Текст книги "Покушение"

Глава 28

Сообщение о начале нового советского наступления на Украине вызвало в «Вольфшанце» переполох. Гитлер немедленно потребовал к себе начальника Генерального штаба сухопутных войск Цейтцлера. И едва тот вошел к нему, потрясая в воздухе шифровкой, в негодовании спросил:

– Что это? Что это, спрашиваю я вас, Цейтцлер?

Начальник Генштаба уже был в курсе событий. Поэтому ответил без обиняков:

– По-моему, мой фюрер, там началось зимнее наступление.

– Но откуда они взяли резервы? И какие?

– Им удалось восстановить девять танковых корпусов, мой фюрер, – ответил генерал.

– И это все?

– Других данных у нас нет, мой фюрер. Но можно предполагать, что в пехоте у русских никогда не будет недостатка…

– Вы думаете, это серьезно? – не дал ему договорить Гитлер, надеясь услышать в ответ что-нибудь утешительное. Что-то такое, что не противоречило бы его представлению о положении на фронте.

Но Цейтцлер ничем не порадовал его. Он только посоветовал подождать несколько дней для того, чтобы точнее уяснить обстановку. А пока продумать, откуда и какие силы можно будет перебросить на Украину, если там создастся кризисная ситуация. Однако Гитлера не успокоил деловой тон начальника Генштаба.

– Если нам не удастся остановить русских в первые же дни их наступления, самая сложная, а возможно, и катастрофическая ситуация создастся здесь, в Крыму, – заявил он. – Но потерять Крым мы не можем ни в коем случае. Мы обязаны всеми силами оборонять этот второй Сталинград. Манштейн выстоит! Он обязан выстоять! Сколько мы дали ему дивизий?

– Вам известно, мой фюрер!

– Конечно! Он получил пять полностью укомплектованных танковых дивизий, три пехотных и одну парашютно-десантную! Полторы тысячи танков! Он выдержит натиск русских! Он обязан выдержать! – неистовствовал Гитлер.

Но это тоже оказалось иллюзией. В полдень двадцать седьмого декабря 1943 года Манштейн сообщил Гитлеру, что вынужден начать отход по всему фронту.

Это отступление в очередной раз спутало в «Вольфшанце» все планы и надежды.

Кейтель, Йодль, Цейтцлер почти не уходили от Гитлера. Настроение в ставке было более чем мрачное. Впоследствии бывший до Цейтцлера начальником Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Гальдер напишет в своем дневнике: «Самое позднее в конце 1943 года стало ясно, что война в военном отношении проиграна». Ясно настолько, что в начале января Геббельс даже посоветовал Гитлеру начать «мирные переговоры со Сталиным». Но совет принят не был. Вместо переговоров было решено взять из группы армий «Север» двенадцать дивизий и срочно перебросить их на Украину. Но успели перебросить только две. Красная армия в начале января начала наступление под Ленинградом и Новгородом. В результате его колыбель революции была полностью освобождена от вражеской блокады. Население одного из крупнейших в стране городов получило возможность нормально для военных условий жить и трудиться.

В эти дни в «Волчье логово» зачастили Борман, Геббельс, Гиммлер. Совещания длились до глубокой ночи, а зачастую и до утра. Цель их была одна: изыскать еще не задействованные резервы для продолжения войны. Рейхсминистры, рейхсфюрер докладывали. Гитлер слушал. Потом говорил он. Слушали они или каждый из них в отдельности, если Гитлер совещался с ним с одним. Гитлер, как всегда, говорил долго, не опуская никаких подробностей и деталей. Память у него была цепкая, и он не упускал случая щегольнуть ею. Во время одного из таких совещаний с Гиммлером он вдруг остановил на «верном Генрихе» свой взгляд. Гиммлер немедленно заметил это и попытался понять, чем это вызвано. Но ему память не подсказала ничего. И он сделал вид, что взгляд этот его не касается. Тогда Гитлер прояснил ситуацию сам.

– Вы давно не докладывали мне, Генрих, о том, как идет подготовка к проведению акции в Москве, – заметил он. – Или вы уже забыли об этом моем указании?

– Как можно, мой фюрер? – выразил крайнее изумление Гиммлер. – Не проходит и дня, чтобы я не говорил об этом с Эрнстом. А не докладываю только потому, что все идет так, как надо.

– И все же, Генрих. Я хотел бы быть в курсе некоторых подробностей. Вы уже подобрали исполнителя акции?

– Да, мой фюрер. Этим вопросом занимался лично Скорцени. Кандидатура одобрена Мюллером и Эрнстом, и в настоящий момент исполнитель проходит курс обучения в нашей школе «Ораниенбург».

– Хорошо, – остался удовлетворенным Гитлер. – Долго ли еще вы собираетесь его учить?

– Вся подготовка во всех ее аспектах была рассчитана на год, мой фюрер. Прошло уже полгода. Значит, осталось примерно еще столько же, – ответил Гиммлер.

Рейхсфюрер был несколько далек от истины, когда уверял фюрера, что и на день не выпускает ход подготовки террориста из поля своего зрения. Дел у него хватало и без этого русского. Но то, что неделю тому назад ему действительно о ходе подготовки акции докладывал Кальтенбруннер и сведения эти были свежи – это было правдой.

– Полгода в наше время – это слишком большой срок, Генрих, – подумав, сказал Гитлер.

– Я понял, мой фюрер. Мы обсудим с Эрнстом этот вопрос самым подробнейшим образом, – пообещал Гиммлер. – Но я не уверен, что нам удастся ускорить некоторые технические вопросы. Вы же знаете, что, несмотря на все старания инженеров, по-прежнему стопорится дело с созданием фаустпатрона.

– Да. Мне это известно. И только недавно Шпеер клялся, что уже весной русские танки запылают кострами от этого нового оружия, – сказал Гитлер.

– Я возьму это под свой контроль, мой фюрер, – пообещал Гиммлер.

– Хуже не будет, – согласился Гитлер. – Но сроки исполнения акции! Сроки, Генрих! Они должны быть сокращены.

Гиммлер с удовольствием поговорил бы сейчас о чем-нибудь другом. Например, о том, что людям Шелленберга удалось немало узнать о том, о чем говорилось на совещании Большой Тройки в Тегеране, а позднее на совещании Рузвельта, Черчилля и Инёню в Каире. Или хотя бы о том, какие новые драконовские меры применяет гестапо против разного рода маловеров, шептунов, сплетников и прочих распространителей вредных слухов. Но он не был уверен в том, что Гитлера сейчас заинтересует эта тема, и пообещал непременно, сегодня же еще раз обсудить с Кальтенбруннером вопросы, как ускорить подготовку к проведению акции. Гитлер в ответ устало кивнул в знак согласия. Гиммлер обрадовался, что аудиенция окончилась, и поспешил оставить Гитлера одного. Но, возвратившись в Берлин в свою резиденцию на Принц-Альбрехтштрассе, 8, он действительно сразу же пригласил к себе начальника РСХА. И как только тот появился в кабинете, сразу же сказал ему:

– Фюрер недоволен, Эрнст, темпами подготовки к акции русского террориста.

– Но ведь все идет по плану, рейхсфюрер, – не захотел в чем-либо признавать себя виновным Кальтенбруннер.

– Значит, эти планы не годятся ни к черту, – решил Гиммлер.

– Это другое дело, – согласился обергруппенфюрер. – Давайте пересмотрим их.

– Дело не только в сроках, Эрнст, – продолжал Гиммлер. – Думаю, что не хватает и самого нашего с вами участия во всей этой операции. Я очень просил бы вас выкроить время и самому вникнуть во все детали подготовки. Я чувствую, что фюрер теперь будет постоянно интересоваться ее ходом. И каждый раз нам следует докладывать ему о каких-либо существенных его сдвигах.

– Я согласен с вами, рейхсфюрер, что именно так это и будет, – ответил Кальтенбруннер. – Но я в курсе абсолютно всех дел. Все, повторяю, идет нормально. Люди работают напряженно. У меня нет претензий ни к кому. Мне известно, например, что уже два дня тому назад начали сборку самолета-доставщика. Через месяц его будут испытывать в воздухе. Это совершенное чудо техники.

– Жаль, что я не знал этого, – откровенно посетовал Гиммлер. – Я мог бы доложить об этом фюреру.

«Ничего. Я сам доложу. И фотографии покажу», – подумал Кальтенбруннер и сказал: – О сроках я поговорю со Скорцени и Грейфе, рейхсфюрер. Мы еще раз просмотрим программу подготовки и предельно уплотним ее за счет отказа от второстепенных тем.

На этом разговор о подготовке акции закончился. Кальтенбруннер перешел к докладу о последней операции в Варшавском гетто.

Глава 29

Политов немало был озадачен тем обстоятельством, что его неожиданно вызвал начальник курсов гауптштурмфюрер Краузе. Ведь только два дня тому назад они просматривали оценочные листы Политова, говорили о том, на что Политову следует обратить особое внимание, и вдруг снова вызов. Политов жил в постоянном страхе: не дай бог не угодит чем-нибудь эсэсовцам и они потеряют к нему интерес, заменят кем-нибудь другим. Поэтому от неожиданных вызовов он ничего хорошего не ждал. Но когда он предстал перед Краузе на сей раз и услышал то, что тот ему сказал, глаза у него вылезли на лоб.

– Я хочу поздравить вас, господин курсант, с успешным окончанием учебы, – благосклонно улыбаясь, объявил гауптштурмфюрер и пожал Политову руку. И, заметив на лице у него полное недоумение, добавил: – Да-да. Вы весьма неплохо усвоили материал, и теперь вам предстоит лишь кое-что отработать на практике.

Политов понял, что его не выгоняют. Он сразу же успокоился и заверил эсэсовца в том, что, как и прежде, готов выполнить любое задание.

– Вы ведь были какое-то время в «Русланд-Норде»? – спросил Краузе.

– Так точно. Имел честь быть представленным господину штурмбаннфюреру Крауссу.

– Вот и прекрасно. В его распоряжение вы и направляетесь. Но только уже в Ригу. Вы бывали в Риге?

– Никак нет, господин гаупштурмфюрер, – ответил Политов.

– Это даже к лучшему. Значит, вас там никто не знает. А это очень немаловажный фактор. Так что желаю вам удачи, – перевел напутственные слова Краузе гауптшарфюрер Кранц.

В тот же день Политов в сопровождении представителя разведоргана «Русланд-Норд» выехал поездом в Ригу.

Штурмбаннфюрер Краусс уже получил от Грейфе, а затем и от самого Шелленберга все необходимые инструкции и был полностью осведомлен, кто и с какой целью прибыл в его распоряжение из «Ораниенбурга». Не избалованному вниманием столичного начальства Крауссу и самому было интересно снова посмотреть на Политова, персону которого так опекало руководство. Поэтому, как только ему доложили о прибытии Политова в «Русланд-Норд», он немедленно принял его. В отличие от мрачноватого, не знавшего русского языка Краузе Краусс держался куда проще и общительнее. К тому же в разговоре с Политовым он прекрасно обходился без переводчика. Он специально припомнил Политову, что когда-то тот уже был в «Русланд-Норде», сказав:

– Все возращается на круги своя, господин Политов. Наш добрый «Русланд-Норд» вновь принял вас. Надеюсь, вы его не забыли?

– Прекрасно помню, господин штурмбаннфюрер, – ответил Политов.

– Да, но тогда было одно, а теперь совсем другое, – заметил Краусс. – Иные времена, как сказал ваш поэт, иные песни.

– Именно так, господин штурмбаннфюрер.

– И совсем не то, господин Политов, что вас окружало и чем вы занимались в «Ораниенбурге». Конечно, все, чему вы обучались там, также крайне необходимо. Но это станет, как бы сказать, лишь фундаментом ваших знаний. Отшлифовывать же свое мастерство, изучать его во всех тонкостях вам предстоит здесь. Сюда же будет поступать вся техника и оружие, с которыми вам предстоит иметь дело. Жить в казарме вы не будете. Вам предоставят номер в одной из лучших гостиниц города – «Эксельсиоре». По городу вы также будете ходить совершенно свободно. Все необходимые на этот случай документы у вас будут…

Краусс говорил очень доброжелательно. Но именно эта доброжелательность матерого разведчика и настораживала Политова. Конечно, Политов понимал, что теперь он уже далеко не тот завербованный службой СД агент, каким он пребывал в «Русланд-Норде» почти год тому назад. На сегодняшний день его акции неизмеримо выросли. О его прибытии в «Русланд-Норд» Краусса наверняка предупредил и детально проинструктировал сам Грейфе, а возможно, и бригаденфюрер Шелленберг. Благодаря этим указаниям благожелательный тон начальника «Русланд-Норда» стал совершенно естественным. И тем не менее Политов отлично знал, с кем имел дело, и не доверял эсэсовцу ни на грош. И пока тот рассказывал ему о том, какая перед ним открывается в Риге перспектива, Политов думал и пытался угадать, куда он клонит.

– А о вас тут кое-кто частенько вспоминал, – вдруг интригующе заметил Краусс.

– Обо мне? – удивился Политов.

– Именно о вас. А почему бы и нет?

– Не могу представить, кто бы это мог быть, господин штурмбаннфюрер, – признался Политов.

– Так-то уж, – лукаво ухмыльнулся Краусс. – А фрейлейн Лида?

– Шилова? – сразу вспомнил Политов.

– Вот видите, а говорите – не могу представить. Я уже предупредил ее о том, что вы на днях возвращаетесь сюда. Или, может быть, не надо было этого делать?

– Да нет, что вы… Спасибо, господин штурмбаннфюрер, – смутился Политов. – Она девушка славная…

– А главное, очень предана нам и на очень хорошем счету не только у руководства «Русланд-Норда», но и в Берлине.

«Вот и новый Кранц! – сразу догадался Политов. – А я думаю, чего это он разошелся: сюда свободно будете ходить, туда наведаетесь. Ну да, вместе с соглядатаем».

– Человек она надежный, так точно, господин штурмбаннфюрер, – поспешил согласиться Политов.

– И весьма привлекательна как женщина, – пристально посмотрел в глаза Политову Краусс.

– Вполне, господин штурмбаннфюрер, – снова согласился Политов.

– Скажу вам откровенно, господин Политов, более надежного помощника и в работе, и в жизни вы вряд ли найдете, – сделав ударение на словах «вряд ли», наставительно продолжал Краусс.

«И этот вопрос решен. Без меня меня женили», – снова подумал Политов и снова покорно поклонился.

– Совершенно с вами согласен, господин штурмбаннфюрер, – сказал он и добавил для большей убедительности: – Я давно хотел завязать с ней самые серьезные отношения. Но не моя вина была в том, что мы вынуждены были расстаться.

– Зато теперь все будет очень хорошо, господин Политов, – заверил его эсэсовец.

После этого разговора Политова повезли в гостиницу. Он впервые видел Ригу. В этот серый зимний день город показался ему мрачноватым. Это впечатление усиливал туман и дым, расплывавшийся из труб над крышами домов. Пешеходов и машин было немного. Лица людей были понуры и озабочены, но что сразу бросилось Политову в глаза – разрушений на улицах было намного меньше, чем в Берлине.

Скоро город, однако, перестал его интересовать, и он всеми мыслями перенесся к фрейлейн Лиде, которую Краусе так бесцеремонно нарек ему в сожительницы. Едва эсэсовец назвал ее, Политов сразу же вспомнил невысокую брюнетку с осиной талией плотно затянутую в эсэсовский мундир со знаками отличия унтершарфюрера. Она тогда провела с группой, в которой он был, одно занятие по радиоделу. И сразу очень ему понравилась. Впрочем, возможно, еще и потому что казалась практически недосягаемой. Но как-то так тем не менее случилось, что через неделю они очутились вместе в кино. Сидели рядом и разговорились. Он узнал, что зовут Лидой. По отчеству она Яковлевна, по фамилии Шилова. Он, конечно, догадался, что это не настоящая ее фамилия, потому что здесь никогда и никого не называли настоящими фамилиями. Однако расспрашивать ее он тоже не стал ни о чем. Потому что, во-первых, это для него могло бы очень плохо кончиться. А во-вторых, она наверняка ничего бы ему не сказала. Узнал он лишь то, что до войны она жила в Пскове. А то, что ее настоящая фамилия Адамчик, что, как только в Псков пришли немцы, она добровольно выдала им весь комсомольский актив города и в дальнейшем служила немцам как самая преданная собака – это для него так и осталось тайной. Но он и без ее рассказов понял, что она одного поля с ним ягода. И сам рассказал ей о том, как переходил фронт под Ржевом. Таким образом, они вроде бы стали как земляки, и это в какой-то мере способствовало их знакомству. Потом они встретились еще несколько раз. А потом Политова перебросили работать по специальности в тюрьму в Вену.

Можно было быть совершенно уверенным в том, что ни он, ни она и не думали никогда больше увидеть друг друга. И вдруг: «Тут о вас кое-кто частенько вспоминал». Да чистейшей воды бред сивой кобылы. Кому он тут был нужен?! Эсэсовские штучки! А вот то, что кто-то не забыл о том, что они были знакомы, – это было другое дело. И что кому-то пришло в голову этим знакомством воспользоваться для того, чтобы приставить к нему, Политову, надежного шпиона, – это тоже было сущей правдой… С мыслями о том, что ему только что довелось выслушать, Политов и приехал в гостиницу. Да, это был не тот зашарпанный приют, в котором он жил в Вердине, пока в РСХА выбирали, кому же из кандидатов отдать предпочтение. «Эксельсиор» – это звучало! Подъезд! Швейцар! Патруль на тротуаре! И господа офицеры всех званий – проживающие!

Номер Политову отвели вполне приличный: с ванной и небольшим холлом.

– Располагайтесь, приводите себя в порядок, скоро обед, – взглянув на часы, предупредил сопровождающий.

– Да, но у меня нет ни денег, ни документов. Я даже из номера выйти не смогу. А вдруг кому-нибудь вздумается проверить? – озабоченно сказал Политов.

– Приводите себя в порядок, вам все принесут, – повторил сопровождающий и ушел.

Упоминание об обеде заставило Политова поторапливаться. Есть хотелось зверски.

Политов наскоро принял душ, побрился и принялся разглядывать свой костюм. Что и говорить: экипировка его выглядела довольно убого. И расхаживать в ней по коридорам «Эксельсиора» было по меньшей мере неблагоразумно. Первый же встречный постоялец принял бы его за жулика. Однако другого выхода не было, пришлось надевать то, на что расщедрились вещевики «Ораниенбурга». Закончил эту операцию Политов очень своевременно. Потому что едва он облачился в пиджак, как в дверь негромко постучали.

– Битте! – по-немецки ответил Политов.

Дверь открылась. На пороге появилась Шилова.

– Вот мы и снова вместе! – наигранно улыбаясь, кокетливо проговорила она.

Политов на момент опешил. Но тут же нашел достойный ответ.

– Знаешь, Лидуша, – решил он сразу переходить на семейный лад, – значит, это судьба. Ну, здравствуй, моя дорогая!

Шилова вошла, закрыла за собой дверь, подошла к Политову и бесцеремонно поцеловала его в губы. Хотя до этого, насколько помнилось Политову, он всего лишь однажды взял ее за руку и то для того, чтобы помочь ей спуститься со скользких ступенек крыльца клуба, в котором они смотрели очередную кинокартину.

Политов помог Шиловой снять пальто и повесил его на вешалку в прихожей. А Шилова подошла к столу, раскрыла свою сумочку, достала из нее пачку денег, коричневую книжечку, оказавшуюся удостоверением, и протянула все это Политову.

– Это тебе от нашего посаженого отца господина Краусса, – объяснила она. – Он сказал, что на первое время этого нам должно хватить.

Политов взял деньги, повертел их в руках и бросил на стол. Раскрыл книжечку и внимательно ознакомился с тем, что в ней было. Это было удостоверение, выданное инженеру фирмы «Мессершмитт» и пропуск на право хождения по городу в любое время суток. И то и другое было скреплено печатями и подписями штурмбаннфюрера Краусса.

– Мы будем ему благодарны всю жизнь, – делая ударение на «мы», сказал Политов. Перечить новоявленному посаженому отцу ему и в голову не приходило.

Глава 30

– Лучшего специалиста по архитектуре восемнадцатого-девятнадцатого веков, чем Соломон Маркович Зискинд, вам все равно не найти, – сказали Медведеву в дирекции музея.

– А где его искать? – не стал возражать Медведев.

– По коридору четвертая комната направо.

– Благодарю, – закрывая за собой дверь приемной, отправился на поиски специалиста Медведев.

Невысокий, полненький, очень подвижный, Зискинд сразу произвел на Медведева самое хорошее впечатление. В его живых, полных молодого задора глазах, умеющих быть то внимательными, серьезными, то игривыми и смеющимися, светился ум. Он терпеливо, ни разу не перебивая, выслушал Медведева. А когда тот полностью изложил свою просьбу, покачал головой:

– Ничего себе задачечка! В Москве полмиллиона подворотен, и вы считаете, что Зискинд все их должен знать?

– Мы просим, Соломон Маркович, помочь нам, – повторил Медведев.

– А если я ошибусь, так я уже буду виноват?

– Боже упаси!

– Хорошо. Давайте посмотрим ваши фотографии, – доставая из ящика стола большое увеличительное стекло, очень похожее на то, которым пользовался Круклис, сказал он.

Медведев протянул ему папку. Зискинд разложил снимки по столу в длинный ряд.

– А вы не думаете, что кому-то просто нечего было делать? – бегло оглядев снимки, спросил он.

– Это исключается, Соломон Маркович, – ответил Медведев.

– Да? Хорошо, пусть исключается, – не стал спорить Зискинд. – Ну а если мне все же удастся что-то придумать, я могу взять какой-нибудь снимочек и поехать примерить его на месте?

– Конечно. Машина будет в вашем распоряжении, – заверил Зискинда Медведев.

– Вы не подумайте, я не собираюсь ее гонять. Определять будем здесь, – указал Зискинд на свой стол. – Туда я поеду только для того, чтобы убедиться, в чем я прав, а в чем нет.

– Действуйте, дорогой Соломон Маркович, так, как считаете нужным. И не хочу вам больше мешать, – откланялся Медведев.

– Через пару деньков я вам позвоню, – обнадежил его Зискинд. Но позвонил только через неделю. Медведев отложил все дела и помчался в музей. То, что он увидел в кабинете у Зискинда, поразило его. Столько раскрытых на каких-то иллюстрациях книг, рисунков, чертежей было разложено, поставлено, подвешено вокруг стола хозяина кабинета. А на столе лежал большой план центра города с закрашенными цветными карандашами отдельными секторами.

– Когда вы от меня ушли и я снова посмотрел на эти фото, я, откровенно говоря, даже перепугался. Ну что же тут можно понять, если на них практически ничего нельзя увидеть? И зачем же я за это дело брался, если совершенно ни в чем не смогу вам помочь? – усадив гостя за стол на свое место, начал рассказывать Зискинд. – Но потом мало-помалу я все же отыскал кое-какие зацепочки. И уже начал действовать смелее. Но вы мне все-таки расскажите: ну почему кому-то пришла в голову идея снимать подворотни? В них же нет никаких достопримечательностей! Ну что такое подворотня? Дырка! Пустота! Иногда в центре здания. Иногда – где-то сбоку. А то и просто дырка между домами. Так чем же какого-то ненормального могли привлечь именно дырки? Это вы мне можете объяснить?

– Вот именно это-то, дорогой Соломон Маркович, мы и хотим узнать сами. И возможно, найдем ответ на вопрос, зачем их фотографировали, если узнаем, где они расположены в городе, – ответил Медведев.

– Да? – неизвестно чему удивился Зискинд. – Ладно. Будем вистовать в темную. Вот смотрите. Какие же я нашел зацепочки? Видите, тут на снимке кусочек карниза. Тут элемент обрамления. Тут фриз. Тут опять-таки кусочек лепнины. Вы знаете, они о многом говорят. Или вот хотя бы эта форма арки? Видите? Короче говоря, первый вывод, который я сделал, как мне кажется, вывод правильный, это то, что эти подворотни, или будем называть их проходами, принадлежат зданиям постройки прошлого и даже позапрошлого веков. О!

– Но таких зданий в городе о-го-го! Вы сами называли цифру… – разочарованно заметил Медведев.

– Домов, построенных в указанное мною время, в городе действительно много, – не дал ему договорить Зискинд. – Но здание зданию – рознь. Одни построены простыми каменщиками. Другие воздвигнуты под руководством великих зодчих. Элементы зданий, запечатленных на ваших фотографиях, говорят мне о том, что их возводили мастера. И жили в них не простые люди. А разве такие дома строились везде?

– Нет конечно, – согласился Медведев.

– Вот и второй мой вывод! – сказал Зискинд и подвинул поближе к Медведеву раскрашенный план города. – Искать нужные нам объекты мы будем не вообще, а вот в этих конкретных кварталах, товарищ майор. А это уже намного облегчает нашу задачу.

Медведев склонился над планом.

– Это улицы Герцена, Воровского, Молчановка, Арбат… Поищем на Метростроевской, проедем по Большой и Малой Ордынке, по Полянке, – перечислял Зискинд. – Посмотрим на Пятницкой, заглянем в прилегающие к ним переулки…

– Я готов, – поднялся из-за стола Медведев.

– Вы-то да! – охладил его Зискинд. – А я предпочитаю в такое трудное время жечь не бензин, а собственный фосфор. Потерпите еще денек-два, и мы с вами отправимся путешествовать.

– Потерпим. И поверьте, я очень благодарен вам за то, что вы уже сделали, – крепко пожал Медведев руку Зискинду.

На сей раз Зискинд был точен и позвонил действительно к исходу второго дня. А утром следующего шустрая эмка уже повезла Медведева и Зискинда в Замоскворечье. Зискинд, следуя каким-то своим соображениям, на этот район особых надежд не возлагал. И потому решил обследовать его первым, чтобы потом уже к нему не возвращаться. И предчувствия его не обманули. Как ни приглядывались они к постройкам, как ни старались сравнить их со снимками, ни на Полянке, ни на обеих Ордынках, ни на Пятницкой ничего похожего на то, что им было нужно, обнаружить не удалось. Медведева это несколько разочаровало. А Зискинд, наоборот, даже повеселел.

– Наши шансы только повышаются! – убежденно повторял он. – Вы не находите?

– Конечно, конечно, – с куда меньшим энтузиазмом отвечал Медведев.

Но не оправдала надежд и улица Герцена. Дважды от начала и до конца искатели проехали по улице Воровского. Остались позади тихие дворы Молчановки и Собачьей площадки. Вроде бы промелькнуло что-то искомое в Трубниковском переулке, а потом и в Ржевском. Но при более внимательном сопоставлении оказалось типично не тем. Кажется, немного поубавилось уверенности и у Зискинда. Он еще что-то бормотал про поздний классицизм, ампир и барокко, но голос его звучал уже не так бойко, как перед поездкой. Медведев не на шутку испугался, что он вдруг и вовсе разуверится в этой затее, и, чтобы не дать возможности угаснуть его изначальному оптимизму, решил подбодрить его:

– Не расстраивайтесь, Соломон Маркович. Ведь бывали же случаи, когда иголку все-таки находили в стоге сена.

– Конечно, бывали, – согласился безо всякого энтузиазма Зискинд.

– К тому же нам известно, где стоят стога…

– Предположительно известно…

– Пусть. Но все же уже проще!

Машина проехала мимо двора дома, в котором размещался большой магазин «Гастроном», и по Триильинскому переулку выехала на Арбат, напротив улицы Веснина.

– К Смоленской поворачивать? – спросил водитель.

– Поезжайте налево, – подсказал Зискинд.

Водитель свернул налево. Проехали мимо кинотеатра «Арс», поравнялись с булочной, и вдруг Зискинд дернул Медведева за руку.

– Стойте же! Вот! – тыча пальцем в приоткрытое окно машины, почти кричал он. – Вот же! Вот!

– Притормози, – попросил Медведев водителя.

Эмка остановилась, Медведев и Зискинд вышли из машины. Зискинд сразу побежал к арке напротив, через улицу. Медведев едва поспевал за ним. Шел и удивлялся, как это до сих пор сами они не узнали столь необычную и непохожую ни на какие другие арку, ведущую во двор, в котором стоял флигель с квартирой Барановой.

– Вот, пожалуйста! Начало русского барокко! Вы видите кронштейны этого карниза? Они же как у дома Пашкова! Вы помните Библиотеку имени Ленина? Так возьмите и сравните! Э, товарищ майор, Зискинд знал, что говорил. Искать надо только тут! Ну и что вы будете с ней делать?

– Абсолютно ничего, Соломон Маркович. Просто запомним, где она находится, – сказал Медведев и надписал на обратной стороне карточки адрес. – Поздравляю вас с первым успехом.

В машину они вернулись уже совсем в другом расположении духа. Зискинд, как показалось Медведеву, даже что-то мурлыкал под нос.

– Вот бы и с другими так, – подзадорил его Медведев.

– Найдем! – уже уверенно ответил Зискинд. – Поищем и найдем! Слава богу, арки – это не собаки. Они еще не бегают с места на место.

Машина тронулась дальше. Проехали мимо магазина «Диета», мимо «Электротоваров», мимо шашлычной. Поравнялись с кинотеатром «Юный зритель», и Зискинд закричал снова:

– Стойте же! Вы видите, что это?

В руке Зискинд держал очередную фотографию, стучал по ней пальцем и указывал на арку между двумя вывесками «Комиссионный» на противоположной стороне Арбата.

Арка была полукруглой, с метровыми полуколоннами, вырезанными в камне по обеим ее сторонам.

– Вы думали, я забыл эти полуколонночки? Не тут-то было. Это же псевдорусский стиль. Врезные угловые полуколонны, несущие арку! – все больше оживлялся Зискинд. – Хотите, я вам расскажу, когда он появился? И кто и где построил в Москве дома в этом стиле?

– Обязательно, дорогой Соломон Маркович. Я даже сам попрошу вас об этом. Только давайте сначала определим по месту и остальные фото, – попросил Медведев, надписывая адрес на второй фотографии.

– Найдем! – окончательно уверился Зискинд. – Следующие уже легче.

– Почему? – не понял Медведев.

– А потому, что на этих двух карточках ничего, кроме камня, нет. Вы обратили на это внимание?

Медведев достал из папки фотографии, посмотрел на них. Зискинд был прав. Кроме самих арок и небольшого каменного обрамления, вокруг них на фотографиях ничего не было.

– А на этих, – показал Зискинд две очередные фотографии, – уже в дело входит декоративный металл. Возможно, литье. А возможно, и ковка. Постойте…

– Что? – не смел поверить Медведев.

– Вот же третья, совсем рядом. У зоомагазина. И как же я сразу не догадался? Ведь я бывал тут тысячу раз. Вы не держите дома аквариум?

– Нет, извините…

– Но я-то держу! У меня же такие вуалехвосты и телескопы! А гуппи! А барбусы! А склярии! Боже ж мой! Да я сюда хожу как на праздник. И вот что значит пригляделся. Смотрите! Расцвет модерна!

На третьей фотографии была изображена квадратная арка с пятью спускающимися над ней триглифами с каплей. С обеих сторон над аркой располагались балконы с красивым металлическим ограждением растительного рисунка.

– Отзвуки ампира! – победоносно вещал Зискинд. – Так кто был прав?

– Конечно, вы. Вы просто умница. И замечательный специалист.

– А я так думаю, – не обращая внимания на похвалу, продолжал Зискинд, – что тот, кто снимал эту фотографию, не зря захватил и эти балкончики. И знаете для чего?

Медведев не знал.

– Ну так я вам скажу – для того, чтобы легче было потом отыскать эту арку. Мимо такого ориентира не пройдешь, не обратив на него внимания, – уверенно сказал Зискинд.

«Наверное, так оно и есть, – подумал Медведев. – Только кто должен был ее отыскивать? Кому она могла быть нужна? И зачем?»

Четвертую запечатленную на фотографии арку они нашли рядом с букинистическим магазином, чуть дальше и напротив театра имени Вахтангова. Нашли по отчетливо видным на фотографии красивым лепным виньеткам, обрамляющим верхнюю часть арки!