Текст книги "Ищу тебя"

Мать начала присматриваться к ней – не попала ли дочка в беду, которой матери всегда стращают дочерей: «Смотри у меня, в подоле не принеси!» Похоже было, что Любе скоро понадобится этот самый подол. Увы, всё подтвердилось. Мать хотела было оттаскать Любу за волосы, но отец вступился за свою любимицу: «Да что мы, внука не вырастим? Не плачь, дочка, и плюнь ты на этого негодяя Гришку!» На том и порешили.

Мать Гриши, встретив как-то Любу, стала допытывать – правда ли? Люба убежала, в слезах. А по деревне вновь загуляли разговоры, слухи, догадки – кто же отец будущего ребёнка. Решили, что вроде бы получается Гаврюха…

Гришкина мать тут же написала ему письмо, где заклеймила позором неверную девушку. Он на это ничего не ответил, а вскоре женился. Люба от людей слышала, что он после училища служит в Германии.

Лёнька рос шустреньким мальчишкой и с годами всё сильнее становился похож на Гришку. Тетка Анна опять стала подступаться в Любе – признайся, что наш мальчишка, Гришин. Но Люба как отрезала: «Лёнька мой, и ничей больше!», и разговаривать больше не захотела. И полетела жизнь, как тройка! На людях Люба виду никогда не показывала, а уж горя хлебнула досыта, особенно, когда один за другим умерли родители. Но ничего, вырастила – вон какой красавец Лёнька, девичья присуха.

Он-то красавец писаный, а она сдала в последнее время. Сердце постоянно прихватывает, а уж как спина болит, и сказать нельзя. Порой разогнуться не может. И руки немеют, кружку с водой и то трудно поднять. Как она будет без него, когда он в армию пойдет? Да и в армию-то теперь страшно отправлять – война в Чечне идёт, гибнут ребятишки. Господи, ну есть же какие-то льготы, ведь она почти инвалид, надорвалась вся на колхозной работе… Надо бы в военкомат сходить, попросить, поплакать – может и не вызовут его…

До райцентра пришлось идти пешком – семь километров по грязи. Грязь у них, что масло, чёрная, жирная, хоть на хлеб намазывай, однако идти по такой сущее наказание. Местами чуть сапоги не оставляла в жиже, еле доползла. Нашла военкомат – красивое здание довоенной постройки – покрашенное в жёлто-белый цвет. Внутри было чисто, на полу плитка разноцветная, стены выкрашены блестящей зелёной краской, на стенах портреты молоденьких солдатиков, отличившихся на военной службе.

Она, всю жизнь проведшая среди коров да свиней, была просто ошеломлена – живут же люди, работают в такой красоте! А кабинет военкома ещё больше поверг её в смятение. От всего этого великолепия она не сразу разглядела сидящего за столом человека, а когда он заговорил, приглашая её проходить и садиться, у неё ноги сразу стали ватными. Голос-то она не забыла! Она взглянула на него – красивый, седой мужчина, нисколько не напоминающий того смуглого паренька, которого она когда-то любила. И он не узнавал её. Да где там! Из краснощёкой задорной девчонки она давно превратилась в женщину российской глубинки, каких тысячи и тысячи – пройдёшь мимо и даже не обратишь внимания, настолько они серые, побитые жизнью, тяжёлым крестьянским трудом…

– Ну, с чем пожаловали? От сына писем нет, или…

Она молчала, не в силах справиться с волнением. Он внимательно взглянул на неё, и вдруг стал наливаться краской – он узнал, но видно было, как это ему неприятно.

– Так слушаю вас, Любовь Петровна, – холодно проговорил он.

– Я не знала, что вы… ты… Извините. Я… сын… Один, я одна… Болею… Льготы… – бессвязно бормотала она.

– Ах, у вас сын один, а у других сотни, не так ли? А кто Родину будет защищать? – голос его всё повышался и повышался. – Да как вы можете, ребята гибнут на войне, а вы своего… своего… решили под юбку спрятать!

Она хотела что-то сказать, но сдержалась. Ни за что! Он предал сына ещё до его рождения, и никогда о нём не узнает. Пусть, пусть забирают, её сын не трус, он армии не боится. Она сказала тихо: «До свиданья, Гриша», и ушла.

…Площадь перед военкоматом была запружена народом: призывники, родители, друзья-подруги. Парни все подвыпившие, смелые, хорохорятся, не стесняясь, обнимают своих подружек на глазах у родителей – слёзы, песни, танцы тут же, под магнитофон…

Военком отошёл от окна. Скоро ребят построят, он выйдет и скажет им напутственную речь. Но что-то тянуло его туда, на площадь, ему до боли захотелось посмотреть, что за сын вырос у этого сморчка – Гаврюхи.

Люба с сыном стояли в сторонке. Она держала его за руку, что-то тихонько говорила. Увидев подходившего подполковника, парень выпрямился, подтянулся – стал как будто выше ростом. Военком взглянул на него и отшатнулся – ему показалось, что он увидел себя, молодого, в зеркале. Сердце его сделало скачок и чуть не остановилось. Он вопросительно взглянул на Любу, но она отвела взгляд. Он ещё несколько мгновений постоял перед ними, потом пошёл дальше, чуть покачиваясь. Люба схватила сына за руку, словно боялась, что он сейчас исчезнет.

– Мам, ты что? – удивлённо посмотрел он на нее.

– Ничего, сынок, ничего, скоро прощаться, – она ещё крепче сжала его руку. – Ты, сынок, не забывай мать, пиши чаще.

– Мам, ну что ты говоришь! Как это я тебя забуду, ведь ты у меня одна, мамулька ты моя! Я тебе каждый день писать буду!

Площадь опустела. Ветер гонял по асфальту обрывки газет, пластиковые бутылки, обёртки от мороженого. Заурчала где-то уборочная машина. «Зачем, зачем подметать за ними?» – хотелось крикнуть Любе. Сердце её разрывалось от боли, слёзы непрерывно текли по щекам.

Она даже не заметила, как прошла семь километров. Вошла в дом, пустой и холодный. «Ладно, – сказала она вслух, – надо жить. Да и не так уж долго – два года всего, и он вернётся». Она стала мечтать, как он вернётся, женится, пойдут детишки – радость какая! Она умылась, пожевала чего-то и пошла убираться по хозяйству. Завтра на работу.

Подполковник долго сидел в кабинете. Все сотрудники давно ушли. Перед ним на столе лежало личное дело Леонида Михеева. Надрывался телефон, но он не отвечал на звонки. До утра горел свет в его окнах. В девять часов он вызвал машину и уехал домой.

Их сын Лёнька пропал без вести в Чечне в девяносто пятом году.

Чужой каравай

Ну, опять завелась, с утра пораньше. Еле дождался выходного, хотел отоспаться… пашешь-пашешь неделю, одна надежда на выходной. Что ей надо-то, думал Виталий, проваливаясь в сладкий сон… Ага! Так тебе и дадут поспать, вон как посудой гремит, уронила что-то, специально, наверное…. Стерва!

А ведь какая девчонка была! Как он её любил, как добивался! Добился!

Жена на кухне минут пять громко размешивала чай в стакане. Его это даже рассмешило: ну, интересно, сколько она ещё будет ложечкой о стенки стакана греметь?

Ну, пришёл вчера из бани поздно, что он, первый что ли? Посидели с мужиками, пивка по паре кружек выпили…

Весь кайф испортила – разоралась вчера. Он пошёл спать, а она долго ещё бушевала, хлопала дверцами шкафа.

«Хлопай, хлопай, – с усмешкой думал он сквозь подступающий сон, – может вещички надумаешь собрать. Вот бы хорошо-то!»

Он уже давно не любил её, как и она его. Привыкли, живут, двое детей. Она баба видная, красивая, правда и он не урод, фигуру сохранил, мускулы – Шварценеггер позавидует. Конечно, многие так живут, но в последнее время она совсем озверела. Спит в другой комнате. Может завелся кто? А что, всё может быть!.. Надо присмотреться, иначе с чего бы она так лютовала! Всё ей не так, всё не эдак…

Вскоре раздался его храп. «Храпит, скотина, – думала со злостью Настя, – ну, до того надоел, убила бы». Уйти? Куда? Сейчас одной остаться – это надо быть беспросветной дурой – на что жить? Зарабатывает хорошо – хоть это утешает. Как он ей надоел, глаза бы не глядели. На работе вспомнишь, что скоро домой идти – ноги не идут, смотреть на этого негодяя.

Хотя с другой стороны, он вроде и не такой плохой, ну выпьет когда, не скандалит… Надоело! Надоело быть и за бабу и за мужика в доме. В школе ни разу не был, не знает, наверное, в какой школе дети учатся.

Она зло смахнула навернувшиеся слёзы. Сама виновата. Влюбилась как кошка. А что толку от его красоты. По улице пройтись, под завистливыми взглядами женщин? Этого давно уже мало. Что же делать, что делать? Влюбиться в кого-нибудь? В кого?!!! На работе мужики ещё почище моего, б-р-р…

Господи, как всё хорошо начиналось! Счастливая была – сама себе завидовала… сглазила, наверное. И чего не хватает, чего не хватает-то? Всё есть в доме, работа, хорошая притом. Муж, дети… или стареть начала, психи разные старческие….

Так, ну котлеты готовы, салат в холодильник, компот на балкон. Швабру в руки и вперёд!

Села. Огляделась, в квартире – красота, чистота, уют. Любит она свой дом, когда-то мечтала построить коттедж, чтобы лужайка была, бассейн… Мечты, мечты, где ваша сладость?

– Вставай, сладость, двенадцать часов уже, – она растолкала мужа. Обедать будешь? – вполне миролюбиво спросила она.

«Что это с ней?» – он было хотел притянуть её к себе, но она пресекла его поползновения.

Пообедали вполне мирно. Но она в последнее время, как порох – раз и вспыхнула. Ни с того, ни с сего! Опять минут тридцать пришлось выслушивать её тирады.

– Пойду, машину возьму, съездить надо кое-куда.

– Куда, – взвилась жена. – Никуда не поедешь.

– Надоело лежать, хоть проветрюсь…

– Пойдём проветримся вместе! Погода какая, к тому же праздник.

– Какой?

– Не знаю! Праздник и всё. Лето. За всё лето никуда не вышла. Или я уже такая, что со мною выйти стыдно, – опять завелась жена.

– О господи! Пошли, собирайся.

– Тебе легко говорить: собирайся, а мне одеть нечего.

На улице была прекрасная погода, много гуляющих, работали аттракционы.

– Пошли по Набережной погуляем, – предложил он.

Согласилась. Когда-то они любили здесь гулять, вся их любовь здесь начиналась, они и познакомились там же в один из прекрасных вечеров. Тогда прекрасных…

– Помнишь?

– Что я должна помнить?

– Мы с тобой вот здесь первый раз поцеловались, – на него нахлынули лирические воспоминания.

Она фыркнула неодобрительно.

– Настя, давай поговорим всё-таки. Что происходит ну, не хочешь жить со мной, давай разбежимся.

– Разбежимся! – взвизгнула она. – Ишь ты! Я с детьми, а ты свободный как орёл! Она вся кипела, от неё, казалось, исходили волны злобы.

– Да я могу детей взять. Раз они тебе мешают. Тебе же надо жизнь устраивать. Нашла, уже наверное кого-нибудь.

– Ах ты, свинья! Свинья ты настоящая, – зашлась жена.

Идут двое красивых людей, улыбаются, тихо-мирно беседуют, здороваются с встречными людьми, и слава богу, что никто не слышит этой беседы.

«Утопить её, что ли, – со злобой думает Виталий, глядя на быстрый поток воды в устье малой реки. – Народу много кругом. А хорошо бы, – и он представил, как она исчезает в бурунах грязной воды. И содрогнулся. – Как же мы дожили до этого? И что делать? Нет, надо разбегаться, – заботливо поддерживая её под руку, подумал он. – А то до беды недалеко».

Из проходящего автобуса на них смотрел человек. «Гуляют, счастливые!» – ему очень нравилась Настя, красивая женщина. Они работали в одном учреждении. Она, всегда хорошо, со вкусом одетая, улыбчивая, приветливая со всеми, казалась ему недосягаемой. Да куда ему! У неё муж какой вон красавец. Он скосил глаза, глядя на своё отражение в стекле. М-да… не Ален Делон, и даже не… автобус тряхнуло, он больно стукнулся носом о стекло, аж слёзы выступили. Пара исчезла из виду. Он загрустил… Кому-то достаётся такое счастье! У него самого жена неплохая, но какая-то приземлённая, домашняя, гордиться нечем. Похвастаться, так сказать, перед приятелями… Кормит его, как на убой, у него уже животик свисает над ремнем, и щёки со спины скоро будут видны. Одна забота – накормить-напоить. Никакой романтики.

Да, а эта женщина, она как из другого мира. Не для нас! Не для нас, увы!

Он опять ощутил острое чувство зависти и жалости к себе.

– Анастасия Васильевна, – насмелился заговорить он с ней утром, столкнувшись в коридоре учреждения, – а я вас вчера видел. Вы так мило гуляли с мужем по Набережной! Я даже, извините, позавидовал. И… – он покраснел, покрылся мелкими бусинками пота, но всё же вымолвил:

– У меня даже было желание выйти из автобуса и подойти к вам, поздороваться. Еле удержал себя…

– Ну, что же вы, надо было подойти, – мило улыбнулась она и пошла вперёд – стройная, улыбчивая и гордая…

Отруби

– Ну что, Иванова? Значит, едешь, – председатель профкома строго глянул на Люсю. – Даём мы тебе бесплатную путевку как добросовестной работнице, можно сказать, передовику производства. Только должен тебя предупредить, – продолжал он, – на курорте разбирают в течение трёх дней, после остаются одни отруби.

– Какие отруби, Василь Васильевич? – Люся растерянно посмотрела на председателя. – Я не пойму что-то…

– Женщин, говорю, разбирают, – строго пояснил он, но глаза его смеялись. – А отруби, это на мельнице: мука идёт на хлеб, а отруби – в отходы…

– Ну, вы скажете! – Люся покраснела до слёз. – Да я… да мне…

Председатель, довольный, что подшутил над бедной женщиной, громко расхохотался.

Солнечный луч через неплотно задёрнутые шторы проник в комнату, обследовал сначала подоконник, затем нехитрую мебель, кровать, скользнул по лицу спящей женщины. Женщина хмурилась, вздрагивала – наверное, ей снился плохой сон. Лучик пощекотал её ресницы и побежал дальше – пусть спит. Но Люся уже проснулась и не сразу поняла, где она. Ей действительно снился пьяный муж, которого дружки притащили и бросили у подъезда.

Её передернуло. Ну, достал, зараза, глаза бы не глядели. Она подошла к зеркалу: «Господи! Отвернувшись, не насмотришься!» Умывшись, она села в кресло и надолго застыла. Перед взором проплывали картины её жизни. Если это только можно назвать жизнью. Она всхлипнула. В институте полкурса бегало за ней. Так нет же, выбрала красавца, пропади он пропадом. С такой жизнью она уже в старуху превратилась.

Она вновь подошла к зеркалу. Хорошо, хоть фигура сохранилась, но это уже не её заслуга – конституция такая…

«Отруби, – вспомнила она Василь Васильевича, – действительно, кому я такая нужна!» И вдруг ей стало обидно за себя – неужели она уже вышла в тираж…

Она не пошла на завтрак, а направилась в парикмахерскую. Оттуда вышла совершенно другая женщина – стройная, красивая, ухоженная.

– Люсенька, как вы изменились, – громогласно встретил её сосед по столу, большой, толстый, губки бантиком, на голове редкие седые кудряшки. Люся долго гадала, кого он ей напоминает, потом поняла – он похож на Купидона, только старого и толстого. Она мысленно называла его «Купидончиком». По её мнению, он был глуп как пробка, но с большим апломбом.

– Ой, Люсенька, ну вас не узнать, – верещал он высоким тонким голосом на всю столовую, – вчера вы были на ворону похожи, а сегодня – ну просто не узнать. И не спорьте, и не спорьте!

Люся не спорила. Она покраснела и уткнулась в тарелку. Муж с женой, соседи по столу, отвели взгляды. Всем было неловко. На них оглядывались.

Она встала и пошла к выходу. Купидон двинулся за ней.

– Жду вас сегодня вечером на танцах, – визжал он, – я должен с вами сегодня потанцевать. – Он послал ей воздушный поцелуй и покатился в свой корпус.

Наблюдая за отдыхающими, Люся подумала, что председатель профкома был отчасти прав. Те, которые были ничего себе, давно ходили парами, а остальная публика…

«И ты не лучше», – усмехнулась она про себя.

Однако вечером пошла на танцы, так, присмотреться. К ней тут же подкатился пахнущий «Тройным одеколоном» сосед.

– Люсенька, разрешите?

– Я не танцую.

– Да что вы! Люсенька, родная, вы не правы, вы не правы. Мы с вами должны потанцевать, – и он запел: «Танго, ля-ля-ля-ля, при всех остаться наедине…»

– Отойдите от меня! – процедила она сквозь зубы.

– Если вы не пойдёте танцевать, то я брошусь с шестого этажа, – не унимался Купидон.

– Сделайте одолжение, – зло сказала Люся, – а то я никогда не видела, как слоны летают.

И ушла. В столовую после этого старалась ходить, когда его там уже не было. Через пару дней Купидон разгуливал по парку с дамой, в профиль напоминающей доберман-пинчера, и заливался соловьём.

Погода установилась. Надоевшие дожди прекратились. Светило солнышко. По утрам в открытое окно доносилось разноголосое птичье пение. На душе было легко и радостно. Люся вышла из столовой и, не торопясь, шла к своему корпусу. Впереди, тоже не торопясь, шли двое мужчин. Так, начинаем охоту! Спина прямая, походка от бедра, живота вообще не существует! Она медленно и грациозно обгоняла мужчин.

– Ну что, старый геморройщик, – спросил один другого, смачно плюнув на асфальт. – Как дела?

– Да как, нормально, вроде, – отвечал второй, – вчера облегчился.

Люся до крови закусила губу, чтобы не расхохотаться, идущие навстречу люди подумают, что ненормальная.

Ночью ей опять снился муж, размахивающий кулаками. «Нет, надо всё-таки как-то развеяться, отдохнуть по-человечески, ведь я же ещё не старуха, – думала Люся. – Ничего такого, но хоть время провести, не одной весь отпуск проскучать…»

Около лифта стоял пожилой седовласый мужчина, опирающийся на трость.

– Вам на какой?

– Мне на пятый.

– О, и мне туда же! Сейчас в одном месте еще одну дырку сделают, – засмеялся мужчина. – Уже места живого нет. – Он оглядел Люсю с ног до головы. – Ну, у вас-то есть, где разгуляться!

Лифт остановился, и они вышли. Люся села в уголке под китайской розой. «Боже мой, ну почему так много хамов? Ведь с виду такой благообразный человек. Что с народом сделалось…»

Она стала разглядывать сидящих в очереди. Конечно, по виду не угадаешь, кто есть кто, но всё же…

Несколько дней назад она обратила внимание на щупленького, с редкими усиками и бородкой мужчину, неопределённого возраста, но одетого по-молодёжному, что не очень-то гармонировало с его уже полинявшим обликом. Он не вступал ни в какие разговоры, всё время читал. Некоторые места перечитывал по несколько раз, возвращался к началу книги и так далее… В общем, чувствовалось, что это не чтиво, и человек с книгой работает.

Люся ещё вчера сходила в библиотеку и попросила библиотекаршу подобрать что-нибудь «умное». Может, на интеллектуальной, так сказать, основе удастся познакомиться. «Вот, рекомендую, – посоветовала библиотекарша, – новинка: «Цветы для Элджернона» Дэниела Киза. Сама я ещё не читала, но тут один москвич отдыхал, говорил, что очень интересная книга».

Люся раскрыла книгу и углубилась в чтение, «…нельзя с уверенностью сказать, что вызывает подобную разновидность фенилкетонурии – необычная биохимическая или генетическая ситуация, ионизирующее излучение, естественная радиоактивность или вирусная атака на эмбрион… дефективный ген, вырабатывающий… назовём его «блуждающий энзим»… Господи, о чём это?! Скользя глазами по строчкам, она украдкой поглядывала в его сторону. Интересно, кто он? Наверное, в каком-нибудь НИИ работает…

– О! – вдруг заговорил мужчина, подняв указательный палец вверх, – оказывается, есть заговор от занозы.

– Что? Что? От чего? – раздались голоса.

– От занозы!

Он вслух стал читать заговор, состоящий из набора каких-то бессмысленных слов – настоящая абракадабра.

– А не проще ли иголочкой? – спросил какой-то человек.

– При чём здесь иголочка? – взвился он и продолжал читать заговор, который, самое интересное, заканчивался тем, что надо взять иголку, осторожно подцепить занозу и выковырнуть её.

Все молчали. Он опять уткнулся в книгу.

«…энзим, произведённый дефективным геном… концепция изменения химической структуры блокирующих метаболизм энзимов…» – попыталась вчитаться в непонятный текст Люся, но слова никак не хотели задерживаться в сознании… Глаза сами собой стали закрываться, потянуло в сон…

– А вот от простуды! – вдруг громко воскликнул «научный сотрудник».

Очередь вздрогнула.

– Надо взять лягушку, – читал мужчина, – поднести её как можно ближе к лицу и дышать на неё, дышать… Вы почувствуете, что вам становится легче, а лягушке – хуже. Это болезнь ваша переходит в лягушку. Когда вам совсем станет легко, посадите лягушку на пол, через 20 минут она сдохнет, и вы станете абсолютно здоровы.

– А как понять, что лягушке стало плохо?

– Как? А вот как: по её учащённому сердцебиению и по температуре.

– Что же, градусником что ли мерить, или на ЭКГ проверять? – спросил кто-то.

Когда подошла Люсина очередь, и она зашла в процедурный кабинет, её всю распирало от смеха – вот тебе и работник НИИ!

– Что-то у вас ягодицы дрожат, – сказала медсестра, – никак не могу укол поставить…

Уехал Купидон. Место за столом оставалось свободным.

Люся жила одна в комнате, ей нравилось – давно хотелось отдохнуть в тишине и покое.

Как-то за обедом они с соседкой Ниной, разговаривая так, ни о чём, мимоходом обсудив парочку-другую отдыхающих, коснулись темы мужчин.

– Ой, – вздохнула Люся, – да на черта они все нужны. Разве это мужики?

Сосед, муж Нины, тут же рассказал старый анекдот, когда отчаявшаяся женщина кричит с балкона: «Мужчины, где вы?» А в ответ ей с другого балкона: «А что, выпить есть?» Люся сто раз слышала этот анекдот, но тут он пришёлся так кстати, что она от всей души громко расхохоталась. И увидела его! И сердце её замерло от предчувствия.

Он сел за их столик. Всё выдавало в нём человека другого круга: и манеры, и одежда, и культурная речь. Он рассказывал о своих встречах со многими знаменитостями, о поездках за границу, но в его словах не было дешёвой похвальбы, просто говорил о том, что есть, и не более. Он сразу стал ухаживать за дамами, на что Нинин муж, простой мужик в спортивном костюме с вытянутыми коленками, ехидно улыбался.

Люся новому соседу нравилась, она это почувствовала сразу. И в ней тотчас же проснулась та девчонка, за которой бегали лучшие парни факультета.

Волшебные летние ночи, музыка, хорошее вино способствовали их сближению. Люся с нетерпением ждала, когда же он сделает решительный шаг.

– А что, дорогие соседи, – однажды сказал он, – не хотите ли поехать на небольшой пикничок? Ко мне приехал товарищ, приглашает на шашлыки.

Все пришли в восторг от такого предложения. Друг привёз мясо, мангал и даже берёзовые дрова. Они отъехали подальше от санатория, и вскоре аромат жареного мяса заполнил всё вокруг.

– Девушки, вы тут присмотрите за шашлыками, – попросили мужчины, – а мы пока пойдём искупаемся…

– Ты знаешь, Люся, мне кажется, он в тебя по уши влюбился, – Нина лукаво посмотрела на неё.

– Да ну, так уж и влюбился, скажешь тоже, – отговаривалась, Люся, а у самой внутри всё пело.

– Ой, да чего там! Она на тебя таким взглядом смотрит – дураку понятно!

– Ему моя улыбка нравится, – сказала счастливая Люся. – Он говорит, что я похожа…

Она не договорила.

От жаровни потянуло подгоревшим мясом. Обе кинулись спасать шашлыки. Люся схватила бутылку с водой, но вместо того, чтобы побрызгать на огонь, набрала полный рот воды и со всей силой брызнула ею на шашлыки.

Из жаровни взметнулись вверх искры, зашипела вода, а Люся, остолбенев, с ужасом смотрела на раскаленные угли – вместе с водой туда полетели её великолепные белые зубы, вставленные вместо выбитых мужем.

– Зубы, – прошепелявила она, беспомощно глядя на Нину. Та всё быстро поняла, сбросила шашлыки на траву и, вооружившись какой-то палкой, стала разгребать угли. Зубов нигде не было. Люся с надеждой наблюдала за её действиями, потом подключилась сама – зубов не было!

– Девочки, что это вы делаете? – у них за спиной стоял Нинин муж.

– А где шашлыки? Чего вы там ищете?

– Зубы мы ищем, зубы! – прошипела Нина.

– Какие зубы? – удивился муж, но, взглянув на Люсю, всё понял. – Да ведь они давно расплавились, что их искать-то!

Пришли мужчины, стали сооружать стол. Шашлыки пахли умопомрачительно, кучей лежала свежая зелень, янтарно светилось в бутылке грузинское марочное вино.

Люся ушла на берег и сидела там, сжав руками голову. Он несколько раз позвал её, потом направился за ней сам, но Нина остановила его: «У Люси страшно разболелись зубы, пусть посидит», – и строго зыркнула на мужа, который еле удерживался от смеха…

Вечером Нина пришла к зарёванной Люсе.

– Что будем делать? Может, фольгой прикроем, как в детстве?

Стали примерять фольгу – не годится, слишком большой проём.

– Знаешь что? У меня идея! – Нина была сама решительность. – Подожди меня, я сейчас…

Минут через тридцать она вернулась с горстью жевательных резинок.

– А это зачем? – прошепелявила Люся. – Мне только жвачки не хватало – последние выпадут.

– Молчи! – Нина стала скатывать шарики. – Ну-ка, примеряй, чтобы по цвету подошли.

Кое-как залепили зияющие ворота.

– Давай попробуем, прочные ли получились, – предложила Нина.

Ни колбасу, ни хлеб жевать было нельзя. Решили ограничиться чаем. От чая зубы плавились, как в той проклятой жаровне.

Оставалось два дня до её отъезда. Нина объявила, что Люсе предписан постельный режим, и тайком носила ей еду из столовой.

Он порывался навестить Люсю, но на её двери висела табличка, изготовленная Ниной: «Не беспокоить. Особый режим».

– Ну что, Иванова? Путёвка не сгорела? – встретил её председатель профкома. Люся молчала, плотно сжав зубы. – Чего молчишь? Или в отрубях так и проходила? Ну, ты зря, могла бы и за первый сорт сойти, ты у нас женщина интересная. Так, что у тебя там? Ага… заявление… Прошу оказать мне материальную помощь на протезирование зубов… Опять, что ли, Пашка? Да, ладно, ладно, выделим мы тебе деньжат…

Люся вышла из профкома. На лавочке её ждал муж. Трезвый. Три недели не пил, пока её не было. Говорит, завязал с этим делом…