Текст книги "Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года"

Зачастую его объяснения отличались риторической пышностью. Царской Россией управляла горстка помещиков и чиновников. Так почему же с ней не справится 24-тысячная армия большевиков? Если сегодня проблема управления приводит большевиков в состояние, близкое к паническому, то завтра, после всестороннего изучения, они смогут управлять фабриками, заниматься распределением продовольствия и тому подобным. В ходе решительного разрушения «угнетательского» аппарата буржуазной государственной машины необходимо сохранить так называемый «учетно-регистрационный» аппарат, созданный капитализмом. Каждый будет вынужден работать и иметь рабочий паспорт. Бездельники или отлынивающие от работы будут наказываться лишением продовольственных карточек.

Весьма проблематично, смогли бы ленинские угрозы, заверения и настойчивость заставить большевиков действовать, если бы не помощь Троцкого, вдохновителя большевистского большинства в Петроградском Совете. В октябре Совет принимает решение о создании Военно-революционного комитета в целях защиты Петрограда. По слухам, правительство Керенского было готово эвакуироваться и оставить город наступающим немцам. Эти слухи нельзя назвать беспочвенными. Помимо военной угрозы столице, многие нисколько бы не пожалели об обезглавленной революции. Социалистические партии категорически воспротивились этому, и правительству ничего не оставалось, как отказаться от планов переехать в Москву. В любом случае это бы их не спасло; большинство в Московском Совете, как и в Петроградском, имели большевики.

Итак, Военно-революционный комитет должен был заниматься подготовкой вооруженного восстания. Меньшевики и правое крыло партии эсеров категорически отказались принимать участие в работе комитета. Таким образом, большевикам и их союзникам, левым эсерам, предоставлялась полная свобода действий. Первым председателем комитета стал восемнадцатилетний эсер, а Троцкий – фактическим руководителем. Он взялся за подбор командиров для большевистской армии.[286]286
  Когда в Советской России звезда Троцкого начала угасать, вопрос о его роли в октябрьских событиях вызывал бесконечные историко-политические споры. Кто выполнил большую часть работы во время октябрьского переворота: Военно-революционный комитет, то есть Троцкий, или Красная армия? В действительности, и об этом будет сказано ниже, нельзя отрицать важную роль Троцкого в Октябрьской революции 1917 года.


[Закрыть]

Военно-революционный комитет проинформировал командование Петроградского округа, что принимает на себя прямое управление войсками. Для предотвращения нежелательных выступлений со стороны офицерского корпуса в полки были направлены комиссары. Военные власти (это слово, вероятно, следовало бы взять в кавычки) пришли в замешательство. Как-никак, а комитет официально представлял не отдельно взятую партию, а «половину правительства», Совет. Можно ли было оказать реальное сопротивление незаконному захвату власти со стороны «революционной демократии»? Так называемый командующий Петроградским округом благоразумно выбрал золотую середину. Да, попытка воздействовать на солдат была предотвращена, но фактически ничего не было сделано, чтобы помешать комитету взять руководство в свои руки. В любом случае вопрос был в значительной степени праздный: большинство петроградских полков скорее последовало бы за большевиками, чем за таким господином, как военный министр.

Только в этом непонятном Петрограде образца 1917 года (и больше нигде и никогда) учреждение Военно-революционного комитета, отменившего приказы правительства, не было воспринято как начало мятежа. Это действительно никого особенно не волновало. Совет республики продолжал обсуждения. Комиссия по иностранным делам 12 октября заслушала доклад о состоянии дел в русской армии, кстати вполне обнадеживающий. Военный министр сообщил, что «солдаты не заражены большевистской идеологией». Да, два миллиона солдат дезертировали с фронта, но ведь шесть миллионов по-прежнему остаются на постах, сдерживая натиск ста тридцати вражеских дивизий.[287]287
  См.: Прошлое. М., 1918. Кн. 6. № 12. С. 33.


[Закрыть]

Правительство Керенского пребывало в коматозном состоянии. Обсуждался вопрос, какие указания следует дать делегатам, отправляющимся на союзническую конференцию в Париж.

Однако кое-кто из меньшевиков и эсеров интересовался, действительно ли большевики имеют что-то на уме. Неужели они настолько немарксисты, что попытаются вооруженным путем захватить власть? Или забыли июльские события? Существовал единственный способ получить ответы на свои вопросы: спросить большевиков.

И действительно, 14 октября, когда приготовления шли полным ходом, Дан выступил против большевистского большинства в Совете. «Мы должны сегодня спросить наших товарищей большевиков, с какой целью они проводят эту политику… Я требую, чтобы большевистская партия дала нам прямой и честный ответ».[288]288
  Суханов H.H. Записки о революции. Т. 7. С. 51.


[Закрыть]

Основные большевистские лидеры отсутствовали; они были слишком заняты подготовкой к восстанию, чтобы присутствовать на заседании Совета. Поэтому вопрос был адресован второстепенной фигуре, Рязанову, очень осведомленному в вопросах марксистской диалектики и совершенно бесполезному в практической деятельности. Рязанов в своем ответе действительно продемонстрировал знание предмета. Боже упаси! Большевики, как настоящие марксисты, не могут и помышлять о подготовке вооруженного восстания. Дан должен понимать это. Но, с другой стороны, восстание само готовит себя; строго говоря, причина кроется в политике Временного правительства. Однако, если, паче чаяния, восстание произойдет, большевики не смогут держаться в стороне от восставших масс, требующих, чтобы они возглавили восстание. Спустя четыре дня то же самое сказал Троцкий, но наиболее подозрительных большевистских противников не удовлетворил этот ответ. Надо сказать, что у Суханова был дополнительный повод для волнения: Совет должен был торжественно отметить 25-ю годовщину литературной деятельности Максима Горького, и восстание могло сорвать все планы.

Теперь, с учетом вышеизложенного, становится понятнее, почему Ленин был вне себя от ярости; большевистская верхушка по-прежнему испытывала сомнения в необходимости и своевременности вооруженного восстания. Официально решение о восстании было принято 10 октября на историческом заседании ЦК. Атмосфера, царившая на этом заседании, наложила свой отпечаток на трагикомическую ситуацию Великого Октября. Заседание проходило не где-нибудь, а на квартире нашего друга Суханова. Сам он был меньшевиком, преданным сторонником Мартова и противником любого насилия. А вот его жена, Г.К. Суханова, была большевичкой, и 10 октября она особенно настойчиво просила мужа не возвращаться домой с другого конца города, где он работал. Дорога отнимает у него столько сил, почему бы ему не переночевать в редакции «Новой жизни»? (Суханов был одним из редакторов этой газеты, издаваемой Горьким.) Такой совет возмутил бы многих мужей, но только не Суханова. Общественный транспорт в те дни практически не работал, впрочем, как и все остальное. Самое обидное заключается в том, что отсутствие Суханова на этом заседании не столько ударило по его самолюбию (ведь он оказался в роли обманутого мужа с идеологической точки зрения), сколько нанесло вред истории. Мы имеем весьма смутные представления о том, что произошло на этом важном заседании, лишь потому, что лишились такого неоценимого свидетеля, как Суханов.

На заседании присутствовало только двенадцать из двадцати двух членов Центрального комитета. Но этот факт не имел никакого значения по сравнению с эффектом, произведенным появлением Ленина и Зиновьева. 3 октября ЦК наконец-то принял решение «…предложить Ильичу перебраться в Питер, чтобы была возможной постоянная и тесная связь», и 7 октября загримированный Ленин выехал из Финляндии, благополучно прибыл в столицу и поселился в конспиративной квартире на Выборгской стороне. Краткое изложение речи Ленина на заседании 10 октября не может передать той страстности, с которой она была произнесена. Владимир Ильич опроверг возражения относительно неизбежности вооруженного восстания. Хватит вести бесконечные разговоры. Пора начинать. Собравшиеся были настроены скептически. Урицкий попытался возразить, что большевики еще слабы; Красная гвардия имеет сорок тысяч винтовок, «а этого недостаточно». Можно ли надеяться на поддержку петроградских полков? Вспомните июльские дни.[289]289
  См.: Протоколы Центрального комитета РСДРП(б). Август 1917 – февраль 1918. М., 1958. С. 85.


[Закрыть]

В конечном счете возобладало мнение одного человека. ЦК принял решение о проведении вооруженного восстания. Против восстания выступили только Зиновьев и Каменев. Однако резолюция, вопреки ожиданиям Ленина, не была четкой и бескомпромиссной: «Признавая, что вооруженное восстание неизбежно и вполне созрело, Центральный комитет приказывает всем партийным органам руководствоваться этим соображением в решении практических проблем…» Вопрос «когда», по всей видимости, не был урегулирован. Политбюро, в состав которого входило семь выборных членов, испытывало большие сомнения относительно восстания, чему в немалой степени способствовали два решительных противника этого авантюрного предприятия, Каменев и Зиновьев.

Бюро не сыграло никакой роли в октябрьских событиях; не существует никаких свидетельств его деятельности. Ленин не собирался работать с двумя персонами, которые, как он теперь считал, совершенно не подходили для партии. Зиновьев и Каменев совершили серьезную ошибку, известив партийные организации противников о своем несогласии с решением ЦК. «Мы глубоко убеждены в том, что объявлять о вооруженном восстании означает не только рисковать судьбой партии, но и судьбой русской и международной революции». На заседании ЦК Зиновьев оправдывал свою пессимистическую позицию тем, что силы большевиков очень малы, а силы контрреволюции велики. Следует дождаться Учредительного собрания. Ленин был в ярости. Эти проверенные большевики, в течение многих лет бывшие его ближайшими помощниками, теперь заняли выжидательную позицию, словно были Сухановыми или Мартовыми. За их путаными объяснениями скрывался примитивный страх, боязнь ответственности, животный страх за собственную жизнь. «Враг сильнее, чем кажется». Не принимая в расчет «вооруженных рабочих, моряков и Красную гвардию», они перечисляли ресурсы врага: «Пять тысяч студентов, превосходно вооруженных, организованных, которые хотят и знают, как сражаться, затем штаб, ударные батальоны… артиллерия, расположенная вокруг Петрограда…»[290]290
  Протоколы Центрального комитета РСДРП(б). Август 1917 – февраль 1918. М., 1958. С. 91.


[Закрыть]

Они осмелились напомнить, что теперь партия обретает вес и влияние. Она будет превалировать на съезде Советов. Зачем рисковать всем ради того, чтобы «подвергнуть пролетариат удару объединенных контрреволюционных сил, которым к тому же помогает мелкая буржуазная демократия?».

Хороший офицер-фронтовик должен заставить своих подчиненных больше бояться себя, а не вражеских пуль. Вот вам характеристика Ленина в те октябрьские дни. Каменев и Зиновьев показали себя трусами, и этот аргумент относительно «пяти тысяч вооруженных студентов» преследовал их весь остаток жизни. Но даже самые бесстрашные из большевистских лидеров не могли понять, почему Ленин именно сейчас так упорно настаивает на восстании. На партийном заседании 16 октября Ленину пришлось выслушать пессимистическую оценку шансов большевиков в открытой борьбе. В этом районе рабочие равнодушно относятся к большевикам, в другом – следуют за анархистами. Однако большинство присутствующих все-таки предпочли рискнуть, нежели отречься от своего вождя. «Если мы бессильны теперь, то и впредь не станем сильнее; если мы не способны захватить власть сейчас, то не сможем сделать этого в будущем», – заявил один из участников заседания. Итак, 16 октября была одобрена резолюция ЦК, принятая 10 октября.

Но Каменев и Зиновьев не успокоились. Они потребовали созыва Центрального комитета в полном составе. Они были настолько убеждены, что партия под руководством Ленина катится прямиком в бездну, что сообщили о важной резолюции и своем несогласии с ней в редакцию «Новой жизни».

18 октября Ленин заклеймил Каменева и Зиновьева как штрейкбрехеров и потребовал изгнания их из партии. Их поступок был «в миллион раз более подлый», чем все то, что когда-либо делали Плеханов и меньшевики. Пусть господа Каменев и Зиновьев создают собственную партию; большевики не нуждаются в них. Большинство членов ЦК не поддержали Ленина. Но сейчас времени на ведение внутрипартийных дискуссий не было. Механизм восстания был запущен. Военно-революционный комитет взял на себя руководство. Основные действующие лица, за единственным исключением, готовившие восстание, были второстепенными фигурами в партии. И хотя Каменев и Зиновьев в последний момент «приползли» обратно, ни они, ни остальные большевистские лидеры не проявили себя в событиях 24—25 октября.

Героем дня (Ленин все еще скрывался) стал Троцкий. Изумленному противнику казалось, что он был повсюду: отдавал приказы Военно-революционному комитету, руководил Советом, выступал с речами перед рабочими и солдатами. его артистичность, сослужившая ему плохую службу в прежние дни, теперь пришлась как нельзя кстати. Он умел вселять в людей решимость и приукрашивать действительность. Таким был Черчилль в 1940 году и, следует отдать должное побежденному, Керенский в первые дни революции.[291]291
  Сравнение с Керенским не столь уж странно, как может показаться на первый взгляд. И Троцкий, и Керенский были превосходными ораторами и никуда не годными политиками. В каждом из них было что-то от Наполеона. Бездеятельность Керенского повторяется Троцким в 1924—1925 годах, когда Сталин сводит счеты с Каменевым и Зиновьевым и вмешательство Троцкого могло бы сыграть важную роль. И наконец, вспомните Троцкого на годовщине революции в 1927 году, его попытки выступить перед рабочими. Как в 1917 году для Керенского и меньшевиков, так и для Троцкого закончилось время, когда он мог силой своего ораторского искусства воздействовать на людей. Параллель с меньшевиками очевидна даже для такого дружески настроенного к Троцкому историка, как Ю. Дейч. См.: Deutscher I. Prophet Unarmed, Trotsky 1921—1929. New York, 1959. С 376—377.


[Закрыть]

Не столь оторванный, как Ленин, от настроений, царящих в Петрограде, Троцкий не разделял его веры в вооруженное восстание. Для начала врага надо деморализовать и разоружить. Следует расшевелить массы, убедить их в полной беспомощности противников. Троцкий считал, что восстание не может состояться под эгидой одной партии. За ним должна стоять загадочная «революционная демократия», выступающая от имени Совета. Необходимо дождаться созыва II съезда Советов, а уж потом говорить о восстании.

«Это были великие дни», – сказал Троцкий в 1920 году, когда он, второй человек в Советской России, вряд ли тосковал по периоду, связанному с опасностями и неопределенностью. Ленин испытывал нетерпение; остальные большевистские лидеры были напуганы и погрузились в мрачные размышления, что бы сказал по этому поводу Маркс, а Троцкий отлично проводил время. Было забавно пугать глупое Временное правительство и скучных меньшевиков угрозой восстания. До последнего момента социалисты не теряли веру в Троцкого. Бессмысленно спорить с Лениным, но Троцкий и Луначарский, цивилизованные люди, настоящие марксисты, они понимают полную безнадежность восстания. Суханов, уповая на председателя Совета, все еще не терял надежды отпраздновать юбилей литературной деятельности Горького. Увы, его бывший друг и соредактор отмахнулся от него, и Суханов, который вел дневник революции, наконец-то понял, что у Троцкого совсем иное на уме.

До 24 октября Троцкий участвует во всех обсуждениях. Нет темы, которая казалась бы ему незначительной или недостойной внимания. Городское правительство не нашло лучшего времени, чтобы взимать с солдат плату за проезд на городском транспорте. Это, конечно, нелепо; с таким же успехом можно было приказать им подчиняться офицерам! Троцкий использовал эту «провокацию» для подстрекательской речи; вот как антибольшевистское правительство относится к бравым защитникам страны, меньшевики и эсеры презирают рядовых солдат. Накануне восстания выяснилось, что в Петропавловской крепости хранится сто тысяч винтовок и что стоящий там гарнизон, недружелюбно настроенный к большевикам, вышвырнул представителей Военно-революционного комитета. Атаковать крепость? Но что, если гарнизон поднимет стрельбу? (Можно с уверенностью сказать, что, если бы дошло до стрельбы, солдаты, сторонники большевиков, попросту сбежали бы.) Троцкий сам отправился в крепость. После его выступления гарнизон заявил, что переходит на сторону большевиков, и выдал винтовки.

23 октября Временное правительство приказало закрыть большевистские газеты. Это решение всех застало врасплох; никто не ожидал подобной смелости от угасающего режима. И тут большевики поняли, что их штаб в Смольном (теперь в помещении Смольного института благородных девиц размещался Совет и Военно-революционный комитет) остается совершенно незащищенным. Достаточно небольшого отряда, чтобы арестовать штаб приближающейся революции. В Смольный тут же доставили пулеметы и орудия, правда, многие были в неисправном состоянии и из них нельзя было стрелять, но, по крайней мере, внешне Смольный производил устрашающее впечатление. Центральный комитет собрался в Смольном и по предложению Каменева, стремившегося сгладить впечатление от своего малодушного поведения, принял решение, что никто из членов ЦК не должен покидать здания без разрешения.

Восстание должно было начаться ночью 23 октября с захвата Зимнего дворца, где почти безостановочно заседало Временное правительство. Но план провалился; кавалерийский эскадрон разогнал воинские части, направленные на захват дворца.[292]292
  См.: Подвойский Н. Военная организация русской социалистической (большевистской) партии и Военно-революционный комитет в 1917 году // Красная хроника. М, 1923. № 8. С. 23.


[Закрыть]

Случилось то, чего в глубине души боялся каждый: пробольшевистские полки не заслуживают доверия. Прибывшие из Кронштадта тысяча пятьсот моряков вместе с рабоче-крестьянской Красной гвардией, по крайней мере, не бросятся врассыпную при первых выстрелах.

Последние приготовления были завершены 24 октября. Комитет, состоящий из трех человек, Антонова-Овсеенко, Чудновского и Подвойского, должен был руководить военными операциями. Троцкий оставался в Смольном, в котором мало того что располагался штаб восстания, 25 октября должен был начаться II Всероссийский съезд Советов.

А чем было занято Временное правительство? В тот же самый день, 24 октября, Керенский на Совете республики хвастливо заявил, что теперь у его правительства есть все доказательства того, что большевики задумали недоброе. Пока никто не мог обвинить его, Керенского, в принятии решительных мер. Но теперь наступил момент, когда терпению правительства пришел конец. «Пусть население Петрограда знает, что имеет дело с решительным и твердым правительством». Подчеркнув демократическую сущность режима, Керенский потребовал, чтобы собрание поддержало его предложение.[293]293
  См.: Суханов H.H. Записки о революции. Т. 7. С. 133.


[Закрыть]

Несмотря на то что выступление Керенского вызвало бурные овации, Совет республики не собирался действовать излишне поспешно. Предложение следовало обсудить. Мартов произнес блестящую речь, выдвинув удачное контрпредложение. Он разоблачил и Керенского, и большевиков; резко осудил любые попытки государственного переворота и заявил, что суть проблемы лежит в политике, проводимой режимом. Была принята резолюция Мартова. Керенский пришел в неописуемую ярость и пригрозил уйти в отставку.

Все происходившее в дни Великого Октября казалось каким-то нереальным. В ту же ночь произошло последнее заседание Исполнительного комитета Петроградского Совета, избранного в июне. Этот комитет, в котором преобладающее влияние имели меньшевики и эсеры, заседал не где-нибудь, а в Смольном. Неутомимый Троцкий заверил своих товарищей из Исполнительного комитета, что слухи о восстании слишком преувеличены. Мартов в очередной раз выразил сожаление по поводу методов, применяемых большевиками, но уточнил, что его фракция не может выражать неодобрение «людям», захватывающим власть у инертного и реакционного Временного правительства.

В это время в Смольном уже скрывался человек, который через несколько часов должен был стать его хозяином. Вечером 24 октября уставший от ожидания Ленин подвязал щеку платком, надел парик и отправился в Смольный. Идти через весь Петроград было далеко не безопасно. Город патрулировался юнкерами. Ленина могли узнать и арестовать, а это бы значительно усложнило положение. Но, поскольку он до сих пор не был уверен в своих соратниках, ему следовало находиться в штабе, чтобы направлять их действия. его присутствие уже практически не могло повлиять на ход событий, но зато могло затруднить работу организаторов восстания.

Комментируя события великого дня, 25 октября 1917 года, историки не перестают задаваться вопросом: «Что могло бы произойти, если бы…», хотя, с другой стороны, «иначе и быть не могло». Что могло бы произойти, если бы во Временном правительстве нашелся один решительный человек и имелась бы достаточно дееспособная армия. Большевистские командиры открыто признавали, что в их распоряжении имелась вооруженная толпа, которую, если бы не отряды рабочих, можно было разогнать с помощью малочисленных, но более организованных и дисциплинированных воинских соединений. «Горький опыт июльских дней не давал нам полной уверенности в победе»[294]294
  Пролетарская революция. Октябрь 1922. № 10. С. 96.


[Закрыть], – писал один из большевиков.

В народе, если не считать рабочих некоторых фабрик, никакого особого воодушевления не наблюдалось. Скорее можно было говорить о равнодушии. Среди трех тысяч служащих центральной телефонной станции и телеграфа не было ни одного большевика.

В пользу утверждения «иначе и быть не могло» говорит тот факт, что армия никогда бы не поднялась против большевиков. В течение нескольких месяцев русским солдатам приказывали сначала подчиняться, а затем не подчиняться приказам царя, царских офицеров, Корнилова. Казалось, не было абсолютно никаких причин отдавать свою жизнь за кого-то из социалистов, будь то Керенский или Ленин. Левые, небольшевики, вызывали жалость своей нерешительностью и выглядели смешно с их неуместной демократичностью и угрызениями совести. Мартовы, Даны и Черновы все еще жили воспоминаниями о реакции и карательных экспедициях 1906—1907 годов. Им, как, впрочем, многим большевистским лидерам, был непонятен истинный смысл большевизма. Через несколько дней многие большевистские лидеры сложили с себя обязанности в знак протеста против властного и недемократичного, по их мнению, поведения Ленина. По своей наивности меньшевики и эсеры сравнимы с коммунистами 20-х годов, которых одного за другим перестрелял преемник Ленина. Как многозначительно заметил один из социалистов-демократов, они были первыми, кого ввели в заблуждение лозунги и торжественные заявления большевиков. Перед рассветом вооруженные отряды начали занимать стратегические объекты: мосты, электростанции, вокзалы, телефонную станцию, телеграф. Сопротивление оказано не было, так что скептики среди большевиков были посрамлены. У Временного правительства остались только юнкера и женский батальон. Рано утром Керенский, сбежав из дворца, отправился на фронт, чтобы привести в столицу войска для подавления восстания. В июле одного слуха об этом было бы достаточно, чтобы посеять панику в пробольшевистских воинских частях. Трагедия противников большевиков заключалась в их излишней любви к ассоциативным воспоминаниям: сначала аналогии с французской революцией, затем боязнь меньшевиков повторения 1905 года и самонадеянные воспоминания Временного правительства об июльских событиях. На этот раз генералы указали Керенскому на дверь, и он был вынужден довольствоваться несколькими сотнями казаков.

Обезглавленное правительство заседало в Зимнем дворце. В полдень бывшая царская резиденция была единственным островком законной власти в большевистском Петрограде и защищалась юнкерами и женщинами. Для осуществления намеченного плана следовало захватить дворец. Но триумвират, мудро руководивший восстанием, решил, что не стоит открывать стрельбу, уж слишком это будет рискованно. Выстрелы с крейсера «Аврора» и Петропавловской крепости вынудят сдаться засевшее в Зимнем дворце Временное правительство. Кроме того, было принято решение стрелять болванками. Моряки испытывали угрызения совести по поводу бомбардировки города, хотя одному Богу известно, что они могли поразить из своих ржавых орудий. «Штурм» Зимнего дворца, длившийся весь день, заключался практически в следующем: небольшие группы солдат и матросов проникали в здание и разоружали юнкеров, объясняя им всю бессмысленность сопротивления. Звучали отдельные выстрелы.

Ленин дожидался результатов в Смольном. Операция затягивалась, и он сильно нервничал. II съезд Советов проходил в этом же здании, и он не мог объяснить делегатам, что с министрами, засевшими в Зимнем дворце, возникли проблемы, а Керенский может вернуться с казаками. Ведь с самого начала буржуазия (цитирую Шляпникова), «от караульных офицеров до проституток», исчезла с улиц Петрограда, а теперь, вероятно, воспрянув духом, появилась опять. Последний бастион реакции все еще удерживал свои позиции. Городской совет принял решение выйти на площадь перед Зимним дворцом и защитить законное правительство от большевистских пуль собой. Но из этого ничего не вышло: отряд моряков преградил им путь. Им ничего не оставалось, как вернуться ни с чем.

Ленин выходил из себя и ругал заместителей за задержку. Он вникал во все детали операции, занимался даже такими на первый взгляд незначительными вопросами, как питание телефонисток (если они не получат чай и хлеб, то не будут работать). его постоянное вмешательство заставило Подвойского подать заявление об уходе. Ленин пришел в ярость: идет война, и никто не имеет права подавать в отставку; он расстреляет Подвойского. Кстати, о расстрелах. Нескольких юнкеров взяли в плен. «Некоторые товарищи в Смольном» (среди них, очевидно, и Ленин) требовали немедленно расстрелять пленных. Но здравомыслящие Троцкий и Подвойский решили отпустить юношей, предварительно прочитав им лекцию. Намного лучше использовать силу убеждения и мягкость.

Днем Троцкий и Ленин выступили перед делегатами съезда и объявили о низложении Временного правительства, и, хотя в конце речи Ленин провозгласил: «Да здравствует всемирная социалистическая революция!» – не было ещеполной уверенности даже в том, что революция одержала победу в Петрограде. Вот что пишет Суханов: «Я был убежден, что власть большевиков будет кратковременной и недолговечной. Большинство считало так же». Зиновьев был в панике. Многие большевистские лидеры, по свидетельству американского очевидца, были убеждены в полном безумии происходящего.[295]295
  См.: Рид Джои. Десять дней, которые потрясли мир. Нью-Йорк, 1934. С. 85.


[Закрыть]

Ночью 26 октября II Всероссийский съезд Советов заслушал сообщение о «взятии» дворца. Часть защитников покинула Зимний дворец; сказалась работа агитаторов и в немалой степени нерешительные действия министров. Преданные правительству юнкера уже ничего не могли поделать с огромной толпой, хлынувшей во дворец. Поздно ночью охрана сложила оружие и «вооруженные люди» ворвались в Зимний дворец. Временное правительство заранее обсудило, как лучше всего встретить врагов, и в результате пришло к решению, что стоит остаться на своих местах, вокруг стола. Эта сцена хорошо известна по фильму С. Эйзенштейна: Антонов-Овсеенко, по виду напоминающий нечто среднее между художником и торговцем подержанной одежды (это при том, что когда-то он был царским офицером), врывается в кабинет во главе группы красноармейцев с заранее подготовленной фразой: «Члены Временного правительства подчиняются силе и сдаются в соответствии с правилами, чтобы избежать кровопролития». Солдаты хотели устроить самосуд, но вооруженные рабочие сохранили внешние приличия, соответствующие историческому моменту. Один из министров, Малиантович, напомнил Антонову: перед революцией в его доме прятался большевик. Антонов, придя в замешательство, сделал попытку продемонстрировать своего рода революционную учтивость. По пути из дворца в Петропавловскую крепость солдаты проявляли агрессию по отношению к министрам, но прозвучавший упрек, безотказно действовавший на классово-сознательный пролетариат, тут же остановил потенциальных линчевателей. «Не убивайте их, это грубо (некультурно)». Большевизм победил, но период террора был еще впереди.[296]296
  См.: Малиантович П.Н. В Зимнем дворце 25—26 октября // Прошлое. М., 1918. Кн. 6. № 12.


[Закрыть]

II съезд Советов, овациями встретивший сообщение о взятии Зимнего дворца, вряд ли подходит под описание Троцкого как «самый демократичный из всех парламентов в мировой истории». Это был съезд рабочих и солдатских депутатов, следовательно, на нем не было представителей крестьян (не солдат). Кроме того, это были наверняка случайно выбранные делегаты. Тем не менее из шестисот пятидесяти делегатов триста девяносто были большевиками, что свидетельствует о приоритете большевиков в крупных городах. Начиная с июня меньшевики стали катастрофически терять влияние, и это та партия, которая когда-то руководила русским пролетариатом и «изобрела» Советы.[297]297
  «Хорошие парни пришли последними» – так оценил Церетели, Дана, Мартова и других человек, далекий от политики.


[Закрыть]

Открывшийся съезд еще больше подчеркнул унизительное положение, в котором оказались бывшие лидеры «революционной демократии». «Кресло председателя занято Каменевым, одним из тех флегматичных типов, созданных самой природой для должности председателя», – ядовито написал Троцкий о политическом враге и родственнике. Сам Троцкий, далеко не флегматик, метался между залом, где проходил съезд, помещением, занятым Военно-революционным комитетом, и комнатой, где отдыхал Ленин на разложенных на полу одеялах и подушках. Это был день (или скорее ночь) Троцкого. Ему выпало выслушивать нытье меньшевиков: революция опорочена, кровопролитие следует остановить, надо придумать какое-то компромиссное решение. «Нет, о компромиссе не может быть и речи. Тем, кто устранился, и всем тем, кто делает подобные предложения, мы говорим: вы жалкие индивидуалисты, вы банкроты; вы отыграли свою роль. Идите туда, где вам надлежит теперь находиться – на свалку истории».[298]298
  Троцкий Л.Д. Собр. соч. Т. 3. С. 311.


[Закрыть]

Чувствуешь себя неловко от того, с каким злорадством Троцкий писал эти воспоминания, хотя в то время сам находился в изгнании, разделяя судьбу, отмерянную им Мартовым и Данам. Он мог бы проявить больше великодушия к людям, которые потерпели поражение из-за своих идеалов, бывших когда-то и его идеалами.

После взятия Зимнего дворца и ареста министров Временного правительства Ленин позволил себе покинуть Смольный и отправиться на квартиру Бонч-Бруевича, где мог, по крайней мере, отдохнуть в спокойной обстановке. Новый правитель России без сопровождения уехал на машине (очевидно, это было большой редкостью в те дни), «управляемой опытным шофером». После короткого отдыха Владимир Ильич потратил утро на составление первых декретов – о земле и мире. Даже если в ближайшие часы у него вырвут Петроград, декреты разойдутся по всей России: солдаты узнают, что они с чистой совестью могут занимать помещичьи усадьбы. Никакое контрреволюционное правительство не сможет отменить эти декреты.

Вечером 26 октября Ленин зачитал Декрет о мире под овации съезда. В документе, написанном в высокопарном стиле, предлагалось всем народам и правительствам враждующих стран немедленно начать открытые переговоры о заключении мира без аннексий и контрибуций. Не суть, что этот призыв прозвучал от лица тех, кто, ступив в сговор, захватил город и кто в лучшем случае стремился управлять разложившимся обществом и деморализованной армией. Важно, что это было началом мировой революции. После бурных оваций делегаты стоя пропели «Интернационал». Пение, душевный подъем большевиков возбудили зависть Суханова: «Как жаль, что я не могу присоединиться к ним… слиться в едином порыве энтузиазма с толпой и ее вождями! Но я не могу».

Затем был зачитан Декрет о земле.[299]299
  О нем будет рассказано ниже.


[Закрыть]

Этот декрет вызвал явно меньший энтузиазм. Закон имел мало общего с марксизмом: это просто была попытка успокоить крестьян и примирить их с властью большевиков. В перерыве делегаты смогли обсудить мероприятия, в корне меняющие социальную систему России. Суханов использовал перерыв для того, чтобы посеять новые сомнения в вечно предчувствующем недоброе Каменеве. Новый формальный глава русского государства (в должности председателя Исполнительного комитета съезда Советов) пил чай, когда наш «летописец» припер его к стенке: «Итак, вы действительно решили сами руководить… Я думаю, это возмутительно. Боюсь, что, когда все закончится провалом, будет уже слишком поздно». – «Но почему же мы должны потерпеть неудачу?» – неуверенно поинтересовался официальный преемник царской власти. Для него, как и для многих большевиков, было проще попытаться взвалить на свои плечи бремя управления Россией, чем предстать перед разгневанным Лениным.