Текст книги "Город мертвого бога"

XXXVII

Они отыскали Гэма в распивочной, в просторном заднем помещении, отведенном для игроков. Он сидел, положив ладонь на колено и угрюмо глядя в пустой стакан.

Присутствие собак не осталось незамеченным даже до того, как Анаксимандр заговорил: они были прекрасными образчиками своей породы и наверняка могли бы выступить фаворитами, даже будучи поставлены против наиболее испытанных псов, на которых тут было принято заключать пари. Когда же Анаксимандр продемонстрировал свою способность разговаривать, вокруг быстро собралась толпа. Люди толкались, тянули руки, пытались пощупать пса, одобрительно бормотали. Это отвлекло их в достаточной мере, чтобы Натан смог подобраться к Гэму в относительно конфиденциальной обстановке; однако Присси опередила его, протолкавшись между теми, кто был слишком пьян или погружен в себя, чтобы обращать внимание на собак.

– Ну и что ты можешь сказать в свое оправдание, Гэм Хэллидей?

Тот оторвал взгляд от стола, прервав пристальное исследование древесных узоров на столешнице.

– А где Джо? Вернулись в берлогу?

Присси отвесила Гэму увесистую пощечину. Несколько посетителей обернулись на звук, однако, увидев, что кому-то всего-навсего бьют морду, потеряли интерес и снова отвернулись.

– О чем ты? Они мертвы! Ты что, не в курсе?!

На лице Гэма появилось странное выражение (удивление, замешательство, разочарование, страх – все одновременно), затем перешедшее в печаль, усталость, признание вины. На его здоровом глазу выступили слезы, однако потер он другой рукой тот глаз, что был пуст.

– Они упали. Я ничего не мог поделать.

Гэм снова уставился в стол, словно лакированные извивы древесины были единственным, что он сейчас хотел видеть.

– Как они могли упасть? Ты ведь их держал, разве не так?

– Они упали. Что я могу еще сказать?

Присси ухватила Гэма за подбородок.

– Они погибли, Гэм! Они сломали себе хребет, а потом их тело разделилось надвое! Они лежат там, рядышком. Мертвые!

Несколько мгновений Гэм не сопротивлялся, но затем, увидев Натана, отстранился от нее.

– А ты? Что ты для него сделал? Ничего?

Натан покачал головой.

– Он-то что тут мог сделать?

Присси поглядела Гэму в лицо, и написанное на нем страдание, по-видимому, несколько умерило ее гнев. Она придвинула для себя стул, с которого встал один из посетителей, собираясь принести себе еще выпивку, и уселась за столом.

– Что у вас там вообще произошло?

– С ними случился приступ, там, наверху. Я не смог их удержать, и они свалились. Я пытался их спасти, но ничего не получилось.

Присси скрестила руки на груди и отвернулась.

– Ты мне не веришь? Почему? Они были моим единственным… Они были для меня словно член семьи – настоящей семьи! И вообще, с какой стати я должен перед тобой отчитываться? Ты мне не мать! И ты не моя совесть, черт подери!

Позади них, в толпе, кто-то побился об заклад, что Анаксимандр не сможет сосчитать до пятидесяти – что тот немедленно проделал с впечатляющей скоростью. Следующей поставленной перед ним задачей было умножить количество пядей в локте на количество пинт в галлоне. Пока пес производил вычисления, делая отметки когтями на посыпанном опилками полу, какой-то пьяница накинул на него намордник с ошейником и, хрипло гогоча и облизывая потрескавшиеся губы, принялся застегивать пряжки. Ни Анаксимандр, ни Сириус никак на это не отреагировали – знак, который ускользнул от внимания пьяного.

– Гэм, – произнес Натан, – что происходит?

Какое-то время Гэм сидел, не отвечая, затем встал.

– Перед тобой я тоже не должен отчитываться. Я возвращаюсь в берлогу.

– Никуда ты не пойдешь, пока не ответишь! – Присси схватила его за руку.

Анаксимандр огласил ответ на поставленную перед ним задачу, но поскольку никто из собравшихся не мог сказать, прав он или нет, это привело к немалому смятению; люди с листками бумаги в руках, толкаясь, пробивались к букмекерам. Собакокрад с распухшим, изрытым порами носом, похожим на нашпигованный гвоздикой апельсин, потянул за привязанную к ошейнику веревку.

– Если ты надеешься меня похитить, знай, что ничего не выйдет, – предупредил Анаксимандр.

Он с силой дернулся вбок, и руки вора оказались вывернуты из суставов: его рефлексы были недостаточно быстрыми и он не успел вовремя выпустить веревку. Теперь стало похоже, будто он никак не может перестать пожимать плечами – к немалому веселью других посетителей распивочной, за исключением нескольких, оказавшихся приятелями вора. Они набросились на Анаксимандра, надеясь силой утащить его с собой.

Сириус пробрался сквозь толпу к Натану и ухватил его зубами за штаны. Гэм что-то сердито бормотал себе под нос, но когда Присси положила ладонь ему на плечо, он прикрыл глаза, потер пустую глазницу и начал трястись всем телом.

Анаксимандр, окруженный плотной массой тел, поднялся на задние лапы, так что несколько человек повисли на его шее, и повернулся к одному, который уже лежал на полу. Он обрушился всем весом на позвоночник лежавшего, и тот переломился, как ломается осенью сухой прутик. Затем комната оросилась фонтаном крови: пес зарылся в тело огромными лапищами, раздирая его одежду, кожу, грудную клетку, внутренние органы с такой же легкостью, с какой обычная собака раскапывает землю в поисках трюфелей или разрывает чью-нибудь нору или просто делает это ради удовольствия покопаться. Видя, как обернулось дело, люди, накинувшиеся было на Анаксимандра, поспешили раствориться в толпе.

Удостоверившись, что его неприятель мертв, Анаксимандр остановился. Все вокруг было залито кровью, и хозяйка распивочной, вышедшая из своей каморки возле лестницы в погреб, была недовольна.

– Я не потерплю, чтобы в моем помещении устраивали кровавую бойню! – завопила она, и посетители покаянно поникли головами. – Чья это собака?

– Мадам, – отозвался Анаксимандр, – я не признаю над собой хозяина. При всем том, однако, я приношу свои извинения за беспорядок, который мое появление вызвало в привычном функционировании вашего заведения.

Женщина была явно удивлена, когда он заговорил, однако хозяйкам распивочных в процессе работы приходится видеть немало удивительного.

– Извинения дешево стоят, – непоколебимо возразила она. – Извиниться легче легкого, а вот чтобы убрать здесь всю эту кровищу, придется поработать. Что ты на это скажешь?

Анаксимандр кивнул:

– В ваших словах есть правда. Если бы мои лапы позволяли заниматься уборкой, я бы охотно вам помог, но это не так. Какие еще услуги я могу вам предложить?

Хозяйка выдернула из подбородка длинный седой волос, улыбнулась и жестом пригласила пса в задние помещения.

– Эй, коллега! – позвал Анаксимандр. – Мне нужно выполнить данное обязательство; я вернусь, когда закончу.

Сириус пробрался к нему через толпу – впрочем, после случившегося посетители сами спешили освободить для него проход. Подойдя к Анаксимандру, он понюхал его и тихо заскулил.

– Не бойся. Я прекрасно подготовлен к любым неожиданностям.

Сириуса его слова, кажется, не успокоили – даже наоборот, расстроили еще больше. Натан шагнул к нему и положил руку на его ошейник, погладил по шее.

– Свободной собаке следует соблюдать достоинство в своих поступках, – сказал ему Анаксимандр. – Мы с Сириусом оба должны не забывать об этом, и я собираюсь подать ему пример. Прошу тебя, Натан Тривз, позаботься о Сириусе на протяжении моего недолгого отсутствия и позволь ему заботиться о тебе. Я постараюсь вернуться как можно скорее.

С этими словами он следом за хозяйкой скрылся в задней комнате.

Видя, что его товарищ ушел, Сириус отстранился от Натана, и на мгновение тот почувствовал страх, вспомнив крышу и звук, с которым пес отгрызал лица у трупов. Сириус поднялся на задние лапы и опустил тяжелые передние на плечи Натана, заставив его отступить на шаг, скривившись от боли в руке. Однако, вместо того чтобы нападать, пес внимательно поглядел прямо в глаза мальчика.

Он был таким тяжелым, что вскоре рука Натана больше не могла выдерживать его вес. По-видимому, увидев проявившееся на его лице страдание, Сириус опустился на землю и лизнул руку Натана, залив его рану слюной и слегка повизгивая. Это не умерило боль, но и не причинило новой; и когда Натан вернулся к столу, где недавно сидели Присси с Гэмом, Сириус позволил ему вести себя за ошейник.

Однако их друзей там больше не было – на том месте сидели двое мужчин, настолько пьяных, что воздух вокруг них казался мглистым и слегка дрожал, словно на жаре. Не желая присоединяться к косноязычной беседе и вдыхать алкогольные пары, сопровождавшие каждое их слово, Натан с Сириусом вышли наружу.

XXXVIII

Гэма с Присси не было и снаружи, так что Натан отправился домой, намереваясь после этого заскочить в берлогу. Сириус пошел с ним.

Променад показался ему значительно более грязным, чем прежде, более неопрятным и унылым. Люди тоже выглядели слабее и даже ближе к смерти, чем когда-либо. Натан шел, выпрямившись, с Сириусом возле ноги, и когда возле очередной сляпанной из гнилых досок лачуги им попадалась подозрительная или угрожающая фигура или на улицу просачивались звуки побоев, он не съеживался, как сделал бы раньше, и не пытался нырнуть в тень, надеясь, что его не заметят. Наоборот, он выпрямлялся еще больше и продолжал идти с таким видом, будто его ничто не тревожило – будто ничто не могло его потревожить.

Люди тоже относились к нему по-другому. Это они теперь избегали глядеть ему в глаза, это они скрывались в своих лачугах, чтобы не встретиться с ним, и теснее прижимали к себе своих грязных детей, когда он приближался.

Морской туман накатывал на улицы – но Натан не отступал и перед ним, двигаясь так, словно его здесь не было, проламываясь сквозь него, заставляя его расступаться, как если бы и самому морю следовало поостеречься.

Впрочем, когда он подошел к месту, служившему его родителям убежищем от внешнего мира, все это куда-то делось, и он почувствовал, будто стал на шесть дюймов короче. Даже присутствия Сириуса оказалось недостаточно. Он ощущал зазор между воротником своей рубашки и шеей, между штанинами и носками; его тело дрожало, плечи ссутулились. Каждый угол этой полуразвалившейся груды досок, каждая щелочка, сквозь которую сочился наружу свет от свечей, каждый порыв ветра, доносивший до него запах догоревших фитилей, делал его меньше, ослаблял, заставлял вернуться к самому себе. К тому времени, когда Натан подошел к двери и услышал кашель своего отца, он уже вновь чувствовал себя крошечным, словно младенец, оставленный на склоне холма замерзать под ледяным дождем.

По-видимому, ощутив его чувства или просто поняв, что ему плохо, пес потерся о его ногу, предлагая утешение. Натан, однако, не мог его принять: внезапно ему показалось, что он этого недостоин. Как он объяснит матери присутствие Сириуса? А что, если тот напрыгнет на его отца? Сириус может убить его даже выражением приязни!

Натан приказал Сириусу ждать снаружи, все еще не уверенный, что тот послушается. Однако пес уселся в Живой Грязи, и мальчик прошел последние несколько ярдов в одиночку.

Откинув в сторону занавеску, он почувствовал облегчение: внутри было пусто. Ничья одежда не висела на спинке стула, возле дверей не стояли ничьи сапоги с исходящими паром шерстяными носками, повешенными на голенища; не было слышно ничьих поспешно заглушенных стонов и неловкого копошения. Его мать лежала под простынями одна. Не желая ее будить, Натан прошел мимо и подошел к постели отца. Ему было хуже, это было очевидно. Лекарство, которое дал Пэдж, все же оказалось пустышкой – какое-нибудь наскоро состряпанное снадобье из анисового масла и скипидара. А может быть, легочные черви уже слишком угнездились в теле, заполнив каждый его дюйм. Отец лежал, словно увядший цветок, словно принесенный ветром лоскут, словно пустая яичная скорлупка на пустынном пляже. Натан нерешительно подошел, задерживая дыхание, будто от давления движущегося воздуха тот мог рассыпаться в пыль, оставив лишь скомканные простыни.

Его отец лежал с открытыми глазами, сухими и воспаленными, поскольку он почти не моргал, раздвинув губы, сухие и воспаленные, поскольку он их не закрывал; на его лице застыло выражение напряженной сосредоточенности. Когда Натан появился в его поле зрения, концентрация оказалась нарушенной. Отец пружинным ножом сложился пополам, раскрыв рот в беззвучном вопле, словно подавившись препятствием, которое у него никогда не хватит сил преодолеть. Его серо-голубая кожа в одно мгновение потемнела; и, может быть, это была игра света и теней от мигающего свечного пламени, но Натану показалось, что даже под тонкой кожей отца он видит червей – движущихся, извивающихся, энергичных, имеющих больше права называть себя живыми, нежели содержащая их человеческая оболочка. Они дожидались времени своего владычества, когда смогут наконец отбросить эту хрупкую, слабую скорлупу, явиться во всей силе и расплодиться, выбросив в воздух облако спор, чтобы морской туман унес их к следующему телу, слишком слабому, чтобы им противостоять.

Мать стояла за его спиной. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что она там; о ее появлении провозгласили ее духи – густой аромат лаванды, достаточно терпкий, чтобы у него защипало уголки глаз, но недостаточный, чтобы скрыть другой, более глубокий запах – грязи и слез.

– Ничего не выходит, Натти. – Она положила руку ему на плечо: овальные ногти, красные от свинцовой краски, черные на концах, где краска облупилась. – Не знаю, что я буду без него делать.

Она прижалась к Натану сзади, притянула к себе и обхватила руками поперек груди. Натан отстранился. Отец теперь лежал в позе эмбриона, свернувшись словно лишенная панциря мокрица: сжавшись, чтобы противостоять атаке, но не имея никаких средств защиты.

– Сделай это, Натти.

Натан наконец повернулся. Она была меньше ростом, чем ему помнилось, словно находилась где-то далеко или словно он смотрел на нее сквозь линзу. Ее шелковая комбинация была порвана на плече, глаза заново выкрашены черным.

– У тебя сегодня было много работы?

Она вздрогнула, но не выглядела пристыженной.

– Сделай это!

– Что я должен сделать?

– Ты знаешь.

Он знал. Знал – и уже чувствовал, как оно поднимается внутри, где-то в животе. Он чувствовал это в поджилках, в своей больной руке. На его загривке зашевелились волоски.

Натан повернулся к отцу – и понял, что, кажется, решение уже принято за него: на отцовской щеке, словно черная хлопковая нитка, извивался червь. Он крутился, пробираясь сквозь длинную щетину по направлению к глазу, в то время как страдалец тщетно пытался его сбросить.

Натан схватил отца за плечи – и Искры, подобные тем, которыми он открывал сейф, похожие на чешуйниц, явились легко, без принуждения, словно они лучше самого Натана знали, что надо делать. Они ринулись с кончиков его пальцев, вызвав в них небольшое жжение (невероятно синие в этой промозглой, черной от плесени хибаре, словно солнце, восходящее над помойной ямой, словно сапфиры, валяющиеся в грязи), и устремились к раскрытому рту его отца. Первая искорка скользнула внутрь, вторая сожгла дотла нитевидного червя на его щеке. Затем они хлынули всем скопом, заполняя его хрупкое тело.

По-видимому, отец был готов это допустить. Он закрыл глаза, и его мышцы расслабились: напряжение спадало, Искры приносили ему облегчение одним своим присутствием. Натан скрипнул зубами (его рука внезапно запротестовала), однако Искры сыпались потоком, тысячами, освещая каждую прогнившую, изношенную поверхность их жилища, отбрасывая тени, которые плясали вокруг, словно послеобразы болотных огней. Он проник внутрь отца, нащупал червей – их плотную, копошащуюся массу – и направил на них испепеляющий поток, лишая их земной формы, превращая их в призраки легочных червей, уносимых прочь ветрами той стороны, слишком слабых даже для того, чтобы остаться здесь в качестве привидений.

Но затем из глубины отцовского тела послышалось глухое рычание, словно грохот трущихся друг о друга камней при землетрясении. Оно все нарастало, и огоньки свечей принялись мигать, будто соревновались, кто привлечет больше внимания. Натан не останавливался. Он направлял вглубь все новые Искры, побуждая их двигаться, как бы ни было больно; это давалось легко, словно он катал ртутные шарики по жестяной тарелке, наклоняя ее то в одну, то в другую сторону, глядя, как они сливаются воедино и кружат вдоль края, все быстрее и быстрее, выжигая из его отца дочиста всю заразу.

Звук прекратился. Натан увидел отца перед собой – над собой. Его руки обхватили Натанову шею. Они были тонкими, как бумага, словно вырезанные из папиросной бумаги выкройки, какие делают для себя перчаточники, однако хватка оказалась неожиданно сильной, и Натану пришлось тоже поднять руки, чтобы оторвать их от себя. Поток Искр прервался; они посыпались на землю, угасая там, словно искорки от выковываемой в кузнице подковы – вспыхивая на секунду и тут же превращаясь в ничто. Натан оторвал отцовские руки от своей глотки. У отца не хватало одного пальца – указательного. На его месте был лишь обрубок, красно-черный, покрытый недавно запекшейся кровью.

Натан поднял глаза и встретил отцовский взгляд.

– Умри… но только не это… – выговорил отец, и Натан поначалу решил, что отец действительно хочет его задушить, что он желает ему смерти; однако затем взгляд отца смягчился, и Натан понял.

– Почему, папа? Что в этом такого плохого?

– Быть богом, Натан… значит… быть дьяволом, – проговорил отец. Каждое слово вываливалось из него, словно птенец из покинутого гнезда. – Лучше умереть… чем быть богом.

Он возвел взгляд к небесам, наморщив лоб. Потом его рот захлопнулся: у него больше не было сил ни говорить, ни стоять. Однако прежде, чем упасть обратно на кровать, он поднял руку и обвел ею перед собой, ладонью кверху, охватив этим жестом все помещение и остановившись на матери Натана. Потом он шмякнулся на постель и тут же снова сложился пополам, возобновив свое сражение с легочными червями – сражение, в котором он не мог победить, даже несмотря на то, что врагов теперь стало меньше.

Натан повернулся к матери и увидел, что та дрожит. Ее зубы были оскалены, кулаки сжаты.

– Говорю тебе, сделай это! Не слушай его, он слишком слаб! Излечи его, Натан, верни его обратно!

– Я принесу еще лекарства. Другого лекарства, настоящего. Может быть, теперь оно подействует.

– На это нет времени!

– Я пойду прямо сейчас.

– Если ты сейчас уйдешь, ты больше не мой сын.

– Но, мама…

– Делай, что я сказала!

– Я не могу!

Сириус караулил его снаружи, и стоило Натану появиться на пороге лачуги, как пес тотчас потащил его к фигуре, стоявшей поодаль в тени. Это была Присси. Она ломала руки в полном отчаянии, явно желая подойти и в то же время боясь подходить слишком близко.

– В чем дело? – спросил у нее Натан, взяв ее ладони в свои и успокаивающе их поглаживая.

– С Гэмом беда, – торопливо заговорила она. – Мы всю дорогу до берлоги спорили насчет Джо. Гэм говорит, что во всем виноват Пэдж. Он сказал, что накажет его за то, что он сделал…

Сириус подбежал к ним и принялся обнюхивать ее ноги. Она подняла одну ногу, потом другую, но он продолжал нюхать и лизать, пока Присси не погладила его по морде.

– Я пришла прямиком сюда… Натан, Пэдж его убьет! Убьет, как пить дать!

XXXIX

Пэджа не было за его обычным столиком; не было видно и его хорошо одетых друзей. Несколько человек окинули Присси с Натаном мимолетным взглядом, еще кое-кто уставился на них, но если они и принадлежали к подручным Пэджа, то ничем этого не показали.

– Наверное, он на Мушином дворе.

Не останавливаясь, Присси кинулась туда, лишь повернувшись посмотреть, следует ли за ней Натан, но не замедлив шага. Сириус побежал за ней.

Уже стемнело. Вдали от отца Натан чувствовал, как энергия Зуда шевелится под его кожей, словно гнев. Он бежал следом за Присси, чувствуя во рту кислый вкус.

Возле задней калитки перед Присси выросли двое, люди Пэджа, со скрещенными на груди руками. Увидев ее взгляд, брошенный на Натана, они тут же высвободили руки и кинулись к нему со сжатыми кулаками, действуя слитно, словно зеркальные отражения друг друга.

– Мистер Пэдж хочет с тобой поговорить, – рявкнули они в один голос.

Натан не остановился, и его Зуд не утих. Когда он подбежал к ним, они протянули к нему руки, желая схватить его, сбить с ног, поволочь к своему боссу; однако Натан Почесал прежде, чем они успели до него дотронуться, и Искра хлынула из него потоком, прожигая кожу, из самых его костей и сухожилий, направляясь к ним. Оба застыли на месте. Продолжали двигаться только их зубы, клацавшие во ртах, словно игральные кости в стаканчике, перед тем как их бросят на стол. На протяжении нескольких секунд Искра стремилась не разрывать контакта с этими людьми, закончить начатую в них работу, превратить их в призраки; и на протяжении нескольких секунд Натан желал, чтобы она сделала это. Но потом желание угасло, словно огонь, залитый дождем.

Сириус прыгнул на ближайшего к нему мордоворота, сбив его с ног своим массивным телом, но Присси уже распахнула калитку во двор и кинулась внутрь, вынудив пса последовать за ней. Натан не отставал.

Гнилостное зловоние сегодня чувствовалось сильнее, чем прежде, мухи роились в большем количестве; возле одной стены были навалены ободранные туши, готовые к разделке, но Натан почти не уделил им внимания. Присси бросилась к двери, за которой располагался офис Пэджа, Натан с Сириусом держались рядом. Дверь оказалась незапертой. Пэдж стоял за ней на расстоянии пары шагов. Бросив на Натана лишь самый поверхностный взгляд, словно тот ничего собой не представлял, он повернулся к Присси, приветствуя ее насмешливым полупоклоном и взмахом руки, а выпрямившись, сомкнул свои толстые губы и причмокнул, изображая воздушный поцелуй.

– Благодарю вас, дорогая, – проговорил он. – Это избавит меня от весьма утомительной прогулки.

Гэма нигде не было видно.

– Где он?

– «Где он»? «Где он»? Как это невежливо – не называть людей по именам! «Прошу вас, мистер Пэдж, скажите, пожалуйста, где находится мой друг Гэм Хэллидей…» – вот как это должно звучать. Даже твоя собака лучше воспитана!

Натан шагнул вперед, в темноту; и хотя боль в руке ограничивала действие Искры, он увидел в зеркале Пэджа собственный силуэт, оконтуренный синим: белки его глаз и зубы сияли светом, горевшим у него внутри.

Пэдж поднял брови и распахнул свой сюртук. К шелку и войлоку его жилета было что-то приколото – то ли брошь, то ли амулет в виде бараньей головы. Оно было размером с кулак и состояло из двух частей, соединенных шарниром, так что внутри можно было хранить мелкие предметы. Пэдж снял с одного из рогов зацепившуюся нитку, покатал нитку между пальцами и щелчком отправил получившийся шарик в Натана. Шарик ударился ему в грудь. Вспыхнув, Натан шагнул вперед.

– Не переоценивай свои силы, малыш Тривз. Твою шавку я уже спровадил, а содержимое этого талисмана способно защитить меня от твоих сил – по крайней мере частично.

Неужели Анаксимандр уже побывал здесь? Или он имеет в виду Сириуса? Натан был настолько переполнен гневом, что у него путались мысли.

– Где Гэм?

Пэдж, казалось, не расслышал вопроса.

– Конечно, если ты окончательно впадешь в неистовство, то, без сомнения, сможешь преодолеть его действие, – продолжал он. – Но боюсь, эта твоя вторая шавка и твоя милашка-подружка окажутся менее устойчивы к синему пламени, чем я. И кроме того, если ты причинишь мне вред, кто отведет тебя туда, где я спрятал твоего доблестного собрата по сточным канавам? Как ты сам видишь, здесь его нет, а у такого человека, как я, имеется множество потайных местечек по всему городу. Пока ты его ищешь, малыш Гэм помрет с голоду, а то и чего похуже! Так что давай-ка поменьше драм, и займемся лучше насущными делами, ладно? Где мой медальон?

– Сперва верните Гэма. И отдайте мне лекарство, которое вы мне должны.

– Что-о?

– Лекарство. От вашего не было никакого проку.

– Тривз, ты поистине меня удивляешь! Я уже давно забыл о каком-то там лекарстве! Что, оно оказалось неэффективным? В таком случае тебе следует пожаловаться фармацевту, который его изготовил. Я не больно-то сведущ в этих делах.

– Оно мне нужно!

– Это не моя проблема. Перед тобой была поставлена задача: украсть медальон. Ты отдашь мне его немедленно, или я позабочусь о том, чтобы Гэм не вышел живым оттуда, где он находится сейчас. Все очень просто.

– Я вам не верю. Кто будет выполнять для вас грязную работу, если вы убьете Гэма?

Пэдж покачал головой, словно не мог поверить в то, что слышал.

– Натан, ты поистине человек-загадка! Ты являешься в мой бизнес, тринадцатилетний паренек родом из ниоткуда, и принимаешься проворачивать дела, перед которыми спасовала бы любая из моих профессиональных команд, укрощаешь волшебных собак, приобретаешь такое имя, что всего лишь двое из моих охранников нашли в себе смелость явиться сюда сегодня вечером. Сейчас ты стоишь передо мной, великим и ужасным мистером Пэджем, дрожа от ярости и вынашивая мысли об убийстве. И все это – паренек, до сих пор живущий со своей матерью! И тем не менее ты задаешь вопросы, какие способен задать только полный глупец. Гэм мне больше не нужен, даже если б не эта его попытка меня убить. Он больше не будет выполнять ничью грязную работу. Его место уже занято, он остался в прошлом! Если у меня появится грязная работа, которую будет необходимо сделать, я приду с ней к тебе.

– Поищите кого-нибудь другого!

– Возможно, я так и поступлю; но, с другой стороны, возможно, мне удастся каким-либо образом убедить тебя использовать твои таланты в моих интересах. Любого человека, Натан, можно запугать – можешь спросить об этом своего драгоценного Гэма, когда получишь его обратно… Как бы там ни было, насущный вопрос все еще остается без ответа: у тебя имеется товар, который нужен моему клиенту. Я предлагаю простой обмен, но это должно быть сделано сегодня. Медальон ведь у тебя?

Пэдж был явно обеспокоен: при каждом упоминании медальона его рука взлетала вверх, убирая сальные волосы со лба, тянулась в карман за зеркальцем, но останавливалась на полпути. Было и еще что-то, о чем стоило бы подумать, но Натан никак не мог сообразить что.

– Отдай ему медальон! – взмолилась Присси.

Натан кивнул.

– Вот и ладненько. Тебе придется пройти со мной. Я отведу тебя туда, где находится Гэм.

– Надеюсь, вы не причинили ему вреда.

– Об этом немного поздно говорить. Конечно же, я причинил ему некоторый вред; но ничего слишком серьезного с ним не случилось.

– А лекарство?

– Что лекарство?

– Оно мне нужно.

– Ну так возьми его! Тебя что-то останавливает?

Натан поник головой.

– Я не знаю, где его взять.

Пэдж остановился с раскрытым ртом, словно питон, готовящийся заглотить целого козленка. Потом он принялся хохотать – долго и громко, словно за всю жизнь не слышал ничего настолько смешного. Наконец, успокоившись, он утер слезы со щек.

– И вдруг он ни с того ни с сего снова превращается в потерявшегося малыша! Нет, это действительно слишком! Что ж, мой дорогой, так и быть, дядюшка Пэдж завернет с тобой к фармацевту по дороге к тому месту, где томится юноша Хэллидей. Я покажу тебе, как это делается, – в качестве жеста профессиональной вежливости. А после этого потребую от тебя ответной услуги, которую ты мне задолжал. Что ты думаешь на этот счет?

Натан кивнул, и Пэдж показал ему на дверь.