Текст книги "Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года"

Часть пятая
Революция и реакция

Глава 1
Революция 1905 года

Это была генеральная репетиция – так Ленин оценил революцию 1905 года. В ней уже присутствовали основные элементы революции 1917 года: поражение в войне, враждебное отношение образованных классов к монархии, уличные демонстрации под красными флагами. Еще до событий 9 января стало ясно, что приближается важный период в истории России. Ни о какой законности и правопорядке не было речи даже среди тех классов, которые несли наибольший ущерб от беспорядков и беззакония. Общество равнодушно, а временами и с одобрением относилось к убийствам царских чиновников и министров. В 1904 году известие об убийстве эсером министра внутренних дел Плеве было встречено с радостью! В доме князя Трубецкого, аристократа, философа и правоведа, как раз вспоминали знаменитого юриста, когда пришло это известие. Князь осенил себя крестом и, по всей видимости, собрался сказать: «Слава тебе, Господи!» – но, увидев изумление, написанное на лице собеседника, довольствовался: «Господи, прости!»[135]135
  Плеве слыл негодяем и считался оплотом реакции. Его убийство порадовало даже Плеханова, принципиального врага террора.


[Закрыть]

Сбежавший политический преступник часто искал ближайшего доктора или юриста, в полной уверенности, что не только не будет выдан полиции, но получит убежище и необходимую помощь.

Борьба за политическую свободу становилась всеобщей. Русское самодержавие считалось не просто анахронизмом и позором нации; с ним связывались все беды, начиная с отставания в развитии и заканчивая поражением в войне против маленького азиатского государства. Волна политических встреч, зачастую носивших форму совместных обедов профессиональных объединений, на которых звучали настойчивые требования о принятии конституции и созыве парламента, прокатилась в 1904 году. При восшествии на престол Николай II посчитал такие требования «бессмысленными, пустыми мечтами». Теперь общество пришло к заключению, что только с помощью силы можно заставить паря и его советников понять необходимость изменения политической системы. Люди, традиционно окружавшие трон, высказывали губительные идеи. Аристократические общества конкурировали с союзами адвокатов, врачей и другими объединениями в выдвижении конституционных предложений. На обеде союза инженеров в присутствии пятнадцати армейских генералов и ведущих промышленников высказывалась весьма серьезная критика в адрес режима.

События Кровавого воскресенья произошли вне зависимости от всех резолюций и петиций. Известие о том, что правительственные войска стреляли в безоружную толпу, мирно двигавшуюся к Зимнему дворцу, чтобы подать прошение царю, привело к строительству баррикад во всех главных городах империи; рабочие забастовки охватили всю Россию. Вскоре первая волна беспорядков спала, но мысль о серьезном восстании уже пустила корни.

В марте 1905 года лидер петербургских большевиков был приглашен на конспиративную встречу. Она проходила в отдельном кабинете одного из самых шикарных ресторанов города. Он вспоминал, что стол стонал под тяжестью бутылок с водкой, вином и шампанским. «В целях конспирации присутствовали дамы». Однако решались серьезные вопросы: свержение режима и в случае необходимости захват царя. На встрече присутствовали эсеры, либералы и… революционная организация караульных офицеров.

Представители элитных армейских подразделений (вспомним 1825 год!) создали организацию, целью которой являлось свержение самодержавия. Представители военной элиты хотели знать, сколько рабочих смогут организовать революционеры к моменту восстания. Эсеры обещали порядка десять тысяч человек; социал-демократы – только несколько сотен. По непонятным причинам в процессе обсуждения возникли разногласия, и присутствующим не удалось прийти к какому-то мнению. Но независимо от результатов встречи этот эпизод дает представление о настроениях русского общества в 1905 году.

Для нас же в этой истории наибольший интерес представляет откровенное признание большевика, что удастся собрать только несколько сотен рабочих. Благодаря этой оговорке (советские историки сообщают, что в 1905 году большевики уже возглавляли рабочие массы) становится ясно, почему Ленин проявлял осмотрительность и не спешил в Россию сразу же после начала драматических событий. К тому моменту социалисты – и меньшевики и большевики – еще не пользовались особым доверием рабочих Санкт-Петербурга. Социалисты, попытавшиеся примкнуть к организации Гапона, чтобы повернуть ее в социалистическом направлении, подвергались преследованиям за нелояльное отношение к «царю-благодетелю». Вскоре, убедившись на личном опыте, чего стоит царская благосклонность, рабочие начали вступать в революционные организации. Вскоре социалисты оказались на гребне волны; они наставляли рабочих и убеждали, что с ростом численности рядов будут расти их авторитет и влияние. Но в этом беспокойный ум Ленина увидел другую опасность. Революционный вал мог снести не только царский режим, но и руководство большевиков и меньшевиков. Их бесконечные споры и разногласия казались людям теперь не только мелкими, а абсолютно неуместными. Прогнивший царизм пошатнулся. Россия охвачена революционной лихорадкой. Происходящие дома события выдвинут новых социалистических лидеров и новых героев, которых меньше всего волнует судьба как старой, так и новой «Искры», споры и забавы номинальных лидеров, расположившихся в Женеве и Париже.

Ленин заранее анализировал каждую ситуацию, и эта, по его мнению, была чревата опасностью, грозившей не только ему. Он никогда не доверял «стихийности»; свидетельство тому «Что делать?». Революция способствовала душевному подъему, но в то же время наполняла его страхом; лишенная руководства, стихийная революционная рабочая масса могла привести их к катастрофе. Вот почему он проявил колебания, сомнения и даже пораженческие настроения. Его величие в том, что он усвоил урок и к началу второй части представления в 1917 году чувствовал себя уверенным и решительным. Но в 1905 году ему была нужна крепкая организационная почва, прежде чем он отважился бы ввязаться в драку. В то время как в России революция набирала обороты, Ленин счел необходимым созвать съезд партии. Решили собраться в апреле в Лондоне.

Несмотря на то что меньшевики отказались от участия в работе съезда (они созвали в Женеве свой съезд, который из-за малочисленности состава назвали конференцией), большевики высокопарно объявили о созыве III съезда РСДРП. Безусловно, это было явным нарушением Устава партии, что весьма неохотно признал даже Ленин: «Съезд имеет законную силу. Конечно, если следовать строгой букве закона, он может рассматриваться как незаконный, но нас следовало бы обвинить в ненужном формализме, если бы мы стали так истолковывать Устав».[136]136
  Протоколы III съезда РСДРП. М., 1959. С. 46.


[Закрыть]

Это пример типичной ленинской логики. Хотя на съезде присутствовали только стойкие ленинцы, делегаты из России не хотели даже слышать о разрыве с меньшевиками. А как об этом мечтали их лидеры! Равнодушие Ленина поражало даже самых лояльно настроенных большевиков. Он не интересовался ни условиями партийной жизни, ни ходом борьбы.[137]137
  В письме, столь же необычном, как и то, которое цитировалось в предыдущей главе, Ленин в феврале 1905 года упрекает своих агентов в Петербурге за недостаточное количество подписчиков на его газету «Вперед». Газета нелегальная, но подписчики не должны бояться ареста. Полиции, успокаивает он, повезет, если удастся поймать хотя бы одну треть из всех, кто подписался на газету! См.: Ленин В.И. Собр. соч. Т. 8. С. 124.


[Закрыть]

Незаконный съезд проголосовал за воссоединение партии и избрал большевистский Центральный комитет. Этот комитет (а попросту говоря, Ленин) имел наглость сообщить Международному социалистическому бюро, что вместо Плеханова, являвшегося в нем русским представителем, русские социал-демократы делегировали от России товарища Ульянова. Подобному действию со стороны незаконного съезда нет даже соответствующего определения в английском языке, зато в русском оно прекрасно передается словом «хамство». Когда потрясенное этим решением Бюро известило о нем Плеханова, он с удивительным спокойствием ответил, что большевики представляют не больше половины партии. Наглость Ленина, как всегда, парализовала противников. Меньшевики не стали возмущаться, что он захватил партию, не стали принимать ответных мер. Они смиренно назвали свою встречу конференцией и молча согласились с большевистским ЦК. Нервы Плеханова не выдержали, и он заявил, что отмежевывается от обеих фракций, не желая иметь дела ни большевиками, ни с меньшевиками.

В своем отношении к революции Ленин не смог продемонстрировать такую же решимость, как во внутрипартийных интригах. С этого момента, гласит легенда, только большевики были готовы идти до конца. Меньшевики спрятались за их спины, а либералы предали революцию. Однако на III съезде Ленин объяснил невозможность социалистической революции в данный момент. «Если мы пообещаем русскому пролетариату, что сможем полностью захватить власть, то повторим ошибку эсеров».[138]138
  Ленин В.И. Собр. соч. Т. 8. С. 353.


[Закрыть]

Если мы очистим резолюции съезда и речи Ленина от эмоциональной и агитационной мишуры, то станет ясно, что в России на тот момент существовал буржуазно-либеральный режим. Позже Ленин заявлял, что меньшевики струсили и были готовы неотступно следовать за «прогнившими» либералами, хотя на съезде он критиковал Плеханова и меньшевиков за их радикализм и крайне левые убеждения. Большевики, пояснял Ленин, хотят принимать участие в либерально-буржуазном правительстве, которое будет создано в России. Ленин решительно опроверг, цитируя Маркса и Энгельса, доводы меньшевиков, считающих невозможным разделение министерских портфелей между социалистами и банкирами и помещиками.

Фактически все его поведение на съезде доказывало его неверие в возможность социалистов оказать влияние на массы и добиться победы в революции. Он хватался за каждую соломинку. Так, к явному неудовольствию некоторых делегатов, он упомянул «товарища Гапона» (раздались крики: «Как он стал товарищем? Когда он вступил в партию?»). Тогда Ленин поделился тайной, что Гапон «сказал мне, что разделяет точку зрения социал-демократов, но по ряду причин не может открыто признаться». Более того, Ленин заявил, что Гапон произвел на него впечатление «человека, полностью посвятившего себя революции, умного и смелого». Ну уж это-то явная ложь![139]139
  Материалы III съезда РСДРП. М., 1959. С. 370.


[Закрыть]

Он отчаянно сражался на двух фронтах. Во-первых, за сохранение власти над большевиками в России, на которых, по его мнению, произвело впечатление то, что он отобрал у эсеров такое ценное достояние, как «батюшка». А во-вторых, он должен был убедить весь мир, а возможно, и самого себя, что большевики находятся в авангарде революционной борьбы, в то время как факты говорили об обратном.

Ленин умел подчинять людей своей воле. Несмотря на явную лживость его заявлений и очевидное несогласие с некоторыми из его решений, немногим больше тридцати делегатов вновь подтвердили свою преданность. По окончании съезда многие из них вернулись в Россию, чтобы, ежедневно рискуя собственной головой, принять участие в борьбе, к которой Ленин все еще не спешил присоединиться. Решения съезда обязали делегатов объяснить рабочим, что либералы трусливы и ненадежны. Большевики должны «укреплять всеми силами связь партии с массой рабочего класса». Им следует проводить пропагандистскую работу среди солдат и матросов, но избегать безрассудных действий, которые могут привести к преждевременной революции. Съезд приветствовал усиление социальной анархии, но предостерегал против захвата частной собственности. В данных обстоятельствах это были весьма уклончивые речи, попытка застраховаться на все случаи жизни. Ну и где же тот легендарный Ленин, всегда решительный, дальновидный и бескомпромиссный?

То, что он не проявил ни одно из перечисленных качеств, свидетельствует о том, что Ленин не был ни сверхчеловеком, как о нем говорили большевики, ни фанатичным доктринером, как утверждали его враги. События 1905 года озадачили и привели в замешательство абсолютно всех: царя и его советников, либералов и революционеров.

Ленин занял наблюдательную позицию, критически оценивая происходящие в России события. Летом было отмечено усугубление революционной ситуации. Поражение в Русско-японской войне ударило по самолюбию гораздо сильнее, чем в Крымской войне, когда империи пришлось столкнуться с коалицией ведущих европейских государств. Общество равнодушно восприняло это поражение, либералы и революционеры с ликованием. Они надеялись, что режим предпримет активные действия на Дальнем Востоке, чтобы снять внутреннее напряжение. Как сказал Плеве: «В чем мы нуждались, так это в небольшой войне». Император имел обыкновение называть японцев «маленькими обезьянами». Теперь его флот затонул, армия разбита и на грани мятежа, казна пуста. Россия требует мира. Император обратился к Сергею Витте, государственному деятелю, который пользовался европейской славой, с просьбой добиться почетного мира.

Витте разительно отличался от представителей русской интеллигенции и революционеров. Он относился к тем российским реформаторам, которые, несмотря на все недостатки, ухитрялись двигать страну по пути прогресса, делая ее обороноспособной и развитой в промышленном отношении. Они почти уберегли ее от революции. Карьера Витте не подпадает под стереотипное представление о карьере интеллигента. По происхождению и воспитанию он относился к интеллигенции, закончил математический факультет университета и впоследствии стал государственным деятелем. Мы не будет отыскивать в Витте свойственную интеллигенции импульсивность и интеллектуальные способности. Они не поддаются никакой критике! В отличие от любого образованного русского, который брался за перо, его проза скучна и временами безграмотна. По сути, он являл собой тип грубого, некультурного бюрократа-руководителя (как и его советские преемники). Будь он моложе лет на двадцать (Витте родился в 1849 году) и доживи до сталинской эпохи, он наверняка занял бы место председателя плановой комиссии или министра финансов. Преданность людям, которые способствовали его карьере, ненависть к соперникам, интриганство – вот основные движущие силы его политики. Но как руководитель Витте был заинтересован в эффективности и успешности своей деятельности, касалось ли это железных дорог или экономики страны. Витте зачастую видел дальше и лучше остальных, рассматривавших Россию сквозь призму Маркса, Чернышевского, идеализированной крестьянской коммуны, славянской солидарности и тому подобного.

Он был сторонником абсолютизма, боготворил Александра III, который сначала сделал его министром путей сообщения, а затем министром финансов. В 1903 году он занимал пост председателя кабинета министров, а в 1905 году стал председателем Совета министров.[140]140
  Обстоятельства его продвижения по службе дают некоторое представление о нравах России XIX века. Витте служил в железнодорожной компании, принадлежавшей богатому еврею. Он не позволил царскому поезду превысить установленную скорость, объяснив шокированным придворным, что не позволит императору сломать шею на «своей» железной дороге. Александр заявил, что он всегда ездит с такой скоростью, с какой пожелает, за исключением «этой еврейской линии». Позже, попав в аварию на другой ветке, он вспомнил об откровенном железнодорожнике, и это стало началом карьеры Витте. Когда Витте женился на женщине с сомнительной репутацией (он выкупил ее у бывшего мужа за 30 000 рублей), император по-прежнему принимал его с женой при дворе.


[Закрыть]

Но, несмотря на свое отношение к Николаю II, Витте прекрасно понимал, что Россией уже нельзя управлять прежними методами. Поэтому, будучи человеком практичным, Витте повернулся в сторону реформ. «Единственная и, вероятно, главная причина нашей революции, – писал он в своих «Воспоминаниях», – в запоздалом развитии духа индивидуальности и в признании необходимости гражданского духа и политической свободы».[141]141
  Витте умер в начале Первой мировой войны.


[Закрыть]

Витте был человеком с широким кругозором; он не ограничивался простым проведением политических реформ. Основное зло России в ужасающем положении крестьян. Три четверти населения живет несвободно, находясь под опекой различных властей. Коммуна сдерживает инициативу, подавляет стремление крестьянина к частной собственности. Это необходимо в интересах монархии, а с точки зрения национальных интересов крестьяне должны получить все гражданские права. Крестьянина надо освободить от оков отжившего института, вырастить энергичный сельский средний класс, который бы вносил свой вклад в политическую и экономическую стабильность. Витте испытывал стыд за отставание России, и в этом он был заодно со всеми мыслящими людьми своего времени. Русские пьют меньше других народов, но пьяниц среди них намного больше. Они работают менее продуктивно, чем западные рабочие, но их труд тяжелее, условия хуже и оплата ниже, с горечью писал Витте. Будучи министром финансов, Витте поддерживал развитие промышленности и стимулировал приток в страну западных капиталов, но открыто признавал, что не в состоянии изменить общую картину без проведения соответствующих реформ. Его предостережения оставались без внимания, частично из-за инерционности бюрократической системы, частично из-за ограниченности императора. Николай был слишком поглощен планами имперской экспансии в Китае и на Балканах. Витте оказался в оппозиции к власти, что в 1903 году привело к его увольнению с поста министра финансов. Его двигали вверх на почетный пост, который не давал ему возможности остановить сползание России к войне и революции.

Именно этому человеку Николай II поручил вести переговоры с японцами, и именно он был приглашен в Америку президентом Рузвельтом. Витте ненавидели круги, близкие к императору. Реакционеры распространяли слухи, что этот своенравный человек, с трудом скрывавший презрение к царю, стремится стать первым президентом российской республики. Его личные амбиции в сочетании с грубыми манерами не снискали ему большего количества друзей среди либералов. Однако все согласились, что только он способен договориться о приемлемых условиях и, что не менее важно, обеспечить крупный заем в европейских банках. Витте высоко ценили иностранные капиталисты, и только его возвращение во власть могло рассеять их вполне понятные опасения относительно вложения средств в Россию, ввергнутую в анархию.

С лета 1905 года, когда начали разгораться угольки будущего костра революции, и до 1907-го, когда он был уже погашен, режим придерживался стратегии «кнута и пряника»: реформы сменялись репрессиями. Царь объявил о своем намерении учредить «урезанную» законодательную Думу, которая будет выполнять функцию совещательного органа. Это заявление только возбудило аппетит радикалов. Правительство предоставило большую независимость университетам, что привело к усилению беспорядков в студенческой среде. Полиция беспомощно наблюдала, как конференц-залы и студенческие аудитории превращались в места проведения политических митингов, где высказывались крамольные мысли и слышались призывы к свержению самодержавия. Близилось заключение мирного договора с Японией, но впереди ждали новые неприятности. В каком настроении вернутся солдаты побежденной армии с Дальнего Востока, где они на собственном опыте убедились в полной недееспособности и продажности имперской администрации? Совет, который дает один из царских министров, великолепно отражает глупость, беспомощность и панические настроения многих членов правительства: солдаты не должны возвращаться в Европейскую Россию, их надо расселить на целинных землях Сибири. Уважаемому министру даже не пришло в голову задуматься о том, каким образом удастся насильственно расселить солдат, рвущихся домой, к семьям.

Из докладов министра внутренних дел, «со всей покорностью представленных для августейшего рассмотрения», император узнавал о новых беспорядках в различных частях его обширной империи. Забастовки в Киеве, демонстрации в Варшаве, политические митинги в университете, где представители различных политических течений, от умеренных либералов (как правило, это были офицеры и государственные служащие) до анархистов, призывали к свержению самодержавия, требовали учреждения полноценной Думы и гражданских свобод. Летом ситуация обострилась. Стали поступать сообщения о волнениях в армии, об отказе солдат стрелять в демонстрантов.

В июне произошло одно из наиболее драматических событий революционного года: восстание на броненосце «Князь Потемкин-Таврический». Это событие увековечено знаменитым фильмом Эйзенштейна, убедившим западного зрителя в стихийном характере революции. Революционная агитация на флоте давала, как правило, лучшие результаты, чем в армии. В армию в основном набирали крестьян, во флот – преимущественно городских рабочих и ремесленников. Тем удивительнее, что как раз на «Потемкине» судовая команда в основном состояла из крестьян. Зараженные революционной эпидемией, доведенные до ярости нечеловеческим обращением, матросы восстали, арестовали офицеров и подняли красный флаг на одном из наиболее мощных военных кораблей Черноморского флота. Казалось, что остальные военные суда последуют примеру «Потемкина». Матросы с других кораблей отказались стрелять в мятежный корабль. Беспорядки охватили морскую базу в Севастополе и порт в Одессе. Нескольким социалистам (увы! меньшевикам), которые пробрались на корабль, чтобы «обучить» судовую команду и повернуть восстание в революционном направлении, казалось, что скоро весь юг России последует примеру «Потемкина», а затем и оставшаяся часть России. Советские историки были вынуждены признать, что восстание было стихийным, моряки политически неграмотными, а поэтому можно было надеяться только на сиюминутный успех. И лишь в 1917 году моряки оказались в авангарде революционного движения. В 1905 году в России происходили восстания, беспорядки, но еще не социалистическая революция.

Да, это были только стихийные выступления, хотя кое-кто из правительства пытался в собственных интересах предвосхитить революцию. В южных городах были сильны скрытые до поры до времени антисемитские настроения, и ничего не стоило вытащить их на поверхность. Чиновники, кто равнодушно, кто с энтузиазмом, встретили еврейские погромы. Использование в своих интересах хулиганских, противоправных действий не ограничивалось только расовой ненавистью. Извращая социалистическую пропаганду, реакционеры пытались, иногда успешно, повернуть невежественные народные массы против «предателей» – интеллигенции и либералов, поднявшихся против царя и православной церкви. «Черные сотни» – такое название получили банды хулиганов – устраивали погромы, избивали и терроризировали студенческую молодежь и представителей свободных профессий.

Ленин хорошо понимал, насколько преждевременно погружать партию в этот революционный котел. Переписка с большевистскими комитетами в России, лежавшая в основном на неутомимой Крупской, меньше всего была связана с событиями, сотрясавшими Россию и привлекавшими внимание всего мира. По большей части письма содержат претензии к агентам, не уделяющим достаточного внимания продаже ленинской газеты «Пролетарий»[142]142
  «Пролетарий» продолжил линию старой «Искры» и газеты «Вперед». III съезд с откровенной наглостью объявил, что «Искра», оказавшаяся в руках меньшевиков, больше не является органом социал-демократической партии и что большевики приняли решение прекратить издание газеты «Вперед» и начать издавать новую общероссийскую газету «Пролетарий»!


[Закрыть], и о том, что слишком мало денег поступает из России в центральные большевистские органы.

Эти претензии сопровождались постоянными жалобами на преступления меньшевиков: они отказались подчиняться решениям III съезда, они завладели партийными фондами и так далее и тому подобное. Что явствует из всего сказанного? Очевидная слабость большевиков, несогласованность действий по основным моментам революционных восстаний. Когда восставший «Потемкин» снялся с якоря и покинул одесский порт и восстание могло охватить весь город, местный большевистский комитет оказался абсолютно недееспособен. Крупская была вынуждена признать, что она не знала, были ли вообще большевики на Черноморском флоте. Да, она знала одного большевика из Мелитополя. Понятно, что даже лояльно настроенные большевики в России меньше всего думали в тот момент о проведении подписной кампании на газету «Пролетарий».

Мало того, у них росло желание объединиться не только с меньшевиками, но и с эсерами, и они все меньше обращали внимание на предупреждения и упреки, поступающие из далекой Женевы. Ленин ощущал постоянно растущее давление со стороны международного социалистического движения: теперь, когда идет борьба за социализм и демократию в России, не пора ли ему прекратить затянувшуюся ссору с меньшевиками? Но особенно немецких социал-демократов огорчало враждебное отношение Ленина к Плеханову, который на протяжении последних двадцати лет был им товарищем и верным другом. В конце июля в письме, адресованном в Международное социалистическое бюро, Ленин употребил в обращении к своему старому учителю «гражданин» Плеханов, вместо принятого «товарищ» Плеханов.

Идея об объединении устраивала меньшевиков даже больше, чем их противников. Они понимали, насколько нелепо в сложившейся ситуации продолжать разногласия между фракциями одного социал-демократического движения. Но их лидеры (сами не ангелы) отчетливо представляли, что любая попытка примирения будет превратно истолкована Лениным. Его уверенность в необходимости внутрипартийной борьбы превратилась в легенду. Он уже не был тем человеком, который расстраивался из-за раскола в партии или потери друзей, как это было в 1903 году. Он сделал наглую попытку захватить партию. Он откровенно и довольно наивно сообщил об отсутствии политических сомнений. «В политике есть только один принцип и одна правда: или противник причиняет мне вред, или я ему», – заявил Ленин, возмущенный поведением одного из своих заместителей.[143]143
  Carvi P.A. Memoirs of a Social Democrat (in Russian). New York, 1946. P. 423.


[Закрыть]

Среди меньшевиков ходили слухи, что этот цинизм выходит за пределы внутрипартийных разногласий. Большевики якобы установили контакты с агентами японского правительства, которое согласилось финансировать революционное движение на вражеской территории.[144]144
  Большевики признались, что поддерживали связь с русскими военнопленными в Японии, но только через контакты с японскими социалистами. Некоторые революционные социалистические организации в России, к примеру Финская и Польская социалистическая партия, имели связи с японскими агентами. Волковишер И. Партия и Русско-японская война // Пролетарская революция. Декабрь 1925.


[Закрыть]

Почему бы не начать все сначала, задавались вопросом некоторые меньшевики, в особенности старый Аксельрод. Забыть о прежних эмигрантских разногласиях и интригах и создать новую рабочую партию в России. Рабочие должны создавать собственные представительные органы, включая высший орган – съезд рабочей партии. Эта партия должна будет поглотить все фракции, она будет говорить от имени всего класса и, несомненно, окажет влияние на судьбу революции. У Аксельрода родилась идея в течение нескольких месяцев создать в России советы рабочих. Но летом 1905 года идея Аксельрода была без энтузиазма воспринята меньшевиками и с несомненным ужасом Лениным. Где и когда в русской истории рабочие были способны сами создать организацию без помощи интеллигенции или полиции? После стольких лет, связанных с бесчисленными жертвами, наполненных тяжелой, кропотливой работой по созданию системы, фракциям предлагается сделать харакири в знак пролетарской солидарности, а их лидеров отодвинет в сторону новый Гапон или такой же необразованный простой рабочий!

Чем же в это время занимался Ленин? Теперь он писал, что большевики формулируют условия для сотрудничества с либералами во временном правительстве. Он заявил, что не следует бояться победы социалистов в России, поскольку это явится началом европейской революции. Известия о нарастании революционной активности в России делали его тон все более воинственным, но не способствовали выработке последовательного плана действий. «Мы» за конфискацию земельной собственности. Но кому перейдет эта земля? Здесь Ленин заявляет: «Мы никогда не соединим руки».[145]145
  Ленин В.И. Собр. соч. Т. 8. С. 213.


[Закрыть]

«Мы» создадим революционные комитеты, в которые войдут не только рабочие, но и крестьяне, солдаты, бедняки и проститутки.

«Мы» – магическое местоимение, неубедительная поза и претензия большевиков возглавить революционное движение, время от времени уступало место злой критике происходящих событий и неподготовленности собственной фракции. Почему забастовки и вооруженное восстание в Москве были так плохо подготовлены? Ни одно воинское подразделение не присоединилось к рабочей демонстрации, ни одной бомбы не было брошено в полицейских. Накануне вооруженного восстания в Москве Ленин высказывает упреки в адрес петербургской организации: «Боже мой, как обидно! Мы говорили о бомбах в течение более чем шести месяцев и ни одной не изготовили». Теперь Ленин за прямые действия: «Ради бога, плевать нам на условности и тщательно разработанные планы». На смену сомнениям относительно террора приходит неистовая жажда применить силу. Надо вооружить народ ружьями, ножами, научить нападать на полицейские участки, экспроприировать банки и так далее. Можно многому научиться, стреляя даже в одиночных полицейских!

Это воинственное состояние было связано с нарастанием революции. Заключение мира с Японией только усилило всеобщее возбуждение. В Санкт-Петербурге в стачке приняли участие все коммунальные предприятия, включая железнодорожную ветку между столицей и царской загородной резиденцией, фабрики и заводы. Массовые пролетарские рабочие организации – Советы рабочих депутатов, возникнув как руководящие органы стачечной борьбы, становились органами общереволюционного движения. Помимо экономических, забастовщики выдвинули политические требования: Учредительное собрание и гражданские свободы. В сентябре и октябре политическая стачка стала всероссийской. Стачка парализовала работу железной дороги и средств коммуникации. Местные Советы взяли на себя функции городской власти. Режим предпринимал отдельные попытки подавить стачку, но не в его силах было справиться с общероссийской забастовкой. Больше месяца властям никак не удавалось дотянуться до Петербургского Совета, который все больше и больше напоминал революционное правительство.

Реакционеры из царского окружения умоляли царя дать согласие на предоставление политической свободы и конституцию. Напуганный ростом революционных сил, самодержец всей России издал 17 октября манифест, в котором обещал «гражданские свободы» и «законодательную» Думу. Даже в разгар революции в это обещание верилось с трудом. На смену удивлению, вызванному этим манифестом, пришли недоверие и скептицизм, а затем еще большее усиление революционного движения. Петербургский Совет потребовал политической амнистии, вывода из города воинских частей и создания народной милиции. В некоторых городах толпы народа врывались в тюрьмы и освобождали политических заключенных. В столице Витте пытался восстановить какое-то подобие порядка, проводил переговоры с Советом, в то время как монарх прятался в своей загородной резиденции. Витте призывал забастовщиков, называя их «братьями», положить конец беспорядкам и вернуться к работе. Совет резко ответил, что не понимают, какое отношение рабочие имеют к графу Витте. Тем не менее Витте производил впечатление на многих членов Совета благодаря репутации либерала и простым, «истинно русским» манерам. В присутствии делегатов Совета он позвонил в убежище императора, а затем, повернувшись к рабочим, сказал: «Слава богу! Могу поздравить вас, господа. Царь только что подписал амнистию». Делегаты были поражены: кто мог подумать, что правительство выполнит это обещание?

Известие об амнистии заставило многих социалистических лидеров подумать о возвращении домой. Троцкий был уже там и как руководитель успел покрыть себя славой. Вера Засулич, вынужденная томиться в эмиграции, еще какое-то время не могла вернуться в Россию. Заболевший Плеханов остался за границей. Остальные, включая Ленина, хотя и испытывали определенные опасения, стремились вернуться на родину. Их одолевали сомнения относительно личной безопасности. Несмотря на все обещания властей, всегда существовала вероятность ареста и длительного заключения. Но самые большие опасения вызывал тот факт, что в качестве политических лидеров они будут нежелательны в революционном водовороте событий. Появилось новое поколение революционных героев. Председателем Петербургского Совета был ранее ничем не прославившийся молодой адвокат Хрусталев-Носарь. Его заместителем, автором его манифестов, редактором его статей, восходящей звездой революции был не кто иной, как Троцкий. Новые времена требовали новых талантов, и прежде всего умения выступать перед широкой аудиторией. Ленин никогда прежде не выступал перед толпой. Теперь в Петербурге проходили многотысячные митинги, и молодой Троцкий уже считался непревзойденным оратором. Политические газеты и журналы издавались легально. Это было огромное благо, которое могло обернуться возможными затруднениями. Нельзя было надеяться на то, что читающая публика сможет оценить превосходных политических полемистов Мартова и Ленина, их шутки и саркастические замечания в адрес друг друга, их обвинения в предполагаемом предательстве летом 1903 года в Лондоне и зимой 1904 года в Женеве, карикатуры на меньшевиков, злорадство меньшевиков при виде растерянности Ленина, ухода Плеханова и тому подобное. Ежедневно происходили уличные бои и вооруженные восстания. В этом старые лидеры вряд ли могли быть чем-либо полезны. Они, занятые бесконечными спорами, были оторваны от событий в России. Короче говоря, окончательное поражение революции не только предоставило кратковременную передышку царскому правительству, но, не будет преувеличением сказать, сохранило большевизм и меньшевизм как политические движения.