Текст книги "Покушение"

Глава 22

Полковник Круклис был за линией фронта уже третий раз. Впервые его высадили в немецком тылу на Украине осенью сорок первого года. Выполнив задание, назад возвращался пешком. Фронт переходил в начале октября под Тулой. Спустя почти полтора года снова очутился во вражеском тылу, на этот раз в Белоруссии. Летал туда после того, как там по его заданию уже побывал Доронин и провел подготовительную работу по развалу формирований, создаваемых гитлеровскими спецслужбами в основном из насильно загнанных туда советских военнопленных. Летал, чтобы ликвидировать одно из таких формирований, именуемое «Русской дружиной». И третий раз ему пришлось за линией фронта даже встречать новый сорок четвертый год, но заниматься при этом уже совсем другим делом.

Необходимость вылета возникла совершенно неожиданно. Хотя она и была долгожданной, потому что у нее была своя предыстория. В конце июня сорок второго года в районе Старого Оскола нашим войскам добровольно сдался в плен капитан инженерно-технической службы Вальтер Шефнер. На первом же допросе в штабе полка, объясняя свой поступок, он заявил, что уже давно ненавидит и Гитлера, и национал-социализм, считает все их деяния преступными, что в вермахт он был загнан насильно, что до июня нес службу в тылу, на одном из военных предприятий, но как только попал на фронт, воспользовался первой же возможностью перейти на нашу сторону. В подтверждение того, что он не провокатор, Шефнер передал советским командирам карту участка фронта с нанесенными на нее позициями немецких частей и подразделений, огневых средств, инженернооборонительными сооружениями, пунктами управления и минными полями. Карту проверили. Все данные на ней оказались абсолютно точными. Этим немедленно воспользовались наши артиллеристы и обрушили на врага несколько мощных огневых ударов, нанеся ему весьма ощутимые потери. А Шефнера передали в вышестоящий штаб. В Особом отделе армии в это время находился Круклис. Он беседовал с Шефнером. И тогда-то у него возникла мысль не отправлять капитана в лагерь военнопленных, а вернуть за линию фронта к немцам, но уже в качестве советского разведчика. Круклис связался с Москвой и доложил о своем плане. Москва одобрила его. Круклис начал работать с Шефнером. Тот вначале наотрез отказался возвращаться к своим. Во-первых, он страшно боялся этого. А во-вторых, совершенно не представлял, как и что будет говорить своему начальству по поводу столь длительного отсутствия в полку. От Круклиса потребовались недюжинные способности, чтобы убедить Шефнера пойти на риск ради высшей цели – скорее покончить с Гитлером и его бандой. В конце концов ему это удалось. Капитан согласился сотрудничать с советской разведкой. Но при этом оговорил непременное условие – все контакты с советской стороной он будет поддерживать непосредственно только через самого Круклиса. Круклис и об этом поставил в известность свое руководство. И хотя работа эта была не по его профилю, руководство, учитывая заинтересованность в Шефнере, санкционировало Круклису ее продолжение. После этого Ян Францевич проинструктировал Шефнера, как, возвратившись за линию фронта, установить с ним связь. И в тот же день Шефнера вместе с группой других военнопленных, собранных с разных участков фронта, перевели в деревню, расположенную на направлении предполагаемого удара многократно превосходящих сил противника и вынужденного отхода наших войск. Предположение подтвердилось. Утром следующего дня после короткой мощной артиллерийской подготовки немцы атаковали наш передний край и незначительно потеснили наши войска. Деревня с пленными попала к ним в руки. С той поры о судьбе Шефнера никому и ничего не было известно. Он как в воду канул. И Круклис, подождав с полгода, начал уже подумывать о том, что его замысел, похоже, осуществить не удалось. Впрочем, такой вариант тоже предусматривался с самого начала. Но прошел еще почти целый год, и из отдела контрразведки Северо-Западного фронта в Наркомат на имя «триста тридцать третьего» поступило донесение. Именно так, для удобства запоминания, Круклис закодировал себя для Шефнера. Донесение было очень коротким. В нем сообщалось лишь то, что «четыреста сорок четвертый», а это был код самого Шефнера, вышел на связь с партизанским отрядом «Буревестник» и ждет указаний от «триста тридцать третьего».

Прочитав донесение, Круклис немедленно явился к Ефремову. В управлении был заведен порядок, согласно которому подчиненные, получив важное сообщение, сами, не дожидаясь вызова, спешили к начальству.

– Вот, товарищ генерал, – сказал Круклис, положив на стол перед Ефремовым шифровку. – Дело совершенно зря считали безнадежным.

– Знаю. Читал, – одобрительно кивнул Ефремов. – Что же ты думаешь по этому поводу, Ян Францевич?

– Думаю, что надо немедленно вылетать, товарищ генерал, – убежденно ответил Круклис. – Мы обещали тогда Шефнеру, что контакт с ним буду поддерживать я. Поэтому вылетать надо мне.

– И куда же ты полетишь?

– В отряд к партизанам…

Ефремов задумался.

– Сколько же он молчал, этот твой закодированный? – спросил он наконец.

– С конца июня сорок второго, товарищ генерал.

– За это время знаешь сколько всего могли успеть там, за линией фронта?

– Знаю.

– Так почему же сразу лететь? Почему, к примеру, не хочешь, хотя бы для начала, прощупать его, используя в обратном направлении тот же канал связи?

– Зря только время потеряем, товарищ генерал.

– Почему?

– Если это подтасовка, они будут выуживать нас до тех пор, пока мы или не закроем это дело, или не клюнем на их приманку.

– Но что-то все же мы сможем понять? Хотя бы почувствовать какую-то фальшь?

– Сможем.

– Разве это уже не начало разгадки?

– А если на связь вышел именно тот самый Шефнер? – вопросом на вопрос ответил Круклис.

– Предварительный зондаж все равно не повредит.

– Да. Но если у него подготовлено нечто чрезвычайно срочное? Очень важное? О чем он хочет сообщить только мне?

Ефремов, как показалось Круклису, нахмурился еще больше.

– Ты определенно намерен встретиться непосредственно с ним? – спросил он.

– Да, – четко ответил Круклис.

– А если это практически окажется совершенно невозможным?

– Пустым, Василий Петрович, я не вернусь. Поверьте мне, уж что-нибудь этакое, что наверняка избавит нас от лишней работы, я привезу.

– Кому работу поручишь здесь? – сдался Ефремов.

– Доронину. Его, кстати, для пользы дела давно уже пора выдвигать руководителем отдела. Работает очень старательно и квалифицированно, – заметил Круклис.

– Хорошо, выдвинем. Вот найдете Баранову, и выдвинем, – не стал возражать Ефремов. – А тебя очень прошу, Ян Францевич, понапрасну там не рискуй и долго не задерживайся. Отпускаю тебя только потому, что тогда обстановка заставила нас принять его условие. И потом, кроме тебя, там действительно быстро никто как следует во всем этом не разберется.

– Благодарю за доверие. Все будет хорошо, – заверил генерала Круклис и вылетел в штаб фронта. А оттуда и за линию фронта в партизанский отряд «Буревестник». Так он оказался в немецком тылу третий раз.

Командир партизанского отряда рассказал Круклису:

– Третьего дня, товарищ полковник, явилась ко мне наша связная из поселка, что неподалеку. Сообщила, что к ней пришла наша разведчица Зоя и велела передать буквально следующее: надо сообщить в Москву, «триста тридцать третьему», что «четыреста сорок четвертый» жив и здоров и ждет его указаний. Мы, конечно, кое-что уточнили и передали это в наш штаб…

– И очень правильно сделали, – довольно улыбнулся Круклис. – А что вы уточнили? И кто такая эта ваша Зоя?

– Зоя, товарищ полковник, наша разведчица. Работает официанткой в офицерской столовой на немецком испытательном полигоне, тут неподалеку. Очень надежная и проверенная девушка, – объяснил командир отряда. – Мы ей доверяем…

– А что же вам удалось уточнить еще?

– А то, товарищ полковник, что ей это передал главный инженер полигона майор Шефнер.

– Вот это очень важно, – одобрительно сказал Круклис и, взволнованный какими-то своими мыслями, из угла в угол прошелся по землянке. – С вашей связной у вас контакт постоянный?

– Постоянный, товарищ полковник, – ответил командир.

– А с этой Зоей она часто встречается?

– Сама связная на полигон не ходит, товарищ полковник. Он довольно сильно охраняется, и мы без особой нужды не рискуем ее туда посылать. Раза два в неделю Зоя сама приходит в поселок к матери. Вот тогда они и встречаются, – объяснил командир отряда.

– Ну что ж, и мы не будем нарушать заведенный порядок, – примирительно сказал Круклис. – А я могу встретиться с этой Зоей?

– Организуем, товарищ полковник.

– Пожалуйста, зовите меня Ян Францевич, – попросил Круклис. – Когда? Где?

– Мы подозреваем, что за Зоей следят, когда она бывает в поселке. А следить там есть кому. Поэтому в лагере у нас она не появляется. Но мы что-нибудь придумаем…

– А я могу прийти в поселок? – спросил Круклис.

– Рискованно, Ян Францевич. Там все друг друга знают. И каждое новое лицо непременно вызовет подозрение полицаев. Но вы не беспокойтесь. Мы что-нибудь придумаем, – заверил полковника командир отряда.

– Хорошо. Придумывайте. Навлекать лишние подозрения на вашу разведчицу не следует ни в коем случае. Вы правы. Но надо непременно ее предупредить, пусть она на встречу принесет мне фотографию Шефнера. И пусть он собственноручно напишет на этой фотографии то, что надо. А что надо – он должен знать, если это тот самый Шефнер, с которым однажды я уже встречался, – сказал Круклис.

Минут через десять он вышел из землянки. Над лесом низко плыли тяжелые, оливкового цвета тучи. Шел мелкий, колючий снег. Ветер качал голые ветки деревьев, они терлись друг о друга, заунывно поскрипывая. Смерзшаяся, как камень, земля давно уже была под снегом. И только под елями, под их густыми, повисшими над самой землей лапами, еще виднелись жухлые листья и сухая трава. Круклис прозяб еще во время полета. Немного согрелся в землянке. Но чувствовал, что его познабливает, и повыше поднял воротник полушубка. С того самого момента, как он прочитал шифровку Особого отдела фронта с донесением о «четыреста сорок четвертом», его ни на минуту не покидала мысль о Шефнере: тот ли это капитан, с которым он налаживал деловые отношения под Старым Осколом, или вступившее с ним – «триста тридцать третьим» – в игру какое-нибудь подставное лицо из абвера или СД? И если даже это тот же самый Вальтер Шефнер, то так ли он настроен антифашистски и сейчас, как тогда, в конце июня сорок второго года? Впрочем, вызывали раздумья и другие вопросы. Ведь тогда, в той очень напряженной обстановке, когда, в общем-то, судьба Старого Оскола была ясна (по крайней мере, в штабах армии и фронта), Круклис не имел совершенно никакой возможности хоть сколько-нибудь серьезно проверить Шефнера. И, самое главное, он не мог затягивать эту проверку. Задержи он его еще на два-три дня для выяснения всяких подробностей и деталей, и вернуть его немцам, не вызвав у них при этом самых серьезных подозрений, практически было бы совершенно невозможно. Надо было или решаться и возвращать Шефнера в его часть, поверив на слово в его неприязнь к нацизму, или отправлять его в наш тыл и уже там начинать склонять к работе на нас.

Единственным дрказательством искренности Шефнера была переданная им карта. И вот она-то подтолкнула Круклиса на риск. Правда, риск был небольшой. Ну, подумаешь, упустил одного немца. В конце концов не такой уж важной персоной был этот капитан. И хотя тем не менее Круклису потом не раз об этом вспоминали, сам Круклис не считал, что поступил тогда неправильно. Расчет расчетом, а риск риском. А без риска он не представлял себе свою работу.

Чтобы побыстрее разобраться во всем, полковник, как он любил это делать всегда, заранее выдвинул три версии, с которыми мог столкнуться в данной ситуации. Первая, это тот случай, когда Шефнер или тот, кто себя выдавал за него, никогда и не был антифашистом, а, наоборот, был матерым гитлеровцем и наглым разведчиком, инсценировавшим добровольный переход на нашу сторону для того, чтобы быстрее завоевать наше к себе доверие. Тогда выход его на связь следовало рассматривать как вторую попытку достичь той же цели – внедриться в нашу среду, а точнее, в органы контрразведки. За эту версию были определенные «за» и «против». Однако Круклис в подробностях их пока не разрабатывал.

Для него сейчас важнее было решить вопрос в целом.

Согласно второй версии Вальтер Шефнер вполне мог быть тем, за кого себя выдавал. Таких немцев, которые не приняли гитлеризм, но до поры до времени сами активно против него не выступали, было предостаточно. Круклис встречался с ними еще до войны и в самом ее начале. После Сталинградской битвы и особенно после разгрома на Курской дуге они, сдаваясь в плен одиночками и группами, охотно давали показания на допросах и искренне желали только того, чтобы скорее закончилась война и им предоставили возможность вернуться домой. О страшном горе, которое они принесли на нашу землю, они говорили потупившись, кляли за все Гитлера и его приспешников и всячески старались отмежеваться от кровавых дел фашизма.

Были на фронте, к сожалению, в очень ограниченном количестве, и настоящие, боевые антифашисты. Те, кому чудом повезло, удалось еще до войны укрыться от гестапо, избежать ареста и концлагерей и попасть на фронт. Такие не ждали, когда их возьмут в плен в очередном большом или маленьком «котле» или захватят в качестве «языка». Они сами искали малейшую возможность перейти на сторону Красной армии или, если стояли где-нибудь в тылу, на оккупированной территории, к партизанам, связаться с подпольщиками и вместе с ними с оружием в руках бороться с фашизмом. Капитан Шефнер, если он действительно говорил о себе правду, принадлежал, по мнению Круклиса, к категории антифашистов, занимавших срединное положение между первыми двумя группами. Гитлера он не любил. Националсоциализм, как таковой, – тоже. Но в бой со своими соотечественниками не рвался. И Круклису стоило немало усилий убедить его в том, что только активная борьба навсегда избавит Германию и ее народ от коричневой фашистской чумы.

Была выдвинута в порядке предварительной подготовки к возможной схватке и третья версия. Она предусматривала искренность Вальтера Шефнера. Да, он умеренный антифашист, согласился с тем, что с врагом надо бороться не столько на словах, сколько на деле, и дал согласие сотрудничать с советской разведкой. Но его возвращение в свою часть после краткого пребывания в плену произошло совсем не так, как это предполагалось. К своим Шефнер вернулся. Но там ему не поверили, и за него взялась контрразведка, а возможно, и гестапо. И тогда третья версия получала два возможных направления. Шефнер после долгих запирательств, а молчал он больше года, в конце концов сломался, рассказал всю правду и за совершенное преступление был приговорен к смерти. Но тут в дело вмешался абвер, забрал его к себе, под страхом приведения приговора в исполнение перевербовал на свою сторону и заставил выйти на связь с Москвой уже по своему заданию. В таком случае Круклису предстояло сейчас разоблачить Шефнера как представителя абвера, но ему, естественно, ничего не говорить и вступить с абвером в предлагаемую им игру. Но играть при этом со своим старым знакомым Шефнером. Либо, как это предусматривало второе направление третьей версии, после признания Шефнера его отправили в концлагерь или прямо на виселицу. А вместо него за «четыреста сорок четвертого» выдает себя сейчас совершенно другой человек, и Круклису придется иметь дело с этим подставным лицом.

Разобраться во всем этом стороннему человеку, никогда не видевшему Шефнера в глаза, не слышавшему его голоса, не знакомому с ним хотя бы даже в такой мере, как был знаком с ним Круклис, было бы очень и очень трудно. Но и Круклису работа тоже предстояла не из легких. Ведь тогда, в сорок втором, в той обстановке, в которой все это происходило, Шефнера даже не успели сфотографировать. Как назло, поблизости не оказалось ни одного фотокорреспондента. А среди смершевцев никто не умел снимать. Тогда-то и пришла Круклису мысль взять у капитана образец его почерка. Тогда же он придумал и то, что потом капитан должен будет написать на фотографии, чтобы удостоверить себя. Однако и фотография, и надпись, и сам текст, и расположение надписи вполне могли быть подлинными. А послать их мог совсем не Шефнер. И полковник, прикрывая воротником полушубка от порывов холодного ветра лицо, продумывал сейчас в деталях каждый свой шаг, каждый вопрос, который ему предстояло задать Шефнеру.

Он не помнил, сколько времени в раздумьях простоял под елкой возле землянки командира отряда. Понял только, что это длилось долго, когда коробка «Казбека» оказалась пустой. Тогда он вернулся в землянку. Здесь было очень тепло и пахло чем-то вкусным.

– А я уж хотел за вами посылать. Ужинать пора. Раздевайтесь, Ян Францевич, и присаживайтесь к столу. Сейчас подойдут замполит и начальник штаба, – приветливо пригласил Круклиса командир отряда.

– Продумать кое-что надо было. События могут закрутиться очень быстро. Тогда соображать будет поздно, – признался Круклис.

– Это конечно, – согласился командир отряда. – Но ведь вам, поди, Ян Францевич, не впервые такие загадки разгадывать…

– Да как вам сказать? – усмехнулся Круклис. – Случалось, конечно, видеть, как это другие делают. Послали к связной с заданием?

– Давно уже. Утром обязательно доложат. Да вы не беспокойтесь, Ян Францевич. Не через эту связную, так через другой канал передадим все, что надо, – заверил Круклиса командир.

– А у вас есть и дублер? – заинтересовался Круклис.

– Конечно, есть. Я просто еще не успел вам рассказать. Мы на этот полигон еще в прошлом году своего человека внедрили. Наш человек – Ермилов – служит у них там во вспомогательной охране. Даже уже в маленькое начальство выбился. Стал старшим над полицаями, – сообщил командир.

– Вот даже как? – еще больше заинтересовался Круклис. – Расскажите, расскажите. Кто он, этот Ермилов? Откуда?

– Местный. Жил неподалеку от поселка, работал на опытной станции. У него и сейчас там дом и мать живет. В армию не взяли. Болел он тогда сильно. С нами тоже не сумел связь установить. И начал с немцами в одиночку воевать. Сначала машину с каким-то имуществом поджег. Потом связь в нескольких местах нарушил. Мы, по правде говоря, думали, что это дело рук поселковых мальчишек. Приструнили их, потому как не нужно было тогда такой ерундой заниматься. А они клянутся, что знать ничего не знают. А тут вдруг в лесу двух убитых связистов нашли. Ну, естественно, немцы всполошились. Мы тоже. Начали уже за своими доглядывать и выследили Анику-воина. Он под мост за поселком самодельный заряд подложил. Тут мы его и взяли. Ну и все раскрылось. Вот тогда-то мы ему и сказали: или давай с нами объединяйся и делай то, что тебе прикажем, или мы сами тебя к рукам приберем, потому как вред немцам от тебя невелик, а нам ты здорово все карты путаешь. Он, понятно, артачиться не стал, вступил в отряд. Кстати, товарищ полковник, Ермилов не один такой. Постоянно кто-нибудь по собственной инициативе то тут, то там поднимается на врага и в одиночку, и группами. А Ермилову тогда мы сразу дали задание: изъявляй «желание» стать прислужником и постарайся пробраться на полигон. Потому как немцы тогда начали там что-то строить. А что? Для чего? Мы абсолютно ничего не знали. Ну и Ермилов, надо сказать, справился с этим заданием успешно, – доложил командир.

– Очень интересно, – внимательно выслушав командира, сказал Круклис. – Как же вы с ним поддерживаете связь?

– Придумали так, – объяснил командир отряда. – Ермилов устроил на полигон Зою. И объявил всем, что собирается на ней жениться. Полигонное начальство возражать не стало. А нам только того и надо было. Ермилов стал встречаться с Зоей в любое время. В поселок тоже ее провожает. К матери ее тоже, когда хочет, заходит. О том, что он к Зое сватается, знают все. А то, что он наш человек, в отряде известно всего пятерым. Ну и на всякий случай кому надо, в наш штаб мы тоже об этом сообщили. Одним словом, Ян Францевич, мы ваше задание непременно выполним, – еще раз заверил Круклиса командир.

Рассказ о Ермилове явно пришелся полковнику по сердцу. И в то же время он показал ему, какими серьезными возможностями располагают партизаны.

– А как, по-вашему, вышел на Зою «четыреста сорок четвертый»? – спросил он командира. – Почему именно на нее? Вам не показалось это странным?

– Этого мы не знаем, – признался командир. – С Зоей ни разу поговорить не удалось после того, как мы получили от нее донесение для вас.

– Интересно, однако, все это, – задумчиво проговорил Круклис. – Встретиться с ней надо будет непременно. Ну а где же ваши помощники?

– Сейчас-сейчас… Да вот они, – услыхав шум шагов за дверью землянки, ответил командир.

Действительно, вошли трое: замполит, начальник штаба и совсем молодой парень, начальник разведки отряда. В землянке сразу стало шумно и тесновато. И в то же время в ней будто рассеялась сумрачность, и она сразу заметно ожила..

Молодая партизанка, хлопотавшая у печки-времянки, подала на стол большую сковороду жареной картошки с грибами. Потом пили чай, заваренный на цветах, а потом по просьбе хозяев Круклис долго рассказывал о положении на фронтах, о настроениях на Большой земле, о том, как возвращаются в освобожденные от врага районы люди и сразу же начинается восстановление разрушенного врагом хозяйства.

Но Круклис не только рассказывал. Он знал, куда и к кому летит, и захватил с собой целую кипу последних московских газет и журналов. Партизаны, истосковавшиеся по свежей печати, как дети, с нескрываемым любопытством и интересом разглядывали газеты, журналы: «Огонек», «Крокодил» и слушали, слушали, стараясь запомнить каждое слово гостя из Москвы. Конечно, в отряде была радиостанция. И партизаны регулярно принимали сводки Информбюро и приказы Верховного главнокомандующего. Но этого явно было мало. А держать рацию под напряжением больше – жалели батареи.

Вдруг сядут! Тогда уже и вовсе ничего не услышишь и не узнаешь, поскольку новых батарей взять было негде.

А с Большой земли такой товар присылали не каждый раз.

Разошлись перед утром. Круклис уснул на нарах, укрывшись своим полушубком. Спал крепко. Но как только в землянку пришла повариха готовить завтрак, Круклис открыл глаза и сразу же вспомнил о посыльном, отправленном к связной. Спросить о нем было еще не у кого. Командир еще спал. Из деликатности Круклис не стал его будить. Да и спешить особенно было некуда. Но у партизан были свои порядки. И Круклис даже не успел выкурить папиросу, как у входа снова послышался стук обиваемых от снега сапог, дверь землянки бесцеремонно распахнулась, и вошла молодая женщина с листком бумаги в руке. Как сразу же выяснилось, это была радистка. Она принесла утреннюю сводку Совинформбюро о положении на фронтах и сразу же намеревалась вручить ее командиру. Но, увидев незнакомого мужчину, о прибытии в отряд которого она, конечно, знала, остановилась в нерешительности.

– Да вы не обращайте на меня внимания, – добродушно проговорил Круклис. – Действуйте, как тут у вас заведено.

– А у нас так, как сводку приняла, сразу ее командиру несу, – ответила радистка.

– Вот и докладывайте, – поднялся с сенной подстилки Круклис.

Но командир, услышав их разговор, уже проснулся. И сразу же встал с нар.

– Сводка? – осведомился он. – Положи на стол. – А больше ничего?

– Еще запрос из нашего штаба: справляются, как добрался товарищ? – взглянув на гостя, ответила радистка.

– Передайте, что добрался великолепно, – ответил Круклис.

Радистка ушла. А в землянке уже появился начальник штаба. День начался…

Скоро Круклис уже был в курсе всех дел отряда.

В землянку заходили командиры и докладывали о выполнении заданий, о своих делах, обращались с просьбами. Около двенадцати появилась девушка, почти подросток.

– Я пришла, товарищ командир, – доложила она.

– Ты-то нам и нужна, – обрадовался командир. – Что так долго пропадала?

– А Верки дома не было. Она еще с вечера к тетке уходила, да там у нее и осталась ночевать. Только утром пришла, – объяснила юная партизанка.

– Она с нашим заданием ходила? – с любопытством оглядывая посыльную, спросил Круклис.

– Она, Ян Францевич. Она у нас молодец. Как мышь – везде проберется. Все услышит, все увидит, – похвалил посыльную командир.

– Комсомолка? – спросил Круклис.

– В отряде принимали.

– Так о чем же вы договорились с Верой? – обращаясь уже к посыльной, спросил Круклис.

– Я все передала, как велели. И насчет фотографии. И чтобы подписал, как надо. А вот когда Зоя в поселок придет – неизвестно. На полигон какое-то начальство приехало, и оттуда никого не выпускают, – сообщила посыльная.

– Вот вам и пожалуйста, что значит односторонняя связь, – невольно заметил Круклис.

Командир отряда досадливо вздохнул:

– К сожалению, не все зависит от нас. Можно только надеяться, что это ненадолго, – высказал он свое предположение.

Но командировка неожиданно затянулась. Круклису пришлось неделю сидеть вообще без дела. А через неделю в отряд пришел из поселка старик и потребовал, чтобы его «допустили до командира». Старика в отряде знали. Он уже не раз выполнял поручения своей внучки Веры. Старика привели в командирскую землянку. Он снял с правой ноги сапог, отогнул голенище, вытащил из-под наряда старый конверт и передал его командиру.

– Вот, Верка велела отдать, – сказал он с чувством исполненного долга.

А тот, повертев конверт в руках, протянул его Круклису.

– Уверен, что это вам, Ян Францевич, – сказал он.

Круклис решительно вскрыл конверт и достал из него фотографию. На ней был изображен худощавый мужчина лет сорока в офицерской форме со знаками различия капитана. Волосы у него на голове были гладко зачесаны назад. Уши слегка оттопырены. Глаза приятной округлости. Нос прямой, с небольшой горбинкой. Круклис долго и пристально разглядывал фотографию, прежде чем посмотреть на ее обратную сторону. Но наконец перевернул ее. В левом верхнем углу что-то было написано мелким готическим шрифтом. Круклис блестяще знал немецкий язык и без труда прочитал: «Дорогому Францу любящий тебя Вальтер». Число и дата: «24 июня 1942 года».

– Ну что, Ян Францевич? – не выдержав, спросил командир.

– Все точно. Это он, – ответил Круклис и вернул фотографию командиру. – Запомните хорошенько. Впоследствии непременно пригодится.

– Да, но теперь он уже майор, – заметил командир.

– Все правильно. Так было условлено: подписать именно ту фотографию, которая была тогда при нем. И дата стоит под подписью та, когда он перешел к нам под Старым Осколом.

– Выходит, вы не ошиблись…

– Не знаю, – в раздумье ответил Круклис. – Меня сейчас больше всего интересует, как и почему он вышел именно на Зою? Делайте что хотите, товарищ командир отряда, но я непременно должен встретиться с ней.

– Сделаем, Ян Францевич, – твердо заверил командир.