего парня.

Светлана Георгиевна смотрела им вслед. Ей хотелось крикнуть им: «Ребята, берегите свою любовь!» Но она не крикнула. Она почему-то знала, что они – сберегут.

Сахар-рафинад

1.

Место Тане досталось неважное, прямо над колесом, пол автобуса поднимался почти до сиденья, и сидеть было очень неудобно. Но она и этому была рада – могла бы вообще не уехать, и ночь пришлось бы коротать на вокзале. Она уселась поудобнее, закрыла глаза и попыталась уснуть. Перед глазами сразу же возникла картина вчерашних сборов, провожаний, слёз девчонок, с которыми она прожила пять лет в одной комнате. Все разъезжались в разные места, в основном, в сельские школы, одной ей повезло – районный центр, с двенадцатитысячным населением – почти город. Две школы, в одной из которых ей и предстоит работать.

Поползли тревожные мысли о жилье – как-то всё устроится? Наверное, придётся снимать комнату или угол. Не хотелось бы… но что делать. Таня давно мечтала о своей собственной квартире, понимая, что мечты её пока несбыточные. Замуж выйду, и квартира появится, думала сейчас Таня. Замуж… Уж, замуж, невтерпёж… Как-то вот не получалось с «замужем-то»… Некоторые на первом курсе повыскакивали, а она… Мать уже давно с намёками разговоры ведёт: пора, дескать, дочка, внуков уже хочется понянчить. Таня отшучивалась, а на душе было неуютно.

Любовь у неё, конечно же, была. Да и как поэтессе без любви! Предмет её вдохновения, преподаватель их института, был женат, но… ему и только ему она посвящала свои возвышенные стихи, о нём мечтала, его наделяла всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами. Сколько слёз было пролито в подушку, сколько изведено чернил, бумаги, а он не обращал на Таню ни малейшего внимания. За этими переживаниями она совершенно не замечала других парней и искренне считала себя никому не нужной, несчастной Золушкой.

Но эта неземная любовь скоро пошла на убыль – помог случай. Таня с подружками загорали на берегу заросшей тальником речушки, когда рядом, в кустах, загремела музыка и послышались громкие голоса, в одном из которых она узнала голос своего кумира. Смысл разговора невидимых соседей не оставлял никаких сомнений – ОН был там с женщиной, более того, с любовницей! Что с любовницей, а не с женой, Таня тоже сразу поняла – жену она его хорошо знала. Она заглянула в просвет между ветками кустарника. Увы, она не ошиблась. Женщина, с которой он ворковал, была далеко не первой молодости, расплывшаяся, нетрезвая, со всклокоченными красно-свекольными волосами, в белом лифчике и голубых трусах. На расстеленной скатерти стояли бутылки с водкой и пивом, лежала какая-то закуска… Женщина пьяно хныкала, выговаривала ему за что-то, он защищался, пытался её обнять и поцеловать, но подружка вырывалась, сердито отталкивая его рукой.

В конце концов, они помирились, но Таня не стала больше смотреть – она была оскорблена до глубины души. Она бы простила ему картину семейной идиллии, но эта… Особенно её поразили ноги соперницы: широкие, короткопалые ступни с невероятно толстыми пятками, с грязными подошвами, с шишками около больших пальцев; на одной ноге татуировка в виде затейливого узора – от лодыжки до колена.

Таня, содрогнувшись, усилием воли отогнала от себя неприятные воспоминания, достала из кармашка дорожной сумки томик Пушкина и погрузилась в чтение.

Ноги совсем затекли. Таня попыталась их вытянуть, но это оказалось невозможным. Настроение быстро портилось, ведь ехать предстояло ещё часа полтора. К тому же рядом примостился какой-то тип, от которого несло пивом… Она и так, и этак старалась отвернуть своё лицо, но запах доставал со всех сторон. И отодвинуться было невозможно на узеньком сиденье, она готова была заплакать. Ну почему ей так не везёт? Острая жалость к себе заполнила сердце. Ей всегда и во всем не везёт: в очередь хоть не становись – любая очередь кончается перед ней. Вот и с билетом – нет, чтобы на другое место взять, терпи теперь этого алкаша. Пьяных она не переносила, может быть, поэтому и была такой разборчивой в потенциальных женихах. Если замечала, что парень, который ей приглянулся, слегка навеселе, она тотчас же теряла к нему интерес. А где же теперь их взять, непьющих-то?

– И что мы читаем? – прервал её мысли хрипловатый голос соседа. Он бесцеремонно отвернул обложку, присвистнул: – Пушкин, Александр, так сказать, Сергеевич! Уважаю!

Таня возмущённо фыркнула: это ещё что такое? Она сердито захлопнула книжечку и отвернулась к окну.

– Люблю грозу в начале мая… – как ни в чём не бывало продолжал сосед.

– А вы уверены, что это Пушкин? – съехидничала Таня и тут же пожалела, что вступила в разговор.

– Нет, совсем не уверен! Если честно, то это я сам как-то на дежурстве сочинил.

– Да что вы говорите! – Таня, не удержавшись, громко расхохоталась. – Так вы по-э-э-э-т?

– Да, я поэт, – важно приосанился сосед. – Меня даже в районной газете напечатали! – Он гордо посматривал на Таню, но она решила больше с ним не разговаривать. Знает она этих поэтов… В литкружке наслушалась, насмотрелась… Напишут две строчки, розы-морозы, кровь-любовь – и готово: поэт! И главный аргумент: соседка похвалила, сестра плакала, мамочка растрогалась, подруги рыдали…

Сосед завозился в кресле, достал из внутреннего кармана пиджака полиэтиленовый пакет с какими-то бумажками.

– Не верите? Вот, смотрите, – он развернул замусоленную вырезку из газеты. – Вот видите, подпись: Данифар Рахас. Это я.

Таня через плечо искоса взглянула на листок. Стихи. Имя автора, фото. Странно, имя какое-то восточное, а парень откровенно славянской внешности: нос вздёрнутый, волосы, выгоревшие на солнце, почти белые. А тут какой-то Данифар… Но спрашивать не стала, он ей надоел.

Выйдя из автобуса, Таня с любопытством огляделась. Автовокзал, с огромными стеклянными окнами-витражами, клумбы и кусты, покрытые толстым слоем пыли, гипсовый мальчик с горном – надо же, сохранился до сих пор, – снующий туда-сюда по привокзальной площади народ… От вокзала уходили две довольно широкие заасфальтированные улицы, засаженные тополями и акацией, в общем-то, не так уж и страшно, есть места похуже.

– Вам куда? – раздался знакомый голос. О, Господи, опять этот, прицепился как репей… Она демонстративно отвернулась. Надо посмотреть, где остановка городского автобуса, если они здесь существуют. Но сколько бы она ни вглядывалась, жёлтой таблички с расписанием не было видно. Таня вздохнула. Придётся пешком идти, надо только узнать, где находится школа.

– Ну, что? – опять этот Данифар, или как его там? – Осмотрелись? Пошли, а то на автобус опоздаем, – он подхватил ее чемодан, сумку и пошагал, не оглядываясь. Таня ещё пыталась протестовать, но он не обращал внимания.

– Вот, Елена Львовна, – весело подмигивая Тане, громко доложил он полной женщине лет пятидесяти на вид, – новую учительницу вам привёз! Русский язык и литература! А то всё жалуетесь, что кадров не хватает!

– Здравствуйте, – суховато поприветствовала женщина. – Директор школы, Елена Львовна. Жилья для вас пока нет, но что-нибудь подберём. Несколько дней здесь поживёте, пока угол вам не подыщем.

– Да что искать-то, Елена Львовна! – встрял Данифар. – У нас можно, или вон наша соседка сдаёт комнату. Пошли, – он решительно подхватил Танины вещи.

– Да погоди ты трещать, Васька, – оборвала его директриса. – Что ты лезешь не в свои дела! Помог, ну и иди себе…

– А может я лучше к соседям? – робко сказала Таня, ей почему-то не хотелось оставаться здесь, с этой неприветливой женщиной. А этот… Васька (почему Васька?) уже вроде бы как знакомый… Она вдруг почувствовала себя страшно одинокой.

– Ну, как говорится, было бы предложено. Завтра в 8-30 прошу быть в школе.

Парень весело подхватил вещи и зашагал, сгибаясь под их тяжестью. Таня поплелась вслед за ним.

Дом, где жил Васька-Данифар, стоял почти в самом конце длинной улицы. Это, по сути, была уже деревня. Добротные деревянные дома, спрятавшиеся в густых зарослях сирени, черёмухи. В каждом палисаднике мальвы – излюбленные цветы деревенских жителей. По всей длине улицы, возле каждого дома стояла бочка, сверху прикрытая доской. Видимо, на случай пожара, молодцы какие, подумала Таня. На пригорке, в ограде одного дома стоял самолёт – кукурузник. Рядом паслись козы.

Васька-Рафинад болтал без умолку. Проходя мимо какого-нибудь дома, рассказывал смешную историю о его хозяевах, и сам хохотал.

– Вон, видишь, дед сидит, в треухе и в валенках? Местный Дед Щукарь. Спят с бабкой ночью, вдруг грохот какой-то раздаётся. Он кричит: «Бабка, вроде кто-то упал?» И через минуту: «Бабка, а ведь это я с кровати-то свалился!» Таня невольно смеялась вслед за ним.

– А у этих собака была, Бобик, – продолжал заливать Васька, – так вот однажды тетка Матрёна заходит в избу: «Петруха, Бобик ощенился!»

Встречные жители с интересом поглядывали на Таню, глазами спрашивая Ваську, кто мол такая.

– Привет, Рафинад, здорово, Вася, – слышалось то и дело, по всему было видно, что Васька в поселке фигура популярная. Василий многозначительно молчал.

– Привет, Рафинад, – протянул руку подвыпивший мужичок средних лет, – ты что, невесту себе привёз из города?

– А тебе какое дело, Кузьмич, может и невесту, – Васька метнул на Таню насмешливый взгляд: как она среагирует на такое заявление. Таня смутилась, но он продолжал опять болтать, как ни в чём не бывало.

– Вася, а почему тебя все зовут Рафинадом? – спросила Таня.

– А ты мой псевдоним видела – Данифар Рахас? Если читать наоборот, получается сахар-рафинад. Сам придумал, – с гордостью сказал Василий. – Ни у кого такого нет. А так-то моя фамилия Сахаров.

Да уж, до такого точно никто не додумается, засмеялась про себя Таня. Забавный какой…

Всё складывалось наилучшим образом. Танина квартирная хозяйка, тётя Клава, женщина одинокая и добрая, Таню приняла с радостью. Сразу предложила столоваться у неё, да больше и негде было – до поселковой столовой километр, не находишься каждый день – и принялась закармливать её пирогами да блинами.

– Тётя Клава, – Таня с деланным ужасом смотрела на горку блинов, обильно политых маслом или сметаной, – я уже скоро в дверь не пролезу.

– Да ты ешь, ешь, вон какая тощая-то, не кормили тебя, что ли в твоем институте, – ворчала Клавдия, пододвигая тарелку поближе и с жалостью глядя на квартирантку.

В школе встретили её доброжелательно. Большинство преподавателей были пожилые, из молодых – учительница французского и трудовик, муж и жена, да и им было уже лет по тридцать. И появление Тани все восприняли очень хорошо, даже старички – Степан Максимович, учитель истории, и Владимир Григорьевич, математик, – как-то приосанились, стали приходить в школу в галстуках. Таня не сразу привыкла, что её называют исключительно Татьяной Михайловной, даже вне школы коллеги обращались друг к другу по имени-отчеству. Только физрук, Павел Альбертович, мужчина интересный, жгучий брюнет, похожий на испанца, неизменно называл её Танечкой. Его чёрные масляные глаза часто останавливались на Тане, и она смущалась и краснела.

Немножко напрягало Таню отношение к ней директора, Елены Львовны. Таня не понимала причины её недовольства, но чувствовала, что чем-то ей не нравилась. В первый же день сделала Тане замечание по поводу её платья. Хотя платье было довольно скромное: чёрное, шерстяное, прямого покроя, по подолу отделано блестящей тесьмой.

Такая же тесьма окаймляла рукава. Таня сшила его специально для первого сентября – праздник, к тому же её первый рабочий день. Но директриса почему-то посчитала его нескромным и, пригласив после торжественной линейки Таню к себе в кабинет, сделала выговор – в школе надо быть скромнее, здесь не дискотека. Пунцовая от обиды и унижения, Таня чуть не плакала, было очень стыдно, что её отчитали как девчонку-восьмиклассницу. В это время в кабинет вошла незнакомая дама в сопровождении мужчины в рабочей одежде, с большой, и по всему видно, тяжелой картонной коробкой в руках. Он бухнул коробку на пол и удалился.