Текст книги "Покушение"

Глава 23

Эгерт отличался исключительным умением оперативно выполнять все приказания своего начальника. Не прошло и часа после того, как Грейфе вернулся от бригаденфюрера, а Политов уже появился у него в приемной. Эгерт сразу же доложил о нем Грейфе.

– Давайте сначала начальника курсов, – хмуро буркнул Грейфе.

– Уже выехал, – ответил Эгерт.

– Вот и давайте, – повторил Грейфе и протянул Эгерту лист бумаги. – Отнесите это в спецчасть, пусть зашифруют и немедленно отправят за подписью бригаденфюрера нашему резиденту в Нью-Йорк.

– Слушаюсь, – ответил Эгерт и хотел было уйти.

– Постойте, – остановил его Грейфе. – Свяжитесь с полицай-президиумом, пусть наведут справки: есть ли в Берлине или вообще на территории рейха американские машины марки «кадиллак» и «паккард». Если нет у нас, пусть найдут у соседей. Короче говоря, пара таких машин, крайний срок через неделю, должна быть здесь, в Берлине. Что с ними делать дальше – скажу потом. И не слезайте с этих полицейских, пока они не сделают все, как надо, до конца. Иначе, я их знаю, заноют: война, трудности. Можно подумать, что у других этих трудностей нет, – ворчал Грейфе.

– Понял, оберштурмбаннфюрер, – ответил Эгерт и поспешил к шифровальщикам.

Прошло еще с полчаса, и в приемную начальника восточного отдела ввалился тучный, громкоголосый, с массивным, выскобленным до синевы подбородком гауптштурмфюрер Краузе.

Но тут он разговаривал вполтона. И даже сразу начал оправдываться:

– Я чувствую, что задержался, но… совершенно невозможно проехать после вчерашней бомбежки…

– Нам все известно. Проходите, – открыл перед Краузе наружную дверь тамбура Эгерт.

Начальник «Ораниенбурга» прошел в кабинет. Грейфе встретил его тяжелым взглядом уставшего человека.

– Послушайте, Краузе, бригаденфюрер просил меня передать вам его приказ, – начал он безо всякого предисловия. – Вы видели там в приемной человека?

– Так точно, оберштурмбаннфюрер. Там сидит человек в гражданской одежде, – ответил Краузе.

– Так вот, вам следует принять его на курсы и в ускоренном темпе пройти с ним все, чему вы учите своих курсантов.

– Слушаюсь, оберштурмбаннфюрер.

– А начать надо с того, Краузе, что дать ему опробовать на живых мишенях пули Баумкёттера, – продолжал Грейфе. – И не спускайте с него глаз. Хорошенько проследите, как он будет на все это реагировать. Вы должны не только обучать его, но и постоянно испытывать, на что он способен.

– Понял, оберштурмбаннфюрер.

– Ни вам, ни вашим инструкторам не следует пытаться узнать, кто он, откуда и для чего готовится. Все, что вам нужно о нем знать, я скажу. Он русский. Его фамилия Политов. Немецкого языка почти не знает. Поэтому приставьте к нему переводчика, который будет постоянно наблюдать за ним. Обучение проводите индивидуальное. Старайтесь с другими курсантами в контакты не вводить. Кормить его следует хорошо, обращаться с ним – вежливо и тренировать, тренировать, тренировать. Все, чему учат на ваших курсах, он обязан уметь делать с закрытыми глазами. На его обучение не жалеть никаких средств. Приставить к нему самых опытных и умелых инструкторов, – штурмбаннфюрер Скорцени и я будем принимать у него зачет, когда придет время. И боже вас упаси, Краузе, если этот ваш ученик на чем-нибудь споткнется, – сердито предупредил Грейфе. – Вам все понятно?

– Абсолютно все, оберштурмбаннфюрер, – выпалил Краузе.

– Тогда я сейчас представлю его вам, – сказал Грейфе и нажал кнопку звонка. В дверях незамедлительно появился Эгерт.

– Давайте, Эгерт, сюда господина Политова, – приказал Грейфе.

В кабинет вошел Политов и вскинул руку.

– Хайль Гитлер!

– Хайль Гитлер! – ответили Грейфе и Краузе.

Грейфе подошел к Политову и покровительственно похлопал его по плечу.

– Пришло время, господин Политов, вам садиться за парту, – почти дружески проговорил Грейфе. – Вот ваш новый начальник, гауптштурмфюрер Краузе. Отныне вы будете находиться в полном его распоряжении. Гауптштурмфюрер получил все необходимые указания о вашей подготовке. Он очень опытный специалист своего дела. Так что вся ваша учеба и вся последующая деятельность будет теперь зависеть только от вашего прилежания, господин Политов. И мне хочется думать, что вы не ударите лицом в грязь.

– Я буду стараться изо всех сил, герр оберштурмбаннфюрер! Я не пожалею ничего, чтобы оправдать ваше доверие, – поклялся Политов.

– Хорошо, господин Политов. Так и условимся. А теперь желаю вам всяческих успехов и передаю вас господину Краузе, – сказал Грейфе и обернулся к начальнику курсов. – Забирайте вашего нового подопечного и не теряйте времени.

Краузе и Политов, отдав приветствие, вышли. Через несколько минут черный «опель-капитан» уже мчал их по улицам Берлина.

А когда оба очутились в кабинете Краузе, Политову показалось, что эсэсовец начнет о чем-нибудь его расспрашивать, и очень волновался из-за того, что вряд ли сумеет его правильно понять. Но Краузе с разговором не спешил. Он закурил и молча внимательно разглядывал подопечного самого начальника VI управления, которого ему передал из рук в руки сам оберштурмбаннфюрер. Политову было неприятно такое бесцеремонное внимание к собственной персоне, и он старался не встречаться с гауптштурмфюрером взглядом, но боязни за себя он не испытывал совершенно. Он понимал, его сюда привезли обучать. А не допрашивать. И еще он понимал, что он нужен, и не этому быку с холодные взглядом удава, а людям из Главного имперского управления безопасности. Молчание прервал Краузе. Он вдруг ткнул пальцем в селектор и на кого-то наорал. Это сразу же возымело действие. Уже через пару минут в кабинет вошел человек, одетый в костюм спортивного типа, и замер возле дверей. Краузе что-то сказал ему, и тот обратился к Политову, говоря на чистейшем русском языке:

– Господин Краузе хочет задать вам несколько вопросов, господин Политов. Скажите, вы когда-нибудь обучались военному делу?

– Да. Я служил в Красной армии. Об этом известно господину оберштурмбанфюреру Грейфе и господину штурмбаннфюреру Скорцени, – спокойно ответил Политов.

– Ваше последняя должность?

– Командир стрелковой роты.

– О, это совсем меняет дело! – дословно передал реплику Краузе переводчик. – 3начит, вы вполне подкованный специалист. А с немецким оружием вы умеете обращаться?

– Да, – утвердительно кивнул Политов. – Мне приходилось стрелять из вашего автомата, знаю ваши пистолеты – «вальтер» и «парабеллум».

– А с нашими гранатами, минами вам приходилось иметь дело? – продолжал расспрашивать Краузе.

– С гранатами приходилось. «У нас их называли «колотушками». Ничего в них хорошего нет», – чуть было не сорвалось с языка у Политова. – Действия мин, их устройства не знаю. Не сталкивался, – признался он.

– И уж наверняка незнакомы с минами, управляемыми по радио? Не видели специальной взрывчатки? Не применяли пули Баумкёттера? – не без апломба перечислял Краузе образцы вооружения, применяемого, как правило, только диверсантами.

– Да, герр гауптштурмфюрер, о таких вещах я даже не слышал, – слукавил Политов, чтобы доставить удовольствие эсэсовцу.

– Еще бы! У русских ничего подобного нет и еще долго не будет! – удовлетворенно заметил Краузе. – Но здесь, у меня, вы узнаете все и научитесь всему. Ваш переводчик господин Кранц будет во всех делах вашим первым помощником. Он познакомит вас с расположением курсов, поможет устроиться и экипироваться. Даю вам на это остаток сегодняшнего дня. А завтра с подъема по распорядку начнете занятия. У вас есть ко мне вопросы, господин Политов?

– Никак нет, господин гауптштурмфюрер. Мне бы действительно только переодеться, и я готов начать обучение хоть сегодня, – ответил Политов.

Краузе это понравилось.

– Сегодня отдыхайте, – снисходительно разрешил он. – Завтра. Все начнется завтра.

Весь следующий день Политов провел в тире.

Стреляли из разных положений: стоя, с колена, сидя и даже лежа. И во всех случаях Политов показал устойчивый результат.

– Вы очень способный ученик, – не переставая, нахваливал инструктор. – Завтра мы отработаем очень интересное упражнение.

– Буду стараться, – заверил Политов.

– Завтра мы проведем тренировку с новыми боеприпасами. Они исключают ранения. И вы должны убедиться в этом, – сказал инструктор.

– Я выполню все, что от меня потребуется, – ответил Политов, подумав: «Новые разрывные пули? Но ведь немцы уже не раз применяли их на фронте. Еще какой-нибудь сверхновый вариант? А, ладно. Мне-то какое дело. Приказано опробовать – значит, опробую».

Утром следующего дня он был уверен в том, что ему снова придется заниматься в тире. Но инструктор повел его совсем в другое место, куда-то через парк. Там в дальнем конце его оказалась обнесенная высоким глухим забором площадка. Ни высокой травы, ни кустов на площадке не было. На ней лишь росли редкие молодые осины. В одном углу ее, там, где земля была усыпана желтым песком, были вкопаны в землю стол и две скамейки. Тут же стоял эсэсовец с автоматом. Политова подвели к столу. На нем лежал «парабеллум» и две снаряженные обоймы.

– Мишени будут живые, господин курсант, – неожиданно объявил инструктор. – Они будут бегать. Ваша задача – поразить их в ноги. Только таким путем вы сможете наглядно убедиться в преимуществе нового типа боеприпасов.

– Понял, – коротко ответил Политов, взял со стола пистолет и вложил в него обойму. – Я готов.

Инструктор что-то сказал эсэсовцу. Тот нагнулся над столом, нажал кнопку электрического звонка. Тотчас же в противоположном углу забора открылась массивная металлическая дверца и два дюжих эсэсовца вытолкали из-за забора на площадку трех одетых в полосатые куртки и штаны заключенных концлагеря. Дверца так же быстро с шумом закрылась. Заключенные попятились к забору.

– А ну бегом! Быстрей! Быстрей! – заорал на них эсэсовец, стоявший у стола, и выпустил в забор длинную очередь из автомата.

Заключенные, как затравленные звери, бросились под защиту реденьких осин.

– Пожалуйста, господин курсант. Ваша очередь! – скомандовал инструктор.

Политов вскинул пистолет и дважды выстрелил в того заключенного, который оказался от них ближе всех.

И увидел, как он, схватившись правой рукой за левое предплечье, шатаясь, повернул к забору.

Двое других заключенных, обезумев от страха, пригибаясь и прыгая, носились между деревьями. Политов, помня указания инструктора, пятью выстрелами ранил обоих в ноги.

– Очень хорошо. Вы способный ученик, – похвалил Политова инструктор. – Но там, вы понимаете, о чем я говорю, должно быть еще лучше.

– Там я не буду целиться в ноги, – ответил Политов.

– Да, конечно, – согласился инструктор. – Пойдемте посмотрим на результаты вашей работы.

Они пошли к заключенным. К удивлению Политова, все трое лежали на траве в самых неестественных позах.

И все трое корчились в судорогах. На губах у них выступила пена, глаза округлились, расширились и застыли в бессмысленном выражении. Инструктор что-то сказал эсэсовцу. Тот положил автомат на стол, подошел к заключенным и, хватая за ноги, стащил всех троих в одну кучу.

– Ваши соотечественники, – указав на заключенных, сказал инструктор.

– Вот и хорошо, – ответил Политов и добавил: – Чем меньше их будет, тем лучше для рейха и для всех нас.

А про себя подумал: «Не я их, так время придет – они меня. Уж это точно».

– Добейте их, господин курсант, – сказал инструктор.

Политов вставил новую обойму и по разу выстрелил в лежавших на траве. А когда посмотрел на инструктора, желая узнать, какие будут еще указания, неожиданно увидел у него в руках фотоаппарат.

«Так вот для чего понадобился весь этот спектакль! Так сказать, маленькое напоминание на случай моего плохого поведения. Не очень-то доверяют мне мои дорогие опекуны! – невольно подумал Политов. – А пули действительно делают свое дело безукоризненно. На фронте с такими ранениями никто из боя не уходил. А тут…»

– Там, где мне придется действовать, мое оружие будет заряжено этими боеприпасами? – спросил он, будто и не заметив аппарата.

– Безусловно, господин курсант, – ответил инструктор. – Что ж, не будем терять времени. Следующее упражнение – стрельба на звук. Это упражнение надо отработать особенно тщательно!

Глава 24

Если получить дополнительные сведения о Шидлер-Судзиловской – М.К. Барановой было решено через ее мужа – Баранова, то самого Баранова в Ленинграде представлялось возможным найти только через его жену, М.К. Баранову. Но для этого прежде всего следовало совершенно точно установить, что Шидлер-Судзиловская стала Барановой, взяв себе фамилию мужа. А также убедиться в том, что она вышла замуж именно за некоего Баранова. Некоего, потому что никакими данными о Баранове контрразведчики не располагали.

С решения этих вопросов Медведев и начал свою работу в Ленинграде. К сожалению, на сей раз ленинградские коллеги ничем своему московскому товарищу помочь не могли. По всему чувствовалось, что на фронте назревали какие-то очень важные события, и все сотрудники контрразведки находились в войсках и в партизанских отрядах за линией фронта. Так что Медведеву пришлось действовать одному. Но это вовсе не значило, что ему не помогали. Напротив, куда бы он ни обращался с просьбами, ленинградцы, трудившиеся в исключительно тяжелых условиях, всегда охотно ему помогали.

Но уже первая попытка установить истину, несмотря ни на что, потерпела неудачу. Переворошив кучу дел, спустя два дня после сделанного Медведевым запроса, сотрудница архива загса сообщила:

– К сожалению, ничем порадовать вас не могу. В нашем архиве нет сведений, подтверждающих заключение брака М.К. Судзиловской с каким бы то ни было Барановым за период с тысяча девятьсот восемнадцатого по тысяча девятьсот тридцать второй год включительно.

Медведев неслучайно указал в запросе такой большой период. Он старался учесть даже самое маловероятное. Свое заявление о вступлении в брак с Судзиловским и о перемене фамилии, а фактически и имени и отчества М.К. Шидлер датировала маем восемнадцатого года. Но коль потом она стала Барановой, можно было предполагать, что она либо разошлась со своим первым мужем, либо овдовела. Но когда это случилось? Никто не знал. И Медведев предположил самое крайнее: да в том же году. Вот и попросил просмотреть все записи начиная с восемнадцатого. А ограничил тридцать вторым годом потому, что считал, что во время паспортизации Барановой ее нынешнюю фамилию записали в паспорт не под честное слово, а на основании какого-нибудь авторитетного документа, подтверждающего, что она точно Баранова, а не какая-нибудь другая. Однако, несмотря ни на какую предусмотрительность, результат получился совсем неутешительным. «Но ведь вполне могло быть и так, что замуж она вышла вовсе не в Ленинграде, – подумал Медведев. – Тогда какие же отметки искать в ленинградском загсе, если их тут никогда не было, да и быть не могло? Надо узнать, жили ли они вместе вообще».

Медведев отправился в Ленсовет, в отдел, ведающий справочной службой города. Попросил:

– Помогите установить: был ли прописан в тридцать втором году некий Баранов по адресу Детское Село, улица Красной звезды, дом двадцать три?

Просьбу удовлетворили. Подняли документы прошлых лет, посмотрели и ответили:

– Да, был. И даже числился ответственным квартиросъемщиком Баранов Виктор Васильевич.

У Медведева с плеч словно гора свалилась.

– А раньше он там жил? – задал он новую задачку справочной службе.

– Что значит раньше? С какого года? – захотела уточнить служба.

– Да вообще, когда он там появился? – спросил Баранов.

Ответ на этот вопрос он получил не сразу. Пришлось ждать. И довольно долго. Но наконец ответили:

– В.В. Баранов значится уже в первом, выпущенном при советской власти, справочнике. И не только он. Но и Баранов Василий Евгеньевич. А вот жил ли он там еще до революции, об этом вы можете узнать посмотрев в «Салтыковке» дореволюционные справочники «Весь Петербург». Если это были зажиточные люди, то очень может быть, что их адрес в этих справочниках есть.

Медведев запомнил. Библиотека имени Салтыкова-Щедрина, справочники «Весь Петербург».

– А если ближе к нашему времени от тридцать второго года проверить, в тридцать третьем, скажем, Баранов Виктор Васильевич жил по тому же адресу? – снова спросил Медведев.

Проверили и это.

– Проживал.

– А в тридцать четвертом?

Спросил и, устыдившись своей назойливости, извинился:

– Вы уж простите за то, что столько хлопот вам задаю. Но понимаете, вот так надо, – резанул себя ребром ладони по горлу.

Посмотрели и это.

– А в тридцать четвертом, в мае, из наших списков исключен, – ответила справочная служба.

– Это что же значит? – не понял Медведев.

– А то значит, что был, да, как говорится, весь вышел. Может, переехал куда. Может, совсем уехал из нашего города. А может, и умер, – объяснила служба.

– А как бы это узнать точно? – взмолился Медведев.

– Мы, к сожалению, такими сведениями не располагаем. Определенно вам могут сказать только в архиве загса, – ответили ему.

– Так я там только что был, – сокрушенно сказал Медведев. – Опять людей беспокоить!

На следующий день Медведев снова озадачил работников архива загса вопросом:

– Не зарегистрирована ли в документах архива кончина Виктора Васильевича Баранова в мае тысяча девятьсот тридцать четвертого года?

Ответ получил категорический:

– Погиб при железнодорожной катастрофе.

Больше о В.В. Баранове в архивных документах не было сказано ни слова. Была, правда, еще одна небольшая приписка о том, что «Похоронен на Волковом кладбище», но поначалу Медведев даже не обратил на нее внимания. Какое на самом деле могло иметь значение, где покоится прах Баранова? На том кладбище или на этом? Ведь требовалось знать совсем другое: кем был он при жизни? Остались ли у него какие-нибудь родственники, которые хорошо бы знали жену покойного и могли бы рассказать о ней все, что сам Баранов уже никогда и никому не расскажет, но что так интересует контрразведчиков. Ведь, в общем-то, оставался еще документально неподтвержденным и факт самой женитьбы В.В. Баранова на Судзиловской… Но хотя Медведев и не оценил с ходу смысл приписки, обостренное чутье контрразведчика все же привело его на Волково кладбище. Правда, не сразу, а через пару дней. Но он туда явился. А пока, обрадованный удачей – еще один факт удалось установить совершенно достоверно, обескураженный и раздосадованный неудачей – добытые сведения, казалось, неминуемо заводили в тупик, Медведев пришел в библиотеку. Здесь, как и во всех работающих в условиях частых налетов вражеской авиации и артиллерийских обстрелов учреждениях, было холодно и малолюдно. Но и это выглядело чудом. Казалось, до книг ли в столь суровое время? И сама жизнь отвечала – дух ленинградцев не сломили ни холод, ни голод, ни болезни, ни смерть близких, ни фашистские бомбы и снаряды. Кому это было очень необходимо, те и сейчас, не снимая шапок, с поднятыми воротниками, согревая коченеющие руки собственным дыханием, штудировали труды ученых и писателей.

Медведев сделал заказ и через некоторое время получил объемистый том, без малого в две с половиной тысячи страниц. Он умышленно заказывал что-нибудь постарее, и ему выдали справочник «Весь Петербург» за тысяча девятьсот третий год. Самым началом века дохнуло на майора со страниц этого увесистого фолианта. Медведев листал и поражался. Чего только и о чем только не сообщалось в нем? Реклама, адреса самых различных торговых фирм и компаний, объявления и разъяснения, уведомления и предложения, и адреса, адреса, адреса действительно, пожалуй, всех более или менее зажиточных, а по тем понятиям – почтенных горожан, проживающих в столице Российской империи в 1903 году. Впрочем, справочник указывал не только адреса. Но и сообщал некоторые данные о социальном положении того или иного лица. В таких случаях после фамилии стояло «двн» – что означало дворянин или «дтс» – что соответствовало – действительный тайный советник, или «вд. кс» – вдова коллежского секретаря и тому подобное. Медведев сразу же отыскал Барановых. Их оказалось в списке более полусотни. И среди них несколько, проживающих в Царском Селе. Но ему уже было известно имя и отчество предполагаемого мужа Барановой. И он по отчеству без труда нашел не самого Виктора Васильевича, а его отца, Василия Евгеньевича Баранова, «попеч. царе, приют.» – попечителя царского приюта и адрес его проживания – Стессельская, двадцать три. Медведев открыл справочник на «С». И сразу нашел «Судзиловский Григорий Михайлович, двн. Невский, семьдесят восемь». Сведения посыпались как из рога изобилия. И сразу вырисовалась картина. Отец – дворянин. Сын – офицер, подполковник старой русской армии. «Доронин раскопал, что он стал ярым белогвардейцем, – вспомнил Медведев. – Все логично. Все ясно». Полистал справочник дальше. Остановился на «Ш». И снова удача. На странице семьсот тридцать седьмой прочитал: «Шидлер Эдуард Эдуардович. Моховая, тринадцать». А Доронин кого искал? Шидлера Карла Эдуардовича. Все совпадает. Тот дед. Это отец. А Матильда Карловна – внучка, снова остался доволен Медведев. Правда, никаких других данных о Шидлере в справочнике больше не было. Но и эти прекрасно подтверждали то, что уже было известно контрразведчикам.

Медведев с благодарностью погладил справочник. Бумажный толстяк словно бы ожил у него под рукой. Столько интересного и нужного он поведал майору. Единственным непроясненным до конца моментом остался царскосельский адрес семьи Барановых. Попечитель приюта жил на Стессельской. Его сын и М.К. Баранова – на улице Красной Звезды. Переименовали? Возможно. А подтверждение этому? Но оно нашлось тут же, в библиотеке, едва Медведев высказал сотрудникам свое недоумение по этому поводу.

– А вы посмотрите старый план Царского Села и новый путеводитель по городу Пушкину, – принимая от Медведева «Весь Петербург», посоветовала библиотекарь.

Медведев нашел нужные ему улицы. Все оказалось так, как и можно было предполагать. В свое время Стессельская, как и многие другие улицы и площади Ленинграда и его пригородов, была переименована в улицу Красной Звезды.

Но удачи удачами. А неясные вопросы по-прежнему не давали майору покоя. Но самым неприятным было то, что он не знал, в каком направлении продолжать поиск? Желание делать хоть что-нибудь, а не сидеть сложа руки, и привело в конце концов Медведева на Волково кладбище.

Если город почти повсюду выглядел малолюдным, то на кладбище народу было много. Ленинградцы хоронили военных, хоронили гражданских. Хоронили без привычных в таких случаях оркестров, а зачастую и без речей. Горя и скорби было так много, что уже не хватало ни слез, ни слов, чтобы оплакать утерю даже очень дорогого человека.

Медведев не сразу нашел кого-нибудь из сотрудников кладбищенской конторы. Все были на улице, все в делах. Но наконец, переходя от одной группы захоранивающих к другой, он наткнулся на того, кто ему был нужен. Невысокий и немолодой уже мужчина, с исхудавшим морщинистым лицом и большими черными подглазинами, едва услышав, что ищут кого-то из конторы, сразу стал громко объяснять, что он тут вообще один, что он не может разорваться и быть сразу во всех местах. И если у кого-то к нему есть вопросы, то пусть его подождут. Медведев так и сделал. А когда конторщик освободился, предъявил ему свое удостоверение. Это немедленно возымело действие:

– Вы бы так и сказали. А то разве тут сразу поймешь, кому чего нужно. Кладбище-то, оно же не бесконечное, а покойников все несут и несут, – оправдываясь, объяснил он ситуацию.

– Да я понимаю, – примирительно ответил Медведев. – Может, к вам пройдем?

– Конечно, конечно, – с готовностью согласился конторщик. – А вы по какому делу-то?

– Да гражданина одного усопшего найти надо, – объяснил Медведев.

– A-а, это мигом. С этим у нас порядок. Тут никто не бегает. Где кого положили, тот там и лежит, – заверил конторщик.

В конторе Медведева ждал сюрприз. Ленинград почти не отапливался. В архиве, в библиотеке, везде было холодно. Даже в гостинице Медведев спал под двумя одеялами да еще накрывался сверху шинелью. А тут от перегретого воздуха было трудно дышать. Дверца небольшой печки-голландки была раскалена почти докрасна.

– Хорошо живете, – с удовольствием расстегивая шинель, заметил Медведев.

– Мусора всякого на кладбище много. Вот и не жалеем, палим, – признался конторщик. – Так какой гражданин вас интересует?

– Баранов Виктор Васильевич, когда родился не знаю, а скончался в мае тридцать четвертого года. И захоронен на этом кладбище, – ответил Медведев.

– Вмиг найдем, – заверил конторщик. – Простите за вопрос, откапывать будете?

– Да нет, что вы! Просто хочу взглянуть на могилу, – успокоил конторщика Медведев.

– Пожалуйста, пожалуйста, – забормотал конторщик, перелистывая книгу регистрации погребений. – Баранов, говорите? Одну минуточку… А вот и он. Шестая линия. Девятый ряд. Могилка номер четыре. Уход оплачен до мая сорок четвертого года. Так что следим, как положено.

Медведев, не надеясь на память, записал все координаты.

– А других сведений об усопшем у вас нет? – спросил он.

– Нет, – затряс головой конторщик. – Да и зачем они ему, усопшему-то?

– Да не усопшему, живым нужно, – объяснил Медведев.

– Совершенно ничего, – ответил конторщик.

– Тогда пойду взгляну, как вы ее содержите, – застегивая шинель, встал Медведев.

– У нас везде указатели, – поспешил объяснить конторщик. – Как выйдете – сразу аллея. Это вторая линия. А вам, значит, левее. От нее четвертая будет. А там направо. И в аккурат в девятый рядочек попадете.

Медведев поблагодарил и без труда нашел могилу Баранова В.В. Она, как, впрочем, и все остальные могилы, была под снегом, огорожена невысокой металлической оградой, над ней высилась отполированная с лицевой стороны глыба серого гранита, на которой бронзовой краской по выбитым буквам была сделана надпись: «Виктору Васильевичу Баранову от товарищей-путейцев Октябрьской Ж.Д. 20.05.34 г.».

Медведев читал и не верил своим глазам. Еще минуту тому назад он не знал, зачем сюда шел, не знал, зачем ему вообще этот визит на кладбище, а теперь вправе мог считать, что это был самый удачный ход за всю командировку. Судьба явно благоволила к нему и в который уже раз снова вывела из тупика. И ничего не было удивительного в том, что, перечитав по крайней мере раз пять эту надпись, Медведев как на крыльях полетел в управление Октябрьской железной дороги. Там он прямо направился к начальнику отдела кадров. В кабинете было много людей. Но, увидев военного, начальник отдела сразу поинтересовался:

– Вы ко мне, товарищ майор?

– К вам, – ответил Медведев.

– Слушаю вас, – с готовностью сказал начальник.

Медведев снова предъявил свое удостоверение.

– Понял, товарищ, – едва взглянув на документ, сразу сел на свой стул кадровик и вызвал секретаря. А когда она появилась в дверях, приказал: – Ко мне никого не пускайте.

– Я задержу вас очень ненадолго, – сказал Медведев. – Дело касается прошлого. Припомните, у вас работал Баранов Виктор Васильевич?

– Господи, да и припоминать нечего. Я его отлично знал, можно даже сказать – были в приятельских отношениях, – с явным облегчением ответил кадровик. – К великому сожалению, он погиб в железнодорожной катастрофе.

– Как это случилось?

– Исключительно по чужой халатности! – всплеснул руками кадровик. – Ехал на дрезине. И в тумане налетели на встречный товарняк.

– Жалко.

– Еще как! Такой был замечательный человек. Душевный, внимательный. Первоклассный знаток своего дела. Специалист высочайшей квалификации. Мы ему такой памятник отгрохали… Дорога денег не пожалела, – распинался кадровик.

«Видел», – хотел было сказать Медведев. Но вместо этого попросил:

– Охарактеризуйте его, пожалуйста, поподробней.

– С удовольствием. Я уже говорил, что он был специалистом высочайшей квалификации. Инженер-путеец широкого профиля. Образование получил еще до революции. Учился, между прочим, за границей. По-моему, в Германии. Происходил он из обеспеченной интеллигентной семьи. Отец его работал в системе образования. Оба советскую власть приняли с первых же дней. Отец, правда, после революции прожил недолго. А Виктор Васильевич и в годы Гражданской войны, и когда боролись с разрухой честно работал всюду, куда его посылали, – объяснил кадровик.

– А куда его посылали?

– Ну, я помню, что он строил дороги и на Кавказе, и на Урале, и на Украине… И за границей он много раз бывал…

– Где?

– Помню, рассказывал, что в Германии, и в Польше, и в Голландии. Можно поднять архивы, уточнить, – с готовностью предложил кадровик.

– Не надо. Не беспокойтесь, – остановил его Медведев. – Скажите, а он был женат?

– А как же! – так и просиял кадровик.

– На ком?

– На одной очень милой женщине, Марии Кирилловне. По профессии она зубной врач. Жили они, прямо надо сказать, душа в душу. Даже в командировки, если вот особенно за границу, и то вместе ездили. Я это знаю потому, что мы, как говорится, семьями дружили. Ну и частенько друг у друга бывали.

– А с каких пор вы знаете Марию Кирилловну?

– Да с той поры, как они приехали сюда. Как Виктор Васильевич перевелся на нашу дорогу. И было это, дай бог памяти, в двадцать четвертом году. Я тогда еще не на кадрах сидел…

– Откуда перевелся? – не дал договорить словоохотливому кадровику Медведев.

– Из Киева. Там он и женился.

– Вы это точно знаете?

– А как же! Она там жила. Была замужем. Муж погиб еще в Гражданскую. Виктор Васильевич, значит, у нее вторым мужем был… Я свои кадры знаю…

– Скажите… а где сейчас Мария Кирилловна?

– А вот это уж, извините, мне неизвестно, – развел руками кадровик. – Как она после его гибели уехала от нас в тридцать пятом, так я больше ее и не видел.

– И писем она вам не писала?

– Вы знаете, не писала. Мы с женой даже немного удивлялись. А потом решили: наверное, еще раз замуж вышла. Она ведь женщина интересная. А муж, поди, ревнивый попался. Какие уж тут письма? – рассудил кадровик.

– Вы сказали, что семьями дружили. А фотографии ее у вас не осталось?

Кадровик виновато улыбнулся.

– С фотографиями тоже оказия произошла, – словно извиняясь, начал рассказывать он. – Фотографий было много. Мы, бывало, как за город куда компанией поедем, так обязательно фотографируемся. Да она и сама прекрасно фотографировала. Так что фотографий ее хватало. Но вот когда она стала уезжать, она все эти фото, на которых была вместе с нами, попросила у нас на время. Сказала, что наши лучше по качеству, чем у нее. «Я, – говорит, – их пересниму и немедленно верну вам». Ну, мы, конечно, отдали их ей. А назад-то, знаете, так и не получили.

«Это ж надо так? На пустом вроде бы месте! Ну что могила? А куда привела! Вдруг столько нужнейших сведений! Как прав полковник, когда говорит: “Чутье – это опыт. Прислушивайтесь к своему чутью!”» – не веря самому себе, тому, что так повезло, невольно думал Медведев.