Текст книги "Покушение"

– А что означает эта черная кнопка? – спросил Грейфе.

– Маленький сюрприз, герр оберштурмбаннфюрер, – довольно потирая руки, ответил Пфлюкер. – Специально для вас.

– А синяя?

– Вторая сумочка.

Грейфе нажал синюю кнопку.

– Ух! – рвануло третий раз.

– С какого же наибольшего расстояния можно подавать сигналы? – спросил Грейфе.

– При наличии сильных помех и экранов в городских условиях, скажем, предельной дистанцией будет три с половиной – четыре километра.

– Сойдет, – коротко решил Грейфе. – Показывайте сюрприз.

– Сюрприз подготовлен, чтобы развеять все ваш сомнения, герр оберштурмбаннфюрер. На земле вы вполне могли считать, что мы тут что-то подстроили. Но вот в воздухе…

– Мог, – признался Грейфе. – Уж очень все у вас здорово на сей раз получается. Не как с этим «панцеркнакке». Ну так что в воздухе?

Цирайс подал знак, и солдат, стоявший на краю площадки, подбросил вверх голубя. Почувствовав волю, птица радостно захлопала крыльями и понеслась в голубую высь. Грейфе потянулся к черной кнопке.

– Не спешите, не спешите, герр оберштурмбаннфюрер, – остановил его Пфлюкер. – Дайте ему набрать дистанцию.

Грейфе послушался. Птица поднималась все выше и выше, сделала над полигоном круг, сориентировалась и взяла курс на голубятню.

– Ну? – нетерпеливо спросил Грейфе.

– Он не улетел еще и на километр, – прикинул Пфлюкер.

Грейфе подождал еще. А когда голубь уже почти пропал из виду, с азартом нажал, словно на спусковой крючок ружья, черную кнопку. Далеко на фоне горизонта в небе вдруг всплеснулось черное облачко дыма и перьев и, покачавшись, медленно начало опускаться вниз.

– Неплохо, – довольно проговорил Грейфе. – А на себе носить этот передатчик можно?

– Мы предусмотрим и этот вариант. Но возимый с точки зрения работы будет надежней, герр оберштурмбаннфюрер. Ведь кузов коляски не металлический. Он из особых пластмасс. И по всему его периметру расположены антенны направленного действия. А в носимом варианте антенна невелика, – пояснил Пфлюкер.

– И все же готовьте оба варианта, – сказал Грейфе. – Ну а что же все-таки с вашим «панцеркнакке»? Хоть сколько-нибудь вы продвинулись с ним вперед?

– Он почти готов, герр оберштурмбаннфюрер, – в один голос ответил Цирайс и Пфлюкер.

– Что значит «почти»? – не понял эсэсовец.

– Гранаты готовы совершенно. И изготовлены в количестве пятидесяти штук. Завтра их должны доставить сюда. Не готов лишь кожаный нарукавник.

– Почему? – последовал вопрос.

– Их сделали несколько, герр оберштурмбаннфюрер. Но мы их все забраковали. По нашему мнению, они слишком тверды и будут стеснять движения стрелка, – объяснил Пфлюкер.

– Да это же ерунда – нарукавник! Из-за такой чепухи стало все дело! Кто этим занимается? – повысил голос Грейфе.

– Наше производство.

– Вы забыли, что выполняете заказ особой важности!

– Нет, герр оберштурмбаннфюрер. Но мы не можем достать нужного сырья.

– Почему не обратились ко мне? Что вам нужно? Какая кожа? Чья? Нильского крокодила? Цейлонского буйвола? Индонезийского орангутанга? Или, быть может, вы считаете, что для вас следует ободрать гималайского снежного человека? – гремел Грейфе. – Вы понимаете, что время работает против нас?

– Нам нужна всего лишь добротная лосиная шкура.

– Так неужели в Финляндии перевелись все лоси? А в Норвегии? А в Швеции, наконец?

– Мы уже ждем посылку из Норвегии, герр оберштурмбаннфюрер, – сообщил Пфлюкер.

– Когда придет?

– На этой неделе должны получить.

– Сколько же времени потребуется на изготовление этого нарукавника?

– Два-три дня.

– Даю вам четыре, – сказал Грейфе. – И уже не я, а бригаденфюрер или, может быть, даже сам обергруппенфюрер приедут проверить, что стоит ваше «готово».

– Все будет сделано в лучшем виде, герр оберштурмбаннфюрер, – поклялся Пфлюкер.

В Берлин Грейфе возвращался все же расстроенным. Бесила прямо-таки поразительная беспечность людей. Рейх трещит по всем швам, а они так себя ведут, будто война будет продолжаться по крайней мере еще лет десять – пятнадцать. А в результате – с чертежами провал! Московские фотографии исчезли! Хваленый самолет не готов! И кто подводит – «Мессершмитт»! Какая фирма! С «панцеркнакке» тоже черт знает сколько еще будут возиться!

Не вывела Грейфе из этого состояния даже пришедшая из Риги от Краусса шифровка, в которой начальник «Русланд-Норда» доносил, что «работа с курсантом проходит успешно. Ученик оказался в высшей мере способным. Учебную программу схватывает на лету. Личную жизнь налаживает в нужном для нас направлении».

«Вот, пожалуй, только этим и можно будет козырнуть, когда придет время бить чужие карты», – подумал он, возвращая Эгерту шифровку.

– Что слышно от «двадцать второго»?

– Молчит, оберштурмбаннфюрер.

– Сукин сын! – снова побагровел Грейфе. – Или он надеется отсидеться за русским фронтом, как за каменной стеной?

– А я думаю, уж не случилось ли чего похуже, – признался Эгерт.

– Оставьте, Эгерт! – раздраженно сказал Грейфе. – Разве он один теперь так себя ведет? В том-то и дело, что нет. И все они были бы рады, чтобы мы считали, что с ними случилось что-то очень страшное, и забыли о них, перестали их тормошить своими заданиями. Но ничего! Мы еще не утратили возможности ставить таких умников на место. Сейчас же отправьте «двадцать второму» шифровку. И я посмотрю, как он ее не выполнит. Пишите, Эгерт!

Эгерт всегда был готов к этой процедуре. В его руках, словно по мановению волшебной палочки, мгновенно появились блокнот и самописка. А весь его вид выразил, что он слушает очень внимательно.

– Пишите, – немного приходя в себя, повторил Грейфе. – Первое. Немедленно вышлите вместо пропавших фотографий интересующих нас объектов новые, дублированные в двух экземплярах. В качестве передаточных пунктов используйте центральный и северный каналы связи. Второе. Передайте приказ «десятому» возвратиться на место. Совместно с «десятым» подготовьте к июлю квартиру для проживания семьи из двух человек сроком не менее чем на полгода. Третье. Периодически, раз в неделю, приобретайте билеты в Большой театр. Можно использованные. Раз в два месяца пересылайте их нам.

– Распишитесь, шеф, – протянул стенографическую запись телеграммы Эгерт.

Грейфе размашисто расписался.

Глава 33

Отправляя на задание Доронина и Медведева, Круклис еще на совещании предупредил их:

– Не ждите и не ищите сюрпризов. И вообще не надейтесь увидеть что-нибудь неожиданное. Вы заранее должны знать, что вы хотите найти и на какие вопросы получить ответы. Заранее, – повторил полковник. – Главным же вопросом для вас был и остается: почему Баранова фотографировала именно эти арки? Какой интерес могут они представлять для тех, кому были предназначены?

Доронин и Медведев, помня наказ своего начальника, отправились на Арбат. Медведев после долгих раздумий пришел к выводу, что в подворотнях удобнее всего устраивать тайники, и надеялся, придя на место, отыскать и проверить все укромные местечки. Доронин, не отрицая этого варианта, решил хорошенько изучить дворы и окружающие их дома, в которых вполне могли быть расположены конспиративные явки и квартиры.

Однако прошел день в напряженных обследованиях, а никаких сколько-либо убедительных подтверждений своей версии Медведев так и не смог найти. Хуже того. Некоторые арки были настолько открытыми и голыми, что использовать их для устройства тайников было бы просто глупо.

Доронин не мог дать такого категорического ответа на свои вопросы. Вокруг дворов стояли дома. В домах жили люди. Но арбатские дома это не то, что какие-нибудь новостройки на шоссе Энтузиастов или где-нибудь на Можайском шоссе, куда люди съезжались со всей Москвы. В арбатских домах все друг друга знают десятки лет. Некоторые живут в них еще с дореволюционного времени. И появись в таком доме новосел или кто-нибудь посторонний, о нем сейчас же станет известно всем соседям. Но собрать необходимую информацию обо всех арбатских домах за эти короткие два дня просто не представлялось возможным. И потому Доронин от своей версии не отказался, но понял, что для ее проверки потребуется по меньшей мере неделя, а то и две. С такими выводами оба и явились на доклад к Круклису.

– Я примерно такого результата и ожидал, – потирая лоб, задумчиво проговорил Круклис. – Уж слишком легко подошли вы к решению своих задач. Хотели, как говорится, найти топор под лавкой. Но тем не менее отказываться полностью от вашей версии, Владимир Иванович, ни в коем случае не стоит.

– Да, но чтобы проверить все дома, все квартиры, потребуется не неделя, а, как мне кажется теперь, может, даже и не две, – заметил Доронин.

– Ну и что? Мы на одну Баранову сколько времени ухлопали. А разве игра не стоила свеч? – резонно возразил Круклис.

– И притом ведь это только версия. А вдруг…

– Вчера была версия, – многозначительно проговорил Круклис.

– Почему вчера? – не понял Доронин.

– А потому, что сегодня под ней уже появилось кое-какое основание. Садитесь и слушайте, – указал он обоим на стулья. – Я говорю так, потому что именно вчера наши пеленгаторы перехватили радиограмму. Шифровальщики основательно над ней поколдовали и разгадали несколько букв. Только букв! И тем не менее это очень важно. По крайней мере для нас. Пока вы там ползали по Арбату, я весь день корпел тут над этими буквами и, как всегда, немножко фантазировал. И ни черта не мог придумать до тех пор, пока не вообразил, что эта радиограмма каким-то образом может касаться нас с вами. Я имею в виду историю, которой мы занимаемся и пытаемся свести в ней концы с концами. И вот, представьте себе, как только я это вообразил, мне сразу, можно сказать, дьявольски повезло. Я обратил внимание на то, что во всей радиограмме, а в ней ни много ни мало полсотни слов, только в одном из них встречаются две одинаковые буквы, которых ни в каком другом слове больше нет. И я стал думать: так какое же это слово? Попробовал искать не вообще, а применительно к нашей ситуации – и нашел! Фотографии! Берлин интересуется какими-то фотографиями. Какими? Не знаю. Но хочу думать, что теми же, что и мы. Впрочем, теперь шифровальщики установят точно. Ведь я расшифровал им целое слово. Да еще такое длинное. Десять букв. Вы, наверное, думаете: расхвастался?

– И в мыслях не было, Ян Францевич, – искренне возразил Доронин.

– Конечно, такой умный: шифровальщики не смогли, а я догадался, – продолжал подтрунивать над собой полковник. – Ладно. Ларчик просто открывался. Дело в том, что шифровальщики не знали, в какой области это слово искать. А у меня как у того больного: у кого чего болит, тот про то и говорит. У меня в голове – одни фотографии. Вот я и нашел слово, – рассмеялся Круклис. И уже серьезно добавил: – Ну и, конечно, старая наука не забылась. Я ведь дешифрированием десять лет занимался…

– Не надо оправдываться, товарищ полковник. Мы вас поздравляем с удачей! – сказал Доронин.

– Э… друзья, поздравлять рано. Это ведь тоже еще только версия. Но если она окажется истиной – мы сразу закольцуем Берлин, фотографии, я уверен, Баранову и, не сомневаюсь, того типа, которого опознала жена вашего знакомого дворника.

С этими словами Круклис достал из ящика стола и положил на стол фоторобот, сделанный по описанию семьи Назаровых.

– Ваше мнение по поводу всего этого, Владимир Иванович? – продолжал Круклис.

– Фотографии, Арбат – наши мысли в чем-то сходятся. Во всяком случае, они идут рядом. Я думаю, вы не ошибаетесь, товарищ полковник, – ответил Доронин.

– А вы что скажете, Дмитрий Николаевич?

– Хорошо бы поднять и старые шифровки, товарищ полковник. Может, и в них что-нибудь о фотографиях есть, – предложил Медведев.

– Прекрасная мысль, – похвалил Круклис. – Значит, вы тоже считаете, что я не узурпировал логику? Ну что ж, тогда будем считать, что еще один очень веский довод сработал в пользу нашей версии. Настолько веский, что меняет всю нашу ориентировку. До сих пор мы тщательнейшим образом разрабатывали версию с Барановой. С сегодняшнего дня наши усилия будут развиваться по двум направлениям. Мы будем продолжать искать эту женщину, для чего, вполне возможно, придется прибегнуть ко всесоюзному розыску. И будем делать все для того, чтобы напасть на след опознанного Назаровой неизвестного. Закодируем его для краткости «Племянником». Я почти уверен, что есть определенная связь между шифровкой, им, фотографиями, Барановой и еще чем-то таким, что нам пока неизвестно, но что впоследствии окажется самым главным. Поэтому вы, Дмитрий Николаевич, проанализируйте вместе с шифровальщиками все старые радиограммы, отправляемые из Москвы. Вполне возможно, что в них что-то говорилось о фотографиях. А вы, Владимир Иванович, размножьте фоторобот и раздайте его копии домоуправам в домах с известными вам арками. Не исключается, что «Племянник» появится там. В таком случае пусть они немедленно сообщат об этом нам, а ему пообещают все, что он просит. И еще. Раз была телеграмма в Москву, значит, будет и ответ из Москвы. Надо предупредить службу перехвата и усилить контроль пеленгаторов. Это я возьму на себя.

Глава 34

Спустя несколько дней, которые Краусс дал Политову специально для привыкания к Шиловой, Политов был представлен двум своим новым инструкторам: капитану СД Палбицыну и оберштурмфюреру СС Делле, он же Ланге. Оба они были родом из России. Оба люто ненавидели советскую власть. Оба старательно выслуживались перед немцами. Но было в их биографиях и нечто разное, причем весьма существенное. Палбицын по своим анкетным данным был похож на Политова. В довоенном прошлом матерый уголовник, имевший на своем счету изнасилования и убийства. Сильный, смелый, злобный, он добровольно перешел на сторону немцев и быстро сделал себе карьеру в органах разведки. К моменту знакомства с Политовым Палбицын был в «Русланд-Норде» уже начальником отдела VIф и подвизался на изготовлении фальшивых документов, печатей и штампов, если это не требовало специальной полиграфической техники и оборудования. Он также числился главным экспертом по экипировке и снаряжению агентов, засылаемых в Советский Союз. Пока что провалов по этой линии в «Русланд-Норде» не замечалось, и немцы были довольны им. Палбицын сразу смекнул, что Политов – это штучка не простая, что о нем печется самое высокое начальство, что на нем можно запросто сломать себе шею и что, несмотря на разницу их званий, с ним надо вести себя панибратски, как со своим. И приготовился уже влезть к нему в душу. Но был неожиданно раздосадован тем, что соглядатай у его нового подопечного уже есть – эта хитрая змея Шилова и приставил ее к Политову сам Краусс. А это напрочь исключало всякую самодеятельность.

Вторым наставником Политова стал Павел Петрович Делле, человек более изысканный, имевший не только свою историю, но и предысторию. Он попал на службу в «Русланд-Норд» иным путем и прибыл в Ригу не из-за линии фронта, а из Берлина, а туда из Парижа. А в Париже он очутился в семнадцатом году вместе со своим семейством, в котором числился как «младший Пашенька». Павел Петрович был отпрыском старинной дворянской фамилии, убежденным монархистом, человеком образованным и знающим себе цену. В послевоенной и побежденной России немцы пророчили Делле высокий пост. А пока он руководил Гатчинской группой безопасности и был у своих хозяев на хорошем счету. Как человек грамотный и развитой, он помимо прочего занимался разработкой легенд для агентов. Получалось это у него неплохо. Хотя и не всегда спасало агентов на перекрестных допросах. Впрочем, это случалось не только и не столько по вине Делле. Кругозор и общее развитие агентов зачастую были настолько низкими, что, отбарабанив заученную шпаргалку, они не могли по собственной инициативе ничего добавить к ней и горели на первом же «дополнительном» вопросе.

Новые инструкторы взялись за дело рьяно. Едва познакомившись с Политовым, Палбицын сразу же повел его в тир.

– Покажи, Петр Иваныч, чему тебя в «Ораниенбурге» научили, – сказал Палбицын, положив перед Политовым ТТ, «парабеллум» и две коробки патронов к ним.

Политов взял «парабеллум». Вложил в него снаряженную обойму и, как только появилась мишень, почти не целясь, расстрелял ее всю. Палбицын не отрываясь следил за мишенью через подзорную трубу. И явно остался доволен, когда последняя пуля пробила ее в круге восемь.

– Неплохо, Петр Иваныч. Я, признаться, думал, будет хуже, – похвалил он Политова. – Подтвердить этот результат сумеешь?

– Должен, – коротко ответил Политов и принялся снаряжать обойму.

На этот раз он целился более тщательно, стрелял не так быстро и не выпустил ни одной пули из круга девять.

– Совсем молодцом, – похвалил Палбицын. – А еще разок? Стрельба должна быть уверенной. Один неточный выстрел может свести насмарку месяцы тренировок и кучу ухлопанных на них средств. Я уж не говорю, что такой промах может стоить жизни и самому стрелку. Согласен со мной, Петр Иваныч?

Политов разрядил в мишень еще одну обойму. И снова ни одна пуля не вышла из круга девять.

– Хорошо. Верю, – остался доволен Палбицын. – Это из «парабеллума». А ведь советскому офицеру «парабеллум» не положен. Ему ТТ полагается. А тебе под офицера работать придется. Так из ТТ ты как?

– Из ТТ я давненько не стрелял, – признался Политов.

– Вот и попробуй.

Политов выстрелил восемь раз. Результат оказался заметно хуже. Пули попали не только в восьмерку, но и в шестерку и даже в пятерку.

– То-то и оно, – многозначительно вздохнул Палбицын. – Что же это они там в «Оранненбурге» тебя не натренировали?

– Рано обучение закончилось.

– Ничего, Петр Иваныч. Наверстаем, – подбодрил Политова Палбицын. – Но учиться сразу будем не так. Живую цель надо поражать не целясь. Навскидку! На шорох! На малейшее движение! Я покажу тебе, как это делается.

Свет в тире неожиданно притух, мишени исчезли, все стало видно, как сквозь сумерки. Палбицын взял оружие. Вдруг что-то щелкнуло у правой стенки, будто кто-то наступил на сучок и сломал его. И тотчас же высветилась ростовая мишень. Она была видна секунды две-три – не больше. Но и за это короткое время Палбицын успел выстрелить дважды. Все опять погрузилось в полумрак. Но через какое-то мгновение уже слева высветился ствол дерева, а за ним совсем небольшой кусок мишени. И опять Палбицын успел выстрелить два раза. Потом мишень появилась впереди и у самого пола. Потом опять слева. Потом справа… Палбицын стрелял до тех пор, пока не кончились патроны. Политов смотрел на него с завистью. Реакция у бывшего уголовника была молниеносной.

В тире снова стало светло.

– Как думаешь, попал? – хитровато поглядывая на Политова, спросил Палбицын.

– Не знаю, – признался Политов.

– А я знаю. Ни один бы не встал! – уверенно бросил Палбицын и нажал на пульте управления мишенями какую-то кнопку. Появились сразу все мишени, по которым он стрелял. Палбицын подошел к первой, к той, что высвечивалась справа.

– Во! Как же, жди! Встал бы он, – очертил он карандашом две пробоины. И перешел к противоположной стенке.

В мишени, которая имитировала высовывавшегося из-за дерева человека, тоже оказались две дырки. И во всех остальных мишенях, по которым вел огонь Палбицын, обнаружились пробоины.

– Вот так, Иваныч, – довольно ощерился Палбицын. – Ничего. Основа у тебя есть. А посидишь тут недельку-другую, и у тебя не хуже получаться будет. И обязательно. Это ведь твоя жизнь…

– Боюсь, что у меня так скоро не получится, господин капитан, – польстил Палбицыну Политов.

– А ты не боись, Иваныч, – самодовольно ухмыльнулся Палбицын. – Главное, побыстрей поворачивайся и бей! Я вот тебе расскажу, как у меня однажды случилось. Хочешь?

Политов всем видом дал понять, что он слушает очень внимательно.

– До войны это, конечно, было. Там еще, – кивнул Палбицын куда-то в сторону, явно намекая на землю, лежавшую за линией фронта. – Накрыла меня милиция на квартире у моей зазнобы. Спал я. А они сразу впятером ко мне ввалились.

Подняли. Один наган мне под ребра сует. Вижу – дело хана. Однако сразу решил попробовать потянуть время. Спрашиваю: одеться можно? Конечно, не голого, говорят, тебя поведем. Я одеваюсь, а сам на них поглядываю. Вижу, они спокойны. Еще бы – пятеро против одного. Вот, думаю, в этом и есть мой выигрыш! Стал обуваться. Один ботинок зашнуровал. Во второй ногу сунул. И, улучив момент, вырвал наган из рук милиционера. Ну и за считаные секунды положил всех пятерых. А из квартиры убегать не спешу. Знаю, на улице наверняка ждут. Взял у двух убитых наганы, подошел к окну. Выглянул из-за занавески. Смотрю, у крыльца машина. За рулем шофер, тоже из ихних. А возле входа еще один мечется туда-сюда. Выстрелы-то слышал, а что к чему – не поймет. Я его прямо через стекло – хлоп! А следующим выстрелом шофера. Да на их же машине и был таков. А растеряйся я? Или зачухайся? Где бы я сейчас был?

Политов слушал и думал: «А я бы смог так?» И вынужден был признаться: «Пока был там, пожалуй, не смог бы. Не специалист был по мокрым делам. А теперь – сказать трудно. Во всяком случае, задаром себя отдавать не стану». И еще подумал: «А научиться стрелять так, как стреляет этот тип, конечно, надо. В этом он прав: любой промах может жизни стоить».

С этого дня Политов буквально не вылезал из тира. И надо сказать, тренировался он небезуспешно. Палбицын оказался умелым наставником по стрельбе.

Но заканчивались занятия с Палбицыным, и Политова забирал в свои руки Делле. Оберштурмфюрер был сама противоположность капитану СД. Палбицын был высокий, хрипатый. Делле маленький, с бархатным голосом. Палбицын любил блатные словечки и выражения, да и мат не стеснялся пускать в ход при каждом удобном, а порой и не очень удобном случае. Делле всегда выражался очень пристойно. Палбицын хоть и дослужился до капитана, говорил: по-немецки еле-еле, с грубейшими ошибками и совершенно не умел ни читать, ни писать. Делле немецкий, французский и английский языки знал блестяще. Палбицын был весьма скор на руку и, не раздумывая, охотно прикладывал ее к чужому уху и глазу. Делле предпочитал обо всем ему неугодном докладывать начальству. Совершенно не расходились они лишь в одном – в патологической ненависии ко всему советскому.

– Ну-с, соотечественник, садитесь, – пристально оглядев Политова с головы, до ног, сказал при первой их встрече Делле. – Откуда ты родом?

– Черниговский я, господин оберштурмфюрер, – ответил Политов.

– А, Малороссия, – удовлетворенно кивнул Делле. – Под Нежином у кузины было поместье. Как же, как же, помню… Учились?

– В каком смысле, господин оберштурмфюрер? – не понял Политов.

– В школу ходили?

– Шесть лет, господин оберштурмфюрер.

– Немного, однако-с. Ну а чем занимались до войны? Только прошу все как на духу, – предупредил Делле.

Политов рассказал свою не очень богатую событиями биографию. При этом у него так получалось, что врагом советской власти он стал чуть ли не с пеленок. Но Делле быстро расставил все по своим, местам.

– Да нет, голубчик. Никаким идейным врагом большевизма вы не были. И выдумывать ничего не надо. Вы нарушали другие их законы. Но нас это тоже вполне устраивает, – примирительно сказал он. – Я ведь вас почему обо всем этом спрашиваю? Мне придется сочинять для вас легенду, по которой вы будете жить в России. Ну и, естественно, надо кое-что о вас знать. Вы о Станиславском что-нибудь слышали?

– О ком? – не понял Политов.

– О Станиславском. О Константине Сергеевиче Станиславском, – повторил Делле.

Политов задумался. Фамилию вроде слышал. Но вспомнить что-либо поконкретней о нем Политов не смог ничего.

– Не припомню, господин оберштурмфюрер, – признался он.

– Конечно, – снисходительно улыбнулся Делле. – Станиславский, голубчик, это великий актер и режиссер. Он создал свою систему обучения актерскому мастерству. Так вот, он требовал от актера исключительной правдивости в изображении того или иного персонажа. Только при этом условии, учил он, публика поверит актеру. Одним словом, ближе к правде. Как можно ближе. Поэтому, рассказывая мне о себе, вам совершенно не надо рядиться в чужие перья. Другое дело там, в России, в Москве. Кстати, вы бывали в русской столице?

– Не приходилось, господин оберштурмфюрер, – с сожалением ответил Политов.

– Значит, придется хорошенько ее изучить по планам, по снимкам, по книгам, – сказал Делле. – Ну а где вы были на фронте?

Политов рассказал и это. Делле слушал внимательно. Потом стал задавать вопросы. И что-то записывал. Беседа продолжалась долго.

– Хорошо. Я кое-что набросаю, а потом мы с вами все это обсудим, – сказал он в конце беседы и отпустил Политова.

Подготовка к выполнению задания пошла полным ходом. И по мере того как обучаемый и обучающие узнавали друг друга, симпатии Политова все чаще оказывались на стороне хамоватого капитана СД. С ним Политов чувствовал себя легко и просто. И был уверен, что, встреться до войны, они всегда бы нашли общий язык. А с этим барином Делле они совершенно несовместимы. При нем в старое время Политова наверняка драли бы на конюшне вожжами, нынче Делле и не думает подать ему руки, а в будущем, если только оно у них будет, никогда и ни за что даже близко не подпустит к своему порогу. Впрочем, что было ожидать от этого недобитого барина?